– Ох, батюшки, едут! – завопила Тонька, высунувшись в окно. Жених с дружками! Да какой-поезд-то богатый! Все в коврах заморских, а лошади – в лентах!
– Хоть в царских коронах, – пробормотала я и почему-то задрожала.
Мои наперсницы выметнулись из горницы – петь песни встречальные-величальные жениху с его командой. И действительно, скоро зазвучали внизу, у входа в терем, три голоса, от мощи коих звенели оконные стекла. Я побоялась в своем наряде высовываться в окно, чтоб посмотреть, поэтому могла только слушать, как на улице, где возле ворот остановился свадебный поезд, происходил следующий диалог:
– Эй, красные девицы, выбирайтесь из светлицы! – потребовал приятный мужской голос.
– А чего вам надо? – это Двудыр… то есть Дуняшка произнесла. Не выйдет наша девица! Не пустим мы ее! Не пустим, пока выкуп не заплатите!
– Что ж за выкуп вы хотите? – Опять приятный мужской голос.
– Зелена вина, решето с пирогами, курицу с ногами, барана с рогами и сто рублев денег!
– Не много ль берете?!
– В самый раз! А то наша невеста будет не про вас!
– Ну, вот вам сто рублев да корзина пирогов, дозвольте поглядеть на невесту, не крива ли?
– Ах, гости дорогие, заходите! Поглядите, а коль приглянется – то и с собой берите!
Я услышала, как вся компания с шумом и прибаутками поднимается по лесенке в мою горницу, и схватилась за голову. Что я делаю?! Ведь я этого жениха сроду в глаза не видела! Словечком с ним не перемолвилась! Какая-то говорящая кошка втянула меня в сомнительную авантюру!..
– Здравствуй, здравствуй, Василиса свет Никитична! Встречай гостей дорогих! – Обладатель приятного мужского голоса оказался непривлекательным лысым толстяком в красном кафтане.
Его окружали мои девицы; А следом за ними в комнату важно вошли Руфина и…
Господи!
Это мой жених?!
Они что, с ума тут посходили в этой сказке?!
Посреди горницы с неизъяснимым выражением лица застыл разряженный в пух и прах детинушка ростом этак под два метра и возрастом лет этак осьмнадцати. Вылитый Митрофанушка из бессмертной комедии Фонвизина. Не хватало мне только неравного брака с недорослем!
Видимо, кошка уловила мой яростный взгляд из-под фаты, поэтому апельсиновым клубком подкатилась мне под ноги и зашептала:
– Василиса, познакомься, это и есть мой второй сын, Иван. Он замечательный! Он тебе понравится!
– Сколько ему лет? – процедила я сквозь зубы.
– Это не важно. Возраст не имеет значения в любви. И вообще, вам уже в церковь пора.
– Руфина, я не хочу.
– Василиса, надо.
– Не могу.
– Ты же мне обещала! Это ненаучный подход к проблеме! Воспринимай все это как эксперимент! Как лабораторный практикум!
– Не могу.
– Заклинило тебя, что ли?! А ну-ка колдану-ка я! Видимо, Руфина и впрямь "колданула". Потому что на мою душу вдруг снизошло спокойствие и какая-то обреченность. Замуж – так замуж. За дурака – так за дурака.
Кстати, в том, что он дурак, я убедилась, даже еще и не выходя из горницы. Детинушка-жених сосал петушка на палочке и мне тоже предложил такое же угощение в качестве подарка. С петушком на палочке в руках, с фатой на больной голове, с печалью в сердце я и поехала венчаться.
* * *
Сказать, что свадьба была шумной – значит, ничего не сказать. Ковши с брагой, зеленым вином и сладкой медовухой летали над роскошно накрытыми столами: подобно лебедям и уткам. Провозглашались здравицы в честь молодых, вручались подарки (их тут же, под контролем Руфины уносила куда-то Оля). Я сидела под фатой и не могла ничего ни съесть, ни выпить. Впрочем, и не хотелось. От одной мысли, что мне предстоит брачная ночь с этим великовозрастным оболтусом (он даже под венцом не расстался с леденцом'), мне хотелось выть. Мельком я посматривала на жениха, надеясь, что он упьется и никакой брачной ночи не будет. Но Иванушка к хмельному не прикасался, только грыз очередного леденцового петуха и прислушивался к тому, что ему нашептывала матушка-кошка.
– Руфина, – позвала я ее. Можно тебя на минуточку?
Кошка отмахнулась лапкой и продолжала что-то шептать на ухо своему бастарду. Я уловила только отдельные фразы типа "осторожнее работай руками, это тебе не медведь-шатун, а жена" и "не обращай внимания на ее стоны, так положено" и запунцовела, словно настоящая невеста. Неужели кошка ему еще и правила поведения в постели втолковывает?!
