Едва различимая взглядом сине-рыжая комета, взметнув пыль, пронеслась вниз по лестнице, прошмыгнула в кладовку и через странную дыру в форме сырной головы, проделанную внизу задней двери, вылетела наружу. Её дальнейший путь можно было проследить по потревоженной палой листве до маленького костерка в глубине леса. Свет от огня играл на лицах многочисленной орды пикстов, хотя если бы он мог выбирать, то предпочёл бы поиграть в другом месте.
Комета остановилась и распалась на шестерых Фиглей, двое из которых тащили дневник.
Добычу бережно положили на землю.
- Уфф, еле копытсы унесли с этого дому, - перевёл дух Громазд Йан. - Зырили те черепушки верзунские? Этой карге путю лучше не перебегать!
- Ах, опять она замочину навесила, - заметил Явор Заядло, пустившись в обход дневника.
- Явор, а мож, всё ж таки не надо его читать? Нехорошо оно, - вмешался Билли Мордаст. - Это ж лишное!
- Она - нашая карга. Её лишное - нашее лишное, - отмахнулся Явор Заядло, запустив руку по локоть внутрь замка. - И ваще, она ж хочет, чтоб хтой-то это прочитал, а то чего б она шкрябила? Нет толку шкрябить, ежли читить некому. Только карандахи зря тратить.
- Мож, она сама его и читает, - неуверенно предположил Билли.
- Нды? И на кой оно ей? - презрительно фыркнул Явор. - Она всё там и так бум-бум, сама ж нашкрябила. Да и Джинни велела прознать, что нашая карга про баронского парю себе кумексает.
Раздался щелчок, и замок открылся. Вся фиглёвская братия приготовилась почтительно наблюдать.
Явор Заядло полистал шуршащие страницы и широко ухмыльнулся:
- Ах, она тута шкрябит: "Фигли опять объявились. Как мне их не хватало!"
- Видать, она по нам оченно соскучилась, - сказал Билли Мордаст. - Дай-ка позырить, пжалста…
"Фигли опять объявились. Только их мне не хватало!" - прочёл гоннагл.
- А-а, - протянул Билли.
Он был родом из клана Долгого озера и пришёл в клан Мелового холма вместе с Джинни. Фигли Долгого озера, в отличие от клана Холма, были на "ты" с грамотой, а Билли, как гоннаглу, пришлось особенно хорошо овладеть чтением и письмом.
Фигли же Мелового холма были больше на "ты" с выпивкой, грабежом и мордобоем, и Явор Заядло славился владением всеми тремя этими искусствами, но ему пришлось научиться читать и писать, потому что этого хотела Джинни. Билли давно заметил, что в обращении с буквами Большому Человеку клана свойственна не столько точность, сколько надежда на лучшее. Напоровшись на предложение подлиннее, Явор Заядло норовил разобрать несколько слов, а потом с наскоку домыслить остальное.
- Искушство читания ведь в том, чтобы скумексать, что слова хотят тебе сказануть, верно? - сказал Явор.
- Мож, оно и так, - вмешался Громазд Йан. - Токо есть ли среди тех словей что-нить разлюбезное про того мешковастого верзунчика из замка?
- Экий ты романтышный, - усмехнулся Явор Заядло. - Нае, нету тута такого. Они таперь свои письмы мал-мал шифрить стали. Экая-какая помеха читанию: буковы и так-то разбечься норовят, а тут их ещё перемешкали почёмздря.
- Ах, эт’ для нас всех добром не обвернётся, ежли мал-мал громазда карга мечтовывает о парях заместо того, чтоб карговству учиться, - сказал Громазд Йан.
- Ах-ха, но, мож, паря-то в мужи идти не захотит, - сказал Чуть-не-в-уме Ангус.
- Когда-нить, мож, и захотит, - возразил Билли Мордаст. Его хобби было наблюдение за людьми. - Почти все верзунские мущщины в мужи идут.
- Взаправду? - не поверил Фигль.
- Ах-ха.
- Что, по добровой воле?
- Ах-ха, многие хотят жениться, - сказал Билли.
- Чтоб прощевай тыркс, пойло жракс и морда дракс?
- Эй, я ж по-прежневому тыркс, пойло жракс и морда дракс! - крикнул Явор.
- Ах-ха, Явор, токо мы видели, как опосля тебе почёмздря Объясняваться приходится, - возразил Туп Вулли.
