- Не свезло человеку. - Понизив голос, доверительно сообщил собственник линялой майки. - С таким отчеством, и таким родителем - по чистой случайности попасть на тайное собрание колдунов-либералов... Папа его, в своё время качественно эту публику поприжимал; сколько языков мёртвым узлом было завязано, мама родная! Они и припомнили, как случай выдался. Заклинание вроде бы незамысловатое - "Чтоб глаза мои тебя не видели": а жизнь у человека поломана. Хорошо, что не в упаковку носовых платков превратили. Патриотыч, правда, говорит - что есть в невидимости свои приятные стороны: но, я-то чувствую, что маетно ему временами... Мы с ним уже полтора десятка лет в одной кабине, притёрлись вроде. Такую карьеру человеку предрекали, ой-ёй! - да всё прахом пошло. У нас же привыкли патриотические лозунги в пустоту кидать, а тут те же самые воззвания - из пустоты шпарят. Не всякий адекватно воспримет. Возникло мнение, что даже в патриотизме - перегибов допускать не стоит: чуть позже мнение разрослось, ну и... Плюс ко всему, у папы от такого либерального финта - сердечко не сдюжило. Вот и пришлось Патриотычу в службу снабжения устраиваться. И то, по старым связям. Грустно, не то слово...
- Есть! - Со стороны фургона раздалось победное кряхтенье человека с трудной судьбой. - Пафнутий, подсоби! Неподъёмный, зараза...
Водитель-романтик с редким именем расторопно выпрыгнул из кабины, бросившись помогать Патриотычу. Таня пошла следом, с любопытством ожидая конца разгрузки. Обогнула казённый транспорт и встала чуть сбоку, заглядывая внутрь фургона.
Трёхметровый в длину, двухметровый в высоту и ширину снаружи, внутри фургон имел габариты четырёхполосного автомобильного туннеля, уходя вглубь - минимум на полкилометра. Уставленного вместительными многоярусными стеллажами по обоим стенам. Стеллажи выглядели далеко не подобием магазинных полок где-нибудь в сельпо, во времена развитого социализма. Тушка Чертополохова П. кое-как просматривалась в довольно густом пятиметровом облаке пыли, в эпицентре которого - находился габаритный баул. Ничем не отличающийся от клетчатого собрата, битком набитого турецким ширпотребом, и волочимого в двери аэропорта цепкой дланью замотавшегося "челнока". Рядом с водителем-романтиком суетился щупловатый и невысокий силуэт невидимки: ставший различимым благодаря пыли. У Патриотыча были узкие плечи гуманитария, и растрёпанные кудри средневекового маркиза.
- Тыгдым твою... - Донеслось до Тани. - Слева, слева поднимай! Патриотыч, твою законопатить... Тележку на тормоз поставь, самородок раздолбайства: поддерживай, ну!
Работники службы доставки, на пределе сил водружали упаковку с неликвидами на тележку, прикрепляя к каждой неудавшейся попытке - ёмкое словосочетание, придающее процессу должные настрой и значимость.
- Есть! - Баул таки был затолкан на тележку, которая с жалобным поскрипыванием двинулась в сторону дверей. - Аккуратней вези, скособочится же! Толкай, говорю! Ты думаешь, если отряхнулся - и тебя не видно: так я не догадаюсь, что ты не везёшь, а сачкуешь? Патриотыч, тыгдым твою...
"Японский потребитель... - Татьяна, с каким-то - только что появившимся суеверным страхом, смотрела на увеличивающуюся в размерах тару с её будущим сопровождением. - Может, всё-таки следовало взять классику? Нет, надо было повыёживаться... Спокойствие, только спокойствие! Хуже тех гопников с Просвещения, вряд ли что может быть; а уж если от них отбилась, неликвиды как-нибудь осилю".
- Сгружай, тыгдым твою! - Тележка наклонилась, сопровождаемая очередным словесным дуплетом: и баул нехотя поехал по выдвижному роликовому конвейеру. Внутри баула, что-то побрякивало и гулко ёкало. Таня стоически ждала окончания разгрузки.
