- Звучит зловеще. Итак, если я правильно понимаю, обо мне знает не так много людей.
- Я решил, что вы сможете заняться поиском перстней с большим успехом, если все по-прежнему будут уверены: магус, выписанный из Роммы, туда же и уехал.
- Не спрашиваю, как вам удалось убедить своего потомка…
- Леандро? - фыркает синьор Бенедетто. - А вы полагаете, в теперешнем положении у него есть выбор? И потом, признаюсь вам, когда становишься нематерьяльным, поневоле совершенствуешь мастерство риторики: порой только словами и удается воздействовать на вас, живущих. Логика, сила убеждения, проникновение в тайны человеческого характера… Ну, вы понимаете.
- Отдаю должное вашему таланту, - совершенно серьезно говорит Обэрто. - Но если вы предприняли первый шаг, должно быть, продумали и последующие. Оставаться на вилле мне нельзя…
- Все так. Однако, мессер, вы сейчас не в том состоянии, чтобы уйти отсюда на своих двоих. И вам требуется лечение, хотя бы осмотр человеком, знающим толк во врачевании. Здесь, признаться, я затрудняюсь что-либо советовать: вы же понимаете, мы, призраки, привязаны к месту нашего захоронения. Так что я плохо ориентируюсь в современном Альяссо.
- Думаю, в этом нам поможет мой юный друг. Где он, кстати?
Синьор Бенедетто покашливает в кулак и, насупившись, роняет взгляд на столик рядом с кроватью. Кроме кружки и песочных часов, на нем лежат разновсякие мелкие вещи, которые были у Обэрто с собой.
В том числе - альбомчик, где магус имеет обыкновение делать дорожные зарисовки. Альбомчик открыт на одном из последних разворотов, там - портрет молодого человека, причем это явно набросок с картины: видны даже контуры рамки и часть стены, на которой эта картина висела. Стены с ковром. А на ковре вышивка: блестят скрещенные шпаги и стоят, подобно геральдическим львам, поднявшись на задние лапы, кролики.
- У вас очень меткий глаз и точная рука, - как бы между прочим роняет синьор Бенедетто. - Были, поскольку теперь, после ранения… кто может что-либо утверждать наверняка? В наши-то неспокойные дни?
Обэрто не до смеха, но он хохочет:
- Уж не угрожаете ли вы, любезный Циникулли?
- Как вам такое могло прийти в голову, мессер?! Я всего лишь хочу сказать, что существуют возможности… разные возможности, если вы понимаете, о чем я. Кстати, не раскроете ли секрет: как вы намерены поступить с этой историей о пропаже перстней?
- Еще не решил. Может, присоветуете что-нибудь? Как человек, умудренный опытом?
Синьор Бенедетто кивает и усаживается рядом с кроватью, в накрытое пушистым ковром кресло (разумеется, ни одна ворсинка ковра под ним не прогибается). В глазах призрака - решительность и кое-что еще, очень магусу не понравившееся.
- Малимор, оставь нас. - И только когда малыш покидает комнату, синьор Бенедетто начинает "советовать". - Грубо говоря, мессер, у вас есть два выхода. Вы можете вернуться в Ромму и составить отчет о случившемся, после чего, полагаю, дело будет закрыто. Фактически, мой непутевый потомок совершил только одно преступление: оказал давление на Совет Знатных, чтобы те распорядились об усиленном патрулировании улиц. Не бог весть что, согласитесь; к тому же это совсем не по вашему ведомству. А пропажа фамильных перстней - дело сугубо личное, касающееся только нашей семьи, официально мы заявление о нем отозвали, состава преступления нет, нет свидетелей, нет вообще ничего незаконного. По сути, вы уже не имеете права заниматься этим делом.
- Пожалуй, мне и впрямь стоило бы забыть о нем.
Обэрто употребил оборот "стоило бы" не случайно. Даже лежа в кровати, подстреленный и спеленутый, якобы с благородной целью "скорейшего излечения", он остается магусом. "Логика, сила убеждения, проникновение в тайны человеческого характера?" Хорошо, поиграем по этим правилам.
Магус пытается незаметно проверить, насколько плотно связаны руки - увы, пеленали на совесть, применить магию Обэрто не сможет.
