– Конечно, пришлось все их разрубить и сжечь! – закончил Блекнир. – И теперь мне придется делать новые. А как пойдешь в лес, когда такое творится?
– А сушилки не визжали, когда вы их ломали? – спросил подошедший сзади Даг. Эта повесть с неприятной точностью перекликалась с его собственным "подвигом" – победой над миской.
– Визжали? – Блекнир посмотрел на него с ужасом. Как видно, если бы сушилки еще и визжали, то бедный рыбак умер бы на месте от страха.
– Вот мы и думаем, – опять взял слово Торгрим. – Раньше такого не было. Это все тот берсерк, который грызет живых людей…
– Но ты же не думаешь, что это Вальгард притащил к тебе во двор эти несчастные сушилки? – воскликнула Хельга.
– Нет, нет! – Торгрим замахал руками. – Это не он, но это из-за него. Трюмпа натравила духов на него, а он теперь у вас в доме, под защитой "мирной земли". Духи не могут до него добраться, вот и нападают на простых людей. Мимо ехал Халькель из Лаберга, так он сказал, в округе не будет покоя, пока тот берсерк живет у вас.
– Понятно, откуда ветер дует! – заметила фру Мальгерд. – Лаберг нас теперь не оставит в покое. Добрые люди! – сердечно обратилась она к пришедшим. – Скажите-ка, ведь это в усадьбе Лаберг вам посоветовали пойти к нам с этой речью?
Торгрим опустил глаза, а Блекнир с готовностью закивал:
– Фру Оддхильд так посоветовала. И мы все нашли, что это хороший совет! Она сказала, что хёвдинг – человек умный и дружелюбный, и это так и есть, мы все знаем, хоть у кого спросить. Хёвдинг, дескать, не захочет, чтобы его собственные люди страдали из-за каких-то северных пришельцев. Лучше бы им было оставаться у себя на севере, чем разносить свою неудачу по всему Квиттингу!
– Я сделаю все, что смогу! – подавив вздох, пообещал Хельги хёвдинг. – Идите по домам, добрые люди. Не думайте, что я о вас позабыл.
Кланяясь, пришедшие попятились назад к дверям. Хельги хёвдинг задумчиво пощипывал короткую бородку, что служило признаком глубокой задумчивости.
– Все хуже и хуже! – заметила фру Мальгерд. – Лаберг теперь будет натравливать на нас всю округу. Они всех восстановят против Вальгарда и против нас, и тогда даже конунг не поможет!
– Но мы ни в коем случае не должны уступать! – настаивал Даг, следя глазами за миролюбивым отцом, который все ходил по гриднице взад-вперед. – Конечно, ссора с такими людьми неприятна, но если мы уступим, то нас не будут уважать! Вся округа знает, что в этом деле мы правы! И если хёвдинг уступит, то зачем вообще нужны законы?
– Но у нас на носу война! – Хельги хёвдинг наконец остановился и посмотрел на сына. Отчасти он был рад, что ему есть с кем обсудить такое тонкое дело, но противоречие его смущало. – А перед войной внутренний мир дороже всего. И если я… Если хёвдинг поссорится с самым знатным человеком на побережье, то…
– Если хёвдинг уступит в деле, где он прав, его не будут уважать! – убежденно перебил Даг. – А перед войной потерять уважение гораздо хуже, чем в любое другое время! Да будь его род древен и знатен, как само святилище Тюрсхейм! Хёвдинг восточного побережья – ты, а не он! И вести людей в битву предстоит тебе, а не ему! Уважение к вождю – первый залог победы! А иначе про нас скажут: хёвдинг испугался собственного соседа, как же он будет драться с фьяллями? И ты не захочешь… – Даг подошел к отцу вплотную и понизил голос, чтобы больше никто не слышал, – ты не захочешь потерять общее уважение в такое время. Ты просто не имеешь права! Ты же сам знаешь.
– Не может быть, чтобы Брендольв тоже этого хотел! – приговаривала Хельга. – Это все его мать. Троа говорила, что она не любит бабушку и рада насолить ей хоть чем-нибудь. Теперь я вижу, что это правда! Но Брендольв же не такой! Давай поговорим с ним! – взмолилась она и дернула брата за рукав. – Может, вместе мы чего-нибудь придумаем.
