Бьярни постучал рукоятью меча в умбон, чтобы прервать поток его красноречия: было похоже, что восхвалять себя Гвайт сын Брикрена намеревается до заката. А еще все это весьма напоминало заклинание, под власть которого Бьярни вовсе не хотел попасть.
– Ты пришел сражаться или складывать стихи? – просто спросил он, вклинившись в первую же щель в этой речи, пока Гвайт переводил дыхание. Тот умолк и в удивлении посмотрел на него. Говорить полагалось по очереди, не перебивая противника. – Пока ты будешь вещать, солнце сядет и нашей доблести никто не увидит. Не пора ли перейти от слов к делу? А своей доблестью один из нас будет хвастаться на пиру после битвы. Тот, кто останется в живых, разумеется.
– Кто ты, чужак, неучтивый и не знающий обычаев? – надменно спросил Гвайт.
– Я тот, кто уже к вечеру будет зваться убийцей Гвайта. Но если тебе нужно мое имя, то зови меня Гестом.
Что-то подсказало Бьярни, что не следует называть свое настоящее имя человеку, который вот-вот отправится в страну мертвых, – ему незачем уносить это имя с собой.
– Да отсохнут твои ноги и ослабеют руки, Гест, и да будешь ты ничтожнее новорожденного щенка! – так же надменно пожелал Гвайт. – Твоя смерть не прибавит мне много чести, ибо ты недостаточно прославлен подвигами, чтобы мне было почетно убить тебя.
– Я только на днях прибыл в эту страну и не успел прославиться здесь, но у меня еще много времени впереди. И раз уж ты говоришь, что ты великий герой, я, так уж и быть, согласен начать перечень моих здешних подвигов с победы над тобой!
И он шагнул вперед, не желая больше терять времени на разговоры. Все-таки это был его первый настоящий поединок с серьезным противником, и Бьярни волновался в глубине души. Здесь ему никто не поможет, соперник его не пощадит, а от исхода боя зависит слишком многое, даже больше, чем его собственная судьба. Если его подготовки на это испытание не хватит, то оно окажется первым и последним.
Противники обменялись несколькими ударами, и Бьярни понял, что легким для него этот бой не будет. Наносить удары в ноги под нижний край щита, как его учил в свое время Кари Треска, здесь было бесполезно, поскольку длинный уладский щит прикрывал ногу почти полностью. Сам же Гвайт, хоть и был отягощен немалым весом этого же щита, двигался очень быстро и ловко, нанося мощные удары с разных сторон и полностью оправдывая свое прозвище – Тяжкий Удар. Бьярни пробовал заскочить ему за спину и напасть сзади, но Гвайт всегда ухитрялся вовремя развернуться, и меч Бьярни снова падал на тот же щит. Из попыток сильными ударами разбить щит, как это делалось в Морском Пути, тоже ничего не выходило: почти все они приходились на продольный брус или скользили по бронзовым накладкам.
И все это время Гвайт непрерывно испускал яростный крик, от которого закладывало уши. Этот геройский крик, несомненно, был предназначен для того, чтобы наполнить противника смертельным ужасом, но Бьярни старался не слушать.
Однако Гвайт тоже устал и, когда Бьярни отступил на пару шагов, принял молчаливое предложение немного передохнуть и остановился. После передышки они опять сошлись, и Гвайт снова обрушил на Бьярни целый град мощных ударов с разных сторон.
Оба войска подбадривали своих бойцов воплями, но войско Снатхи орало гораздо громче. Войско Миада с настороженностью наблюдало за действиями Бьярни, который был для них таким же чужим, как и для людей Брикрена. Только Элит, которой с пригорка все было отлично видно, каждый удар Бьярни встречала восторженными криками, и ему казалось, что сама богиня этой земли наблюдает за его поединком. И действительно – как заговоренный, он каждый раз успевал уйти из-под разящего клинка и не получил за все время ни одной царапины.
