Я делаю вид, что не понимаю, о чем это он, разворачиваюсь и отхожу от шоссе, в глубь тротуара. Менты уезжают. Все. Мужика увезли, уж не знаю, как он там объяснялся с ними. Самому машину ловить - спасибо, знаем, ловил уже.
Вздыхаю и бегу дальше - по ночной Москве. На своих четырех. На боку мобилка колотится, пачка денег привязана - слежу, чтоб не отвалилась. Бегу, скучно. Жалею, что плеера нет. С плеером бы хорошо пробежался! А так - тоскливо, луна светит круглая, парочки подгулявшие шатаются по улицам, живет Москва, короче. А я бегу. И жрать хочется - страшно. Ну еще бы, после всех этих передряг. И вот бегу я, выбегаю на Садовое, и тут мне приходит в голову, что где-то поблизости живет Ник. А он ночами в инете, так что скорее всего не спит. Человек он понимающий, умный. Поймет, если к нему собака заявится ночью. А надо сказать, что с Ником я не виделся уже полгода, как раз с тех пор. Только перезванивались иногда.
Короче, сворачиваю я на Садовое и бегу к Нику, в Гвоздевский переулок. Это я уже после вспомнил, что он мне, сказал, чтоб я категорически к ним больше в дом не заявлялся. Вспомнил - и остановился. Ладно, думаю, чего тут. Позвоню и провентилирую вопрос. По-быстрому выращиваю руку, достаю мобильник, выбираю номер, слышу Никовское "да!" - и мобильник вырубается. Потому что с Аленкой надо было меньше трепаться.
Ну хорошо, хоть теперь точно знаю, что он не спит. Теперь не спит. И бегу в Гвоздевский. Ну, выгонит и выгонит, хоть одежду одолжу какую-нибудь. Прибегаю в Гвоздевский, захожу во двор ихний, открываю лапой дверь подъезда - и на второй этаж. Встаю на задние лапы, тянусь к кнопке звонка. Красивая у Ника кнопка, неоновая, светится. Вдруг понимаю - нельзя звонить, лучше постучать. И лапой по косяку тихонько - тук-тук-тук. И погромче - Тук! Тук! Тук! И снова тихо - тук-тук-тук. Типа сигнал "SOS" отстучал, только никак не могу запомнить, как там чередуется, три тире, три точки, три тире или наоборот. Но Ник поймет.
Насторожил уши, прислушался - шаги за дверью. Я снова: тук-тук-тук-ТУК-ТУК-ТУК-тук-тук-тук…
- Кто это? - спрашивает Ник.
- Ник, - говорю, - это я, Лекса. Извини, что приперся без звонка и так поздно. Я знаю, ты говорил, чтоб я не приходил сюда, но так уж получилось. Пробегал мимо, дай, думаю, зайду.
- Ну ладно, входи, - отвечает Ник и начинает замком щелкать. - Я, правда, Арише обещал, но не могу ж я тебя на улицу выставить, как собаку…
- Стой! - говорю, а сам за ручку двери лапой хватаюсь и на себя тяну изо всех сил, чтоб он не открыл. - Не открывай пока! Ключевое слово произнес! Давай ты мне одежду какую-нибудь одолжишь, а то я голый. А дверь пока не открывай! Я оденусь, и тогда ты дверь откроешь чтоб не испуга…
И тут Ник дверь все-таки распахивает. Я и забыл, что она у него не как у всех, а на лестницу распахивается. И шлеп - на спину. И на все четыре встал.
- Ой, господи, - говорит Ник. - Кто здесь? Лекса?
- Лекса, - говорю, - Лекса. Одежду мне одолжи, хоть человеческий вид себя приведу.
- Забегай быстрей в квартиру, - говорит Ник, - а та разберемся. Обо мне и так соседи невесть что думают, а ту еще говорящие псы в гости по ночам ходят. Позвонят в милицию, скажут, что я галлюциногены употребляю…
Я быстро забегаю в квартиру, и Ник мне указывает Я ванную. Забегаю в ванную. Он мне халат с крючка снимает, протягивает и дверь закрывает. И я начинаю превращаться. Ох нелегкое это дело оказалось! Я столько часов в собачьей шкуре пробыл, уже привык организм. Больше всего с шерстью пришлось повозиться, чтобы загнать ее обратно под кожу. Ну и осанка тоже сутулая оставалась поначалу. Но потом организм вспомнил, все стало нормально. Я еще перед зеркалом постоял, себя повыравнивал, ну там челюсть, зубы и все такое. Принял душ заодно - ох как классно оказалось прохладный душ принять после всех этих пробежек и волнений! Надел халат и вышел из ванной. Ник сидит на кухне, нервно кофе варит. Поглядел на меня внимательно, видимо, остался доволен.
