Только Ягда одна угадала: о ней, о Кащее поет старик. И еще угадала: значит, жив Кащей, точно жив! И к отцу побежала - Инвар, Утка и Заяц удивленно ей вслед смотрели - не пылили сырая дорога, скорее, бежать не давала. А Ягда назло ей бежала, чтобы отцу так сказать: "Погостили и честь знать пора! Я не невеста ладейному князю! А он мне тем более не жених! Ты же сам дал слово Кащею! И потом: как же яблоки? Как же твоя вечная жизнь?!"
Только знала, что Родовит ей ответит - что Кащей не вернется, что Заяц и Утка тому доказательство твердое привезли… И споткнулась. И на дороге возле Удалова дома упала. В самую грязь угодила со своей душегреечкой вместе, которую еще Лиска, княгиня, сшила и нарядным узором украсила… И подумала: вот ведь какая примета плохая! Но плакать себе запретила. А Яся уже со двора ей бежала помочь.
2
Когда рыжий клубок, который Фефилой казался, вдруг рассыпался комом пожухлой листвы, когда черные волны овец Степунка со всех сторон окружили, а Коловул с рычанием заметался, загоняя в пещеру овец, - не овец торопил он, врага своего в ловушку, - оглянулся Кащей, увидел, что Лихо от озера тоже к нему бежит, и шепнул Степунку:
- Ничего… Не беда! Без испытания не бывает благословения.
И заржал в ответ Степунок. И в голосе его столько тревоги было, что овцы заблеяли следом и от страха быстрее вперед устремились - и коня, и Кащея на нем вместе с собой увлекли. А как только они оказались в пещере, в самом дальнем ее, непроглядном углу, Лихо что же осталось - лишь следом за ними вбежать, поплевать на свои мозолистые ручищи и в пещеру вход завалить. Для этого и лежал от входа неподалеку громадный валун.
- Вот, - сказала, - теперь будешь знать, что есть Лихо!
А снаружи Коловул зарычал:
- И что есть Коловул!
А Лихо еще закруглила:
- И что ест Коловул! Кащеев он точно ест!
И близнецы засмеялись. И снова тревожно заржал Степунок. А Кащей вдруг сказал:
- А я ведь, Лихо, давно встречи с тобой искал!
- С кем? Со мной? - Лихо смех оборвала и лучину от другой, догоравшей лучины, зажгла.
- Я ведь знаю твою беду…
- Ты - беда моя! - крикнула великанша. - Братьев моих обижал, унижал! Всё! Не жить тебе больше! - и лучину пока в расщелину каменную вставляла, говорила: - Беду мне придумал! Ну надо же…
- Не придумал! - и спрыгнул с коня, и чтоб в глаз ей опасный не посмотреть, стал овец вокруг гладить, им в морды заглядывать. - А беда твоя в том, что не любит тебя Коловул!
- Ишь! - воскликнула Лихо. - Много ты понимаешь! - и камень с земли подняла. - Много знаешь ты очень! - и на Кащея с ним двинулась.
- Знаю столько, что и тебя смогу удивить! - торопился Кащей, остановок между словами не делал. - Знаю даже про те времена, когда вас с Коловулом еще и на свете не было!
Озадачилась Лихо:
- Да ну? - и на миг идти перестала.
- Про то даже знаю, как выгнал Перун отца своего, Стрибога, из небесного сада! Прежде всех остальных богов отца родного изгнал - за то, что Стрибог хотел править вечно. А дети его давно уже подросли.
- Не части! Помедленней говори! - так Лихо сказала и камень свой обронила, на кучу шерсти уселась. - Ну? Дальше что было?
А Кащей ведь и дальше не хуже знал. Ему Симаргл сколько раз истории эти рассказывал! Взял Кащей за рога барана, чтобы только барану в глаза смотреть, и опять рассказывать стал:
- Было так: все Стрибоговы сыновья - и Перун, и Дажьбог, и Велес, - сговорились между собой и вышли против отца. Изумился Стрибог, закричал: "Что же, теперь и богу нельзя вечно править?" А только в ответ из лука Дажьбога уже золотые стрелы неслись, Перуновы молнии серебро уже извергали, а Велес горящие головни из очага клещами выхватывал и в Стрибога метал! И не представить теперь, какое сияние тогда дни и ночи в небе стояло! А когда отца победили, поделили они отцовых коней: Перуну черные с белой гривой достались - быстрые самые, Дажьбогу - белые, легкие и крылатые, будто птицы. А Велесу не досталось коней…
- Почему это? - крикнула Лихо.
