- Это при Союзе было, наверное. Яблоки дешёвые и вообще. Не то что сейчас. За то и боремся.
После этого решительного и невнятного заявления она притихла окончательно. Зато активизировался Верещагин.
- Дети - это хорошо, - заявил он. - Особенно Вася и Серёжа. Мальчики, значит. Будущие воины. Нет, хорошее произведение, - убеждённо заключил он, вновь впадая в благодушие. - Правда, я пока не понял, о чём, но это и не важно. Читатель сам разберётся. Так что там дальше было?
А ТЕМ ВРЕМЕНЕМ НА РУБЛЁВКЕ. .
А тем временем на Рублевке в роскошном бункере, убранном с отвратительной восточной роскошью и расположенном под невзрачным гаражом дачи одного высокопоставленного чиновника собралась Центральная Тройка ВКП (б) (Всемирного Конгресса Педофилов (бойлаверов)). В её составе, как обычно, были Моисей Егудим, Бабунга Матумба и Оскар Карлссон. У всех троих имелись серьёзнейшие претензии к Верещагину.
У Моисея писатель-графоман сманил самого сладенького из мальчиков (так казалось самому Егудиму - на самом деле пацан, случайно прочитавший Верещагинский "Манифест борьбы" резко прозрел, вернулся к нормальной ориентации, поджёг бордель, где его содержали и в данный момент был одним из порученцев нациста-графомана. Но Моисей таких отвлечёных вещей не признавал и рассматривал Верещагина - прАтивного такого гадкого! - как удачливого соперника).
Бабунга Матумба ненавидел Верещагина в первую очередь за расизм, а во-вторую - за то, что тот постоянно срывал торговлю белыми детьми с людоедствующими самобытными племенами родной Африки.
Оскар Карлссон никаким педофилом не был (и с трудом терпел обстановку подземного бардака, подавляя желание отодвинуться от разносящих кофе с трёхсотлетним коньяком обнажённых детей обоего пола и посоветовать им одеться), но рубил на этом бизнесе большие бабки и имел завязки в ООН.
О чём говорила Центральная Тройка - осталось известно только им (и ещё вездесущему и по традиции ничего не предпринимающему ФСБ). Но было ясно, что над хутором Верещагино и его обитателями сгущаются голубовато-розовые тучи…
* * *
Словесный понос Сказочника продолжился.
- В замке у Дракулы все долго думали, что с Петей делать, потом решили научить его играть в национальную зомбёвскую игру - футболохоккей. Но он храбро сопротивлялся, не давая обесчестить свое имя грязными посягательствами зомби включить его в сборную! Тогда… - Сказочник растерянно поморгал глазами. - Тогда… Неужели… Точно! Лист в поезде потерял, я там одному соседу это вслух зачитывал, он очень интересовался… Вот и забыл…
Лицо Верещагина приняло туповато-обиженное выражение. Он крякнул:
- Это как жа… этыть значить… Ну, огорчил ты меня, отрок. Расстроил… - писатель-графоман осуждающе покачал головой. - Потерял… А какому человеку в руки достанется, ты знаешь?! - вдруг озаботился Верещагин. - Что за сосед? Чего интересовался-то?! Приметы, привычки, о чём ещё говорили, где лист наиважнейший утерял, какую станцию проезжали?!
Во взгляде Верещагина появилось отчётливое подозрение. Он достал из ящика стола здоровенный "маузер" и положил на системный блок.
- Станция Березково, а только это была бабушка-Божий одуванчик, грех такую обижать. А только может это был диверсант переодетый? - задумался Сказочник.
Верещагин тоже впал в тяжкое раздумье. Бабушек он терпеть не мог с детства (тяжёлого и насыщенного борьбой за место под солнцем) и уже тогда считал их диверсантами, если честно. Подняв маузер, он прицелился в притолку и бабахнул.
Через пару секунд в дверях выросли три порученца.
- Так значитца, - буркнул Верещагин. - Поедете на станцию Берёзково. Вот такой лист искать будете, - дотянувшись до гостя, Верещагин потряс в воздухе пачкой текста. - Важнейшая вещь. Возможно от неё зависит судьба человечества… - он примолк, подумав, что всё-таки переборщил. Но своих ошибок графоман не признавал в принципе и продолжил: - Особое внимание на бабок обратите, которые на перроне семечками торгуют. Повадились, старые кочерги, из листо… кгхрм… важных бумаг кульки вертеть! Лист найти и доставить сюда.
