Искусство слежки Лезвие Монеты освоил в совершенстве, еще когда только начинал заниматься "вилланством". Теперь пригодилось: он с видом непринужденным, даже рассеянным идет за старичиной, а тот плетется, едва не путаясь в собственных ногах (от винных паров, дело известное, ног становится не две, а четыре, бывает же - и до шести увеличивается их количество, и тогда, конечно, с непривычки любой оплошает). Приморская улочка извивиста, крута, она спускается к старым причалам неподобающе резво, старичине за нею никак не поспеть, и он наконец садится на мостовую, вполголоса костеря нелегкую судьбину рыбака, опирается спиной о каменную кладку чьего-то дома и затягивает: "Где ты месяц, где вы зори?" - действительно, ночь сегодня черна и безвидна, и даже довольно трезвому Фантину приходится вглядываться под ноги, чтобы не упасть. Впрочем, сейчас он стоит в тени на другой стороне улицы и ждет, пока подопечный перестанет издеваться над здешними собаками (вон как лают! скоро и хозяева проснутся, как бы бока не намяли бедолаге…), ждет, пока старичина поднимется и пойдет к себе домой. Разговаривать на улице Фантин не хочет.
Вокальные таланты старика наконец пронимают здешний люд. Вооружась кто чем, на улицу выходят разбуженные альяссцы, и певец, догадавшись по их мрачным рожам, что нет, по-настоящему оценить его здесь не способны, резво вскакивает на ноги и задает стрекача. Какое-то время его сопровождает гурьба поклонников, они размахивают дрынами и сулят старичине скорую и суровую расправу, но в конце концов выясняется, что бегает тот - дай Бог иным вьюношам! не угонишься! - и, поотстав, они разбредаются по домам досматривать сны, ласкать жен или с досадою гнать враз напавшую бессонницу.
Фантин, конечно, более настойчив, он видел, в каком проулке спрятался старичина, и, дождавшись, пока улица опустеет, спешит туда: далеко уйти тот не мог, так что…
Удар под колено, меткий и сильный, швыряет "виллана" на мостовую, и темная ночь на мгновение расцвечивается целой россыпью звезд-искорок. Действуя по-звериному быстро, Фантин перекатывается влево, уходя от очередного пинка, но делает это с недостаточной прытью - а нож, замерший в печальной близи от его горла, увы, менее всего располагает к резким движениям.
Лезвие ножа смердит рыбьими кишками и немного - мокрой кошачьей шерстью. К этому изысканному букету запахов добавляется стойкий духан винных паров. Духан исходит от гневного лика склонившегося над Фантином старичины и кажется сейчас самой малой из ожидающих "виллана" неприятностей.
- Следим, - сурово утверждает лик. - Вынюхиваем. Ну-ну.
Фантин пытается сглотнуть, кадык его тычется в лезвие ножа, а мысли - те вообще разбегаются во все стороны, как шкодливая детвора, застуканная в чужом саду.
Он бормочет что-то про "перепутали, дяденька", мол, ни за кем не следил, а просто шел себе по улице, а вы тут петь расселись, кто ж знал, что те, с дрынами повыбегут, мне ж надо в порт, срочное порученье, дождался, пока отстанут, да и пошел дальше, вы тут ну совсем ни при чем!..
- Врем.
Фантин снова сглатывает, чувствуя, как из тонкого пореза на коже начинает сочиться кровь, соленая и липкая, словно выступивший на теле пот. Правая рука, которую старичина прижимает к мостовой своим костлявым коленом, болит по крайней мере в двух местах. Все это, как ни странно, мало склоняет Фантина к искренности. Он начинает рассказывать о том, что хватил чуток лишнего и поэтому…
Еще один удар, на сей раз - по пальцам левой руки, которые почти дотянулись до пряжки на поясе. Точнее, до рукояти спрятанного там валлета.
