- Я очень боюсь… Мне так стыдно - ты не представляешь даже, что это такое - это мерзопакостно!
- Мам!
- Ладно… Но ты меня заранее прости…
Она безвольно упала в кресло, осторожно начала разматывать платок. Вадим подошёл поближе. Ближе к коже ткань из белой стала коричневатой, липкой. Он почувствовал запах гноя. Сглотнул. Перед последним слоем она немного замешкалась, набираясь сил, и решительно сняла повязки, повернулась к нему.
Бугры, гной, мерзость.
Вадим ничего не смог с собой поделать - отшатнулся. Ужас первых секунд быстро отступил, но было поздно - мама поняла, отвернулась, хотела снова намотать платок, но он её остановил. Прекрасное мамино лицо - самое любимое с детства бесследно ушло. Теперь о нём не напоминало ничего. Воспалённая красная кожа - каждый миллиметр покрыт мелкими прыщами, огромные неровные шишки на бровях и скулах, крупные сочащиеся гнойники на щеках, подбородке, лбу. Левый глаз почти скрыт под опухолью. Нос увеличился, наверное, втрое, став бугристым, бордовым как у алкашей. На шее та же картина, но там ещё и кожа начала отслаиваться - топорщилась кусками. Шишки покрывали всю голову, волосы на них поредели - выпадали. Вадим не узнавал маму. Такое чувство, что кто-то взял её необычные зелёные глаза и переставил на физиономию монстра. Впрочем, глаза тоже изменились - веки покрывали сизые ячмени.
- Всё. С меня хватит! - не выдержала мама, отвернулась, бесшумно заплакала, наматывая платок.
- Мам…
- Ничего не говори, я всё видела, я всё знаю! И не говори, что тебе всё равно как я выгляжу! Я - чудовище, урод! Врачи молчат, но я знаю, что даже если это пройдёт, останутся шрамы…
Он хорошо знал её, поэтому не стал утешать. Обнял. Прижал покрепче. Заплакал, вместе с ней тихо повторяя:
- Ты поправишься, обязательно поправишься, я обещаю.
Выплакавшись, она тихо сказала:
- Я знаю, что поправлюсь… Когда ты уснул… Мы с папой завели котёночка - Машку. Такая лапочка. А вчера Машка погналась за мухой, выпрыгнула с балкона и разбилась. Я её похоронила за гаражами… Бабушка сказала, что кошка забрала с собой из дома смерть…
Вадим ужаснулся:
- Мам, о чём ты говоришь? Ну, какая смерть? Рано тебе думать о смерти!
- Ага.
- Придумают же: кошки, смерть…
Весь день они провели вместе. Болтали о разной ерунде, смотрели телевизор, разобрали старые фотоальбомы. Около семи вечера мама пошла на кухню, открыть вино и принести закуску. Раздался нездоровый кашель - свистящий, неоткашливающийся. Что-то с грохотом упало. Послышался звон разбившегося стекла. Стон. Вадим уже стоял на ногах. Вбежал на кухню - кровь: на полу, подтёк с отпечатком ладони на кафеле, на дверце холодильника.
- Мама?!!
Мама хрипела на полу, прижимая руки к горлу - задыхалась.
Он ахнул. Можно быть готовым ко всему, но увидев родного человека трепыхающегося в луже собственной крови, никто не сохранит самообладания. Особенно, если это мама. Ему почему-то подумалось, что маму обязательно нужно поднять на ноги или хотя бы усадить на стул, тогда ей полегчает - кошмар закончится. Мама оказалась слишком тяжёлой, руки скользили, тут же испачкавшись в крови. Откуда же столько крови? Вадим повторял: "Мама, мама… Что с тобой? Как помочь?" - она хрипела, зачем-то отталкивая его. Отчаявшись, он вспомнил про телефон.
Скорая ехала дольше, чем вечность.