- Садись, - говорит, - дружище оборотень. Мне Ариша еще тогда сказала, что ты оборотень, да я не поверил. Садись, рассказывай, раз пришел.
А у меня уже голова начинает кружиться. И я знаю, чем это кончается.
- Ник, - говорю, - дай мне пожрать чего-нибудь. Я голодный как собака, вот-вот в обморок грохнусь. Бутербродов каких-нибудь, сахара побольше, а лучше посерьезнее что-нибудь.
Ник кивает, открывает холодильник и начинает доставать еду. А я тут же начинаю ее хомячить за обе щеки. И попутно начинаю рассказ. Про канатную дорогу ему рассказываю, про когти, про следователя, про то, как по врачам ходил, про передачу вкратце, про бандитов, спецназ и как в город добирался. Ник слушал, не перебивал. То посидит на табуретке, то по кухне пройдется, то очередную тарелку борща из микроволновки вытащит и передо мной поставит. Полхолодильника я у него тогда сожрал, кажется… И рассказывал, рассказывал. А он только поглядывал мне в глаза изредка. Поднимет взгляд, а глаза у него белые такие, странные, зыркнет словно в самую душу и опять куда-нибудь вдаль уставится. Я рассказ закончил, а он все сидит, вдаль смотрит. Минута проходит, другая. Я нервно батон хлеба ломаю и ем куски.
- Ну! - говорю. - Не молчи! Хватит молчать. Скажи уже что-нибудь?
- А чего тут сказать? - говорит Ник. - Все ясно. Мне Ариша уже давно говорила. Может, ты этого сам еще не понял. И сам еще не переродился до конца. По крайней мере я надеюсь, что не переродился до конца.
- В оборотня? - говорю.
- Да нет, - говорит Ник задумчиво, и тон у него нехороший такой. - Не в оборотня. В беду ты попал, Лекса. Не знаю, почему это случилось именно с тобой. И как это случилось - тоже не знаю. Это уж тебе виднее, чем ты небеса прогневал.
- Ты давай это, не пугай меня. Что ты хочешь сказать?
- Видишь ли, какое дело, Лекса… В твоем теле в наш мир пытается войти Сатана.
- Опа, - говорю. - С чего это такие выводы?
- Это не выводы, - пожимает плечами Ник, - это правда. И всем уже понятно, только ты сам пока не хочешь себе признаться. А ты сам посуди.
- Ну а я при чем? А как же мне? А чего мне-то делать? Что ж мне теперь? Что теперь мне остается? Сто таблеток суицида?
- Тихо, тихо! Только вот без истерик! Ты пока это можешь контролировать. Можешь?
- Ну, могу. Типа…
- Вот и контролируй. А мы подумаем вместе с Аришей, как тебе помочь.
- Может, мне в церковь сходить?
- Главное - не суетись, - говорит Ник. - Обдумать надо. Может, не надо пока в церковь идти, может, как раз Сатана испугается церкви и сила его возрастет. Что ж ты мне сразу про это все не рассказал? Я ж говорил тебе - если что странное и необычное почувствуешь, сразу звони!
- Не до этого было.
- Ну вот видишь, как ты все запустил…
- Слушай, а это вообще как? Лечится?
- Все лечится, - говорит Ник. - Только думать надо.
- Ну, думай, - говорю. - Придумай что-нибудь! Ты друг мне или как?
- Я и думаю, - говорит Ник. - Давай я тебе вопросы буду задавать, а ты на них ответишь. Только честно! Идет!
- Ну давай… - говорю, а сам смущаюсь и чувствую, что краснею: кто его знает, какие вопросы он задавать будет?
- Вопрос первый и, пожалуй, самый главный, - говорит Ник. - Кто ты по знаку зодиака?
- Ой, - говорю. - Кажется, Рак или соседний, забыл кто. Там на стыке получается, одни девчонки одно говорят, другие - другое. Почему-то только девчонки такими глупостями интересуются.
