Я не ответил, я рассеянно смотрел вниз. Шла вторая неделя отдыха, и я уже немножко устал от нашей маленькой компании. Устал от Баранова, не закрывающего рот ни на минуту. Устал от скучного молчаливого Шуршика. Устал от восторженной Ольги. И чего уж тут таить - и от Аленки устал, честно говоря.
- Алеша! - дергает меня за рукав Аленка. - Смотри!
Я рассеянно перевожу взгляд, куда она указывает. Ну горы и горы.
- И чего?
- Смотри - облако!
- Ну облако.
- Оно прямо на нашем уровне!
- В интеллектуальном смысле? - вмешивается Баранов. - Гы-гы!
- Баранов, как ты надоел! - отмахивается Аленка. - Смотри, Леша, видишь - оно висит, маленькое такое?
- Ну вижу.
- Правда, как вата?
Я мысленно вздохнул и ничего не ответил.
- Леша, ну что ты на меня внимания не обращаешь? - хнычет Аленка. - Даже не слушаешь!
- Почему, слушаю. Облако - как вата…
- Я даже больше скажу! - заявил Баранов. - Не как вата, а как эта… как ее… с крылышками… эта…
- Баранов. - Я строго взглянул на него.
- Молчу, молчу, - потупился Баранов.
- А вот бы приехать сюда со своим парапланом! - вдруг сказал Шуршик. - Раздобыть где-нибудь. Научиться прыгать. И приехать сюда. И попрыгать!
- Тащить замучишься, - сказал Баранов. - Вон какой рюкзачище. Тебе своего мало?
- Зато кайф.
Мы помолчали.
- Ну что? - оглянулась на канатку Ольга. - Назад?
- Давайте хоть пива попьем! - возмутился Баранов и кивнул на ларек.
- Внизу попьешь! - закапризничала Ольга. - Алекс, скажи!
Я молчал.
- Ну что, Алекс? Ну давай пива попьем? - спросил Баранов.
- Я за пиво, - сказал Шуршик. - Алекс, ну скажи! Чего ты молчишь?
- Алекс! - дернула меня Аленка.
- Пьем пиво, - кивнул я, и мы направились к ларьку.
Теплое розливное пиво пилось быстро и неувлекательно. Аленка с Ольгой болтали о своем, Шуршик с остановившимся лицом смотрел вниз, на туманную дымку. А мы с Барановым смотрели на двух милых девушек, сидевших на пластиковых креслах под навесом у противоположного ларька. Они пили сок из одного стакана через две трубочки.
- Грудь-то, грудь какая! - вздохнул Баранов вполголоса, чтоб не слышала Ольга.
- У которой? - спросил я. - Впрочем, у обеих.
- Маечки-то, маечки как обжимают, а? Тебе какая больше?
- Черненькая, - кивнул я.
- Ага, - сказал Баранов. - Черненькая получше. Но, и подружка у нее ничего. Гордые.
- Подойдем?
- Ну… - Баранов потупился и искоса посмотрел на Ольгу. - Обидятся наши девчонки. Аленка твоя так вообще…
- Ну как хочешь. - Я отвернулся.
- Смотри, смотри! - потыкал меня локтем Баранов. - На нас смотрят. Все, уже не смотрят…
Ольга и Аленка встали.
- Ну, пойдемте уже! - капризно произнесла Ольга. - Жарко здесь…
- Идем, идем, - сказал Баранов. - Алекс, идем?
- Идем. - Я встал, заметив краем глаза, как девчушки встали и тоже пошли к канатке.
- Шуршик! - Баранов потряс его за плечо. - Хватит на планеристов зырить, сглазишь!
Я пошел к канатке, остальные потянулись следом. На душе было отчего-то нехорошо. И вновь, как бывало не раз за последние месяцы, мне показалось, что кто-то стоит за плечом. Только контур, еле различимый в воздухе. Долговязая черная фигура. Но - не человек, это я чувствовал. И сердце снова ухнуло и забилось вдвое чаще. Я резко обернулся - конечно, никого. Конечно, показалось. Я поднял голову и посмотрел на солнце. Может, активность? Магнитные бури? Аленка подошла и взяла меня за руку:
- Леша, все в порядке?
- В порядке.
- Ну что ты такой?