- На вашем месте я бы не спешил с выводами, - продолжает синьор Бенедетто. - Помните? - есть два выхода.
- И второй?..
- Второй заключается в следующем. С помощью друзей вы тайно покинете виллу, поправите здоровье и продолжите поиски перстней. Я обещаю, что любой из здешних обитателей, кого вы только пожелаете допросить, не станет запираться и расскажет все, что знает. Когда же вы найдете драгоценности… - синьор Бенедетто выдерживает театральную паузу, подкрепив ее обезоруживающей, до приторности "искренней" улыбкой. - Тогда, полагаю, мы позаботимся о том, чтобы справедливость была восстановлена. Я ведь знаю, мессер, как это для вас важно: чтобы виновные получили по заслугам, а пострадавшие - хоть какое-то compensatio.
- И все-таки я склоняюсь к первому пути: он более соответствует тому, чего требуют от меня закон и долг.
- Но он и более опасен, - вкрадчиво говорит синьор Бенедетто. - На этом пути, мессер, вас может поджидать что угодно: дорожные разбойники, отравленное вино, даже, позволю себе предположить, смерть от раны, нанесенной незадачливым - но честно выполнявшим свой долг и действовавшим по закону! - стражником. Да-да, представляете, какой нелепой случайностью стала бы ваша смерть прямо здесь, на вилле Циникулли!
- А вы игрок, синьор Бенедетто.
- Это комплимент или оскорбление? Впрочем, мессер, я действительно игрок - был им еще в молодости, когда начинал купцом (и, по совместительству, тайным агентом Альяссо). Игра, знаете, чрезвычайно развивает выдержку и весьма наглядно показывает, сколь быстротечна и непостоянна наша жизнь. Удача в ней - случайно сданные козырные карты. Еще ночью я полагал, что они у вас на руках, все до единой. А расторопный стражник перемешал колоду - и вот мы поменялись ролями.
- Все-таки не до конца. Кое-какие козыри оставались у меня, не так ли?
- Ну конечно, конечно. Иначе - разве мы бы сейчас разговаривали с вами? Только если кто-нибудь озаботился бы вызвать вас сюда в качестве призрака.
- Перстни, да? Вы хотите их вернуть.
Бенедетто Циникулли склоняется над кроватью так, что нематерьяльное лицо его нависает над магусом; глаза блестят зло и яростно:
- А вы бы, мессер, не хотели? Не знаю, поймете ли вы, безродный, те чувства, которые испытал я, основатель знатнейшей фамилии, когда узнал, что наша семейная реликвия передана - "согласно традиции" - ха! - в руки невесть кого! Я не намерен с этим мириться. Пока жив… точнее, пока существую (и - следовательно - мыслю), я сделаю все возможное, чтобы вернуть перстни. Не отступая от традиции. Да, если угодно, я готов… на многое, мессер. Но позора надлежит избежать любой ценой. Если в дело вмешаетесь вы, возможно, обойдется без ненужных жертв. В противном случае… - синьор Бенедетто качает головой. - Это скверно, однако традиция есть традиция.
- Вы даже готовы будете убить бастарда, - констатирует магус.
- Поймите, мессер, традиция передавать перстни самым младшим отпрыскам рода Циникулли по мужской линии возникла не ради того, чтобы плодить бастардов. За несколько десятков лет - с той поры, как я почил, и до времени моего воскрешения - за эти годы не слишком разборчивые потомки фамилии переиначили традицию по-своему и стали раздавать перстни направо и налево, едва только ухитрялись наплодить достаточное количество ублюдков. Вернувшись в мир, я озаботился вернуть перстни семье - и на это ушло без малого тридцать лет! Да, я был ограничен в передвижениях и действовал с помощью других людей… и не только людей, как вы, наверное, убедились. Теперь же все мои старания обратились в ничто: традиция, которая должна была обуздывать плотскую невоздержанность и неразборчивость моих потомков, ни к чему не привела!
- Так часто случается, - дипломатично сообщает Обэрто.
- Оставим пустые философствования! В этом деле существует лишь две возможности. Перстни попадут сюда, если бастард умрет либо если все претензии на принадлежность его к роду Циникулли будут сняты.