Патриотыч толкнул тележку обратно, а водитель-романтик спрыгнул на песок, и походкой перетрудившегося патриция двинулся к кабине. Автолавка проехала пару метров вперёд, освобождая конвейер, и остановилась. Невидимка проворно втянул казённое имущество обратно, и тоже спрыгнул вниз, закрывая дверцы фургона.
- Значит, гляди сюда. - Чертополохов П. снова покинул кабину, вооружённый прозаическим ручным сканером. Поманил Таню. - Упаковка в порядке, сейчас блокировку сниму...
Он старательно протёр пыльную полоску штрих-кода, имеющуюся на боку баула, поднёс сканер. Устройство удовлетворённо вякнуло. Секундой позже, хлопнула дверь кабины: Патриотыч вернулся на заслуженный отдых.
- Так... - Водитель-романтик почесал сканером кончик своего носа. - Готово. Автоматическая распаковка произойдёт спустя пять минут. Жди.
- А потом?
- А потом сама разберёшься. Ничего сложного. Желаю удачи.
Он повернулся, и пошёл прочь.
- А почему - романтик? - Вдогонку спросила Татьяна. - Или - это чужой бейджик?
- Да нет... - Пафнутий остановился, оглянулся через плечо. - Мой. В обязанности романтика, входит минутное чтение лирической поэзии, по окончанию выдачи выбранных аксессуаров. Для позитивного настроя клиентов.
- Что-то не слышала я ничего, подходящего под определение "лирическая поэзия". - Таня прищурилась и смерила Чертополохова П. - подначивающим взглядом. - Или "тыгдым твою" в МУРЛО прокатывает под этой вывеской?
- Не прокатывает. - Брат-близнец коммивояжёра со вздохом опроверг Танины домыслы. - Доплату за романтизм зажимают, куркули... Четыре месяца уже со свистом прокатывают. Наверное, думают, что кусок поэмы прочитать - всё равно, что пару антрекотов с пивом умять. Прямо несказанное удовольствие, и платить за это не имеет смысла. Нашли дурака - задарма декламировать. А бэйджик всё забываю поменять. Всё равно, девяносто процентов на это внимания не обращают. Я уже и забывать стал, если честно. Поменяю завтра.
Жуликоватые гляделки на долю секунды полыхнули непередаваемой, непонятно чему адресованной печалью. Не то - отсутствию доплаты, не то - культурному обнищанию клиентуры. Брат-близнец коммивояжёра ещё раз вздохнул, и двинулся к кабине. "Чего изволите?" взревел мотором, колёса выбросили в воздух с полкуба песка, и автолавка - с дребезгом, скрежетанием, и прочими звуковыми эффектами; покатила туда, откуда приехала.
Глава третья.
Повелительница неликвидов, или - первый рейс "Дутого гения".
Татьяна провожала её глазами до тех пор, пока пыльный шлейф не стал совсем уж неразличимым. Посмотрела на баул. Пока ещё не подающий признаков того, что она вот-вот станет повелительницей залежалостей и некондиции.
Она зачем-то охлопала себя по карманам жилетки, ладонь наткнулась на что-то маленькое и твёрдое. Через пару секунд на свет была извлечена последняя карамелька "Барбарис". Татьяна развернула фантик, и положила сладость в рот. Сунула упаковку в карман, не желая мусорить даже в пустыне. С баулом не происходило никаких изменений.
"Давай, давай. - От неопределённости, у Тани нестерпимо зачесались оба уха. - Если через пару минут ничего не случится - я это на себе не потащу. И, пусть делают со мной, что хотят... Японский исполком!".
Баул издал непродолжительный чмокающий звук, и начал исчезать сверху вниз; как исчезает монгольфьер, сделанный из папиросной бумаги и подожженный с верхушки. Рука Татьяны, потянувшаяся к левому уху, замерла на полпути.
Через четверть минуты упаковка перешла в разряд несуществующего. Уши перестали чесаться. Таня с опаской разглядывала освободившееся содержимое, на всякий случай - стоя в паре метров от него.
"Турист - одна штука. - Машинально сосчитала она. - Графин? Нет, кувшин... Ладно, пусть будет просто посудина. Посудина серебряная, гравированная чем-то вроде арабской вязи - одна штука. И... фигня несусветная, она же - Чудо-Юдо - одна штука. Японская живопись, надо было поподробней про гарантию спросить. Что-то там такое было, но вот кто кому, чего гарантирует - это вопрос открытый. Кабы знать...".