Мама хрипло дышала на полу. Каждый вдох давался ей с трудом. Из горла вместе с хрипом вырывалась слюна, смешанная с гноем и кровью. Грязная субстанция сгустками капала с лицевой повязки на линолеум. Он принес из зала тёплое одеяло - укрыл её. Принёс тряпки, немного обтерев её руки. Судя по всему, она хотела ему что-то сказать, но сил хватало не больше чем на один страшный вдох. Глаза застилали слёзы, стекали по щекам, падая в мамину кровь. Он пытался их утирать - без толку, картинка перед глазами плыла, теряя чёткость. "Мама, пожалуйста, не оставляй меня… Мама, держись… Мама, прости… Мама… Мама? МАМА???" - она перестала дышать как раз, когда бригада скорой позвонила в дверь.
Врач не суетился. Не испугался её наростов на лице. Проверил пульс, что-то записал, сделал инъекцию. Два рослых медбрата погрузили её на носилки, вынесли из квартиры головой вперёд.
- Я хочу ехать с вами, - плакал Вадим, - это моя мама, пожалуйста!
- Не получится, приезжай сам - вот адрес неотложки, - сухо ответил врач, привыкший к чужим слезам.
- Вы ей поможете? Скажите… Нет! Пообещайте!
- Мы сделаем всё возможное, - ответила спина спешившего врача.
- Вы обязаны!!!
Крик эхом отозвался на пустой лестничной площадке.
Дверь закрылась.
У Вадима началась истерика. Он горько рыдал сидя на полу. Разум говорил ему: слезами не поможешь, но он ничего не мог с собой поделать.
Странные мысли приходят в минуты горя. Вот и ему вдруг подумалось, что когда через несколько часов мама вернётся, то сильно расстроится из-за беспорядка на кухне. Шмыгая носом, роняя капли из глаз, он взял ведро, принялся чистить пол, стены, собирать осколки.
Вода в ведре стала красной.
Целое ведро маминой крови.
Он снова разрыдался. Так не пойдёт. Подставил голову под струю ледяной воды - чуток отлегло. Напился холодной воды. Но когда вытирался, почувствовал от полотенца запах ландышей - её запах. Опять заплакал. Окончательно помогли успокоиться, выписанные ему лекарства - бета блокаторы. Он нашёл отцовские сигареты - папа курил, когда выпивал, то есть часто. Вышел на балкон. Затянулся. Чуть не упал (с непривычки сильно закружилась голова), но вместе с дымом пришло лёгкое успокоение. Быстро оделся, деловито упаковал сменные мамины вещи в пакет, собирался было выходить, но вспомнил, что без денег. В шкафу нашёл старинную шкатулку, доставшуюся маме в наследство от бабушки - родители всегда хранили деньги в одном и том же месте - взял несколько купюр.
Вадим добрался до неотложки около девяти. И почему скорая всегда увозит пациентов не в ближайшую больницу, а обязательно в соседний район? На город наступал вечер - это особенно чувствовалось в длинной тенистой аллее, по которой нужно было пройти от остановки. Дневной жар отступил, лёгкий ветерок теребил лёгкую рубашку. Мимо шли в обнимку парни и девушки: улыбались друг другу, целовались. Маленькие дети звонко смеялись, подрезая прохожих на самокатах. У всёх всё здорово! Вечер шептал отдыхающим: "Жизнь прекрасна!".
Он не вписывался в эту идиллию. У него случилось горе.
Украдкой смахнув слёзы, вошёл в приёмную. На скамейках ожидали своей очереди бомжи, пьяная тётка спала прямо на полу, судя по запаху - ей не хватило сил добраться до туалета. Молодой гопник зажимал повязку на кровоточащем плече. У приёмной стойки никого не оказалось. Вадим знал, что ждать внимания в больнице, тоже, что ждать у моря погоды. Смело прошёл за дверь с надписью "реанимация".
- Молодой человек, а вы куда? - окликнула его немолодая женщина, похожая на уборщицу.
- Мою маму сюда привезли, я хочу знать, что с ней.
- Так ждите в приёмной!
- Я ждал больше часа!
Видно его ложь сильно напоминала правду, так как женщина мгновенно поверила, пообещала разыскать лечащего врача Ирины Крымовой и скрылась в дебрях больничного муравейника.
Вадим ждал двадцать минут, дважды выходил курить, договорившись с гопником, чтобы, если что, его позвали.
Из реанимации вышла высокая женщина с красивыми белыми волосами, убранными в тугой пучок. Он сразу догадался, что это к нему.
- Вадим Крымов?