– Пока нас всех не закидало мисками и сушилками! – со вздохом добавил Даг. – Как хочешь. Попробуем сделать что-нибудь, что не затронет нашего достоинства. – Он бросил короткий взгляд на отца, намекая, что постарается действовать по его желанию, и посмотрел на Хельгу. – Я пошлю за ним кого-нибудь. Но как бы не стало еще хуже!
– Как же может стать хуже? – не поняла Хельга.
Даг только махнул рукой и поманил к себе Рэвунга. Он давно об этом думал и был уверен, что Брендольв, при его открытом и горячем нраве, уже давно нашел бы способ увидеться и поговорить с ними, если бы ему было что сказать.
Хельги хёвдинг снова принялся ходить по гриднице. Он понимал правоту сына, но ссора с Лабергом так его мучила, что сознание настойчиво искало выход.
По пути к дверям Даг поймал одобрительный взгляд Атлы. Рыжая бродяжка мечтала не столько об Ауднировом богатстве, сколько о том, чтобы надменный Гудмод основательно выкупался в луже.
* * *
Брендольв, когда Даг и Хельга наконец дождались его, выглядел хмурым и неприветливым. В этом заветном местечке, на полянке на склоне одной из прибрежных гор, они часто назначали встречи еще в детстве, чтобы вместе играть во что-нибудь, ловить рыбу, бродить по лесу. Каменистые выступы склона образовывали здесь уютную, закрытую от ветра площадку, а на изгибе кривой, старой, но все еще живой ели можно было сидеть не хуже, чем на скамье. Когда-то давно они помещались на этой "скамье" все трое, но теперь места хватало только для двоих.
Даг привстал навстречу Брендольву, завидев его между деревьями, но тот лишь кивнул издалека, не изъявляя готовности протянуть руку, и Даг снова сел.
– Брендольв! – Зато Хельга вскочила и шагнула навстречу, истомившись в долгом ожидании. – Чего ты так долго собирался? Не мог подобрать разных ремешков, все одинаковые попадались?
Брендольв по привычке посмотрел на свои ноги, но сейчас башмаки его были обмотаны простыми некрашеными ремешками. Он даже не улыбнулся в ответ на знакомую шутку.
– Я был занят, – неохотно бросил он в ответ. – Мы с отцом ездили к корабельному мастеру.
– Вы к нему ездите каждый день? – спросила Хельга, задетая его холодностью. – Ты мог бы и пораньше о нас вспомнить. А вместо этого вспоминает только твоя мать. Зачем вы пугаете всю округу?
– Мы пугаем? – Брендольв выразительно поднял брови. – Разве у нас в доме живет берсерк? Разве мы виноваты, что по округе бродят духи? Вы же сами видели! На Седловой горе! Вы же сами чуть не провалились под землю вместе с той троллиной избой! Чего вам еще надо? Нет, понадобилось тащить этих троллей к себе домой! Может, вы их еще и на свою лежанку укладываете? Может, этот бродяга у вас сидит на почетном месте? Где подвиги Тора? Тогда моему отцу не большая честь сидеть там!
– Что ты несешь? – возмутилась Хельга. Эти нелепые нападки так удивили и озадачили ее, что она не сразу нашлась с ответом. – С чего ты все это взял? Какое почетное место? Он сидит среди дружины, потому что он воин. А был бы раб, так сидел бы среди челяди. При чем тут подвиги Тора?
– А при том! – с вызовом ответил Брендольв. – Вы сами притащили этих бродяг к себе домой, и ваш отец их принял! А гостеприимство тоже должно иметь границы! Все знает тот, кто знает меру! А если ваш отец сам не знает меры, то его надо поучить!
– Наш отец не так давно учил тебя, а тебе учить его рановато! – не сдержался Даг.
Он предоставил Хельге вести переговоры, а сам старался молчать, чтобы не наговорить резкостей и не испортить всего дела. Но Брендольв, как видно, не собирался сдерживаться, и простое миролюбие здесь не поможет.