- Зря, - укоризненно говорит старичина. И вздыхает так, что Фантин не сомневается: наступает полная finita, найдут завтра утром в этом переулке с раскроенным горлышком, на том и завершится его недлинный жизненный путь…
- Я насчет тех моряков! - кричит Фантин. - Я расскажу!..
И он рассказывает - конечно, не все, но многое. Достаточно, чтобы лезвие, пахнущее рыбьими кишками, кошачьей шерстью и его кровью, отправилось обратно в голенище стариковского сапога.
- Дурак. Что ж ты раньше молчал?
- Да я…
- Идем. - Старичина цепко берет его за руку своими черными пальцами и ведет за собой - через лабиринт узких проулков, по крышам чьих-то халуп с разбитыми прямо на них небольшими садиками, заставляет перелезть через дыру в ветхом заборе ("Так быстрее"), они минуют рыбный рынок, ночью пустой и похожий на погост, где вместо надгробий - прилавки; возле рынка за ними увязывается стая тощих и расхрабрившихся от голода кабысдохов, которые норовят цапнуть путников за голени, так что приходится стать спиной к спине и, вооружившись палками, дать "друзьям человека" решительный отпор. К порту они выходят, когда небо из черного становится светло-серым. "Скоро рассвет, - говорит старичина. - А тогда был поздний вечер, и я возвращался домой с уловом. Улов был, в общем, так себе…"
И пока они пробираются через порт к некоему утесу (о котором сказано будет в свое время), старичина повествует Фантину о том, что видел той ночью.
Глава шестая
ЮВЕЛИРНАЯ ТОЧНОСТЬ
В кошельке у меня случайно был алмаз…
Б. Челлини. "Жизнь Бенвенуто, сына маэстро Джованни Челлини, флорентинца, написанная им самим во Флоренции"
1
- Шамо шобой! - говорит Папа Карло. - По рукам! - усмехается, потому что - ну какое "по рукам", когда одну из договаривающихся сторон представляет призрак, а другую - живой человек? - Вше будет жделано!
И пожалуйста, по первому же зову в комнату является уже знакомый Обэрто молодчик субтильной наружности, выслушивает приказания Папы, молча кланяется, уходит - и через полчаса в комнату доставлено все необходимое.
Сам Папа Карло к этому времени покинул магуса, вернувшись в родную урну. Обэрто тоже не терял времени даром: на столе разложены кое-какие вещицы из его нехитрого арсенала, как то: яркоцветные пилюли, инструменты для изготовления некоторых быстродействующих (и не менее быстро портящихся) эликсиров, фиал с освященной водой, десяток миниатюрных серебряных иголочек, кисет, где в семи кармашках лежат высушенные листья, корни, цветки растений… Он оглядывает все это - так полководец устраивает смотр войскам перед решающим сражением с противником, чьи силы - превосходящи, позиции - выигрышны, но - биться-то с ним, супостатом, все равно нужно, отступать нельзя! И значит, надежда на хитрость, на то, что уверенный в собственной победе враг потеряет бдительность и наделает ошибок.
В случае с караулящими Обэрто соглядатаями (человеческими и не очень) первой такой ошибкой было уже то, что к магусу допустили Папу Карло. Дальнейшее - дело техники, как сказал бы гениальный да Винчи - впрочем, на данный момент имеющий ровно три месяца от роду и вот только что напрудивший в пеленки братцу-близнецу…
2
Людская молва приписывает магусам неисчислимое количество сверхъестественных способностей: будто и летать они умеют, и уменьшаться до размеров горошины, и видеть сквозь стены… и прочая, прочая, прочая. Разумеется, большая часть таких историй - досужие выдумки, часто, впрочем, основанные на реальных событиях. Кто-то что-то не так увидел, неправильно понял, домыслил свое, пересказал куму, тот добавил красок и интриги, делясь услышанным с супругой, которая, в свою очередь…
"Да-да, надел берет-невидимку и выскользнул из запертой комнаты, представьте себе!"
А на самом деле?