- Да, это я.
- Я лечила вашу маму при поступлении, - она сделала небольшую паузу.
И тут он всё понял. То о чём нельзя даже думать в отношении родителей, то, что он гнал от себя прочь последние часы, то, что невозможно представить - произошло.
Вадим попятился:
- Лечили? Она умерла…
- Ваша мама поступила к нам в крайне тяжёлом состоянии - сердце остановилось ещё в пути. Мы пытались сделать всё возможное, но…
- Она умерла…
Он не слышал врача, ничего не видел вокруг, обо всём забыл. Перед глазами стояла фотография мамы - её любимая, где ей всего двадцать пять, где она в Крыму с подружкой, ещё не знает, что Крым станет её фамилией, ещё не знает его отца и его. Фотография медленно таяла в пустоте. Мама умерла.
Перед лицом маячила салфетка.
- Что?
- Я говорю, у вас кровь пошла носом, - сказала встревоженная врач.
- Ах, это… Извините, у меня бывает, - взял салфетку, утёрся, повернулся к выходу.
- Постойте, куда вы? Необходимо подписать документы!
- Конечно, как скажете, я всё подпишу… всё подпишу… конечно… как скажете…
Вадим шёл по уже почти тёмной аллеи, продолжая повторять какие-то оправдания. Не замечая этого, сел на скамейку. Подбежала крупная мохнатая собака, обнюхала его ногу, убежала. Всё, что его окружало, осталось где-то далеко - в другой жизни, в другом времени.
Ему было плохо.
Слёзы помогают пережить беду, но и им некоторые беды не под силу - слёз не было. Мыслей не было. Мамы не было. Внутри тихонько ныла боль ещё неосознанной утраты. Как же так? Ведь мама - вечный человек! Она может заболеть, постареть, уехать на неделю, но она не может исчезнуть навсегда. Это невозможно. Смерть и мама - две несовместимые вещи. Он мог бы привести миллион причин, по которым мамы не умирают, но логика рушилась, разлетаясь в пыль перед стотонной безапелляционной действительностью.
- Вот ты где! Еле нашёл. Держи пивасег - тебе нужнее…
Перед Вадимом стоял раненный бритый гопник из неотложки, протягивал тёмную бутылку "Девятки":
- Спасибо, - Вадим взял бутылку, отпил.
Гопник сел рядом:
- Друган, я слышал врачиху. Блин, хреново тебе…
- …
- Хорошая была у тебя мамка?
- Да.
- Вот бескозырка… У меня тоже мамка недавно померла, но я не особо жалею - она меня в детстве продала за ящик водки…
- …
- Ну, ты, короче крепись - всё проходит и это пройдёт! Я отваливаю… Не грузись!
Гопник ушёл.
Странно, но Вадиму отчего-то стало легче: от креплёного ли пива, корявых слов ли поддержки? Кто знает… В эту минуту он осознал, внутренне принял невыносимую, ужасную правду - мама умерла.
Навсегда.
Она не вернётся.
История закончилась. Страница перевернулась.
Мама = смерть.
Мамы нет.
Точка.
5
Её похоронили в закрытом гробу. Далеко - на Алтуфьевском кладбище.
Вернулся отец, но они не разговаривали. Их беседа в больнице превратила существовавшую трещину в отношениях в пропасть. Она (Вадим решил не говорить больше слова "Мама") была неотъемлемым звеном их семьи, объединяющим двух мужчин. Теперь звено покоилось под старым вязом в полутора метрах под землёй.
На десятый день после похорон в его комнату зашёл отец:
- Знаешь, у нас были кое-какие сбережения… Давай разменяем квартиру, чтобы тебе и мне. Ты уже взрослый.
- Давай…
Чтобы пережить эти чёрные дни и не сойти с ума, он горстями принимал таблетки. Таблетки помогали.
Устроился на работу. Его никуда не брали без образования, но неожиданно приняли помощником кладовщика в крупный торговый центр. В основном там работали такие же парни, как и он, но Вадим, пропустивший пять лет жизни, выпадал из коллектива, фактически оставался двенадцатилетним пацаном. Не очень понимал современный жаргон. Не разделял общих интересов. К нему поначалу относились настороженно, а потом, записали в аутсайдеры. И дома и на работе он оставался страшно одинок.