- И тогда от обиды Велес отцовых коров угнал, сколько было их - целое стадо!
- И это - по справедливости! Что, скажешь: нет?!
А Кащей - не оглянуться бы только, - еще крепче барана за рога ухватил:
- Будешь мешать, рассказывать перестану!
- Я не мешаю! - обиделась Лихо и, чтобы занять себя чем-то, иглу костяную на юбке нашла, вынула и подол подшивать себе стала. - Кому я могу тут мешать? Тихо шью…
- Вот и шей! - так Кащей ей сказал и дальше рассказ свой повел: - Узнал Перун про коров, которых Велес украл, и стал за коров воевать. А Дажьбог не то что бы сторону Велеса взял, но и биться с братом родным не хотел. И за это прогнал Перун его с неба под землю - шесть лун над землей кромешная ночь стояла - только молнии в ней сверкали, и носился Велес в промозглой тьме - не видя, не зная, куда же от молний скрыться. Пока лаз в земле не нашел. И под землю полез.
Горько Лихо вздохнула, но голоса не подала.
- Так и остался Перун один в небесном саду. И Мокошь - сестра ведь у братьев была, ее Мокошью звали… Сестра, на которую все три брата с надеждой смотрели, ответного чувства в ее волооких глазах искали… Мокошь тоже Перуну досталась.
- Не навсегда! Папа наш ее после украл! И тоже по справедливости это! - И опять за камень взялась. - Ну? Что ли, всё рассказал?
- Вроде всё, - согласился Кащей. - Хотел еще про твою беду… А ты слушать не хочешь.
- Ну давай. Только быстро. А то Коловул у меня голодный с утра! - и опять хихикнула грозно.
- Почему так все братья Мокоши домогались?
- И почему?
- А потому что Мокошь два волооких глаза имела! А у тебя он один! Поэтому и не любит тебя Коловул! И в жены тебя не берет! Хотел я помочь тебе в этой беде…
Лихо крикнула:
- Как?
- От вола тебе глаз второй переставить…
- Так мне что… за волом сейчас сбегать? - и камень опять из руки уронила.
- За волом далеко. Меня без тебя Коловул задерет…
- Задерет! Неужели не задерет?
- А давай я тебе от коня своего глаз поставлю!
- Больно это, небось!
- Нет, не бойся. Я тебя руки-ноги свяжу.
- Только смотри, чтоб покрепче! - И за веревкой пошла, и рык Коловулов за камнем услышав, крикнула брату: - А ты охолонь пока. Дело у нас.
И когда с веревкой вернулась, даже глаз свой огромный прикрыла - ничем не хотела Кащею мешать.
Только, видимо, Коловул почуял недоброе. С рычанием из волка юношей сделался.
- Лихо! Лихо! - и валун стал толкать. - Ты это… Не верь ему! Кащею верить нельзя!
Встрепенулась от страха Лихо. Огромный свой глаз распахнула. Отшатнулся Кащей, отвернулся, меч свой выхватил и не глядя, а так, наугад голову великанше пронзил. И когда уже меч вынимал, только тут и увидел - глаза единственного Лихо лишилась.
Как же страшно кричала она от ужаса и от боли - дрожь по телу Кащею пошла. А по пещере бежал уже Коловул. Откатил огромный валун, увидел окровавленный меч и на Кащея с рычанием ринулся.
Отступил Кащей на полшага, на камень ногою попал. Тут его Лихо ручищей и ухватила, и хоть связаны были у великанши руки, умудрилась в спину Кащею иглу свою костяную воткнуть. Боль такая была, словно самое сердце пронзила.
Когда бы не Степунок, плохо Кащею пришлось. Вздыбился конь, заржал и овец, которые в угол его зажали, теперь на Лихо и Коловолу погнал. Потому и вырвался из ручищ великанши Кащей. Потому и не смог Коловул до него дотянуться. Овцы теперь между ними ходили черной плотной волной. А потом закружились овцы и прочь из пещеры пошли. И Степунок с ними вместе. И Кащей, потому что успел на коня своего вскочить.