Одетый человек, которого Татьяна окрестила туристом - из-за феноменально-огромного рюкзака, в лямках которого он болтался в позе эмбриона: не подавал признаков жизни. Видавший виды рюкзачище поражал воображение, и занимал не менее трёх четвертей баула. Непознаваемое существо тоже лежало смирнёхонько. Посудина ничем не разрушала целостность картины, так же не подавая признаков активности, как любой посудине и свойственно: здесь Таня не углядела ничего странного.
"Что с вами делать-то? - Повелительница неликвидов неспешно обошла сгруженное ей из недр автолавки - неподвижное воинство кругом, и решилась. - Не торчать же до посинения, под этими белыми солнцами пустыни... А если вот так?".
Она приблизилась к рюкзаку, и несильно попинала его носком кроссовки. Вместилище туристических принадлежностей было тяжеленным, как поддон с кирпичами. Человек пошевелился, что-то буркнул, не открывая глаз и - снова замер.
- Эй! - Татьяна пнула ещё раз, угодив во что-то упругое. - А я еду за туманом... Вставай, корифей компаса и палатки. Впереди маршрут твоей мечты.
"Турист" открыл глаза и уставился на возмутительницу его персонального спокойствия оценивающим взором. Потом зевнул и начал вставать на ноги: безо всяких усилий поднимая рюкзак.
"Во даёт! - Мысленно восхитилась Татьяна, глядя на будущего спутника. Казалось, не замечавшего груза за плечами, словно тот являлся воздушным шариком, старательно надутым до исполинских размеров и искусно раскрашенным под рюкзак. - Японский компас! А с виду не скажешь".
- Какие проблемы? - Лаконично поинтересовался "турист", разминая ноги. Два солнца, в очередной раз сообщающие о необходимости относиться к уплате налогов - с должным пониманием: не вызвали у него никаких эмоций. - Ты вообще, кто?
- Я - Таня. - Коротко проинформировала его Татьяна. - Как бы Избранная. А ты?
- Я? - "Турист" сделал несколько вращений тазом, и завершил разминку. - Я... не знаю. Хочешь, тоже буду Таней.
- Э, нет. Во избежание путаницы, и вообще... - Татьяна отрицательно покачала головой. - Здесь, конечно же - МУРЛО, но есть у меня подозрение, что намучаешься ты с таким именем. Сейчас что-нибудь другое подберём. Более душевное, подходящее по всем статьям.
Она в первый раз посмотрела на визави более пристально, пытаясь понять - как наречь "туриста". Внешность которого была весьма и весьма незаурядной.
Чисто выбритый подбородок записного сердцееда, с ямочкой посередине. Задиристые татарские скулы. Вывернутые, чуть меньше чем у папуаса - пухлые губы. Целеустремлённый шнобель горца. Высокий лоб античного мыслителя. Уши, правда - были разноформатными: одно сплющенное - наводило на мысль о борцовском прошлом, а второе наоборот - нахально оттопыривалось, опровергая предыдущий вывод. Довершали портрет - цепкие раскосые глазёнки, к наличию которых - несомненно была причастна самая многочисленная нация Земли. На голову "туриста" был до ушей нахлобучен берет "а-ля" Че Гевара, делая невозможным определение цвета волос. Но, как показалось Татьяне, адепт костра и байдарки - носил практичную причёску а-ля "комбриг Котовский". Остальной гардероб был представлен лёгкой камуфляжной курткой, тёмно-серой облегающей футболкой с еле заметной штопкой в районе сердца, широкими шортами цвета хаки - доходящими до колена: и лёгкими, но крепкими ботинками наподобие армейских.
"Что бы тебе такого подобрать... - Таня оценила широкие плечи "туриста", коротковатый, но мощный торс, и по-кавалерийски кривые нижние конечности. - На харю физиономии - ты вылитый Интернационал, тут и битву экстрасенсов созывать не надо... Назвать что-ли? Патриотыч в МУРЛО есть, почему бы Интернационалу не появиться. Найдём колдунов-либералов, восстановим справедливость. Ладно, не буду над человеком изгаляться. Тут что-то другое потребно. Что?".