– Руфина! – Я уже кричала, потому что гости, перепившиеся зелена вина, шумели совершенно ненормально. Руфина, или ты немедля ко мне подойдешь, или я ухожу со свадьбы!
Эту угрозу кошка услышала-таки и мигом подскочила ко мне. Маленькая позолоченная корона, украшавшая голову, съехала ей на нос. Я поправила кошке корону (не след царице, даже заколдованной, выглядеть перед своим народом по-шутовски) и сказала:
– Имей в виду, я считаю этот брак исключительно формальным… актом. Никакого секса с этим недорослем я не допущу.
– Уверена? – Кошка насмешливо блеснула янтариками-глазами. Знала бы, от чего отказываешься…
– Ой-ой-ой! Переживу. Пусть лучше твой сынок книжки читает.
– Он у меня и так все науки превзошел…
– Заметно.
– Василиса, на тебя не угодишь. Напрасно ты так… О, а вот и мой старший сын, Иван-царевич со своею женой пожаловал! Ну-ка, молодые, встаньте да поклонитесь!
Пришлось встать и поклониться. Иван-царевич, к слову сказать, не произвел на меня никакого впечатления. Худосочный, лицо какое-то лошадиное, вытянутое, глаза лениво-сонные. Хотя наряд на нем был роскошный, воистину царский. Один кушак, наверное, стоил целое состояние.
Впрочем, с женой Ивану-царевичу явно повезло. Моя тезка действительно была очень красива, просто загляденье. Она немного походила лицом на знаменитую Царевну Лебедь с картины Врубеля. Под расшитым сарафаном угадывался характерный животик, делавший Василису Прекрасную еще краше.
– Первенького носит, – гордо пояснила кошка. Сынок должен родиться…
– Ты что, сделала невестке ультразвуковую диагностику? – съехидничала я, но кошка лишь хвостом дернула в. ответ .на мое ехидство:
– Я и без вашей диагностики могу все что надо определить!
Меж тем царевич с супругой подошли к нам вплотную, и я увидела, что в руках царский сын держит объемистый сверток:
– Подарочек примите. Он протянул сверток мне. Ковер. Моя Василисушка ткала да вышивала. На стену повесить – загляденье!
– Благодарствую. Я поклонилась и вспомнила, что в таких случаях принято подавать дарителю чарку с хмельным.
Руфина и тут подсуетилась, приняла у меня ковер и подтолкнула под руку золоченую братину с медовухой.
– Испейте, гости дорогие! – Я поднесла царевичу братину.
Тот надолго к ней приложился, а когда поставил на стол, по его рыжеватым усам тек пенистый мед. Царевич отер усы и зычно сказал:
– Чтой-то у вас мед – прошлогодний чай! Пить-то как горько!
– Горько! Горько! –завопили обрадованные хмельные гости.
Меня передернуло.
– Не буду, – прошипела я Руфине, которая в этот момент заставляла дурачка встать и поцеловать меня.
Он шел на этот подвиг, как и я, с явной неохотой. Под вопли "Горько!" мы торопливо поцеловались через миткаль моей фаты. От моего мужа пахло фруктовыми леденцами. Гадость!
– Что ж это жених невесту через фату целует! Неужто так она ликом страшна?! – прозвучал во внезапно рухнувшей на веселый пир тишине холодный женский голос.
Такой голос заставляет призадуматься о том, не является ли его обладательница, к примеру, женской ипостасью Терминатора. Или Годзиллы. Хотя Дракула тоже подойдет.
Я чуть приподняла фату, чтобы получше разглядеть стоящую в дверях фигуру, и почувствовала, как мне под левый бок притиснулась Руфина и зашептала отчаянно:
– Это и есть Аленка-ведьма! В моем образе!
Если Руфина именно так выглядела до учиненного над нею колдовства, я могу ей только посочувствовать. Хотя женщина, безусловно, была красива. Даже чересчур красива. Холеное, надменное лицо имело такие правильные черты, что казалось кукольным. Только вряд ли в мире существуют такие куклы: со злобной улыбкой на безукоризненных карминно-красных губах, с презрительным прищуром нечеловечески блестящих голубых глаз, с кудрями, напоминающими скорее клубок змей, а не волосы… Лжецарица обвела полыхающим взглядом вытянувшиеся лица гостей, и я увидела, что гости застыли, словно окаменели; кто поднял чарку да так и замер с рукой, поднесенной ко рту, кто хотел было подняться с лавки, да остался в таком "приподнятом" состоянии, не в силах одолеть навалившееся заклятие. Одним словом, колдовство, да и только!