Однако под грузом защитного снаряжения ему было далеко не так легко и удобно двигаться, как его противнику. Бьярни начал уставать, левая рука немела под тяжестью треснутого щита. Летели щепки, и Бьярни видел, что вот-вот останется с одним умбоном на рукояти. Не успевая принимать все удары на щит, Бьярни несколько раз был вынужден подставлять меч. Раздавался звон, раз даже полетели искры, на клинке Бьярни появилась глубокая зарубка, и он с тревогой понял, что еще раз такое – и клинок сломается, а он останется с пустыми руками. И Гвайт действительно украсит его головой свое собрание! Вот этого Бьярни никак не собирался допускать, а значит, пришло время быстро придумать, как повернуть дело в свою пользу.
Оставалось одно – обезоружить противника и попробовать этим воспользоваться. Риск был велик, но Бьярни понимал, что иначе долго не продержится.
Сделав вид, что ему совсем тяжело, Бьярни приопустил левую руку со щитом, открывая голову. Гвайт, мгновенно это заметив, подскочил и нанес мощный рубящий удар сверху вниз. Бьярни так же быстро вскинул щит и подставил его под клинок не плоскостью, а кромкой. Каждый наставник учит молодых этого не делать, поскольку щит, принявший удар ребром, будет прорублен до самого умбона и его останется только бросить. И сейчас так и вышло – меч Гвайта с хрустом врубился в щит и, разумеется, застрял.
Бьярни бросил щит, заставив Гвайта нагнуться, чтобы не выпустить рукоять меча. Гвайт немедленно наступил на щит и дернул рукоять, пытаясь высвободить свое оружие. А Бьярни, оставшись без щита, выхватил из-за пояса секиру и взял ее в левую руку.
Боевые топоры сэвейгов по сравнению с уладскими выглядели маленькими и совсем не такими грозными. Небольшой клинок поместился бы даже на женской ладони, но, чтобы пробить череп, больше не требуется, а зачем в бою лишняя тяжесть?
В тот самый миг, когда Гвайт освободил наконец свой клинок, Бьярни ударил мечом слева, и Гвайт отразил удар щитом. Не давая ему времени поднять меч и ударить в ответ, Бьярни бородкой секиры зацепил щит и дернул на себя. Удерживая секирой щит и не давая противнику закрыться, он ударил мечом в левое плечо улада.
Брызнула кровь – и рука Гвайта повисла, щит выпал на землю. Сын Брикрена отскочил назад, отмахиваясь мечом, но теперь у него в запасе остались считанные мгновения. Горячая кровь, как он и предсказывал, лилась и брызгала на вереск, но только это была его собственная кровь. Он понимал, что если не покончит с противником прямо сейчас, то истечет кровью.
И Бьярни тоже это понимал.
Пора было завершать. Гвайт, уже пошатываясь от потери крови, но такой же яростный и неукротимый, бросился вперед и ударил справа – Бьярни принял удар на клинок меча, который было уже нечего жалеть: жизнь дороже. Мгновенно за этим последовавший удар сверху он отразил концом древка секиры, быстро перехватив его поближе к обуху, чтобы не подставлять пальцы. Но Гвайт при этом открылся, поскольку щита у него больше не было, а меч его Бьярни удерживал древком.
И Бьярни мечом ударил Гвайта по голове. Клинок с силой врубился в череп, не защищенный ничем, кроме сложной прически, и Гвайт упал.
Рослый, в желтой рубахе, покрытой многочисленными ярко-красными пятнами крови, и с золотыми ожерельями, с разметавшимися рыжими волосами, он лежал на зеленеющем вереске, как один из героев древних сказаний, и его кровь питала священную землю Клионна. Это была та смерть, которой он всегда для себя желал, и у него не было причин обижаться на своего убийцу.
Войско Снатхи кричало так горячо и радостно, словно наблюдало не смерть, а победу своего бойца. Но Бьярни было некогда ликовать: он сделал только первый шаг, и теперь за ним должны были последовать другие.
– Боги приняли нашу жертву! – кричали со стороны Снатхи. – Боги отдадут нам победу!
– Вперед! – ревел чей-то голос, одолевая даже гудение бронзовых труб. – За Каменный Трон! За владения великого Луга!