Фигли дружно закивали. Искусство Объясняться они считали чем-то вроде чёрной магии. Уж слишком сложно бывает Объяснить…
- Ну, вот мы возвертаемся с тырксов, жраксов и драксов, а Джинни на тебя эдак зыркс - и губы поджамкивает, - продолжал Вулли.
Остальные Фигли в ужасе взвыли:
- О-о-о-о, токо не поджамканье губей, токо не оно!
- А потом ишшо и руксы на груди скрещает, - не унимался Вулли, увлечённо дрожа со страху от собственных слов.
- О-о-о-о-о, ой-ёи-ёи, руксы на груди! - Фигли принялись рвать на себе волосы.
- Ия уж не грю, как она носком ноги притопсывает…
- А-аргх! Нет! Притопсы! - Некоторые стали биться головой о деревья.
- Так-то оно так, - вмешался Явор Заядло, - но вы ни бум-бум, что у нас, мужьёв, на всё это свои таинствия имеются.
Фигли озадаченно переглянулись. В наступившей тишине раздался треск - это повалилось на землю небольшое деревце.
- Мы про такенное в жисть не слыхали, - выразил общее недоумение Громазд Иан.
- Ишшо б вы слыхали! Хто б вам сказанул-то? Вы неженатиксы! Вы ни бум-бум, как оно всё по-е-тиш-но у-рав-но-ве-шен-но. Ну-кось, ступайте сюдыть, я вам на ухи шепну.
Тщательно оглядевшись по сторонам - не слышит ли его кто-нибудь, кроме пятисот Фиглей, - Явор Заядло продолжал:
- Ну дыкс от… Попервой ты тыркс, пойло жракс и морда дракс, ах-ха? А опосля возвертаешься, знатна, в курганс, и там тебя ждут притопсы…
- О-о-о-о-о!
- И руксы на груди…
- А-а-а-аргх!
- И, ясно дело, поджамканье губей. И от тогдыть… А ну кыкс, позатыкните свои вопиллы, чучудры нервические, пока я ваши балды одну об другу не настучал!
Все Фигли утихли, но один продолжал рыдать:
- О-ой-ёи-ёи-ёи! О-хо-хо-хо! Поджамканье гу… - Он наконец умолк и смущённо огляделся.
- Туп Вулли, - произнёс Явор с ледяным спокойствием и безграничным терпением.
- Ась, Явор?
- Помнишь, я грил тебе, чтоб ты вдругорядь меня слухал?
- Ась, Явор?
- Дыкс эт’ был тот-сам рядь.
Туп Вулли виновато понурился:
- Звиняй, Явор.
- Ну лады. Тыкс, о чем я грил? А, знатна, губы жамк, руксы вскресть, ноги топс… И от тогдыть…
- Тогдыть пора Объясняваться! - подхватил Туп Вулли.
- Верно! - резко оборвал его Явор Заядло. - А хто-нить из вас, угрязков, готовски в таку себе минуту выдавать Объясненья?
Он пристально оглядел своих воинов. Воины в ужасе попятились.
- Когды кельда жамкает, крещит и притопсывает, - замогильным голосом продолжал Большой Человек, - когды её ясны глазья грят: "Ну-ну, позырим, как ты таперь Объяснишься…" Ну кыкс? Готовски вы?
Но Фигли рыдали и в ужасе жевали свои килты.
- Нае, Явор, - пролепетали они.
- Ах-ха! - воскликнул Явор Заядло. - Вы не готовски! Эт’ потому, что вы ни бум-бум в мужненстве!
- Я слыхал, как Джинни грила, что таких Объяснений, как ты, ни один Фигль не понавыдумает! - с восхищением проговорил Туп Вулли.
- Ах-ха, оченно мож быть, что оно так и есть. - Явор Заядло гордо выпятил грудь. - У нас, у Фиглей, вековые традисии громаздущих Объясненьев имеются.
- Джинни грит, твои Объясненья бывают такие длиннявые и загогулистые, что к концу она уж и не упомнит, с чего они начинались, - добавил Туп Вулли.
- Ну, эт’ у меня к ним просто природновый дар, неча тут хвастать, - скромно отмахнулся Большой Человек.
- Но верзуны-то навряд ли с Объясненьями управляются, - вмешался Громазд Йан. - Они ж тупитлы.