- Какой такой?
- Ну… такой…
- Все в порядке; Алена. Все в порядке.
- Ну ладно. - Аленка отошла назад, к Ольге. На посадочной площадке толпился народ. Я встал за девчушками. Черненькая обернулась и с интересом посмотрела на меня. Длинные черные волосы до плеч, как ей не жарко?
Я взглянул ей в глаза. Красивые глаза, карие, блестящие, влажные. С такими озорными искорками, ну ты знаешь. Девчушка отвела взгляд.
- А как по отчеству? - спросил я.
- Что? Это вы мне? - Она удивленно повернулась.
- Спрашивать имя у незнакомой красавицы - пошло и скучно. - объяснил я. - Поэтому всегда спрашиваю отчество. Кто вы по отчеству будете?
- Михайловна, - сказала девушка и хлопнула длинными ресницами.
- Михална… - Я покатал слово по языку, звучало красиво. - А из какого города, Михална?
- Из Москвы.
- Тоже из Москвы?
- И вы тоже из Москвы?
Подружка дернула ее за рукав и шагнула к наезжающему сиденью. Михайловна замешкалась, а когда опомнилась, подружка уже плюхнулось на сиденье. Михайловна попыталась обойти и сесть с другой стороны, но каретка уже тянулась к краю, и дежурный по Площадке, загорелый парень с обветренным лицом, остановил Михайловну:
- Куда? Стой! На следующей.
И усадил ее на сиденье, идущее следом. Они уехали - каждая на своей каретке, с пустующими соседними местами.
- Эх! - сказал сзади Баранов. - Быть может, это место для меня!
Я сел на следующую каретку, а рядом со мной плюхнулся Шуршик. Каретка на миг застыла, неуверенно покачнулась и двинулась вперед. Отсюда хорошо смотрелся черный затылок Михайловны. Она повернулась, улыбнулась, помахала рукой, да так и осталась сидеть вполоборота.
Мои сандалии еще раз чиркнули по листве, и склон резко пошел вниз. Я поднял голову и посмотрел на железную лапу, которая пристегивала наши с Шуршиком сиденья к канату. Лапа смотрелась солидно и уверенно.
- Перелезем? - спросил я Шуршика.
- Куда? - не понял Шуршик.
- Вон, к Михайловне.
- Ну, на пересадке… Ты же не сейчас хочешь?
- Сейчас хочу.
- Алекс, ты чего?!! - Шуршик округлил глаза.
- А чего? Между каретками метров десять каната. Встал на спинку кресла в полный рост, держишься за лапу, подтянулся - и ты уже на канате болтаешься. Знай только руками перебирай.
- Как перебирай?!
- Как. Как в мультфильме. Молча. Представь, что это турник. Ты что, не пролезешь вдоль перекладины десять метров?
- Не уверен… А дальше?
- А дальше ногами обвил следующую лапу и спустился на пустующее кресло.
- На фиг такое надо… - протянул Шуршик и стал демонстративно смотреть вниз.
- Я покажу, - кивнул я. - Вот только следующую опору проедем.
- Нет!
- Это уж я сам решу.
Я помахал рукой Михайловне и начал смотреть на приближающуюся опорную вышку. Стальной канат тускло блестел на солнце. Вышка приближалась. Я отбросил цепочку.
- Алекс! - крикнул Шуршик.
- Ша, - отмахнулся я. - Со мной все будет нормально. Со мной всегда все нормально, понял?
Вышка приближалась, канат резко пошел вверх. Я приготовился. Наверху громыхали пары железных колес, похожие на колеса вагона. Трос прокатывался между ними. Сиденья тряхнуло, и трос пошел вниз. Вышка осталась позади.
Я решительно схватил рукой железную лапу и встал на кресле в полный рост.
- Алекс!!! - крикнул Шуршик.
Кажется, Михайловна тоже что-то крикнула. Тем лучше. Эффектнее. Трос был рядом, я поднял руку и дотянулся до него. Он был теплый и шероховатый - сплетенные стальные жилы. Я сжал кулак крепче, схватился за трос другой рукой и повис. Затем передвинул переднюю руку, качнулся взад-вперед, перекинул вторую руку. И пополз, все дальше от Шуршика.