На самом деле никаких беретов, конечно, не было. Перебрав свои скляночки, Обэрто сложил их обратно в сумку, и лишь внимательный наблюдатель заметил бы, что нескольких пузырьков не хватает. (Раскрывать суть фокуса - неблагодарное занятие, но для самых любознательных уточним: недостающие пузырьки перекочевали в потайные карманы куртки магуса.)
Обэрто ложится на кровать и минут десять лежит с закрытыми глазами, дыша медленнее, чем обычно. (Хорошо, зануды, знайте: пересматривая свой фармацевтический арсенал, он ухитрился сунуть за щеку пилюлю ржаво-красного цвета.)
Кое-кто резонно спросит: к чему такая конспирация? Даже если за магусом присматривают, какое соглядатаю дело до скляночек и пилюль? Да хоть все выкушай! - к чему таиться?
Но Обэрто во всем предпочитает осторожность и обстоятельность. Он, разумеется, не способен взглядом проницать стены, даже такую хлипкую и щелястую, как та, что слева от двери. И все-таки по некоторым признакам магус предполагает, что именно за нею находится приставленный к нему шпион старинного семейства Циникулли.
Обэрто прав ровно наполовину: за ним действительно наблюдают - один из "мелкого народца", барабао со сложнопроизносимым именем, которое мы опустим (все равно в этой истории другие барабао не появятся). Для удобства он принял свою излюбленную форму - превратился в этакую паутину или, скорее, мицелий какого-нибудь гриба-переростка, угнездившийся на всем пространстве между потолком, чердаком и в щелях стены; на конце каждого отростка барабао выпучил по примитивному глазу и уху, так что комната находится полностью под его контролем (так он, во всяком случае, думает).
Барабао вообще крайне самоуверенные существа. Благодаря способности изменять свою внешность (от человечка ростом с локоть до клубка ниток) барабао могут проникать куда угодно, оставаться незамеченными и в свою очередь за кем угодно подсматривать. Такая безнаказанность и вседозволенность, знаете ли, портит характер. Проказливость, свойственная почти всему "мелкому народцу", у барабао приобретает болезненные формы: забираться под одеяло к спящим или прятаться в ночных горшках, согласитесь, не совсем нормально, даже с учетом особенного склада ума пуэрулли.
Наблюдение за магусом поначалу казалось барабао занятием нескучным. Была у него и другая заинтересованность, синьор Бенедетто позаботился; он вообще многих пуэрулли взял в оборот, по-разному насадив на крючки. Барабао, например, - тем же манером, что и колдун, некогда разоблаченный Папой Карло.
И потому даже спустя несколько дней, убедившись, что на самом-то деле ничего любопытного здесь не предвидится, барабао оставался на посту. Он выпустил еще несколько нитей в ближайшие комнаты, чтобы не скучать, и за Обэрто присматривал уже не столь внимательно. Во всяком случае, ржаво-красную таблетку и пузырьки в потайном кармане проворонил.
Теперь он видит, как магус лежит на кровати и, кажется, дремлет. Ничего особенного, ничего, что могло бы вызвать подозрения. Вот Обэрто переворачивается на бок, протяжно вздыхает, снова переворачивается, наконец встает и, наклонившись, шарит рукой под кроватью, видимо, в поисках ночной вазы. Каковую унесли и забыли вернуть (барабао, как вы понимаете, сей факт отметил особо и с досадой).
Недовольно покряхтев, Обэрто накидывает плащ и торопливо выходит из комнаты. Барабао пускает нить, которая сопровождает магуса в продолжение всей его прогулки к отхожему месту и вслед за ним возвращается обратно в комнату. Разумеется, нить следует за Обэрто незаметно, прокладывая себе путь в щелях между досками, протискиваясь в мельчайшие отверстия и так далее.
По мнению барабао, магус ведет себя предсказуемо, причин для беспокойства нет. Намного интереснее понаблюдать не за ним, а за этой соблазнительной служанкой, которая только что столкнулась с Обэрто в коридоре. Ишь ты, даже корзинку уронила, а оттуда… клубки покатились во все стороны! Барабао мысленно вздыхает: вот бы кто начал вязать!.. Уж он, барабао, не упустил бы своего!
