- И верно. По водам я не хожу, даже по солёным. Это александрит меня вызвал, понимаешь. Мой любимый самоцвет.
Я с важностью кивнул, будто и в самом деле понял. Женщина рассмеялась - вроде и по-доброму, но глаза - они были точно прорези в маске. Постоянно меняющиеся, как небо в ветреный день, гневные и юморные, веселая злость так в них и плескалась. И еще одно: они были… древними. Лицо - гладкое, как у отроковицы, тело девически стройное, а душа вроде как пережила все геологические эпохи.
- Кто вы?
- О, нечто вроде тех огромных мечей-пхурбу, которые делают в качестве эталона для малых кинжалов-демоноборцев, - пояснила она, протягивая руку, чтобы погладить одну из морских лошадок помельче. - Еще меня называют Белая Тергата - Мать Всех Мечей. А иногда - Радуга Сечи. Это ведь меня ты воспевал в своих легендах и символически дарил здешним героям и полубогам. Но не пугайся, малыш Бьярни, тело у меня не как сейчас у этих высоконравственных придурков. Я ведь куда в большей степени оборотень, чем все вы.
Тут она скинула плащ на дно лодки.
Белая сорочка до пят, сверху темно-серая муаровая туника до колен, разрезная по бокам и подхваченная тяжелым золотым поясом. Наполовину расплетенные золотистые косы: одна стекает на грудь, другая стелется по спине. И длинная неширокая лента цвета красной меди, с непонятными знаками на ней, что обвивает голову и спускается вдоль обеих прядей волос по всей немалой их длине.
- Вот, - сказала она звонко и веско. - Я так понимаю, Бьёрнстерну и Камню Утренней Звезды понадобилась помощь против вас? Ну-ну. Все тут меня видят? А теперь разочтемся по порядку.
Ты, Колада. Старинный меч, ох какой старинный и почитаемый. Что ж тебе на месте не сиделось-то, в музейной витрине? Повоевать захотелось, еще доспехов поразрубать на мелкие кусочки. А на дворе-то новое время. И не просто Новое, а Новейшее. Кончик у тебя от природы притуплен - разве что для казнителей годится, благо они тогда еще оставались. Неправду говорю? Ошибаешься. Кому, как не мне, знать все вещи такими, как они есть…
Тисона. Иначе Тизон, на франкский лад. Сделана в Кордобе из дамасской стали и служила правоверным эмирам. Мусульманка, но с восторгом отдалась победителю Эль-Букара. Ну и что, коли это был нашенский Сид? Разбиться вдребезги, как красавица Дюрандаль, слабо тебе было?
Да, теперь о тебе, амазонка ты наша. Ошиблась я насчет тебя - нарочно, правда. Хотели тебя разбить о скалу, верно, - только не далась никому. Щербинкой отделалась. Пытались утопить в озере, как кое-кого еще из вашего брата - вроде вышло. Со снятой рукоятью, потому что в ней были святые мощи, а их топить как-то неприлично. И когда тебе в воде находиться надоело, скажи? Когда любовь твоя, наконец, проржавела? Только не дергайся, Дюрандалька, будешь хорошо себя вести - глядишь, и похвалю.
Когарасу и Нукэмару. Оба вы служили дому Тайра и оба не пришли на последний зов хозяина. Ну да, понимаю я. Жесток он был и несправедлив, и судьба предрешила гибель тем, кто был всемогущ. Только какие ж вы после того самураи?
Нотунг. Вот уж ничего не скажешь - груб, стоек и неприхотлив. Пережил тотальную перековку. Закалён в кипящем ихоре дракона. Доводилось тебе перерубать тела чудищ и копья богов. Что сталось с тобой, коли уж и брата по крови своего, могучего Зигфрида, не сумел ты защитить? Но не кручинься, старина. Нет у меня к тебе иных претензий.
Зульфикар. Меч мира, что позволил изобразить себя на знамени войны. Нет, молчи. Не о том речь, чтобы ставить тебе это в упрек, - кто знает, всегда увидит в этом знамени символ духовной брани. Но и у тебя, как и у других, нет права мешать тому, что должно быть совершено…
Торстенгаль. Нужно ли мне напоминать, кто ты есть? Твоё доброе стократ перевесило твоё злое, но ты ведь знаешь, как непросты пути их обоих в этом сволочном мире.
Калибурн. Одно только скажу твоей безупречности, что вынесла всё. Не становись против матери.
Тут все девять мечей с человеческими лицами шевельнулись в своих водных гнездах и церемонно поклонились Тергате, а она - им.
- Верно ты рассудила - мы не судьи другому живому клинку, - сказал после того Экскалибур. - Но вот что скажу - не в оправдание, лишь для того, чтобы дать тебе понять суть дела. Не запретного хочет сын Хельмута и Стелламарис, но лишь того, чего нет и не может быть в этом мире.
- Ах, Бьярни, мальчик мой! - рассмеялась Тергата. - Вот в чем дело. Знало моё всеведение об этом, но на время подзабыло: другие уста понадобились этим словам, и были это уста Каладболга, клинка, подобного радуге, как и сама Тергата. И оттого напрасно ты, Бьярни, подумал, что коли я помогаю тебе против них, я тебе друг. А теперь держись!