Надо признаться, в реальности это оказалось куда сложнее, чем казалось, пока я сидел на удобном пластиковом сиденье каретки. Трос, матовый и блестящий, на самом деле оказался масляным на ощупь. Тягучая маслянистая грязь пропитала все его поры. Руки сразу же стали черными, потеряли чувствительность, и приходилось сжимать кулаки изо всех сил, чтобы не соскользнуть. Вниз я специально не смотрел. Мне что-то кричали люди, проезжающие мимо на встречных каретках, но я не слушал. Я упрямо полз вперед, и расстояние до Михайловны стремительно сокращалось. Примерно на середине я решил, что проще и безопаснее будет не висеть на руках, а ползти, обхватив канат ногами. Черт с ними, с джинсами, отстираю. Я попробовал закинуть ноти наверх, но это не удалось. Зато я увидел землю. Земля была далеко. Это было не самое высокое место, но тем не менее…
Я снова заработал руками и пополз вперед. Оставалось совсем немного, но тут впереди показалась вышка. Я перебирал руками все быстрее, но мне казалось, что я почти не двигаюсь - устали мышцы, и перехваты выходили все короче и короче. Я оглянулся назад. Шуршик кричал и размахивал руками. До Шуршика было очень далеко. Внизу плыла роща. Кажется, тополя. Или платаны. А может, березы? Кто их разберет, эти южные деревья. Я стиснул зубы и снова рывками полез вперед. Глупо! - думал я. Очень глупо. Так нельзя. Я так не хочу. Я не хочу так. Так нельзя.
Вышка была уже. близко, вдали громыхнули колеса - это проехала опорную вышку каретка подружки. Михайловна тоже кричала, она залезла с коленками на сиденье и совсем развернулась в мою сторону. Надо прыгать, подумал я. Иначе никак. Я сделал еще три перехвата, но руки вцепились в канат. Вышка была все ближе, канат дернулся под руками и резко пополз вверх, унося меня с собой. В воздухе мелькнули коленки Михайловны. Ну все, подумал я. Нет! - крикнул кто-то внутри. Все, повторил я. Нет! - крикнул голос внутри головы. Все, сказал я и закрыл глаза. Нет!!! - крикнул голос. Хорошо, сказал я и перекинул левую руку на другую сторону. Перед самыми колесами я спрыгну.
Но я не спрыгнул. Не знаю почему. Руки держали канат все крепче. Громыхнула на колесах каретка Михайловны и миновала вышку. Колеса вышки приближались - железные, лоснящиеся. Канат прокатывался между ними и, кажется, даже слегка плющился с обеих сторон. По-моему, я что-то крикнул. Помню только, что боли не почувствовал. Это даже была не боль. Будто опустил пальцы в кипяток. Или ударили по рукам с размаху чем-то тяжелым. Ощущение есть, а боли пока нет.
Помню, как сверху на лицо брызнула кровь и я полетел вниз. И последнее, что увидел, - оторванный указательный палец, который кружился в воздухе перед моим лицом.
Очнулся я на земле. Боли не было. Лежать было уютно. Далеко наверху сквозь ветки деревьев плыла черная нитка канатной дороги с каретками. Сколько времени прошло?
Если я мыслю, подумал я, значит, существую. Если существую, следовательно, со мной все в порядке. Не вполне логично, но что поделать - очень хочется жить. Вот только как жить без пальцев?
Я долго лежал и боялся посмотреть на свои руки. Затем мне пришло в голову, что руки могут истекать кровью и их надо перевязать. Поэтому я зажмурил глаза и поднес руки к лицу. И резко открыл глаза. Все пальцы были на месте! Я машинально пересчитал их - ровно десять. Более того - ни крови, никаких следов не было на пальцах! Пальцы как пальцы. С такими я родился, такими ковырял в носу в детстве и топтал клавиатуру компа.
Я сел на землю, посидел немного, затем встал на ноги и прислушался к своим ощущениям. Все в организме казалось исправным. Наверно, я все-таки спрыгнул в последний момент, подумалось мне. И очень удачно упал с такой высоты - сквозь ветки. Слишком удачно. Куда теперь идти?