Миг оставался им до желанного освобождения! Вот и пещера была уже позади, и водопад, вот и озеро впереди заблестело… А только снова волком сделался Коловул. В три прыжка нагнал Степунка и Кащея зубами с него стащил. Вот они по земле уже покатились. Чьи руки, чьи когти, чьи зубы сильней? До меча Кащею было не дотянуться. И тогда он руками схватил и стал разрывать волчью пасть. Когти могучего волка, казалось, повсюду в тело его впились. И всё же Кащей пересилил, перетерпел. И вот уже стал от боли сипеть Коловул, а потом и попискивать, точно волчонок… Пощады, должно быть, просил. Даже когти в лапы вобрал… И Кащей отпустил его и ногой от себя оттолкнул. И тогда вдруг услышал: "Финь! Финь! Финь!" - и в небо взглянул - ну конечно, это была Фефила.
Она сидела на склоне горы так высоко, что казалось - на облаке. В лапах держала Фефила камень и так настойчиво повторяла: "Финь! Финь-финь-финь!" - что Кащей наконец ее понял и стал от сипевшего волка из последних сил отползать. Степунок шел с ним рядом. Иногда подгибал передние ноги. Но Кащей, истекающий кровью, только гладил коня. Забраться ему на спину у него уже не было сил.
Должно быть, это обнадежило Коловула. Волк перестал сипеть, из пасти опять засочилась слюна. И вот он уже подобрался, готовясь к прыжку. Хвост с торжеством закруглился… И тогда-то с вершины горы вниз ринулся камень - один, небольшой, но так ловко Фефилой отправленный, что следом за ним покатились еще и еще. И вот уже два десятка огромных камней легли друг на друга и встали между Кащеем и волком - стеной. Невысокой, остроугольной. И пока Коловул размышлял, как ему, обессиленному, будет легче через нее перебраться, Кащей отдышался… И когда Степунок вновь опустился с ним рядом, смог - с трудом, а все-таки смог - на него с земли перебраться. И даже присвистнул негромко:
- Финь! Финь!
И тогда за спиной у него опять начался камнепад. А потом глаза сами закрылись, только руки привычно сжимали поводья. А потом, должно быть, пришло забытье. Он не чувствовал даже рук.
4
Вот уже Инвар в дому их сидел. А Родовит и не знал, чем еще его угостить. Потчевал князя ладейного и перепелом, и куропаткой, и зайцем, и мясо лося на вертеле для него запекли, и медвежатины в особом, Мамушкой выдуманном посоле, из погреба для него достали. Жадно ел Инвар - за четверых. И еще ему помогал Здой-Кудйа. А Ягда с ним рядом сидела. Кусок ей в горло не шел. Всё казалось, что амулет Кащеев сам собой о чем-то тревожном звенит. Вот и сидела не шелохнувшись. А только ножики с ноготок все равно как будто точили себя друг о друга. Накрыла их Ягда ладонью, а они и под нею дрожали.
Родовит же по-своему это истолковал. Так решил, что смирилась с судьбою его строптивая дочь. А потом и лучше решил, что это она князю Инвару так сердечность свою выражает. И пальцем Зайца и Утку к себе подозвал - оба они в углу для поручений стояли - и шепотом их зачем-то в подпол отправил. А только вернулись они - от запаха фыркнула Ягда - с тем самым ларцом, который Жар перед свадьбой из топи принес.
И вот принялся Родовит один за другим из ларца доставать каменья. Таких драгоценных, большущих таких Инвар в жизни своей не видел, должно быть. Разгорелись у ладейного князя глаза. И слова на чужом языке теперь из него вылетали так стремительно, словно крики из птиц. А потом, от волнения и вовсе забывшись, Ягду жирной рукой за подбородок схватил.
- Ваша нивиэста, - пропел. - Ты-ы-ы!
И в ярости Ягда вскочила:
- Отец! Я умею слышать и те голоса, что внутри! - и не зная, что делать с яростью дальше, тоже схватила Инвара за подбородок: - Голос, который таится там, за большими зубами, говорит сейчас: я хочу все шкуры всех ваших зверей из леса! я хочу всю рыбу из вашей реки! я хочу, чтобы все ваши боги были у меня на посылках!..
- Замолчи! - зло сказал Родовит. - Сколько прикажешь ждать твоего Кащея?
- Три луны я еще проживу без него… А потом все равно уплыву к Закатной реке!