- Это не глупости, - строго говорит Ник. - Просто ты ничего не понимаешь в этом. Когда у тебя день рождения? А в прочем, не важно, я и так вижу, что Рак. Да иначе и быть не могло.
- Почему быть не могло?
- Потому что. Не можешь ты быть, например, Козерогом. Иначе с тобой такого не случилось бы.
- Почему?
- Потому что Сатана не может вселяться в Козерога, неужели не понятно?
- Почему Сатана не может вселиться в Козерога? - удивляюсь я.
- Ты идиот или прикидываешься? - спрашивает Ник.
- А в чем дело-то?
- Потому что Козерог - это Иисус Христос!
- С какой это стати Иисус вдруг Козерог?
- А когда, по-твоему, у него день рождения?
- Ты спятил? Откуда, я знаю, когда у Христа день рождения? Этого никто не знает!
- Дурак или прикидываешься? А Рождество, Христово мы когда празднуем?
- А… - говорю. - Ну да. Извини, не сообразил. Седьмое января по новому календарю. Козерог, да?
- Однозначно Козерог. Поэтому Сатана и не может вселяться в Козерогов. И в тех, кто пришел в этот мир в год Обезьяны.
- А что, Иисус Христос родился в год Обезьяны? - удивляюсь я.
- А ты посчитай, посчитай, - говорит Ник. - Подели на двенадцать. Нулевой год - год Обезьяны.
- Я-то не в год Обезьяны родился, - говорю.
- А кто б сомневался! - отвечает Ник. - Тут все очень сложно. Я в молодости мистику изучал серьезно и магию. Там все как в программировании - очень логично и продуманно. Чуть какой сбой - и уже не срабатывает.
- Погоди, - говорю, - Христос-то не в нулевой год родился, а в первый. Вечно у программистов с нулем путаница.
- Погоди, погоди, погоди… - задумывается Ник. - Чего ты меня путаешь? Как это не в нулевой? Если считать, что…
- Короче, - говорю, - чего мне-то делать?
- Погоди делать. Тут понять надо, - говорит Ник. - Делать что-нибудь начнем, когда Ариша проснется. Она спец по этим делам, а я так, изучал немного. Пока надо суть понять. Давай я продолжу вопросы?
- Валяй.
- Вспомни тот момент, когда ты впервые почувствовал грань между собой и другими людьми?
- Да я всегда это чувствовал.
- О! - говорит Ник. - Это очень важно! И в чем твое главное отличие?
- Да в том, что я - это я сам. А окружающие - это уже кто-то другой. Чего тут думать?
- Тьфу, - говорит Ник. - Ты меня совсем не понимаешь. Что, кстати, тоже очень характерно. Ладно, переходим к следующему вопросу. Тебе снятся сны?
- Ну да, бывает…
- Тебе вот никогда не снилось такое, будто ты хочешь бежать, а ноги не двигаются? Или бьешь кого-нибудь кулаком, а кулак медленный-медленный и никакого вреда не приносит?
- Ой, - говорю, - было такое…
- Очень плохо, - говорит Ник. - Очень и очень плохо. Это как раз признак.
- Мне еще снилось, что я в лифте еду и лифт меня не слушается, не на те этажи едет. Я кнопки нажимаю, а он не слушается. И вообще чувствую, что он начинает ехать вбок, сквозь этажи. Или крышу пробивает и летит. Или в подвал проваливается.
- Не, это не к делу, - говорит Ник. - Такого про лифты я не читал. Это я по египетской книге цитирую, а там лифтов не было, как ты понимаешь. А ватные ноги - это серьезный признак. Почти колосс вавилонский. Теперь следующий вопрос, это уже простой тест на яркие проявления потусторонней силы. Готов?
- Ну, давай…
- Тебе никогда не хотелось попить крови?
- Крови?
- Крови, крови. Теплой, человеческой.
- Вот чего никогда не хотелось - так это крови. Мяса - да, хотелось. Однажды особенно, когда я сознание потерял от голода на съемках, ну, я тебе рассказывал.
- Человеческого, да? Человеческого мяса хотелось?
- Нет, конечно. Говяжьего. Свиного. В общем, любого.
- Любого - значит, и человеческого?
- Да нет, блин! Любого - значит, из любых съедобных мяс.
- Сырого?
- Ну, как вариант. А вот крови - фу. Не хотелось.
- Стоп! Давай разберемся! Здесь надо рассуждать логически. Ты готов?