Брендольв не ответил. Его подвижное лицо выражало досаду: ему тоже не доставляла радости ссора с ближайшими друзьями, но он считал их решительно неправыми и не знал, что еще тут можно сказать.
Повисло тягостное молчание, Хельга смотрела то на брата, то на Брендольва, все надеясь, что хоть один из них придумает какой-то выход. А они смотрели под ноги, понимая, что придумать тут нечего.
– А почему мох красный? – вдруг спросил Брендольв. – Тут что, зарезали кого-нибудь?
– Где? – Даг и Хельга разом обернулись, оглядели землю позади себя.
– Ты что? – недоуменно спросила Хельга. – Где?
Брендольв кивнул на клочок мха возле их еловой "скамьи".
– Он зеленый! – возразила Хельга, оглядев мох и камень вокруг. – Зеленый, как и надо.
– Да? – так же мрачно осведомился Брендольв. – А мне что-то показалось, что красный.
Объяснение этому было самое простое: будучи нездоровым или расстроенным, Брендольв путал красный и зеленый еще больше, чем обычно. Но то, что он ошибся именно сейчас, произвело на брата и сестру особенно тягостное впечатление. В памяти их стояли рассказы о северном раздоре и предсказания Ингъяльда, что здесь может случиться то же самое.
– Отец уверен, что конунг будет на нашей стороне, – чуть погодя сказал Даг. С усилием держа себя в руках, он говорил размеренно и внушительно, точно по одному вкладывал слова в уши собеседника. – И вам было бы лучше не доводить дело до него. И не призывать всю округу в свидетели нашей ссоры. Народ и так напуган этими троллями и рассказами с Севера. Долг знатных людей – успокаивать остальных и готовиться к битвам, если уж Один их пошлет. А чтобы биться успешно, надо крепко держаться друг за друга. Думаю, твой отец с этим согласится. Сейчас нам необходимо создать хотя бы видимость мира. Иначе, если моему отцу придется послать ратную стрелу из-за фьяллей, большинство предпочтет отсидеться дома, но не идти в войско, в котором нет согласия. И Север повторится у нас.
– Надо было думать раньше, – упрямо возразил Брендольв. Похоже, маленький Даг взялся его поучать, и все существо Брендольва требовало опровергать каждое слово. – И не пускать в дом берсерка.
– Но мы же не знали! – воскликнула Хельга. – Вспомни, что творилось на горе! Если бы не он, мы не смогли бы выйти из избушки и провалились бы под землю вместе с ней!
– Но потом-то узнали! Зачем вы его держите? Без него мы вообще бы туда не пошли, и не было бы никаких духов!
– Может быть, мы выведем их из усадьбы и устроим где-нибудь отдельно, – пообещал Даг, согласный на разумные уступки. – Отец, наверное, не будет возражать. Но Гудмод должен отдать Вальгарду его добычу. А когда конунг вернется, вы сможете…
– До тех пор берсерк погрузит товары на корабли и уплывет! – Брендольв махнул рукой и присвистнул, изображая ветер. – И Хельги не станет возмещать нам такое богатство из своих запасов! Так что нечего и говорить! Думайте сами, как нам помириться. Но только пока берсерк живет у вас, никакого мира не будет!
Даг промолчал, и Брендольв, резко повернувшись, пошел прочь. Брат и сестра молча смотрели, как он стремительно прыгает вниз по склону с уступа на уступ, помогая себе древком копья.
– Ну, вот! – буркнул Даг, великодушно удержавшись от слов "я же тебе говорил".
– Ну почему, почему все так! – со слезами воскликнула Хельга. – В него тоже тролли вселились! Разве он раньше был такой? Что с ним там сделали эти кварги и говорлины!
– Это сделало время! – ответил Даг. – Просто он вырос. Как и мы с тобой. Он научился ценить богатство и родовую честь. Это совсем неплохо само по себе. Обидно, конечно, когда друзья перестают друг друга понимать. Но, ты знаешь, дети всегда взрослеют, а у взрослых очень много причин ссориться.