"Турист" терпеливо ждал, изредка бросая на Татьяну насупленные взгляды, будто ощущая возможность каверзы. Посудина с существом, по-прежнему бездействовали.
- Право выбора предоставить, или как? - Поинтересовалась Таня. - Может, у самого какие-нибудь соображения появились? Протестовать не буду.
- Нет. - Переносчик рюкзака зачем-то потрогал себя за оттопыренное ухо. - Сама называй.
- Ну, коли так... - Татьяна ещё раз осмыслила приглянувшийся вариант, и решила не продолжать изысканий. - Будешь Гоги Ван. А прозвище - Команданте.
- А почему? - Спросил Гоги Ван, по прозвищу Команданте.
- По моему хотенью. - Безапелляционно заявила Таня. - Объясняю один раз. Гоги - за нос, Ван - за глаза. В обратном порядке звучит почти высокохудожественно, тем более, что одно ухо у тебя - так и просится поспособствовать созданию более точного образа. Но, попробуем обойтись без дополнительных деталей. Остальные внешние данные перетопчутся, у нас не Испания, а МУРЛО.
- А Команданте?
- Берет у тебя, как у одного легендарного политического деятеля, из страны сигар и сахарного тростника. Ещё вопросы есть?
- Куда пойдём?
- Если б я знала... - Татьяна подошла к существу, и присела на корточки. - Сначала с этой нездоровой фантазией разобраться бы.
Она подцепила посудину за причудливо изогнутую ручку, и осторожно потыкала существо носиком, напоминающим грациозный изгиб лебединой шеи.
- Эй, Чудо-Юдо... Отпрыск выдры и верблюда. Ой, мама!
"Фигня несусветная" свернувшаяся калачиком, с пронзительным воем резко поменяла положение, представая во всей красе. Точнее - уродстве. Мелькнули рахитичные конечности, увенчанные когтями размером с зубец вилки. Жиденькая короткая шёрстка грязно-розового цвета едва прикрывала выпирающие рёбра с хорошо заметными нашлёпками лишаев. Выпученные блёкло-голубые глазки, в которых не было ничего дружелюбного. Возле носика посудины, промахнувшись самую малость, клацнули острые зубки. Мордочка, представлявшая из себя сплав помойной крысы с пираньей, дёрнулась в кратковременной судороге синхронно с куцым хвостиком: и застыла.
- Японский бестиарий... - Таня ещё раз потыкала тщедушное тельце носиком посудины, на всякий случай - перебазировавшись ещё на шаг назад. - Сдох, что ли?
- Да, кажись загнулся... - Гоги Ван бесстрашно наклонился над существом, так и не успевшим получить имени. Дёрнул двумя пальцами за хвост, наблюдая за реакцией. Реакции было ноль целых, ноль прочих. - Ну, точно. Амбец лишайному.
- Весёлое начало. - Прокомментировала Татьяна, впрочем - без особой удручённости. - Неликвиды есть неликвиды. Ничего не поделаешь. Я так полагаю, что живая вода для таких случаев - в комплект не входит. Да если бы и была... не вижу никакого смысла взбадривать аналогичную фауну. Что ни делается - всё к лучшему.
Команданте меланхолично пожал плечами, не выражая одобрения или порицания - по отношению к этой затасканной оптимистической сентенции.
- Тэ-э-экс... - Таня перевела взгляда на посудину, находящуюся в неё в руке. - А с этой утварью у нас что? Не ты чайник обронил?
- Нет. - Лаконично ответил Гоги Ван, перед глазами которого Татьяна повертела предметом невыясненной принадлежности. - Я никогда, ничего не роняю. И это - не чайник.
- Очень приятно встретить в этой глуши, эксперта по чайникам. Может, просветишь, что это?
- Лампа.
- Слушай, а похожа. - Удивлённо протянула Татьяна. - Как это я сразу не сообразила? Что характерно, ладошки мгновенно зачесались с неимоверной силой... Дело Алладина живёт и побеждает. Не факт, что сработает... но, кто сказал - что точно ничего не выйдет? Оп-паньки...