- Либо они не вернутся на виллу. Третья возможность, вы о ней подумали?
- Рано или поздно, так или иначе - но вернутся. Это лишь вопрос времени, поверьте, я знаю, о чем говорю.
- А я вам потребовался, чтобы сберечь время?
- Мессер, прошу вас, не смотрите на мое предложение столь предвзято! Разве вы не заинтересованы в том, чтобы законность была соблюдена? Между прочим, бастард по закону не является наследником - нигде, ни у нас, ни во Фьорэнце, ни в Венесие, ни у франков - нигде!
- И поэтому вы предлагаете мне найти и покарать.
- Не покарать! Всего лишь развязать узел, завязанный неудачным стечением обстоятельств. Причем развязать мирно, с очевидной выгодой для всех заинтересованных сторон.
- Но вы забываете, что хотите поручить поиск перстней и восстановление справедливости такому же ублюдку и бастарду.
- Вы, мессер, другое дело, - ничуть не смущаясь, заявляет синьор Бенедетто. - Так что скажете?
- А не боитесь, достопочтенный Циникулли, что я обману вас? Вы меня отпустите, а я не выполю обещания?
- Клятвы, мессер, будет достаточно. - И он косится на песочные часы. - Решайте, мессер!
- Что уж тут решать… - в голове у Обэрто словно все перемешалось. Во время разговора несколько раз ему казалось, что он слабеет, голос призрака звучал все тише - и вот сейчас это повторяется. Теперь даже если бы магусу развязали руки, он вряд ли что-нибудь сумел бы сделать.
Обэрто хочет произнести "клянусь", но язык вдруг обретает тяжесть свинцового слитка и давит на зубы так, что пошевельнуть им невообразимо сложно, а кивнуть головой, просто кивнуть - тем более: в затылке и у висков словно прорезались вулканчики боли. Невыносимо думать, каждая мысль причиняет страдания, что уж говорить о движениях тела!
- Решайте, мессер! Просто кивните, просто смежьте веки в знак согласия. Скорее же! - И, повернувшись к двери: - Малимор, где ты?! Поспеши!
Синьор Бенедетто вскакивает с кресла и надвигается своим одутловатым лицом вплотную к лицу Обэрто:
- Так да или нет?
Смотреть на него магус не в силах, глаза закрываются сами собой.
- Малимор! - гремит бас. - Дай ему противоядие, да не тяни, слышишь! Не хватало еще, чтобы!..
Дальше - тьма, забытье.
И почему-то нестерпимо жалобно воют собаки.
2
Сквозь пустоту, сквозь ничто, через бездны пространства и времени - женский голос:
Пришел котик на порог, на порог
в теплый в темный вечерок, вечерок
Попросил он творога да молока, -
кот по имени Пушистые Бока. -"Дай, хозяюшка, скорей - да не жалей.
Я ведь сяду у дверей, у дверей.
Колыбельную спою я свою,
в этом доме, где добро да уют.Коли в двери постучит средь ночи
гость недобрый - ты, хозяйка, молчи.
Я его-то не пущу, так и знай,
чтоб не потревожил дитятке сна".
3
- Позвольте, господин?
- Входи, Мария. Воду поставь на столике, еду тоже. - Голос Фантина на мгновение становится тише, он и так едва слышен, а тут и вовсе не разобрать - какое-то вопрошающее бормотание, не голос. Предлагает ей деньги, что ли? Судя по металлическому звону, взяла. Ну, Бог с ними с обоими, лишь бы не в комнате принялись играть в зверя о двух спинах, а то ведь не заснешь под скрипы да вздохи! А спать…
А спать и не хочется.
Хлопает дверь: Мария ушла, Обэрто не успел ее рассмотреть, поскольку лежит ко входу затылком. "И это обнадеживает, - думает он с легкой насмешкой. - Был бы совсем плох, положили б наоборот, ногами к двери, чтобы легче потом выносить".
- Где?.. - и не договорив, он вспоминает все, вплоть до бешеного крика синьора Бенедетто ("Решайте, мессер! Скорее!..") и воя собак.