– Так не должно быть! – решительно возразила Хельга и вытерла глаза. – Это дети ссорятся по глупости. А взрослые не должны ссориться, никогда! Они всегда должны понимать! Я не понимаю, как он не понимает! Ведь ты все правильно сказал! Мы должны быть в мире, иначе фьялли нас разобьют, как разбили Север! И два мешка ржи, и даже два корабля – ерунда рядом с этим! Они же умные люди! Как же они не понимают?
Даг пожал плечами. Ответить было нечего. Люди слишком часто не понимают друг друга, а каждый из спорящих сплошь и рядом по-своему прав. Но если Даг вполне понимал родственную скорбь и оскорбленное самолюбие Гудмода и Брендольва, то тех боги не наградили способностью понимать кого-то, кроме себя.
– Пойдем! – Даг взял сестру за плечо и подтолкнул к тропинке. – Пойдем домой. Может, там теперь резвятся молочные ведра. Или сыры подвывают в кладовке и просятся погулять.
Но Хельга даже не улыбнулась. Придерживаясь за руку Дага, она спускалась по склону, и на душе у нее было мрачно, как никогда. В последнее время ее настигал один удар за другим: рассказы беглецов, буйство духов, смерть Ауднира, ссора отца с Гудмодом и вот наконец их собственная ссора с Брендольвом. Это был какой-то не тот Брендольв, который уезжал от них четыре года назад! И даже не тот, который к ним вернулся и которому она так радовалась поначалу. Слепой, глухой, непонятливый – разве это он? Его подменили! Но и в словах Дага содержалось много правды. Это все тоже жизнь, в которую она не хотела верить. Но не верить было нельзя, и Хельгу мучило несбыточное желание все исправить, водворить вокруг мир, согласие, понимание, которые жили в ее душе и которые она считала естественными для всего и для всех. Разве горы враждуют с морем и ветром? Но человеческая жизнь – океан, и у каждой капли этого океана – своя правда. Да и есть ли на свете такой мудрец, что смог бы примирить всех? Разве что сам Один.
– Погоди. Давай постоим, – попросила Хельга брата, когда они спустились с горы и вышли к тропе в усадьбу, пролегавшей вдоль моря.
Даг остановился. Хельга подошла к самому обрыву. С высокого берега был далеко виден извилистый фьорд, но устье его скрывалось за горами; горы на другом берегу белели кое-где пятнами снега, на этом – зеленели еловым лесом. Чуть впереди под обрывистым склоном приютилось как бы блюдце между морем и горой, на этом блюдце сжались тесной кучкой два-три домишка – Тордов Двор. С моря тянуло ветерком.
Хельга молчала, жадно вдыхая свежий ветер, глазами, слухом, душой впитывая этот простор, красоту и покой. Тоска отступила, себя саму Хельга ощущала огромной, свободной, чистой – как фьорд, как горы, как небо. Всю жизнь она видела это каждый день и каждый раз заново поражалась красоте, мощи, одухотворенности своей земли. Да, здесь полным-полно духов, но только это добрые духи. Это они приветливо мигают с поверхности мелких волн, это они так красиво изогнули горы, так затейливо присыпали их снегом, так ловко устроили местечко, чтобы Торду было где поселиться, и растянули позади его двора лес. Это они рассадили везде можжевельник, на котором и сейчас видны крупные синие ягоды, это они рассыпали столько пестрых камней, которые так красиво перемежаются с зелеными пятнами мха, с голубовато-сизым лишайником, вытолкнули на поверхность зернистые глыбы гранита, внутри каждой из которых медленно и ровно бьется свое, особенное сердце. И пусть Гудмод хоть со всем светом передерется – это море, небо в пестрых беловато-серых облаках, эти горы и Даг, молчавший за плечом, – все это тоже есть на свете. И будет всегда. Это тоже жизнь, и тот, кто не хочет признавать в ней ничего хорошего, – слепец. Или лжец. Им просто не повезло, тем, кто этого не знает. Кто не умеет видеть огромный мир, рядом с которым твои печали хоть и не ничтожны, но в котором всегда есть место надежде.
Но где-то там, в этих же лесах и горах, жили невидимые злые духи. Они отравили эту красоту раздором, и сердце Хельги разрывалось от желания исправить это. Это было ей не под силу, но она не могла избавиться от этого желания.