Я огляделся и прикинул направление. Вверху ползла канатка, сзади торчала злополучная гора, на которую мы поднимались. Значит, надо идти вперед. И я пошел вперед, раздвигая ногами большие южные лопухи. Но не прошел и нескольких шагов, как увидел на лопухах красные брызги. Несомненно, это была кровь. Я пригляделся - один лопух посередине был пробит насквозь. Я приподнял его. На черной земле лежал палец. Бледный, обескровленный. Указательный. Я брезгливо поднял его и осмотрел. Он был точь-в-точь как тот, что рос у меня на руке. Это было непонятно. Это было дико. Я еще раз пошевелил рукой - все пальцы были на месте, все работали, послушно сгибались и разгибались. Хорошие, чистые, белые пальцы. Я посмотрел на ладонь - ладони были черные, в пыли и смазке от стального каната. А пальцы - белые, розовые. Словно никогда не ползали по канату. А отрубленный палец - черный. Я не смог найти этому никакого объяснения. Просто положил палец в карман и пошел дальше,
Дороги в лесу не было. Я шел, перелезая через овраги, груды замшелых камней, продирался сквозь кусты. И лишь старался не удаляться от нитки канатной дороги, висевшей высоко над деревьями. Местность то спускалась ниже, то поднималась. Забравшись на очередную груду камней, я увидел впереди за деревьями пересадочную станцию. И тут же услышал топот. Оттуда неслись люди. Впереди бежал Баранов - с очумевшим красным лицом и открытым ртом. За ним, чуть поотстав, неслась Аленка. За ней - Шуршик, и замыкала процессию спотыкающаяся Ольга. Я подождал, пока они подбегут поближе.
- Эй! - окликнул я и помахал рукой. - Куда это вы?
Баранов остановился как вкопанный, Аленка с размаху врезалась в него. Баранов поднял голову вверх и стал смотреть на ползущие вверху каретки.
- Я здесь! - сказал я. - Внимание на кучу камней!
Баранов и Аленка, как по команде, уставились на меня. К ним медленно подошел Шуршик, а за ним Ольга.
- Привет! - сказал я. - Куда это вы несетесь?
- А… - сказал Баранов тупо и показал пальцем вверх, а затем на меня.
- Что такое? - спросил я. - В чем дело? И стал неспешно спускаться к ним.
- Ты это… Как? - наконец выдавил Шуршик.
- Все нормально, - сказал я. - Просто захотелось прогуляться понизу.
- Но… - сказал Шуршик. - Ты совсем?
- Что - совсем?
- Совсем цел?
- Совсем. - Я вытянул вперед руки и пошевелил пальцами.
Аленка бросилась мне на шею и заплакала.
- Надо выпить, - сказал наконец Баранов. - А то я ничего не понимаю.
- Ты же упал и разбился? - сказала Ольга.
- Кто сказал? Никто не разбился, никто не упал. То есть упал, но не разбился.
- У тебя кровь на лице, - сказала Ольга. - На лбу. Я поплевал на пальцы и потер лоб.
- А так?
Ольга заботливо вынула платочек и стала тереть мне лоб.
- Все, - сказала она. - Теперь нету.
- И отлично, - сказал я. - Пойдемте, нам еще надо успеть на обратный автобус.
И мы пошли. Дошли до пересадки канатной дороги, к нам бросилась бабулька-смотритель.
- Ну что? - закричала она. - Нашли?
- Кого нашли? - спросил я холодно.
- Ну кто у вас там вниз упал?
- Никто у нас вниз не падал, - сказал я. - Откуда такая информация?
Бабулька посмотрела на меня сурово, поджала губы, но ничего больше не сказала. Мы сели на канатку и без приключений спустились вниз, в долину. И на автобус успели, и вернулись в поселок у моря, где снимали сарайчик. Мы весело болтали всю дорогу и, казалось, уже забыли, что кто-то падал сегодня с канатной дороги вниз. Да и мне уже казалось, что ничего этого не было.
Неприятность ждала нас в поселке при выходе из автобуса. На остановке стоял милицейский фургончик, возле него толпились трое скучающих ментов. По-южному загорелые и поджарые, они ленивыми глазами провожали всех, кто вылезал из автобуса, но прицепились почему-то только к нам.
- Ребята, документики готовим, - сказал один из них.
- А что случилось? - спросил я.
- Ничего, - пожал плечами милиционер. - Проверка. Документики. Регистрация. Отдыхающие?