Впрочем, я быстро заметила, что ни Ивана-царевича с женой, ни Руфины, ни меня с моим дурачком окаменение не постигло. Скорее наоборот. Василиса-царевна тоже сверкнула глазами, как сварочный аппарат, и с напряжением в голосе произнесла:
– Пошто явилась сюда? Незвана-непрошена! Не много ли воли на себя берешь?
Лжецарица с насмешливой улыбкой приближалась к нашей компании.
– Примолкни, Василиса, – отмахнулась она от царевны. Смелая стала, думаешь, на бойку; не найдут опойку?! Погоди, придет мой час, и тебя, и кошку эту драную, и все Тридевятое царство я на дыбу подыму!..
– Хвалился кулик, что в болоте велик, – сквозь зубы процедила Василиса Прекрасная, но видно было, что слова лжецарицы произвели на нее мрачное впечатление. Однако ведьму сводная сестра уже перестала интересовать. Она подошла ко мне и со словами: "Кого вы тут под фатой прячете?" – откинула мое покрывало.
И отшатнулась, зашипев, как змея, которую заставляют сдать годовой запас яда:
– Притащила тебя, значит, Руфинка окаянная! Не думала я, что и вправду она решится…
Ее безумные белые глаза смотрели на меня с какой-то изучающей ненавистью.
– Значит, ты у нас будешь Премудрая… – прошептала-прошипела Аленка и махнула рукой, словно намеревалась залепить мне пощечину.
Я машинально отстранилась и почему-то подхватила тяжелое серебряное блюдо.
– Предупреждаю, – строго проговорила я, поигрывая блюдом. Хамства и тем более рукоприкладства я не потерплю. Не надо доводить меня до стрессового состояния'
От таких слов личико лжецарицы побелело, будто его известкой залили.
– Встретимся еще! – выдавила она и бросилась (именно бросилась, а не величаво пошла!) из трапезной.
Дверь за ней захлопнулась почти автоматически. Тут же оцепенение с гостей начало спадать, но праздник был непоправимо испорчен. Они резко, один задругам подымались с лавок, пряча глаза, желали всем нам "долгоденственного и мирного жития" и потихоньку осведомлялись, где тут черный ход, потому как с парадного крыльца им теперь идти боязно…
В конце концов в. трапезной осталась лишь наша великолепная пятерка. Иван-царевич ничтоже сумняшеся уселся за стол и принялся активно поглощать остывшую гречневую кашу и печеную индюшатину, запивая все это сбитнем. Прекрасная Василиса со вздохом поглядела на мужа:
– И все-то ты, Ванечка, ешь… Когда же ты о делах государственных озаботишься?
– Доем и озабочусь, – рыгнул царевич. Не Кори мужа столом, корми мужа пирогом! Мамань, скажи ей, что она все время меня воспитывает!
– Правильно воспитывает. Руфина устало стащила с головы корону. Тебя не воспитывай, ты от обжорства в одночасье помрешь, утроба ненасытная.
– Зато во мне сила прибавляется! – гнул свою линию Иван-Царевич и жевал пирог с капустой и яйцами.
– Сила есть – ума не надо! – вдруг подал голос мой муженек. Подумать только, а ведь до этого молчал и сидел пень пнем.
– Молчи лучше, дурак! – окрысился на брата царевич. Тебя не спрашивали!
В ответ на этот выпад жених взял то самое блюдо, которым я угрожала Алене, и без видимых усилий скрутил его, как бабы выкручивают белье. И положил изуродованное блюдо перед носом царевича.
– Ох, тошно мне! – воскликнула кошка. До коих пор вы, чада мои непокорливые, будете промежду собою собачиться?! Али без того у нас бед в царстве мало?!
– Больше не будем, матушка, – хором выдали оба Ивана.
– Смотрите у меня! – погрозилась кошка. А то так прокляну – костей не соберете! И вообще, на свадьбе радоваться надобно, а не скандалы учинять! Ох, Василиса! – переполошилась она, глянув :на меня. Ты что же это с открытым ликом-то сидишь! Рано еще!
– Да ладно, – отмахнулась я. Тем более, что здесь все свои.
– Непорядок, – вздохнула Руфина, а потом вдруг рассмеялась, хотя кошки принципиально не должны уметь смеяться. Как ведьму-то перекосило, едва она тебя увидела! Будет ей теперь страху!
– Я что, так ужасно выгляжу?