И тогда она набрала в грудь побольше воздуха и закричала, обращаясь разом ко всему свету – к небу, к земле, к горам, к морю:
– Хравн! Иди ко мне! Я зову тебя! Хра-а-авн!
Даг смотрел на нее, приоткрыв рот, но не смел спросить, почему она зовет ворона. И какого ворона? А она звала так уверенно, как будто обращалась к хорошему знакомому и твердо рассчитывала на ответ. И Даг молчал, осознав, что у его маленькой сестры завелись важные тайны, которыми она не может поделиться даже с ним. Это потрясло его, но не удивило, как ни странно. Ведь корабельщик Эгиль говорил, что ей достался дух светлого альва.
На гряду валунов над обрывом опустился крупный черный ворон, вылетевший из-за леса.
А Хельга шагнула к камням, радостно протягивая руки: она видела стоявшего там высокого человека в широком черном плаще.
– Хравн! – воскликнула она, и сердце ее горячо билось от счастья, что призыв не остался без ответа. Эта первая победа уже казалась ей залогом будущего: теперь она не одна, и ей хотелось обнять его в благодарность за то, что он ее услышал.
И Хравн улыбнулся ей – странно, неловко, неестественно, но не лживо. Он как будто не умел улыбаться, но хотел научиться. И он был очень рад ее видеть. Его черные глаза изливали живой теплый свет и щурились от счастья ласкать взглядом маленькую фигурку девушки.
– Хравн! – Хельга подбежала к нему и схватила за руку, но тут же отпустила, испугавшись своей смелости. Однако ничего страшного не случилось. – Почему ты не пришел в прошлый раз, ведь я же тебя ждала! – упрекнула она его.
– Ты не звала меня, – ответил Хравн, и даже голос его показался не таким резким, как в прошлый раз, он стал мягче, и в нем яснее слышалась приветливость. – Чтобы я пришел, ты должна позвать. Это обязательно. А ты сама не знала, хочешь ли ты меня видеть. Ты боялась. А к тем, кто боится, я никогда не прихожу. Ведь сейчас ты уже не боишься?
– Я не боюсь… Чего тут бояться? – От радости Хельга не сразу находила подходящие слова – так много ей хотелось ему сказать. Сейчас, когда Хравн появился, она осознала, как сильно хотела видеть его все эти долгие дни, как тосковала по нему. Он казался ей роднее всех на свете, ближе, чем Даг, о котором она в эти мгновения совсем забыла. И сейчас она не задавала вопросов, кто он: довольно и того, что он слышит и понимает ее.
А Даг видел, что на камнях сидит ворон и смотрит на Хельгу, неподвижно застывшую в двух шагах перед ним. Она склонила голову точно так же, по-птичьи, и Даг готов был поклясться, что они разговаривают. Но он не слышал ни звука. Ему хотелось уйти подальше, чтобы не лезть не в свое дело, но странное оцепенение не давало двинуться.
– Я хотел… хотел прийти к тебе, – мягко продолжал Хравн, взяв руку Хельги и слегка поглаживая ее пальцы. И теперь она совсем не боялась, потому что сам Хравн стал другим. Его лицо оживилось, глаза блестели живее, и он стал очень похож на обычного человека, только слишком смуглого. – Я хотел быть с тобой. С тобой так хорошо. Ты – теплая, ты греешь меня.
Хельга смотрела ему в глаза и чувствовала себя такой счастливой, как никогда в жизни. Она даже забыла, ради чего звала его, но где-то в глубине души бился прохладный тревожный родничок.
– Я… Я позвала тебя, чтобы ты… – начала она, не в силах собраться с мыслями. – Помоги мне! – взмолилась Хельга наконец. – У нас тут все стало вверх дном. Все перессорились, и я не знаю, как им помириться. Гудмод сердится, потому что отец заступается за Вальгарда. Вальгард убил Ауднира, потому что тому было жаль лошади. А лошадь понадобилась потому, что Вальгард и Атла остались без всего. А это потому, что на Севере война. А почему война – я не знаю. А тут еще духи разбушевались, потому что их разбудила старая Трюмпа. Что со всем этим делать? Ведь если ничего не делать, то все развалится. Ты можешь мне помочь?