- Ну готов, логически.
- Тогда рассуждаем. Тебе хотелось мяса, да? Но мяса без крови?
- Ну-у-у… Да. Крови не хотелось. Жрать хотелось.
- Значит, хотелось мяса без крови?
- Выходит, так.
- Значит - хотелось обескровленного мяса?
- Ну, выходит - да.
- Значит, тебе хотелось мясо обескровить? Чувствуешь? Обескровить мясо тебе хотелось!
- Не, - говорю. - Что-то ты меня путаешь. Как-то все не так.
- Все так, - говорит Ник. - Это логика, ничего не попишешь.
Я задумался. Действительно, помню, что хотелось мне мяса - теплого и вкусного, можно даже нежареного. Но вот крови не хотелось, было неприятно, что она капает на рубашку, пока я кусаю. Выходит, действительно мне хотелось обескровить мясо.
- Ну, выходит, что так, - говорю. - Хотелось мне обескровленного мяса. А самой крови - фу, даже подумать противно. Как представлю себе стакан крови, густой такой, красной, как томатный сок… фу. Мерзость! Даже думать не могу, тошнит.
- О! - говорит Ник. - Это вытеснение скрытых желаний. По Фрейду. На самом деле тебе хочется пить кровь, и желательно человеческую. Но это сатанинское желание входит в конфликт с твоим социальным сознанием, которое запрещает тебе и думать об этом. Поэтому желание скрывается глубоко в психике, а снаружи как бы инвертируется. Поэтому тебе так противна якобы кровь. Любой нормальный человек легко себе представляет стакан крови - ну, стакан и стакан, ну, кровь и кровь, как томатный сок. Что в этом такого? У нас организм наполнен кровью, это естественно. Но только тот человек, у которого внутри сидит жажда крови, глубоко скрытая жажда крови, вот тот как раз будет ее невольно подавлять и изображать, как его тошнит от вида крови. Понимаешь?
- Не, не понимаю.
- Объясняю еще раз. - Ник тремя короткими рывками вытаскивает из салфетницы одну салфетку и протягивает ее мне. - Видишь?
- Ну, вижу. - Я беру салфетку в руки, они белая, рифленая, обычная салфетка.
- Что ты испытываешь к этой салфетке?
- Чего я к ней должен испытывать?
- То есть ничего?
- Ничего. Салфетка.
- О! - говорит Ник. - А теперь представь, что тебе эту салфетку хочется укусить.
- Не хочется мне укусить салфетку! Что я, даун, что ли, салфетки кусать?
- А ты представь, представь. Скажи себе - я хочу укусить эту салфетку. Я очень хочу укусить эту салфетку. Я хочу ее съесть; Я хочу ее разжевать…
- Я очень хочу укусить эту салфетку… Я хочу ее съесть… Я очень… Тьфу! Да не хочу я эту салфетку! Что за бред вообще! Не хочу я ее ни есть, ни жевать!
- Почему? - удивляется Ник.
- А почему я должен есть бумажную салфетку? С какой радости?
- Ну, ты же хочешь ее съесть? Хочешь? Так съешь ее, вот она!
- Не хочу я ее есть!!!
- Успокойся, ты не должен ее съесть. Ты просто представь, что ты ее ешь, попробуй! Представь, что ешь. Мысленно.
- Ну, представил.
- Представил? Ешь? Ну и как?
- Ну, как! Бумага как бумага! Противная мерзкая бумага! Тьфу!
- Вот! - говорит Ник. - Так что ты испытываешь к салфетке?
- Да ничего я не испытываю к твоей поганой салфетке, замучил уже меня! Сам ее кушай! - И кидаю салфетку ему по столу.
- Вот и отлично, - ухмыляется Ник. - Ты понял?
- Что я понял?
- Ты понял, в чем все дело? Ты ведь сначала ничего не испытывал к салфетке, верно? Потом ты стал представлять, что тебе ее хочется съесть, да? И ты мысленно начал ее есть. Но ты воспитан в цивилизованном обществе, в самой читающей в мире стране, очень развитой стране с богатой культурой. В России. Здесь нормальные люди не едят салфеток, верно? Поэтому у тебя возник психологический конфликт - между желанием съесть салфетку, пусть даже вымышленным, асоциальным отвращением. И вместо того, чтобы есть салфетку, ты начал испытывать к ней неприязнь. Неприязнь, верно?