- Отдыхающие.
- Значит, регистрация должна быть. Если нет регистрации - штрафчик.
Регистрации у нас, конечно, не было, какая там регистрация, на две недельки к морю выбрались.
- Штрафчик? - спросил я грозно.
- Алекс, Алекс, не надо, - зашептала сзади Аленка, нежно положила мне ладони на плечи и успокаивающе помассировала.
- Готовим, готовим документики, - сурово сказал второй милиционер, подходя вплотную.
- Побыстрее, пожалуйста, - сказал третий. Паспорта у нас были с собой, мы вручили их милиционерам.
- Угу, - сказал первый милиционер. - Регистрации нет? Готовим штраф.
Баранов вздохнул.
- А может, договоримся как-нибудь? - сказал он и подмигнул милиционеру.
- О том и речь, - спокойно сказал милиционер, - Штрафчик заплатим - и свободны.
- Только рюкзачки и кармашки покажем, - пробурчал второй милиционер.
- Это зачем? - спросил я.
- Мало ли что. Знаем мы вас, приезжих. Оружие, наркотики.
- Какие наркотики? - обиделся Баранов.
- Уж не знаю, какие у вас наркотики, но выкладывайте все, какие есть, - кивнул первый милиционер.
- Хорошо, - сказал Баранов и расстегнул свой рюкзачок.
Первый милиционер наклонился, просунул руку и пошуровал внутри. Естественно, ничего там не нашел. Ольгина куртка, мятая пластиковая бутылка с минералкой и прочий мусор отдыхающих студентов. Милиционер внимательно ощупал кармашек рюкзака. Там хрустели маленькие пакетики.
- Что это? - спросил милиционер.
- Я при женщинах стесняюсь отвечать, - сказал Баранов.
Милиционер расстегнул кармашек и заглянул внутрь,
- Понятно, - сказал он. - А зачем такое количество?!
- Люблю я это дело, - мечтательно вздохнул Баранов.
Второй милиционер тем временем похлопал меня по карманам. Я вытащил мобильник и носовой платок.
- А в этом кармане что? - спросил милиционер.
- Пустой, - сказал я и вывернул карман наружу. В пыль плюхнулся палец - тусклый и посиневший. Наступила зловещая тишина. Второй милиционер проворно нагнулся, поднял палец и подул на него, сдувая пылинки и налипший сор. После чего торжествующе показал палец коллегам.
- Н-у-у-у… - протянул первый милиционер. - Все понятно.
- Что вам понятно? - спросил я. - Это мой палец. Милиционеры переглянулись. Баранов открыл рот и посмотрел на Шуршика. Шуршик посмотрел на Баранова.
- Придется проехать, - сказал первый милиционер, - Быстро, быстро в машину.
Нас энергично затолкали в фургончик и повезли. Ехали мы молча. Сидеть на деревянной скамейке в душном железном ящике было неудобно, к тому же машина неслась по горной дороге, и ее мотало в разные стороны.
Наконец машина остановилась, дверь распахнулась, и мы вышли наружу. Это был дворик сельского отделения милиции. Я огляделся. Отделение милиции находилось в каменном двухэтажном особняке, крашенном в противный желтый цвет. Неподалеку грудились пятиэтажные дома, далеко внизу колыхалось море, а наверху в сиреневой дымке маячили горы, и надо всем этим, в темнеющем южном небе, висела яркая луна, идеально круглая.
- Быстро заходим в помещение, - скомандовал первый милиционер.
Нас провели внутрь, мимо стойки дежурного, мимо клетки обезьянника, где на каменном полу храпел в стельку пьяный мужик. Быстро обыскали еще раз, отобрали все вещи и заперли в камере. Это была самая настоящая тюремная камера. По крайней мере именно так я ее себе и представлял. Вдоль исписанных стен тянулись деревянные лавки. Мы сели на них. Я на одну, ребята - на противоположную. На меня они не смотрели. Долгое время мы сидели молча. Наконец сказал:
- Ребята, честное слово, я сам не знаю, как это. Ребята молчали.
Распахнулась дверь, и вошел незнакомый пузатый милиционер.
- Матвеев! - сказал он грозно и оглядел комнату, - К следователю!
Я молча встал и пошел к двери.