- И всё-таки они женятся, - сказал Билли Мордаст.
- Ах-ха, и тот паря в замке уж больно на нашую малу громазду каргу пырится, - гнул своё Громазд Йан. - А папка-то его уже дряхлявый и квёлый, того гляди копытсы склеит. И тогда мальцу достатнутся такие бумазейки, где сказано, что холмья таперь его.
- Джинни боится, что, если у него будут эти бумажки, что холмы теперь его, - подхватил Билли, - он решит, что они ему принадлежат. А мы все знаем, чем это мож кончиться, верно?
- Ах-ха, - сказал Громазд Йан. - Вспашкой.
Один звук этого слова пугал пикстов. Старый барон как-то раз задумал распахать несколько участков земли, которые поровнее. Зерно, рассуждал он, нынче в цене, а на овцах сильно не разбогатеешь. Но тогда ещё была жива матушка Болен, и она передумала за него.
Однако некоторые пастбища в окрестностях холмов уже распахали. За зерно и правда можно было выручить хорошие деньги. И Фигли не сомневались, что и Роланд захочет пустить плуг на холмы. В конце концов, его ведь воспитали мерзкие самовлюблённые и коварные тётки.
- Не верю я ему, - сказал Чуть-не-в-уме Ангус. - Он книги читит и всяко-тако. О земле не морочится.
- Ах-ха, - кивнул Туп Вулли. - Но ежели он обженится на мал-мал громаздой карге, он о вспашке и помыслить струснёт, потому что тогда она ему устроит руки жамк…
- Эт’ губы она жамк! - резко поправил его Явор Заядло.
Фигли в испуге огляделись по сторонам.
- О-о-о-о-о, токо не губы жа…
- А ну цыть! - рявкнул Явор Заядло. - Стыд-позор на вас! Эт’ мала громазда карга должна решать, кому на ней обжениться. Верно я грю, гоннагл?
- Ммм? - неопределённо промычал Билли, глядя куда-то вверх, и поймал ещё одну снежинку на палец.
- Я грю, эт’ мала громазда карга должна решать, кому на ней обжениться, так? - повторил Явор Заядло.
Билли во все глаза разглядывал снежинку.
- Билли? - окликнул Явор.
- Ась? - спохватился гоннагл, словно очнувшись. - Ах, да… Думаешь, она хочет, чтобы Зимовей на ней обженился?
- Зимовей? - удивился Явор Заядло. - Нае, он ни на ком обжениться не могёт, он же ж духе бесплотский. Не светит ему.
- Она с ним плясовала. Мы видали её. - Билли снова поймал снежинку и пригляделся к ней.
- Да мало ли чего девчура, увлёкшись, напляшет! И ваще, с чего ты взял, что она об Зимовее морочится?
- У меня есть основания считать, - с расстановкой проговорил гоннагл, глядя, как падают снежинки, - что Зимовей немало морочится о нашей карге.
Глава 4
СНЕЖИНКИ
Говорят, среди снежинок нет и двух одинаковых, - но когда кто-нибудь пытался проверить это на практике?
Снег мягко падал в ночи. Белой шубой ложился на крыши домов, нежно укутывал деревья, с мягким шипением устилал землю в лесу. От него исходил резкий жестяной запах.
Матушка Ветровоск всегда выходила проверить снег. Встав на пороге в лужице света, льющегося из дома, она выставила за дверь лопату обратной стороной кверху и поймала несколько снежинок.
Маленькая белая кошечка внимательно смотрела, как падают снежинки. Смотрела - и только. Она не пыталась поймать их или поиграть с ними. Просто выбирала снежинку и следила, как та, кружась, падает на землю. Потом некоторое время смотрела на упавшую снежинку и, убедившись, что представление окончено, выбирала вверху новую.
Кошечку звали Эй, потому что обращались к ней: "Эй! Прекрати!" или: "Эй! Брысь отсюда!". Матушка Ветровоск недолго раздумывала над именем.
Матушка внимательно изучила снежинки и улыбнулась на свой лад, не то чтобы очень добродушно.
- Эй, домой! - окликнула она кошку и закрыла дверь.