Должно быть, где-то там был сам риг Брикрен, но Бьярни не стал его выискивать и побежал к своей дружине. Она стояла в середине общего строя и ждала его, а войско Клионна, не дожидаясь союзников, уже катилось с обеих сторон вперед, навстречу врагу. Сыны богини Клионы бежали так быстро и беспорядочно, что кварги, приученные ждать знака от своего вождя, сразу оказались за спинами. Улады почти сомкнули строй, и Бьярни, видя, что весь его замысел рушится из-за неразумной отваги союзников, едва успел послать людей вперед, чтобы отвоевать хоть кусочек пространства для битвы.
А улады с двух сторон от них уже сшиблись с противником. Но кварги все же выстроили на своем участке "стену щитов". Волна нападающих разбивалась об эту стену и, пытаясь ее обойти, вливалась в свалку справа и слева. Бьярни даже стал думать, что удастся выстоять и так, но риг Брикрен привел слишком много людей.
– Пора! – кричал ему Ивар хёльд, и можно было не бояться, что в этой свалке кто-то из врагов подслушает и разгадает их замысел. – Если мы сейчас не отступим, то они перебьют всех уладов, мы останемся одни, и нас тоже перебьют! Пора!
– Отходим, отходим! – закричал Бьярни, пользуясь тем, что его понимали только кварги. – Назад!
"Стена щитов" вдруг рассыпалась, в середине строя образовалась прореха. Воодушевленные успехом люди Брикрена бросились вперед, и кварги потеснились. Нащупав слабину, сам риг Брикрен устремился туда, и Бьярни наконец увидел его – рослого мужчину, похожего на своего погибшего сына, лет сорока пяти, с сединой в буйных рыжих косах, крепкого и сильного. Его голубые глаза дико блестели, секира в руках косила направо и налево, на лице красной краской были нанесены какие-то узоры.
Его напор был так велик, что кваргам не приходилось сильно лукавить, отступая. Все новые ряды Брикреновых людей устремлялись в прорыв, и теперь уже Бьярни понимал, что отступление пора прекращать, иначе они просто будут разрезаны на две половины, окружены и разбиты. Но Боад справа и Сенлойх слева были слишком поглощены схваткой, чтобы помнить о замысле. Каждый из них думал только о собственной славе, вместо того чтобы подумать об исходе битвы.
Уклоняясь от ударов, Бьярни бросился на поиски Сенлойха. Найти его было нетрудно: над толпой реял желтый флажок вождя фениев, на высоком древке, с изображением рябины над озером.
Сильный удар обрушился на его шлем, и у Бьярни зазвенело в голове. Хорошо, что удар был неточен и пришелся вскользь, иначе он опять свалился бы оглушенным, как во время достопамятной битвы в усадьбе Камберг.
Обернувшись и держа наготове половину разрубленного щита, он собрался отразить удар, и вдруг увидел, что его противник – Конал, один из внуков Миада и сводный брат Элит, от того же отца, но от простой смертной матери.
– Это я! – закричал Бьярни, думая, что его родич в суматохе битвы обознался. – Это я, Бьярни! Конал, опомнись!
– Ты трус, подлец! – проревел Конал, наступая на него. – Ты позоришь нас, ты хочешь захватить трон моего деда и мою сестру!
– Ты что, с ума сошел? – Бьярни отступал, держа меч наготове. – Конал! Тут кругом хватает врагов, займись лучше Снатхой!
– Ты мой первый враг! – Конал смотрел на него со злобой и явно не шутил. – Ты был ночью с Элит, ты соблазнил ее, чтобы захватить власть, но я не позволю!
Он сделал еще один выпад, но вдруг повалился прямо на Бьярни, почти напоровшись на его меч. Бьярни отскочил и увидел перед собой Кари Треску, который в это время выдернул копье из тела.
– Не зевай, а то нас зажмут! – кричал он, даже не заметив, кого, собственно, он убил. Кваргам все улады казались одинаковыми. – Скорее, пусть же они навалятся с двух сторон, а не то все пропало!