Утка с Зайцем стояли, вздохнуть боялись. Здой-Кудйа говорил что-то Инвару в самое ухо… А Ягда из дома уже бежала, а потом со двора… И когда к поющей стене прибежала закричала да так, чтобы слышно было в горах:
- Кащей! Я люблю тебя! Я буду ждать тебя всегда-всегда!
И эхо радостно и протяжно умножило этот крик: "Кащей!" И еще раз: "Кащей!" А следом неслось уже: "Я люблю тебя!" И еще раз и снова… А после: "Всегда-всегда-всегда!"
И тогда от своих костров, разведенных на берегу, стали ладейные люди к Ягде сбегаться. Шумно с криком бежали, потому что огнем они только руки себе согревали, а тела они согревали медовухой и брагой. И мечами своими стали горшки в стене разбивать. А другие их из стены вырывали сначала, а потом уже били о землю, а потом и ногами крошили еще.
- Нет! Вы не смеете! - это Ягда кричала и хватала их за руки. - Я здесь скоро буду княгиней!
Но эхо уже не вторило ей. И голос срывался. Без эха голос хрипел и дрожал, как без перьев петух.
С вершины обрыва на Ягду Инвар смотрел - с недоброй улыбкой, а потом еще руку свою на рукоять меча положил. Зтой-Кудйа, должно быть, уже до последнего слова пересказал ему то, что Ягда отцу за столом прокричала. И голос, живший у ладейного князя внутри, теперь отвечал ей на это: да, я хочу и зверей, и каменья, и рыбу, и тебя, непокорную, вздорную и красивую, тоже хочу, и всё это скоро неминуемо станет моим. А чтобы у Ягды не осталось в этом сомнений, Инвар поднял обе руки. Это значило: он одобряет своих людей. И люди его в ответ яростно закричали:
- Инвари! Оле-туоле! - и стали в небо горшечные черепки, подкручивая, бросать. И с хохотом их старались ловить. А потом и со смехом друг в друга швыряли.
Вверх - к богам, вниз - к богам
1
Должно быть, это ему приснилось - будто ветер голос Ягды принес, но слов он не разобрал, а только в их звуках тревогу расслышал… А когда он открыл глаза, вокруг него были снежные шапки гор. Он лежал на ковре из пестрого мха, а чуть ниже петлял и прыгал с камня на камень ручей. Не иначе, в это тихое место его принес Степунок… А когда привстал на локтях, вдруг увидел Симаргла. Юный бог от ручья нес воду в ладонях. А потом этой колкой водой Кащеевы раны омыл. А потом - ведь откуда-то знал про нее! - вытянул из-под левой лопатки костяную иглу.
"Почему мне совсем не больно?" - удивился Кащей и увидел, что раны - они ведь только что еще ныли - почти затянулись.
"Потому что помочь я могу тебе только этим", - без обычной своей улыбки ответил Симаргл.
Мягкий свет, всегда от него исходивший, был сегодня чуть сумрачней.
"Ягде что-то грозит?" - догадался Кащей. И ее оберега на груди не найдя, закричал уже голосом:
- Ягде что-то грозит?
И испуганно сел. И увидел неподалеку, на камне, Фефилу. Зверек делал вид, что разгрызает шиповник, что их разговора не слышит… Но ушки Фефилы поникли, а кончик хвоста тревожно по камню петлял.
"То, что грозит человеку, живет у него внутри", - тихо сказал Симаргл.
"Внутри?" - удивился Кащей и еще раз взглянул на чудом зажившие раны.
"Здесь! - юный бог коснулся его груди. - Где обитает твоя решимость".
"Сорвать небесные яблоки?" - честно спросил Кащей.
"Нарушить запреты богов", - кивнул Симаргл.
"Да. Да! Нарушить! Но ты же меня не выдашь?" - и Кащей улыбнулся.
"Человеку нельзя вечно жить на земле!"
"Почему?!"
"Потому что он перестанет быть человеком! Потому что в его глазах будет больше холода, чем…"
"Но Симаргл! - силы мальчика прибывали так быстро, что на месте было не усидеть: - Ты же всегда меня понимал!" - и поднял с земли свой меч, и обрадовался тому, как снова крепка рука. И поднес меч к губам. И лицо его отразило сияние. И в сиянии отразилось. Что-то было в синих его глазах, чего он и в самом деле не помнил в них прежде… Но Ягда ждала. И раздумывать лишний миг было уже нельзя.