- Батько, - поинтересовался Мишка, - а семечки куда?
- Конфисковать и съесть, - приказал Верещагин. - Шелуху накапливайте, мне Шамоэл бен Ноцерим обещал рецептик браж… экологически чистого горючего из шелухи подогнать. Святой человек, даром что жид… Вы ещё тут?! МАРШ!!!
Порученцы дематериализовались. Верещагин убрал пистолет и благодушно сказал гостю:
- Не робей, отрок. Найдут листок и вернут. Отужинаем, чем Иосиф Виссарионович послал? Ты водку-то пьёшь?
- Нет! - активно замотал головой принципиальный трезвенник Сказочник. - Мне Иосиф Виссарионович водку не слал! А бабка та давно заслуживала… Все их надо… - он чихнул. - Через дорожки переводить. Насильно и не через те, что надо. И на красный свет. Пускай буржуйские машины поразбиваются к чертовой бабушке… ну вот, опять бабушки! Таким образом, пионерский долг будет выполнен, а бабушки получат заслуженное наказание за долгую, полную смертных грехов жизнь.
Верещагин уважительно приоткрыл рот и даже крякнул от удовольствия.
- Соображаешь, - похвалил он. - Почти как я. Далеко пойдёшь. А пока пойдёшь со мной, ужинать. Листы оставь тут, не тронут, у нас народ воспитанный… - и спохватился. - Э. Отрок. А ты вообще откуда и как обо мне узнал? - но это был вопрос благожелательный, Верещагин сделал приглашающий жест, направляясь к выходу из кабинета.
- Ну так кто же ж вас не знает, батюшка Олег Николаевич! - бряцнул лбом об пол Сказочник. - А помимо того, вы мне адрес давали там, на конференции, и просили зайти. Возможно, забыли…
В ожидании до опупения объетых семечками пацанов Сказочник прошел за Верещагиным…
Возможно, забыл, мысленно согласился Верещагин и выбросил этот вопрос из головы - двум вопросам сразу там было тесно, а его сейчас занимал ужин.
Стол, накрытый на веранде, потрясал чудовищной роскошью, от которой забились бы в истерике все западные врачи - враги холестерина и сторонники правильного питания. На это питание графоман чихать хотел. При появлении его с гостем группа гусляров грянула "Ой как во городе во славном", и Верещагин указал гостю на кресло с резной спинкой (резьба изображала побивание чеченцев морскими пехотинцами Черноморского Флота):
- Садись, отрок. Что на тебя глядит, то и ешь.
На гостя конкретно глядел жареный поросёнок, обложенный печёной картошкой, тушёным папоротником и грибами. Рядом стоял жбан с хлебным квасом и высились на деревянном блюде горячие пышки и пироги с зайчатиной.
- Кгхрммм… - проурчал Верещагин, придвигая к себе поднос с медвежьим окороком, фаршированным черемшой. - Ну вот значить… Хык! - ударом оказавшегося в руке большого ножа он отвалил кусок вместе с костью.
- Спасибо! - французский лоск спал со Сказочника мгновенно, едва только он - тоже ярый противник многоразличных диет - увидел обилие Верещагинского стола. Глядя прямо в умоляющие глаза несчастного поросенка, он сурово и неумолимо покачал головой и крепко схватился за нож. Родившийся под ну ооочень несчастливой звездой поросенок был разделан на восемь равных частей, одну из которых тут же и стал обгладывать Сказочник, жадно поглядывая на остальные.
- Значить! - поддвердил он. - Очень много значить для русского человека правильное питание!
- Угрм… - подтвердил графоман. Гость нравился ему всё больше. - У них на Упадке все беды от того, что салаты жрут и чёрствыми круассанами заедают, - вынес он вердикт и смачно зачавкал. - А ну, молодцы! - обратился он к гуслярам и кинул костью в уборщика-таджика, подстригавшего газон (таджик икнул и сунулся носом в траву; подскочившие порученцы уволокли его за ноги, приговаривая: "А не фик на пути стоять, когда батька рученьками развести изволит…") - Гряньте "Дубинушку"!