– Нет, – продолжала хихикать кошка. Не бери в голову. У тебя нынче свадьба. Праздник. Вот и радуйся-ликуй…
"Ликовали" мы до позднего вечера: кошка позвала тех самых девиц, и они развлекали нас песнями и частушками. Царевич объелся и прикорнул в углу, под киотом с милой лампадкой розового стекла. Василиса Прекрасная смотрела на него с непередаваемым выражением тихой печали.
– Хватит, – хлопнула вдруг лапкой по столу кошка и зевнула. Время позднее, гостей боле не предвидится. Подходите под мое материнское благословение, молодожены, благословлю я вас идти спать-почивать.
Я вздрогнула. Делать нечего. Ввязалась, теперь расхлебывай.
Иван-дурак встал и вместе со мной как-то отстранение получил напутствие "спать крепко да любиться сладко". Кошка очень выразительно посмотрела на меня и сказала:
– Василиса, это твой супружеский долг.
– Отстань, – одними губами прошептала я. Иван взял меня за руку и повел по лесенке на верхний этаж терема туда, где был теперь мой кабинет с компьютером и книгами и вообще… наш семейный очаг.
– Пойдем, жена, – просто позвал он.
В руке у него вяло поблескивал очередной недоеденный петушок на палочке.
* * *
– Скажи, пожалуйста, что такое "левел"?
– Уровень.
– ???
– Проще говоря, следующая ступенька, на которую надо шагнуть. И не свалиться.
– Ага. Понятно. И на каком я сейчас левеле нахожусь?
Я посмотрела на мерцающее яркими всполохами меню игры и присвистнула:
– На пятом! Слушай, как тебе это удалось?! Я сама дальше второго уровня подняться не могла, лимит жизни исчерпала, и все – гейм овер!
Ванечка смущенно мне улыбнулся:
– С малолетства я стрельбе-то обучен. Из пращи, из лука, из пищали… А посол братанский мне самострел ихней работы показал, арбалетом рекомый. Но стрелять из него больно несподручно: перезаряжать долго. Из пращи куда веселее – запузырил ворогу в лоб каменюкой, и ладушки! Да ко всему и в драке доброй – и мечной, и рукопашной – я себя показать смогу не хуже богатыря любого. И самодовольный хвастун снова прилип к компьютеру, где стадо бешеных монстров напрасно пыталось одолеть стреляющего по их тушам потрясающего геймера, коим явился (неожиданно для меня) Иван-дурак.
* * *
Вообще-то поначалу все шло как положено. Мы пришли в комнату, отведенную под опочивальню, и я с некоторым страхом воззрилась на высящуюся горой перин и матрацев кровать. Руфина рехнулась. Я ей не принцесса на горошине, чтоб так спать!
Ивану, по-моему, тоже не улыбалось предстоящее мероприятие. Он посмотрел на меня тоскливым взглядом студента, идущего на пересдачу зачета, и мне вдруг стало смешно. Я подошла к зеркалу и принялась стаскивать с себя фату и то нелепое сооружение на голове, за которое фата крепилась. Сооружение не поддавалось.
– Вань, помоги, – неожиданно для себя потребовала я у оцепенело стоящего супруга.
Он помог.
– Молодец. Из сундука я извлекла длинную розовую сорочку с кружевами и рюшами, которая при желании могла сойти за нормальное платье. А теперь отворотись-ка, сынку!
– Это как? – удивился мой официальный господин и повелитель.
– Это так. Нечего на меня глазеть. Я переодеваться буду.
– А… Тогда ладно.
И отвернулся, подлец. Даже не предпринял никакой попытки к подглядыванию, что меня задело. Чуть-чуть.
Я переоделась, сбросив тяжелое подвенечное платье на сундук (по-моему, сундук при этом опасно затрещал, грозя развалиться), подобрала волосы в "академический пучок", как любили острить мои коллеги в университете, и вздохнула:
– Спокойной ночи, Ваня. Ложись, как говорится, почивать, утро вечера мудренее, а у меня еще есть дела. Иван повернулся ко мне, радостно вытаращив глаза:
– Колдовать будешь, да?
Бедняга. Начитался сказок, где муж заваливается храпеть, а жена принимается за выполнение мужниных поручений…
– Колдовать, колдовать. Над диссертацией ворожить. С этими словами я открыла потайную дверь в кабинет, оставив новоявленного, супруга в одиночестве.
Точнее, в обществе заваленной пуховыми перинами кровати.
Однако едва я запустила компьютер, попутно еще раз подивившись тому, что в неэлектрифицированном Тридевятом государстве он действует, как в кабинет проник мощный аромат леденцов, Иван робко стоял у дверного косяка и очень выразительно смотрел на меня.
– Василиса, – сказал он голосом, хриплым от леденцов и, как мне показалось, неутоленной страсти. А можно мне поглядеть, как энта машина колдовская работает?