Только вкуса противоядия не может вспомнить, как ни старается.
- Ну наконец-то! - восклицает Фантин. - Я уж думал, мессер, синьор Бенедетто ошибся.
"Кое в чем он действительно ошибся". Но говорит Обэрто другое:
- Где мы?
Он уже понял: не в покоях семейства Циникулли. Даже если предположить, что на вилле где-нибудь имеется комната с таким затрапезным потолком и траченными временем стенами, все равно гулу людских голосов, характерным кухонным запахам, звукам с улицы там взяться неоткуда.
Фантин появляется в пределах видимости с подносом в руках, на подносе - дымящийся, источающий аппетитные запахи бульон. "Виллан" присаживается рядом с кроватью и явно собирается кормить Обэрто с ложечки, как младенца. Вскорости выясняется, что это ни к чему, магус за прошедшее время (кстати, а сколько именно времени прошло-то?!) поправился - не настолько, чтобы применять сильные заклятья вроде "inflammari", но достаточно, чтобы питаться самостоятельно. Фантин, оставшись не у дел, пожимает плечами и начинает рассказывать, что же с ними случилось на вилле.
Рассказ его полон темных мест (или, если угодно, белых пятен) - не из-за желания Фантина о чем-то умолчать, а по более прозаической причине. После того, как охранник подстрелил магуса, в библиотеку ворвались люди синьора Леандро, связали "виллана" и уволокли в какой-то чулан, где и продержали довольно долго, в темноте, среди клочьев паутины, в соседстве с наглыми крысищами. Крысищи щекотали Фантина влажноватыми усами, скреблись и вообще вели себя крайне вызывающе. Он, конечно, пытался освободиться (а кто бы на его месте стал безропотно ждать милостей от фортуны?!) - но, увы, пленители хорошо знали свое ремесло, да спустя какое-то время, кстати, и навестили Фантина в его узилище, велели вести себя тихо и поволокли обратно на второй этаж, только уже не в библиотеку, а в одну из соседних комнат. Там пленника дожидался синьор Бенедетто, каковой и пояснил вкратце ситуацию: рассекречивать мессера магуса нельзя, а потому надо бы поместить его, хворого, не на вилле, а где-нибудь в городе. Сыщет Фантин подходящее местечко? А как же, ответил тот, сыщет, как раз есть на примете одно такое.
С помощью слуг (тех самых, что недавно вязали и заточали Фантина в чулане) беспамятного мессера Обэрто переправили в указанное место, даже приставили на какое-то время Малимора - то ли соглядатаем, то ли помощником, то ли тем и другим одновременно. Фантин его терпел-терпел, да потом, знаете, пару раз обидел невзначай: кипятком брызнул, на ногу наступил, то, се - серван и убрался, весь из себя оскорбленная добродетель маленького росту. По правде сказать, он Фантину еще тогда, в библиотеке не понравился: чего визжать, спрашивается?
Ну вот, значит, Малимор убрался, синьор Бенедетто с тех пор посылает его раз в сутки наведаться, про здоровье мессера расспросить, а в прочее время предоставляет больного заботам Фантина. Предоставляет не зря: хоть и звонил тогда гриммо в колокол, да, видать, ошибся! И собаки, что несколько дней по ночам выли, аж Рубэр умаялся их палками охаживать - тоже позаткнулись; верная, значит, примета. А главное - вон вы как, мессер, на супчик-то накинулись, загляденье одно, видела б вас моя матушка-покойница… а? нет-нет, это я не в прямом смысле, она не воскрешенная, откуда, никогда у меня таких денег не будет, опять же, даже если и наво… насобираю, обязательно ведь ресурдженты поинтересуются, откуда, мол. Да и, знаете, матушка моя была нрава сурового, поэтому… ну, я бы подумал, прежде чем… Это знатным господам приличествует предков оживлять, а простой человек и без таких излишеств обойдется. Что? Батюшка? Не-е, батюшку я не видел никогда, его в какой-то пьяной драке зарезали, он грузчиком был в порту или что-то вроде того. Точно не знаю, матушка не любила рассказывать. Наверное, выпивал да и поколачивал ее, сами знаете, нравы у "тощего народа" дикие. Я ведь почему в "вилланы" подался? - какая-никакая, а все ж таки честь у нас имеется, традиции, достоинство. И тут неважно, кто ты по происхождению, тут, мессер, иное ценится. Чего своими силами, умом добьешься - то твое.