В модифицированном варианте "Дубинушка" прославляла русское народное оружие и пелась на пять голосов. От описываемых в песне расправ при помощи дубинушки аппетит мог пропасть у кого угодно - только не у Верещагина….
Сказочнику тоже аппетит отбить было сложно. Равно как и охоту к разговору:
- А что… - задумался он. - Хорошая вешь - салат. Когда поверх пяти-шести котлет положен. И соусом полит мясным. А рядом, - он отхлебнул прямо из жбана, не утруждаясь взять кружку, - запить чем, и основательно.
Верещагин одобрительно проследил за действиями со жбаном, кивнул, поощряя гостя. Вытер руки о салфетку с вышитым изображением Барака Обамы. Поставил локоть на стол:
- А вот скажи, отрок, - задумчиво спросил он, - идея в твоей книге какова? Нельзя ж без идеи. Соль в чём, смысл и корень всего действа?
- А то как же! - запихнул в рот еще кусок поросенка Сказочник. - Соль всего - надо делать так, как хочешь делать, если не хочешь, чтобы с тобой делали так, как ты не хочешь, что бы с тобой делали, но будут делать, если ты не сделаешь так, как делаешь.
Верещагин ошалело посмотрел на гостя. Отложил нож и зашевелил губами, пытаясь выстроить логиескую цепочку. Занятие оказалось для него непосильно тяжёлым - и неизвестно, чем бы всё это закончилось, но один из порученцев, подскочив, сообщил:
- Пашка докладывает.
- А? - с явным облегчением осведомился Верещагин.
- На острове у Петьки ему посадку не дают.
- А?! - Верещагин нахмурился.
- В смысле, не отвечает никто.
- А-а-а… - лицо писателя просветлело. - Ну ты ему передай, пущай, значить, на таран… в смысле, на воду садится и к берегу гребёт. И ещё…
Но Верещагину и тут закончить не дали. Другой порученец - с башни над воротами - крикнул:
- Калики перехожие!
- КТО?! - офонарело развернулся, отодвигая стул, писатель.
- В смысле - нищие, - поправился часовой, сообразив, что это уж черезчур.
- Таджики? - деловито проборчал Верещагин.
- Вроде наши, - отозвался часовой. - Точно наши. Баба, девчонка и пацан. Запускать?
- Запустить и накормить, - махнул рукой графоман и повернулся к гостю. - Это ты верно сказал, отрок, - заявил он, с облегчением поняв, что начисто забыл, что там вылепил гость. - А план у тебя есть? В смысле, на будущее, а не курить…
- Писать! Писать! Писать! - подняв руку так, что Ильич на своем броневике обзавидовался, продекламировал Сказочник. - Великим, легендарным классиком стану!
- Классиком? - Верещагин нахмурился. Его неандертальский мозг не переваривал слова "классики" - при нём сразу возникали образы бородатых (о зависть!!!) и бездарных (Верещагин был в этом уверен) Толстых и Достоевских. Употребление этого слова несклько уронило гостя в его глазах. Но не настолько, чтобы приказать оттащить его на конюшню и… нет, не выпороть, просто повесить для отпугиванья хорьков и ласок. Вот если бы он сравнил с классиком самого Верещагина… - Легендарным - это хорошо,
согласился милостиво графоман. - Где ж там мои орлы…
(Надо заметить, что орлы в это время обожрались семечками до изжоги, но листок так и не нашли - шустрая бабка, подрабатывавшая к пенсии, передала листок своим нанимателям из ФСБ, тщательно следившим за хутором и всеми его гостями - и в данный момент пятеро офицеров силились сообразить, что перед ними: зашифрованный план захвата Кремля, списки вербовки или что там ещё задумал Верещагин - а главное, кто приехал к нему в гости и почему в таком идиотском виде?! Своих людей на хуторе ФСБ не имело, как ни старалось - порученцы и девчонки-хозяюшки хутора были фанатично-неподкупны, а рабы-рабочие со стороны - китайцы и таджики - попавшие внутрь, обратно уже не возвращались…)…
(…Не знал, не ведал Верещагин, что злая змея измены через сердце его милостивое и незлобливое уже вползла в стены хутора! Лопавшие на кухне пироги с вязигой женщина, девчонка и мальчишка на деле были агентами ВКП(б): женщина - португальцем-трансвеститом, спецом по связи, девчонка - генетически модифицированной и перекрашенной по методике Майкла Джексона бушменкой-убийцей, мальчишка - учеником реальной, а не выдуманной школы им. Гарри Поттера, общечеловеком по национальности, извращенцем с рождения, магом по выучке…)
…На возглас об орлах Сказочник больше не отвечал-он тупо жрал.