Шло время.
Квартиру разменяли. Ему досталась старенькая хрущёвка в Черёмушках. Дом сильно нуждался в ремонте, но сердобольные пенсионеры держали его в образцово-показательном состоянии - хотя бы внешне. Впрочем, возвращаться сюда он предпочитал только на ночь. Днём безрадостные мысли отгонял физический труд, вечером он старался побольше гулять, так как на улице можно наблюдать за прохожими, украдкой заглядывать в чужие окна - не думать о своих несчастьях. Намотав с десяток километров пешком, Вадим засыпал как убитый, а на утро всё начиналось заново. Выходные превратились в пытку: без знакомых, без друзей, без родных - он не знал, куда себя деть, начал выпивать. Этому бесцельному существованию, отчасти, способствовали таблетки - они удивительным образом притупляли остроту восприятия, отстраняя не нужные мысли на второй план, но настал день, когда пузатый пузырьк с лекарствами опустел на две трети. Ему не хотелось в больницу, где бы выписали новый рецепт. Плюс ко всему, он стал замечать, как привязался к пилюлям, что не радовало. Начал экономить, самостоятельно уменьшив дозировку. Вместо четырёх таблеток Вадим сначала принимал две, а затем и вовсе - одну утром.
Настал тот день, когда была выпита последняя пилюля.
Следующим утром Вадима разбудил восхитительный запах яичницы. На кухне приглушённо разговаривал сам с собой телевизор. Сквозь сон он слышал, как мама тихо расставляет тарелки, чтобы не разбудить домашних шумом. Дать им поспать лишние пять минут. Он улыбнулся этому простому детскому счастью. Пошёл на запах. Ему безумно захотелось обнять мамочку, как в детстве, когда руки доставали лишь до её талии, прильнуть и ходить за ней хвостиком, никуда не отпуская.
Ещё не проснувшись окончательно, открыл кухонную дверь:
- Мама?
- С добрым утром сынок!
Вадима с такой силой откинуло к стене, что она сильно дрогнула, отозвавшись низким утробным звуком. Сон мгновенно улетучился. На кухне стояла миловидная старушка в светлом переднике, тоненькими старческими руками, глубокими морщинами и модной у пожилых людей химической завивкой седых волос. Про таких бабушек говорят - божий одуванчик.
Всё бы ничего, если бы она не была привидением.
Вадим задрожал, попятился.
Призрачная старушка окаменела, забыв поставить на подставку призрачную сковороду с завтраком:
- Сынок?
Её добрый голос не мог иметь никакого отношения к её сущности. Вадим всхлипнул, отмахнувшись от наваждения, наивно полагая, что призрак исчезнет. Сердце быстро-быстро билось в груди. Опять галлюцинации. Значит с ним всё же, что-то ни так. Господи, как страшно. При жизни бабушка наверняка была весьма симпатичной, но сейчас от неё несло потусторонним холодом. При взгляде на неё внутри поднималась необъяснимая мерзость, как при взгляде на человека с шестью пальцами или лишним соском на груди. Своим существованием она противоречила законам бытия - шла с ними в разрез. Недопустимый, отвратительный, богомерзкий феномен.
Призрак поставил сковородку, вытер руки о фартук, строго сказал:
- А ну быстро умывайся и к столу, а то всё остынет!
Вадиму не нужно было повторять дважды, он и сам просчитал, что ванная комната самое надёжное укрытие, тем более там с вечера осталась его одежда. Громко щёлкнув защёлкой, он немного успокоился, хотя фанерная дверь вряд ли являлась серьёзным препятствием для духа, победившего смерть. Руки и коленки мелко тряслись. Он костерил свою неповоротливость последними словами, когда целую минуту не мог попасть ногой в штанину, а футболку натянул на левую сторону. Звуки с кухни долетали вполне миролюбивые, но кто знает, что в голове у призраков? Волна холода прошла от темечка к пяткам. Вадим закусил губу, постарался не бояться, но разве это возможно?