Но приходится отвлечься: Обэрто помог служанке и идет в свою комнату, где снова ложится на кровать, теперь лицом к стене - и засыпает. Похоже, надолго.
Барабао переключает внимание на служанку, которая зашла в соседнюю с Обэрто комнату и оставила там корзинку. Следом за служанкой является некая госпожа, она только недавно поселилась на постоялом дворе и, перекусив после путешествия, намерена провести время за рукодельем. О да, это именно то, о чем страстно мечтает наш барабао уже несколько дней подряд!
Он выпускает одну из нитей, чтобы та незаметно вплелась в клубок…
Вот они, особенности физиологии! У барабао нет разделения на мужские и женские особи, каждый из них, в сущности, не "он", а "оно". Но это не значит, что барабао чужды утехи плоти, о нет! Напротив, барабао - величайшие сладострастники, просто их способ получить наслаждение - иной, нежели у людей.
И по иронии судьбы, наивысшее блаженство им доставляют именно люди.
…Отросток, выпущенный барабао, уже вплелся в клубок, скользнул по нити в ушко иглы и теперь следует за стальным стерженьком, направляемым тонкими пальчиками госпожи. То, что мы могли бы назвать туловищем барабао - плотный шерстяной комок, расположившийся на чердаке, сейчас легонько подрагивает от возбуждения; исходящие от него нити змеятся, испытывая неземное блаженство.
В этом состоянии оставим-ка барабао одного. Нужно же иметь какое-то уважение к частной жизни, вы согласны?
3
Но и магус, мирно спящий на кровати, вряд ли будет нам сейчас интересен. Проследим лучше за Сильвестро и Арнольдо - бравыми парнями, до сих пор скучающими в нижнем зале "Стоптанного сапога". Жалко их, горемычных: тяжела судьбина костехранителя. Работа у них непыльная, без приключений, выстрелов, скачек на взмыленных конях и прочих, столь милых сердцу читателя атрибутов. Сиди себе, за урной приглядывай, чтоб не разбилась или не уволок кто… хотя, какой безумец на нее позарится, увидев две этакие-то рожи?! Не нужно быть великим физиогномистом Бартоломео Кокле, чтобы понять: изысканной беседы от Сильвестро с Арнольдо не жди! И вообще, лучше выметывайся отсюда, иди, куда шел. И даже не оглядывайся!
Вот и скучают парни друг с дружкою да с урной Папы Карло. Хлюпик Раффаэль, Vox larvae, - и тот примостился за другим столом, нос воротит, будто не с ними в компании пришел. Заметил пышногрудую служанку, увязался следом, локтем ее локотка касается, в ухо что-то ласковое мурлычет - так и ушли вдвоем.
Костехранители переглядываются, Арнольдо пожимает плечами: пусть идет. Папа потом, если что, скажет свое веское слово. А до тех пор - блуди, "голосок", давай.
Презрев правила приличия, увяжемся, читатель, за Раффаэлем и его новой подружкой. Мы бы, может, и оставили их наедине, но смущает совпадение: служанка - та самая, с которой столкнулся в коридоре Обэрто.
Да и маршрут, которым следуют эти двое, - необычный. Ну что, скажите на милость, делать двоим едва познакомившимся молодым людям в квартале ювелиров? Рановато еще для обручальных колец, не находите?
И все-таки "голос" уверенно ведет служанку к одной из ювелирных лавок - причем, судя по вывеске и обстановке внутри, не самой бедной!..
4
Вы, проницательный читатель, уже догадались, в чем дело, верно? А вот наивный барабао только сейчас заподозрил неладное.