Хороший аппетит у отрока, подумал одобрительно Верещагин. Настоящий человек как определяется? Он ест мясо и картошку. Мнорго мяса и картошки. Если это не так - подозрительно.
Он нахмурился и поманил к себе одного из вестовых:
- Эти… калики. Они чего едят-то?
- Салат, - пожал плечами вестовой. - Салат и чёрствые круассаны. Робеют, наверное. От изобилия кухонного.
- Салат и круассаны… - на челе графомана сошлись складки. - Салат и круассаны, говоришь… хм… хм… - он шепнул вестовому: - А вели-ка их вязать и бить мороженой щукой по почкам, пока не сознаются, кто они есть. Враги это тайные, понял?
- Понял! - мальчишка фанатично отсалютовал и исчез.
- Здравмыслящие люди черствыми крусассанами печки топят! - поддержал Сказочник, который слов не слышал, но общее настроения сказанного угадал. - А вражины подлые их едят! Взять их и подвесить к потолку, а потом… Потом… Потом заставить… - глаза его загорлись. - Заставить съесть все, что на этом столе есть - для них, нелюдей, это хуже любой пытки!
- Им жевать нечем скоро будет, - хмыкнул Верещагин. - Ну что, отрок… Пока суд да дело - пошли я тебе свои владения покажу. Что тебе в первую очередь посмотреть желательно?
- Рабочее место!!! - подпрыгнул аж до потолка Сказочник. - А еще есть действенный метод, как нашего от врага отличить. Подкрасться сзади да поленом по темечку и обрадовать! Тут-то враг себя и выдаст… Наш-то, он тоже выдаст, да только не себя, а все, что об этом полене и его владельце думает. А враг - себя и токмо себя.
- Рабочее место? - Верещагин прикинул, успела ли оттуда сбежать ключница. По всему выходило, что успела - нечего отрока в соблазн вводить. - Ну пошли, подробно познакомлю. И полено прикажу принести. И врага привести, тут и проверим… Эй! - крикнул он. - Того парня, который нищий и шпион тёмных сил, отставить мороженой щукой бить! Ко мне в кабинет его. И полено. Дубовое.
- Только что бы он полено не видел заранее! - крикнул Сказочник и помчался за Верещагиным.
Не увидит… Неудачливому магу на голову надели ведро и оба тащивших его порученца для полноты картины лупили по нему прикладами карабинов. В таком виде - с ведром на голове - его и впихнули в кабинет Верещагина, где хозяин показывал гостю своё рабочее место - заваленный бумагами стол с компьютером (впрочем, бумаги лежали и в остальных местах, даже в зубах прибитых над входом черепов были зажаты какие-то листки).
- Заходи, - сказал писатель-графоман, когда пленника - уже без ведра - впихнули в кабинет. - Ложись… то есть, садись, - поправился Верещагин, пододвигая стул. - Посидим, выпьем, закусим. О делах наших скорбных покалякаем.
Пленник сел, злобно зыркая по сторонам. Применять магические способности при таком количестве окружавших его свастик и рун он просто не мог - грязная магия Большого Вавилона и хасидских жрецов была бессильна перед лицом Великой Северной Традиции, которую олицетворял собой кабинет Верещагина. Поэтому шпиён решил зайти с другого конца:
- Дяденька, - жалко заныл он, - за чё?! Мы ничё! А вы чё?! - изо всех сил изображая обычного беспризорного.
Внешне парень были типично русскими и своими стонами мог бы растопить и каменное сердце. Но сердце графомана была вполне живым и на всякую ерунду не улавливалось.
- Щас тебе будет и че, и ниче, и дубиною в плечо, - мрачно сообщил Сказочник. - Ты что же это, вражина поганая, отца рашего родного, батюшку Олега свет Николаича, ограбить подло решил, али отравить, а может, и еще чего похуже? - он, с видом живого воплощения правосудия и возмездия, поднял палец к небу и начал медленно обходить вокруг пленника. Нарезав несколько кругов - когда тот уже устал за ним следить - и, оказавшись за спиной подлого мага, Сказочник внезапно изловчился и обрушил полено на голову оного.