Мисс Тик пыталась отогреться у огня. Очаг горел не слишком жарко, он давал ровно столько тепла, сколько необходимо. Но из маленького котелка на углях пахло гороховой кашей с грудинкой, а рядом стоял ещё один котелок, побольше, и из него разливался аромат курятины. Мисс Тик нечасто доводилось отведать курятины, и надежда согревала ей сердце.
Надо сказать, что матушка Ветровоск и мисс Тик не слишком ладили. Старшие ведьмы вообще часто не ладят. Внешне это проявлялось в том, как исключительно вежливо держались друг с другом матушка и её гостья.
- В этом году снег выпал рано, не правда ли, госпожа Ветровоск? - заметила мисс Тик.
- Твоя правда, мисс Тик, - согласилась матушка. - И он такой… интересный. Ты хорошо его рассмотрела?
- Я достаточно насмотрелась на снег, госпожа Ветровоск, - сказала мисс Тик. - Он шёл всю дорогу, пока я сюда ехала. Мне пришлось помогать вознице толкать почтовую карету! Снега я навидалась сполна! Но что мы будем делать с Тиффани Болен?
- Ничего, мисс Тик. Ещё чаю?
- Мы в ответе за неё.
- Нет. Она сама за себя отвечает, с начала и до конца. Она ведьма. Она плясала Зимний танец. Я сама видела.
- Уверена, она этого не хотела, - сказала мисс Тик.
- Как можно танцевать, если ты не хочешь?
- Она ещё молода. Должно быть, ноги сами понесли её в пляс. Она не понимала, что происходит.
- А должна была понимать, - сказала матушка Ветровоск. - Слушать надо было, что говорят.
- Уверена, вы в её возрасте всегда слушались старших, госпожа Ветровоск, - проговорила мисс Тик, подпустив в голос лишь капельку сарказма.
Прежде чем ответить, матушка некоторое время смотрела в стену.
- Нет, - сказала она. - Мне доводилось и ошибаться. Но я не искала оправданий.
- Я думала, вы хотите помочь девочке.
- Я устрою так, чтобы она сама себе помогла. Я так делаю. Танец завёл Тиффани в самую древнюю из сказок нашего мира, и теперь, чтобы выбраться из неё, девочке придётся танцевать до самого конца этой сказки. Другого выхода оттуда нет, мисс Тик.
Мисс Тик вздохнула. Сказки, подумала она. Госпожа Ветровоск верит, что мир состоит из сказок и историй. Ну что ж, у всех свои причуды. Кроме меня, разумеется.
- Конечно, просто удивительно, она ведь такая… обыкновенная девочка, - произнесла мисс Тик вслух. - В свете того, что она натворила, я имею в виду. И очень много думает. И вдруг Зимовей обратил на неё внимание…
- Он очарован ею, - сказала матушка Ветровоск.
- И это грозит бедой.
- Которой ей придётся противостоять.
- А если она не справится?
- Тогда она - не Тиффани Болен, - твёрдо сказала матушка Ветровоск. - Пусть она и попала в сказку, но сама она этой сказки не знает! Посмотри на снег, мисс Тик. Говорят, все снежинки разные и двух похожих среди них нет. Но откуда люди это взяли? И почему они так уверены? Всегда хотела доказать, что это чепуха. И вот пожалуйста! Выйди наружу, мисс Тик, и посмотри на снег. Посмотри на снег! Все снежинки - как одна.
Услышав стук, Тиффани подошла к крохотному оконцу в спальне и не без труда открыла его. Подоконник снаружи был завален снегом, мягким и пушистым.
- Звиняй, что разбуднули, - сказал Явор Заядло, - но Билли Мордаст грит, ты должна это позырить.
Тиффани зевнула:
- На что мне смотреть?
- Слови пару снежников, - ответил Явор. - Нае, не на лапу, а то быро протают.
Тиффани потянулась к столу, чтобы взять дневник. Дневника на месте не оказалось. Она пошарила вокруг - может, упал на пол? Вспыхнула спичка, и Явор Заядло зажёг свечу. Тиффани огляделась - вот же он, дневник, лежит на месте, будто и не исчезал никуда, только подозрительно холодный на ощупь. Явор смотрел на неё с самым невинным видом - верный признак, что провинился.
Решив, что вопросы можно задать и потом, Тиффани взяла дневник и высунула его в окно. На обложку опустились несколько снежинок, и она поднесла дневник к глазам, чтобы рассмотреть их.