У него, сердечного, вообще дела идут хуже некуда. Обычно-то, поразвлекшись, барабао незаметно выскальзывает из шитья и убирается восвояси. Но на сей раз, едва он попытался покинуть узор, в который вплели его умелые руки безымянной госпожи, как обнаружил, что ткань держит крепко, да и настоящие нити не спешат отпускать его на свободу. Тут уж не до сладострастий, тут, господа, у барабао начинается самая настоящая паника, потому что отросток, застрявший в шитье, это не рука в кувшине с узким горлышком, это, скорее… а впрочем, обойдемся без дерзких сравнений, добавим лишь, что никогда прежде барабао в такие переделки не попадал, вообще не мог вообразить, что кто-то способен пленить его столь подлым образом. И поэтому вполне справедливо подозревает в случившемся участие неких зловредно настроенных сил. Как минимум - сил недружелюбных.
Подозрение переходит в уверенность, паника - в обреченное "попался!", когда барабао посредством других своих отростков наблюдает происходящие с магусом метаморфозы. Все это время Обэрто, укрывшись плащом и повернувшись лицом к стене, мирно похрапывал, как и положено добропорядочному больному, но вот теперь он заворочался во сне, плащ съехал, лицо перекосилось, как будто нос, брови, уши, глаза - все это было изготовлено из теста и от движения целостность картинки нарушилась. Нечто подобное наблюдал уже Фантин - причем здесь же, в "Сапоге"!
Только теперь вместо мужского лица проявляется женское - ну да, разумеется, той самой служанки, которая несколько аве-марий назад вошла в ювелирную лавку маэстро Тодаро Иракунди.
5
- Маэстро занят, - роняет без малейшей тени почтения мальчик, встретивший "голос" и его спутницу у входа в лавку. Собственно, как видим, это не совсем лавка: здесь живут, изготавливают разнообразные предметы (ювелир работает и златокузнецом, при необходимости может изваять скульптуру или подготовить проект внутреннего убранства какого-нибудь палаццо); здесь также продают то, что делалось не под заказ или же не было выкуплено владельцами. Выбор готовых изделий невелик: пара солонок, подсвечники да вазы…
Здесь не нуждаются в средствах, не гонятся за заработком. Поэтому могут позволить себе мягко, но настойчиво указать на дверь клиенту не слишком богатому: маэстро занят, досадно, а что поделаешь! Заходите в другой раз (когда поднакопите деньжат) - и дверь перед носом захлопнут. Вежливо.
Подмастерье уже настолько привык отваживать "мелочевку", что теряется, когда девица, не обратив внимания на его слова, пересекает узкое помещение магазинчика, по-хозяйски толкает дверь, ведущую в мастерскую, и входит туда.
- Но… - только и успевает пискнуть мальчик. Мысленно он уже прикладывает лед к своим ушам, которым - эх! - достанется от маэстро.
- А вам чего? - насупленно роняет он "голосу". - Тоже?..
- А я на улице подожду, - тот с неожиданным смирением улыбается и действительно выходит на улицу. Вот пойми ж ты этих, свихнутых!..
Мальчик выжидает немного, чтобы убедиться: гость не обманывает; но следить за ним все время никак нельзя, нужно скорее бежать в мастерскую и если не упредить, то хотя бы уменьшить гнев Тодаро Иракунди. Однако, едва мальчик берется за дверное кольцо, маэстро по ту сторону раздраженно рычит:
- Больше ко мне никого не впускать! И сам не смей входить, слышишь?
- Да, маэстро.
Он прижимается ухом к замочной скважине, обмирая от любопытства и ужаса быть застигнутым за этим занятием. И слышит, как некий мужчина (кто таков? откуда взялся?!) спрашивает:
- Вы могли бы изготовить точно такой же?
Далее следует ругань маэстро - отборнейшая, мальчик уже и не помнит, когда Иракунди в последний раз так свирепствовал.
- Отойди, - велит ему "голос", который вернулся и теперь стоит у входа в лавку. - Некоторые разговоры сходны с медленно действующими ядами, этот - из таких. Отравишься - рано или поздно умрешь. Налей-ка мне лучше вина. - И он, взяв табурет, усаживается на улице у входа в лавку с твердым намерением не пускать сюда никого, пока мессер Обэрто не закончит беседу с маэстро Тодаро.