Защёлка издала ужасно громкий звук. Ах, как бы ему хотелось, чтобы призрак его не услышал. Повернувшись налево, он увидел спину женщины, склонившейся над плитой, юркнул в коридор, схватил в руки кроссовки, запутался с цепочкой на двери (руки дрожали), - пока копался, вспотел, как будто просидел полчаса в бане, чуть не задохнулся от страха, но всё же распахнул дверь и, перепрыгивая по три ступеньки за раз, сбежал из проклятой квартиры.
Вывалившись во двор, он дышал так часто, что можно было подумать - человек пробежал на скорость не меньше километра. Упал на подгнившую чёрную лавочку. Испуганная стая голубей взмыла в небо. Перед глазами всё плыло.
Что это было?
Почему вернулись видения? Неужели тогда в больнице Эд и все остальные привидения действительно были, а не травмированный мозг подкидывал ему плоды больного воображения? Нет - этого не может быть. Что-то происходит с его головой… Что-то неправильное… Вадим безучастно изучал потрескавшийся асфальт у себя под ногами. Как же хочется курить, но сигареты дома под надёжной защитой. Сможет ли он когда-нибудь вернуться в эту квартиру?
- Молодой человек, могу ли я присесть? - спросил пожилой интеллигентный мужчина.
- Да, конечно…
- Благодарю.
Вадим посмотрел на собеседника. Снова пробежала волна ужаса от копчика к макушке. Не отдавая себе отчёта, он вскочил, попятился, споткнулся, больно упал, оцарапав ладони, но боли не почувствовал, вскочил и побежал, так быстро как мог. "Господи, прости меня за все грехи… Спаси, сохрани и помилуй" - шептали онемевшие губы. Перед глазами ещё несколько минут стояли белёсые, бесцветные глаза пожилого привидения. Призрак прятал улыбку в больших казачьих усах.
Всё перепуталось. Мир, каким он его знал двенадцать, вернее почти восемнадцать лет исчез. В том знакомом мире не было привидений, там была жива мама, а он не впадал в кому. Он бежал очень долго. Когда выброс адреналина закончился, и голова снова начала соображать, Вадим остановился. Вокруг росли старые декоративные яблони, пушистая трава на земле приглашала присесть. Парк напоминал ухоженный дворянский сад из девятнадцатого века. Слепящее солнце не могло пробиться сквозь тёмно-зелёную листву, поэтому краски сада оставались насыщенными, как на акварельном рисунке. Он нагнулся, уперевшись руками в колени - отдышался.
Если призраки реальны, почему же они не появлялись последние несколько недель? А если они понимали, как ему плохо из-за похорон и поэтому его не тревожили? Нет - это уж точно бред. Тогда, что? А если это всё же болезнь? Но не могла же болезнь отступить почти на месяц, а потом вернуться? Или могла? Таблетки. Вот в чём дело! Пока были таблетки - не было призраков - не было болезни!
- Дяденька, с вами всё хорошо? - спросил писклявый детский голос.
- Ааааа!!! - от неожиданности заорал Вадим, когда увидел привидение худой девочки в коротеньком платьице.
- Дяденька? - удивилась маленькая нежить.
- Изыди!!!! Почь! Прочь!!!
Он опять упал и теперь загребая ногтями землю отполз на безопасное расстояние, поднялся, побежал, услышав в след:
- Хм, дурак какой-то…
Сколько же их? Почему так много? Слишком много! Вадим всегда думал, что у страха есть какой-то предел, после чего страшнее уже не бывает, но сегодня утром понял, как ошибался. Каждая новая встреча с умершим человеком повергала его всё глубже в пропасть ужаса. Казалось, что он в центре огромного озера, берегов не видно, он тонет, зовёт на помощь, но уже понимает, что обречён - помощь не придёт - слишком далеко до берега. Между деревьями мерещились туманные тела мёртвых. Некоторые плотные, почти настоящие, а другие напротив - прозрачные, как воспоминания о человеке. Среди дымных образов были дети, старики, совсем молодые люди и даже несколько собак. Вадим ловил их удивлённые взгляды и жалел, что не может бежать быстрее. В конечном итоге, он сосредоточился на дороге, чтобы не упасть, не видеть их.
Воронцовский парк кончился, начались жилые дома. Он вспомнил этот район, ещё десять минут и станция Метро "Новые Черёмушки".