- Есть и другие пути, - осторожно говорит Обэрто, отодвигая в сторону пустую миску. - Тем более в таком городе, как Альяссо.
- Без денег, без знакомств, без отца и матери? - в голосе Фантина сарказм звенит предельно дерзко, почти вызывающе. - Мессер, я допускаю, что вы лучше меня знаете законы Республики. Но я, пожалуй, лучше вашего разбираюсь в жизни.
- Помоги-ка мне, - Обэрто медленно, стараясь не делать резких движений, отбрасывает одеяло и садится на кровати. - Ты помнишь, что говорил синьор Бенедетто?.. Ах да, тебя же тогда не было в комнате! Впрочем, неважно, если не веришь мне, спросишь при случае у синьора Аральдо. Каждый из них начинал обычным купцом и получил титул за заслуги перед Республикой.
- Я не могу начать обычным купцом, мессер, - язвительно замечает "виллан". - И давайте оставим этот разговор. Вы пришли в Альяссо не затем, чтобы перевоспитывать таких, как я, верно? - Он, отвернувшись, наводит порядок на столе, преувеличенно громко звякает ложками, мисками, переставляет небольшие песочные часы, сдвигает вещицы, которые раньше покоились в карманах Обэрто, в том числе - альбомчик. - И, между прочим, - добавляет, - я здесь тоже не для того, чтобы приглядывать за всякими там законниками, далее если они - магусы! Если б вы меня тогда не заставили… Но все равно, я обещал помочь вам, а не выслушивать всякую… ерунду!
- И тем не менее мы еще продолжим этот разговор. В другой раз. А сейчас… - Обэрто делает попытку встать на ноги - и ему удается! - Скажи, когда должен прийти Малимор?
- Сегодня уже был, - бурчит Фантин. - Теперь завтра явится, не раньше полудня… Мессер, могу я спросить? Я понял так, мессер, что вас отравили, а потом дали противоядие, правда?
- С чего ты взял?
- Ну, я же не дурак! Догадался. Синьор Бенедетто - он очень уж себя выше других ставит, думает, вокруг болваны глухие. И Малимор оговорился один раз…
Обэрто кивает:
- Ты все правильно понял. Мне действительно сперва подсунули яд, а потом - противоядие.
- Вы так спокойно об этом говорите! И когда мы на виллу шли, я ж заметил, вы совсем не волновались. Как вам удается? Я вот, если на промысел иду, всегда чуток трушу.
- В том-то и разница. Для тебя это промысел, ты знаешь, что идешь против людей, против законов человеческих и Божьих. Поэтому боишься быть пойманным. А для меня это всего лишь работа.
- Опять поучаете, мессер?
- Посмотри на меня.
- Это зачем еще? - Фантин продолжает бесцельно передвигать вещи на столе. - Взглядом зачаровать хотите?
- Я хочу, чтобы ты повернулся ко мне лицом. Или это пугает тебя больше, чем попытка проникнуть на виллу подесты?
Фантин медленно поворачивается.
- На вилле, мессер, так на так выйти могло. От стражников бы я наверняка ушел… ну, почти наверняка. От призрака - не исключено. Удачливый я потому что. А с вами, мессер, без вариантов, вы хуже судьбы: взялись намертво и не отпустите, пока не получите свое!
- Ты мог бы бросить меня. Здесь, когда я лежал в беспамятстве. Малимор бы тебе ничего не сделал.
- И синьор Леандро, скажете, ничего бы не сделал? Ему предок-то бестелесный все рассказал… ну, не все, но основное. Мне теперь на промысел придется далеконько ходить от Альяссо. Это если подеста соблаговолит закрыть глаза на мои прежние заслуги. Малимор - он да, шестерка пиковая, карта слабая. А те соглядатаи, что в доме напротив глаза себе провыглядывали, за мной следя?
- Перестань! Неужели ты не ушел бы от них, если б захотел?