- Неужели это так трудно понять? - крикнул он голосом и губами. - Ягда хочет не вечно жить, а вечно любить! Как никто! Как еще никогда!
"И ты тоже этого хочешь?"
Кащей заходил по мягкой, мшистой поляне, нога утопала в ней, словно мысль в этом мучительном разговоре.
- Да, хочу! - закричал, только бы поскорее его прекратить.
"Когда любишь, уже прикасаешься к вечности".
- Прикасаешься?! - губы Кащея растянула усмешка.
"Хорошо, я скажу. Не хотел говорить, но скажу, - голос юного бога стал звенящ и прозрачен. - Ты уже живешь после жизни. Этот мох - он впитал едва ли не всю твою кровь!"
"Ты вернул меня к жизни?" - обернулся Кащей.
"Да… Я снова нарушил клятву не вмешиваться в твою судьбу".
- Симаргл! - Кащей растерялся, но лишь на мгновение. - Я потом смогу тебя как-то отблагодарить?
"Вернись на землю. Сейчас. Ты сейчас нужен Ягде!"
- Отступившийся? Ничего не сумевший? Такой я не нужен даже себе самому! - и свистом позвал Степунка.
Но первой на свист подбежала Фефила. В ее рыжих глазах как будто была мольба, а в пятипалой раскрытой лапе лежала красная, островерхая ягода, словно капелька крови, словно Фефила хотела ему сказать - но что? - что шиповник много вкуснее небесных яблок?
А потом от ручья прибежал Степунок. И Кащей так легко вскочил на него, что снова с волнением обернулся:
- Я твой вечный должник! Симаргл! Слышишь? Вечный!
И Фефила, виновато взглянув на Симаргла, побежала их догонять.
Юный бог, обхватив колени, неотрывно смотрел им вслед. "Я ему не сказал! Почему я ему не сказал? Есть клятвы бессмысленные, беспощадные, вздорные - есть клятвы, которые следует нарушать!" - а рука его гладила и сжимала нежный мох, а потом ершистый и ломкий ягель, пока не нашла костяную иглу. В пальцах бога была она разве чуть больше соринки. Но он не отбросил ее, не сдул. Ведь это была игла, в которой еще миг назад жила смерть этого маленького и упрямого храбреца - смерть, пронзившая его прямо в сердце.
2
То, что ладейные люди возле леса поймали овцу, кудрявую, черную, то и дело "бе" говорящую - которую он Перуну и Мокоши в жертву предназначал! - и сказали, что к свадьбе ее зарежут, - это стерпел еще Родовит. Сходил на капище, попросил у богов прощения… Но когда Здой-Кудйа и еще трое беловолосых убитого вепря из леса мимо дома его понесли, от ужаса онемел старый князь. Стоял, за посох держался.
- Пра… пра… - как рыба на сковородке, рот бессмысленно открывал.
И вот уже люди его, увидевши это, к дому княжескому сбегаться стали:
- Пращура нашего!
- Ладейные! Изверги!
- Князь-отец! Что творят?
- Убили!
И вот так друг за другом все селение в княжеский двор прибежало. Тесно встали, попятился Родовит от их гнева. На крыльцо высокое поднялся. А люди не унимались, кричали:
- Козу увели!
- Двух кур унесли!
- Чем они степняков-то лучше?
- Пусть свадьбу справляют уже наконец и уплывают обратно! - это Корень кричал, а Калина:
- Корову у них вчера еле с братом отбили!
- Вы-то - корову! А мы - Владу, сестру!
И Роска вдруг - громче всех:
- Терпения, князь-отец, больше нашего нету!
Ягда в доме таилась. Их крики про свадьбу услышала и ждала теперь, что же скажет отец.
Молчал Родовит. Смотрел на людей своих, на их ярость и лиц знакомых будто не узнавал. А люди его все отчаяннее кричали:
- Волю богов знать хотим! - это Дар от плетня.
И Яся - уже от крыльца:
- Боимся! Что нам за пращура будет!
И Удал рядом с ней незнакомо шею набычил:
- Пусть про свадьбу ответят! Благословляют они или нет!
- Или зря мы ладейных-то кормим! - это Сила сказал.