- Ну, неприязнь.
- О! Вот так вот и с кровью! Нормальный человек относится к крови без эмоций. А если ты вампир и у тебя внутриподавленное желание пить кровь, то снаружи ты демонстрируешь противоположную реакцию. Кричишь, как тебе противно пить кровь и вообще мерзость и блевать. Правильно? Логично?
- Не знаю, - говорю. - Вроде логично. Наверно, ты прав, что-то я действительно как-то уж очень кровь ненавижу.
- О! - говорит Ник. - А вот клыками в шею впиться?
- Не приходилось. Извини уж.
- Никогда-никогда?
- Сюрпрайз! Никогда. Никому в шею не впивался и не собираюсь.
- Не зарекайся. И значит, не хотелось даже?
- Представь себе. Не возникало таких мыслей.
- И сама шея как таковая тебя не привлекала никогда?
- Как таковая - никогда. А так - смотря чья…
- Да чья угодно. Шея девушки.
- Ну, девушки - это да.
- Значит, смотрел на шею?
- Ну, смотрел. - Я вспомнил Аленкину шею. - Чего бы не смотреть на красивую шею.
- И не хотелось поцеловать? Прижаться губами?
- Ну, хотелось, допустим…
- Вот, - сказал Ник. - Значит, ты сам признаешь - тебе хотелось прижиматься ртом к шее. Ну, ты в курсе, что это значит?
- Ну, подожди, - говорю, - подожди. Все в мире целуют девушек в шею, что, все вампиры?
- Не понимаешь, - вздыхает Ник. - Тут очень большая разница. Не видишь разницы?
- Не вижу.
- Тогда объясняю еще раз. На простом примере. Сейчас все поймешь. Вот видишь эту салфетку? Возьми ее в руки, не бойся…
- Так, все, хватит с меня! У меня уже крыша едет от твоих глупостей! Не хочу! Убери эту салфетку! Не хочу я ее видеть!
- О! - говорит Ник. - Теперь понимаешь? А знаешь, почему ты так бесишься? Это - бесы. Ну, скажи это сам себе.
Я очень медленно и очень глубоко вздыхаю и медленно выдыхаю.
- Пожалуй, ты прав, - говорю.
- Очень хорошо, что в тебе пока есть силы бороться с этим.
- Что мне делать. Ник?
- Бороться. Ты человек. Ты создан по образу и подобию Божьему. Сатана не может так просто, в один миг, вселиться в Божье подобие. Ему нужно время, чтобы подавить в тебе все божественное. Понимаешь? Это можно остановить.
- Как?
- Вот этого я сказать не могу. Это должен сказать просветленный человек.
- Ариша?
- Даже не Ариша. Ариша только учится. Это может сказать, например, ее учитель, гуру.
- Погоди, Ариша вроде йогой занимается?
- Да, я о нем и говорю.
- А какое отношение йога имеет к Сатане? И к Иисусу Христу?
- Почему нет? Гуру крещеный.
- А где логика?
- Логика простая. Бог - он един. Какими путями к нему прийти - не имеет значения.
- А, - говорю, - да, как-то я не подумал. Действительно, един.
- Ты сам, конечно, некрещеный?
- Почему - конечно?
- Потому что крещеный не мог стать жертвой Сатаны.
- А вот и обломись. Меня мать крестила когда-то.
- Да? - Ник недоверчиво меня оглядывает. - Ну, кстати, почему бы и нет? Вполне возможно. Но ведь ты неверующий?
- Ну… Как-то так… Не сказать, что вера моя сильна.
- Вот в этом все дело. И в этом твоя проблема.
- Вот не люблю людей, который произносят фразу "в этом, твоя проблема", вот не люблю таких людей…
- Не кипятись, - говорит Ник. - Ты хочешь сказать, что у тебя нет проблем? Это не ты сюда прибежал весь заросший шерстью, на четырех лапах? Это мне приснился, да? Может, это у меня проблемы, а?
- Ну, у меня, да. А что ты меня подкалываешь постоянно? Ты помоги мне. Что мне сделать? Может, мне перекреститься?
- Перекрестись.
- Ну, в смысле заново, еще раз, в церкви. Как бы переустановить крещение.
- Это как гуру скажет.
Мы помолчали.
- Слушай, - говорю, - скажи мне вот чего. А часто такое случается, чтобы Сатана в человека вселялся?