Бьярни бросился к Сенлойху. Кварги тем временем прекратили отступление и повернулись к противнику лицом. Теперь им пришлось принять общее правило и биться каждому за себя, опираясь не на строй, а только на собственную доблесть. Но доблестью и кварги не уступали уладам, а вооружением явно их превосходили.
Видя, что чужаки бьются наравне со всеми, Сенлойх наконец вспомнил об уговоре и повернул своих людей. До Боада не удалось добраться, но теперь люди Брикрена оказались прижаты к его дружине, и он сам сообразил, что надо делать. Большая часть войска Снатхи оказалась в мешке с каменным дном, в качестве которого выступила дружина Бьярни. В самой середине обнаружился сам риг Брикрен. Вокруг него простиралось целое поле из мертвых тел, но в конце концов его телохранители пали и он остался один против множества противников. В отдалении еще бушевало несколько островков сражения, но в целом войско Снатхи было перебито и рассеяно, уцелевшие искали спасения в ближайших холмах.
– Сдавайся, риг Брикрен, и именем моего отца, Миада Железной Руки, я обещаю тебе жизнь и уважение, которое подобает твоему происхождению и славе! – крикнул ему Сенлойх. – Гляди, люди твои убиты или рассеяны, твой сын убит!
– Боги сегодня не на моей стороне! – ответил Брикрен, не выпуская оружия. – Лучше бы мне погибнуть, но не видеть смерти моего сына и поражения войска! Пусть ко мне выйдет тот, кто убил моего сына, я или отомщу за него, или достойно погибну! Иначе я не сложу оружия, Сенлойх, так и передай твоему отцу!
Бьярни вышел вперед, опираясь на копье. Щита у него в руках уже не было, а бедро украшала повязка со свежим пятном крови.
– Я не могу с тобой сражаться, риг Брикрен, и не сочти это за неуважение! – ответил он. – Я ранен и не могу быть для тебя достойным противником. Одолеешь ты меня или потерпишь поражение – битва с раненым не сделает тебе чести в любом случае. Но раз уж я к тебе вышел, тебе придется сложить оружие, ты ведь дал слово! А я, в знак моего уважения к вашему роду, готов без выкупа отдать тебе тело твоего сына для достойного погребения!
Улады загудели: такое великодушие им понравилось, хотя они не совсем поняли, почему Брикрен должен сдаться, если требуемый противник не может сражаться. Тяжело дышащий Брикрен еще раз оглядел ряды своих врагов и наконец опустил секиру.
На поле еще не успели убрать убитых, а в замке Водяного Гиацинта уже начался пир. Богиня Морриган омывала в реке окровавленные доспехи, сестра ее богиня Бодб в образе ворона выклевывала мертвые глаза, а певцы уже восхваляли доблесть павших и удачу победителей. На самое почетное место усадили Бьярни – так пожелала Элит. Едва лишь Бьярни со своей дружиной вступил во двор башни, как она вышла навстречу с золотым кубком в руках.
– Приветствую тебя, Бьярни сын Сигмунда! – воскликнула она. – Приветствую тебя, герой, не знающий поражений, опора нашей победы!
Улады вокруг радостно кричали, и даже братья Элит вынуждены были разгладить свои хмурые лица, чтобы не выглядеть злобными завистниками. Многим из них, как Коналу, казалось, что чужак отнял у них поединок и славу победы. Всем им не нравилось и то, что он бился в шлеме и кольчуге, боясь ран, и тот способ, которым он выиграл битву, выглядел в их глазах недостойным, но они не могли не признать, что вся дружина лохланнцев во главе с Бьярни сражалась достойно и заслужила свою долю почестей.
А Бьярни стоял немного смущенный, но еще больше обрадованный. Вот девушка, прекрасная, как мечта, вышедшая прямо из древнего сказания, подносит ему золотой кубок; вот множество отважных воинов, еще не остывших после битвы, прославляют его как величайшего героя, и в его честь трубят эти длинные бронзовые трубы. Давно ли, казалось, он был просто сыном рабыни и ездил в лес за сеном для скота? Так что изменилось, ведь он остался тем же Бьярни! Просто ему дали случай проявить себя, вот и все. Но почему-то он не чувствовал того ликования и упоения победой, о котором мечтал дома, за разными работами по хозяйству. Болели раны, и боль стояла в груди при мысли о том, что девять человек из его дружины погибли. Да и одна выигранная битва еще не делала жизнь безоблачной, и Бьярни понимал, что до конца еще очень далеко.