- Белиал покарает вас!!! - вот что было скорбным воплем обиженного пацана-шпиона.
- Ну что ж, господа, все слышали? - сказал Сказочник, под господами, вероятно, подразумевался Олег. - Отпираться бесполезно, наши русские методы действуют безотказно. Давай, вражина проклятая, выкладывай, что, мол да как, кем, значит, послан, и с какой, понимаешь, целью…
Верещагин изумлённо раскрыл глаза. Однако - метод гостя оказался безотказным. Шпион раскололся сразу - ну кто из русских в здравом уме будет призывать Белиала?! Да ещё русский из беспризорников, которые на "б" знают одно слово…
- Эх, - крякнул Верещагин, - а хороша штучка - полено… Ну-ка, дай ему ещё, пущай, значить, призывает, а мы послушаем…
Сказочник согласно кивнул и стал раз за разом опускать бревно на голову незадачливого шпиона.
- Сэт, к тебе взываю! Сотот, помоги же, не могу уже! Ктулху, сволочь, ну хоть ты откликнись, куда все пропали? Джордж Буш, убью, ну кто из темных богов откликнется?!!! - летели из пленного самые разнообразные проклятия. Наконец, бревно треснуло пополам.
- Силён, - с лёгким уважением произнёс Верещагин. Но тут же, очевидно, решив, что пленный "созрел", вцепился ему в отвороты драной куртки и заорал истошно: - Падла! Порву! Попишу! На кол посажу! За ноги разорву, как крысу, тварь продажная, урод, ублюдок, уё…ще! Тёмных богов захотел, колдун паршивый! Извести меня хотел, Русь-матушку осиротить?! Кайся, несчастный! - он стал долбить пленного затылком о стену. - Покайся перед ликом последнего русского святого! - брызжа слюной, писатель-графоман проволок пленного к портрету Сталина, долбанул лбом о стену так, что за нею с грохотом рухнул задремавший на лавочке порученец, а Сталин укоризненно закачался. - Покайся, и будет тебе прощенье посмертное! Замочу, мусор! На пику посажу, рвань подзаборная!!! Держите меня семеро, шестеро не удержат!
Верещагин попробовал повращать глазами, но смог только выпучить их. Впрочем, это получилось довольно страшно. Напоследок он шваркнул пленного о стену, рванул на груди камуфляж и пустил изо рта пену, схватив со стены устрашающего вида скандинавскую секиру.
- СкажуУУУУУУУУУУУУУУУУ! - взвыл мальчишка, падая на колени. - Это ВКП(б)! Меня заставили! Били! Приказали! Не я главный! Та тётка, которая с нами, она трансвестит! А девка - бушменка-убийца! Не я виноватый! Дяденька, простите, родины не знал, истины не ведал, света не зрел, перековался! Вот вам крест святой! - он неумело перекрестился. - Вот сейчас и перековался! Убедили! Дело ваше святое! Сами вы доброты неимоверной! - он покосился на Сказочника и крупно сглотнул. - Сыном вам буду! Нет, внуком! Племянником любимыыыыыыыыыым - не карайте за глупость!!!
- За такие глупости только одно прощение - головой да об стенку, а на стенке гвоздов в пять рядей… Ой, гвоздей в пять рядов! - грозно насупился Сказочник. - И не надобно Олегу свет Николаичу таких племянников, при каждом случае темные силы призывающих! Казнить тебя надо казнью лютою!
- Казним, - согласился Верещагин. - Но Вождь! - он воздел руку с секирой. - Вождь учил: отбросов нет - есть кадры! Или не Вождь… - писатель надолго задумался - кончилось тем, что рыдающий пленник умолк, подёргал его за рукав и уточнил:
- Ну так что со мной?
- А? - дёрнулся Верещагин. - Ну что с тобой, на кол, что с… а, да! Опущу я те… то есть, отпущу я тебя. Но не сейчас. Позже, когда с подельниками твоими разберёмся. Ты, я вижу, на путь исправления встал, вот посмотришь, как мы караем врагов - и совсем исправишься. А потом скажу, что тебе делать.