- Снежинки как сне… - Она осеклась. - Ой, нет! Должно быть, это какая-то шутка!
- Нды? Ну, мож и так сказануть. Токо это как есть его шутковина.
В свете свечи Тиффани уставилась на снежинки, падающие за окном.
Каждая снежинка была Тиффани Болен. Маленькая, ледяная, искрящаяся Тиффани Болен.
Внизу от души расхохоталась госпожа Вероломна.
Ручку на двери спальни, расположенной на самом верху башни, зло дёргали и трясли. Роланд де Чуваукли (произносится "Чуффли"; он не выбирал себе фамилию) старательно не обращал на это никакого внимания.
- Чем ты там занят, мальчик мой? - раздался сварливый голос, приглушённый толстой дверью.
- Ничем, тётя Данута, - ответил Роланд, сидя за письменным столом и не поворачивая головы.
Чем хороша жизнь в замке - в его комнатах нетрудно запереться изнутри. На двери Роланда были три железных замка и два засова в руку толщиной.
- Послушай, твой отец кричит, чтобы тебя привели! - вмешался другой голос, ещё более сварливый.
- Скорее уж шепчет, тётя Араминта, - спокойно отозвался Роланд, надписывая конверт. - Он кричит, только когда вы натравливаете на него лекарей.
- Это для его же пользы!
- Да, но он криком кричит, - упрямо сказал Роланд и облизал клапан конверта.
Тётя Араминта снова потрясла ручку двери:
- Неблагодарный мальчишка! Ты помрёшь тут с голоду! Мы пришлём стражу - пусть взломают дверь!
Роланд вздохнул. Людям, которые строили этот замок, не нравилось, когда их двери взламывают. Чтобы снести дверь, надо было сперва затащить на самый верх башни по узкой винтовой лестнице тяжёлый таран, а потом придумать, как с его помощью одолеть четыре слоя дубовых досок, сделавшихся от времени крепкими, как железо. При том, что на верхней площадке нет места, чтобы как следует размахнуться тараном. Даже один человек мог с лёгкостью оборонять эту комнату много месяцев, при условии, что у него будет достаточно провизии. За дверью поворчали ещё немного, потом шаги удалились вниз по лестнице. Чуть позже Роланд услышал, как тётки уже не в первый раз орут на стражников.
А что толку на них орать? Сержант Робертс и его армия терпеть не могли, когда ими командовали тётки. Конечно, все знали, что, если старый барон помрёт, прежде чем его сыну исполнится двадцать один год, тётки будут на законных основаниях распоряжаться в замке до самого совершеннолетия Роланда. Однако пока барон болен, он не мёртв. В такие дни, конечно, опасно быть строптивым стражником, но сержант и его ребята умели, когда нужно, становиться глухими, тупыми, забывчивыми, рассеянными, нездоровыми или, в случае Кевина, иноязычными стражниками.
Грабительские вылазки на кухню Роланд обычно совершал в самые глухие ночные часы, когда все в замке спали. Заодно он заходил навестить отца. Лекари пичкали барона какими-то одурманивающими снадобьями, но Роланд всё равно брал его за руку и какое-то время сидел у постели. От этого на душе становилось немного легче. Обнаружив в комнате больного банки с осами или пиявками, он выбрасывал их в замковый ров.
Он задумчиво посмотрел на конверт. Возможно, стоит рассказать Тиффани о том, что здесь творится, но эта мысль ему не нравилась. Тиффани расстроится и может попытаться снова его спасти, а это будет неправильно. Он должен справиться сам. Кроме того, это не он заперт в башне. Это они заперты снаружи. Пока он удерживает башню, в замке есть хотя бы одно место, куда его тётки не смогут ворваться, где они не будут рыться и грабить. Роланд прятал под кроватью оставшиеся серебряные подсвечники, нерастащенное старинное столовое серебро ("Мы отправили его на оценку", - сказали ему) и шкатулку с мамиными драгоценностями. Шкатулку он забрал слишком поздно: обручальное кольцо и серебряное ожерелье с гранатами, доставшееся маме по наследству от его бабушки, уже исчезли.
Но завтра ему придётся встать пораньше, чтобы сесть на коня и отвезти письмо в Дверубахи. Ему нравилось писать Тиффани. Когда он писал, мир становился лучше, потому что упоминать о плохом совсем не обязательно.