Элит смотрела на него с таким восторгом, что у него кружилась голова. А может, это от потери крови? И гораздо больше, чем сидеть на пиру и слушать песни в свою честь, ему хотелось упасть где-нибудь в тихом углу и заснуть денька этак на два. На пиру Элит сама прислуживала Бьярни, то и дело касаясь словно мимоходом его плеча или волос, и он был почти уверен, что, едва все отойдут ко сну, она снова придет, намереваясь одарить его за доблесть. Хорошо, что пиру не предвиделось конца – была надежда досидеть за столом до утра, и Бьярни предпочитал терпеть усталость и боль ран, лишь бы не оказаться снова наедине с Элит в узком спальном покое.
Ему уже принесли оружие и все украшения убитого им Гвайта, и Элит сама надела ему на шею все три золотых цепи, уверяя, что так нужно, что все должны видеть плоды его победы. Бьярни подчинился, хотя под такой грудой золота ему было трудно дышать и от вида чужой крови, засохшей в изгибах тонких узоров, ему кусок не лез в горло. А то, что пролезло, то и дело порывалось обратно…
Риг Брикрен, мрачный и неразговорчивый, сидел на почетном месте и почти ничего не ел, только пил и угрюмо глядел по сторонам.
– Не стоит тебе клясть судьбу, Брикрен мак Лугайд, – говорил ему риг Миад с дружелюбной снисходительностью победителя. – Сегодня не было воли богов к тому, чтобы ты победил, но они ведь будут более благосклонны к тебе в другой раз. Я не намерен причинять бесчестья или иного вреда тебе или твоему роду, хоть и погибли по твоей вине сыновья мои Конал и Финбаэд, а также много иных доблестных воинов.
При упоминании Конала Бьярни невольно глянул на Кари, но воспитатель и бровью не повел. Он так и не понял, что убил королевского внука, – уладских героев он не различал и, естественно, решил, что напавший на Бьярни бьется на стороне противника. И Бьярни считал, что вовсе незачем раскрывать глаза на истину ни самому Кари, ни тем более уладам. И сейчас еще многие бросали на него хмурые взгляды, завидуя успехам лохланнца, милостям, которые ему дарили Миад и Элит, но Бьярни надеялся, что поднять на него руку больше никто не отважится. Если, конечно, Конал был единственным, кто знал о его ночной встрече с Элит и ни с кем не успел поделиться досадным открытием.
И число его соперников в борьбе за Миадово наследство после битвы сократилось еще на двоих… в том числе благодаря Кари.
– Я хотел бы, чтобы между нашими странами был мир и доброе согласие, – продолжал риг Миад. – Я с радостью позволю тебе вернуться в твою землю, Брикрен, но с условием, что ты дашь клятву больше никогда не приходить с оружием на мою землю и никогда не мыслить зла ни на кого в моем роду.
– Боги не дают мне удачи в борьбе с Домом Клионн, и я лишился старшего моего сына, опоры во всяком деле, – отвечал Брикрен. – Видно, знамения обманули меня, и Светлый Луг не желает, чтобы я занял Каменный Трон.
– Но не стоит тебе скорбеть о сыне. Ведь он доблестно пал в битве, перед восхищенными взорами воинов, и женщины оплачут его гибель, в то время как сам он наслаждается всеми радостями Острова Блаженных! – утешил его Миад. – Там встретит он и моих сыновей, и Форгала, и Баэдана, и Фиахну, и Бетеха, и Эхлата, и Финбаэда, и много доблестных мужей, и больше не будет между ними ни вражды, ни ссоры, ни злобы, а только радостная беседа и приятная игра без досады!
– Однако, чтобы род мой не прервался и не испытывал в будущем недостатка в воинах, ты мог бы помочь мне возместить потерю, – ответил Брикрен.