Она осторожно потёрла нагретый бок лампы, и проворно поставила её на песок, подальше от себя. Внутри лампы послышался то ли шелест, то ли шорох, и всё стихло.
- Хм... - Таня повторила попытку, увеличив время и усилие. - Выдувайся, джинн: большой и маленький. Японский ифрит, да каких тебе ещё растираний требуется? Я понимаю, что Восток - дело тонкое: но, сложившаяся ситуация требует пересмотра некоторых устоявшихся понятий. Или, может - джинна совсем уж некондиционного подсунули?
Из лампы явственно послышалось пыхтение, вкупе с раздражённым бормотанием: кажется, даже двухголосым. Татьяна воодушевлённо сгребла изукрашенную восточными письменами посудину, и - не жалея ладоней, принялась ожесточённо надраивать со всех сторон. Бессвязное и сварливое бормотание внутри лампы, становилось всё громче. Напоследок, Таня перевернула обихаживаемый предмет, и в виде финального аккорда - три раза приложила ладонью по донышку. В лампе гортанно выкрикнули длиннющую, на девяносто пять процентов - непонятную Татьяне фразу: в которой ощущалось неприкрытое недовольство происходящим. Одну двадцатую из услышанного, с некоторой натяжкой можно было определить как слово "шайтан": но, Таня не могла поручиться, что так оно и было.
- А ну, выпуливайся! - От "может-быть-шайтана", Татьяна почти рассвирепела, и расчетливо затрясла джинново обиталище обеими руками. - Я тебе устрою высшую школу хороших манер! Японский этикет! Наружу, быстро!!!
В лампе наступила испуганная тишина, после чего - из носика показался белёсый дымок. Таня прекратила тряску, и поспешно поставила посудину на песок. Дымок увеличивался, принимая форму человеческого тела.
- Милочка, шо вы таки мацаете и курочите раритет, прямо как биндюжник Беня Шварцман - обмишурившегося щипача на Привозе?
Выговор у сформировавшегося джинна был мягким, грассирующим, убаюкивающим. Нисколько не похожим на тот брутальный баритон, что Таня слышала минуту назад.
- Если бы вы таки дожили до моих лет, то научились бы ценить покой, и не делали бы движений похожие на резкие даже там, где без них никак не обойтись... Уж поверьте богатейшему опыту Соломона Каца.
- А как же - "слушаюсь и повинуюсь"? - За то время, пока джинн изрекал нравоучительную тираду, Татьяна успела оправиться от ошеломления; и взять себя в руки. - Или что-то изменилось?
- Милочка, неужели нельзя обойтись без этих пошлостей? - Джинн, у которого имелись пейсы, ермолка и классическая внешность владельца дореволюционного ломбарда с Дерибасовской: страдальчески поморщился. - И чтобы вам отскакивало как от радости стоматолога, культурные люди таки сначала уточняют график работы, а не ведут себя как обобранный корыстной зазнобой пожарный инспектор, на только что открывшемся складе горюче-смазочных материалов... Поимейте хоть намёк на грамм совести.
- Откуда такая роскошь, особенно в нынешней ситуации... - Притворно огорчилась Таня, беря ту же тональность, что и собеседник. - Тихо, тихо. Это был не вопрос, это была констатация факта. Отвечать не надо. У меня, в отличие от вас - не такой богатый жизненный опыт, но распознать деловой разговор и - гонки по барабанным перепонкам: сумею с лёгкостью. Сейчас события развиваются как раз по второму варианту. Или мы переходим к первому, или я закапываю вашу жилплощадь прямо здесь. Пять секунд на размышление.
- Шо вы хотите? - Быстро спросил джинн, ещё до того, как Татьяна начала отсчёт. - Только учтите милочка, если это будет некрасиво противоречить моральным принципам Соломона Каца, или в корне расходиться с должностными инструкциями: ничего не образуется. Каюсь, на старте нашей беседы я повёл себя относительно недостойно, и приношу-таки - свои глубочайшие извинения. Но, вышеперечисленные условия никуда не денутся.
- А если всё-таки закопаю? - С любопытством спросил Татьяна. - Из вредности?