На этих словах все десять мечей вышли из воды, обратили ко мне острия - и завертелись вокруг наподобие карусели, как будто я был осью, на которую надето их стальное колесо. Потом и в один-единственный миг они пронзили мое тело насквозь, и я упал наземь.
Странно, что я не сопротивляюсь и не чувствую ровным счетом никакой боли, подумал я, плюхаясь на дно и роняя туда же мою дикарскую палицу. - Заворожили они меня, что ли?
И это было последней моей мыслью.
…Я очнулся, лежа ничком в моей лодке, и машинально отряхнул с себя воткнутое в спину железо. Теперь это были не живые клинки, а просто некие занозы с подобием креста наверху, где раньше была гарда. И засели они совсем неглубоко - в плаще и прочей одежде. Один насквозь проткнул ремешок сандалии, но и это оказалось сущим пустяком.
Потом я поднялся на ноги. Что-то необычное было в мире: волны застыли крошечными бугорками, небо над головой было черным с неким подобием блестящей серебряной пуговицы посередине, и вокруг нее разворачивались и полыхали гибкие знамена зари, окрашенные в семь цветов радуги, что перетекали один в другой самым невероятным образом.
- Полярное сияние, - пробормотал я со значением, хотя это ничего ровным счетом не объясняло.
Коснувшись рукой александрита - на счастье - и подобрав с полу оба своих резных жезла, я переступил через борт лодки и пошел прямо по воде.
И вот что еще я вам скажу.
Когда я тронулся в путь, на каждой руке у меня оказалось по свертку со сладко сопящим младенцем. Рыжеволосым, смугленьким и с полуоткрытым ротиком, из которого чуть показался кончик языка.
Я пошел вперед - почти машинально, чувствуя, что исполняю некие расчисленные и записанные задолго до меня танцевальные па или что-то вроде этого. С каждым шагом младенцы все более оттягивали мои руки вниз, а самоцвет нагревался, но это было всё равно, будто и не со мной. Будто только в нас и двигалось время, и по сравнению с этим прочее было чепухой. Волны сгладились. Дрейфующие ледовые горы торчали из них, точно обломки колотого сахара из густого сиропа. Фантасмагория радужных цветов сошла на нет. Зато на небе "развиднялось", как говорила моя рутенская нянька, густая чернота сменилась тусклой серостью, и из глубокого проема между проявленных облаков сияла огромная луна. Какая-то странная она была - не одно голубое серебро, а что-то вроде красной самородной меди в середке. Я вспомнил, что поселяне считали такое недобрым знаком: к мору, войне или перемене законодательной власти.
- И она тёплая, - отчего-то сказал я вслух.
Потому что меня окружала, и также стояла впереди какая-то неправильная Антарктика. Если это вообще был Самый Южный Континент. Белый Континент.
Говорили, что давным-давно, еще до потопа, здесь была мифическая Атлантида, которую еще до потопа погубило внезапное смещение земных осей.
Говорили также, под антарктическим льдом сохранились остатки субтропиков: пальмы там всякие. Однако никакого льда не было. Впереди возвышался пышный зеленотравный щит, и осмелевшие, обмелевшие, ожившие волны мелкой тропотцой подбегали к нему и ударяли в бок. Я вышел на отмель - и тут почувствовал такую силу земного притяжения, что уронил обоих ребятишек в воду. Они бултыхнулись на карачки, встали - и пошли рядом. Моргэйн и Моргиана. Только такие, какими они были семи лет от роду. Разве что волосы были куда длиннее - закрывали попку и вообще все незрелые формы.
- Как это вышло? - спросил я себя. - Александрит вас притянул к себе или этот остров?
- Но ведь было решено: всякому континенту - своя пара культовых героев, - беспечно рассмеялся Моргэйн. Наверное, так же он хохотал от радости, когда бегал по запутанным, как пряжа, коридорам Замка Скалы… или нет, то был его дед, а меня тогда еще не было на свете, только моя матушка и отец.
- Ты только посмотри, Бьярни, - сказала Моргиана. - Твоя лодка скользит за нами вдоль берега. Наверное, ты напоил ее кровью.
- Или ты, сестрица, сотворила небольшое колдовство, чтобы не возвращаться пешком, - добавил Моргэйн.
Удивляться не хотелось: я сам стал какой-то замороженный, будто море. Это были не субтропики, конечно; скорее тундра. Низкорослые деревья непонятных мне ботанических видов, жесткая трава и камни. И множество мелких и ярких цветов - они и были тут главным.
В самом центре новой земли возвышался гигантский конус огнедышащей горы, покрытый снегами, а над ним в восходящей струе (так колышется воздух над раскаленным песком) повис остров.
Один герой писательницы Сельмы Лагерлёф побился о заклад с Господом Богом, что окружит Этну венком из местных сицилийских трав. Вот примерно так это и выглядело. Пряди вьющихся растений свисали, почти достигая склонов Эребуса. Деревца, такие же мелкорослые, как внизу, поражали пышностью крон и обилием плодов - яблок, наверное. Или персиков. Корни их выступали из подошвы островка и слегка колыхались в потоке жара наподобие щупальцев медуз - но было непохоже, что это как-нибудь вредило растениям. Наоборот: видно было, что они берут из воздуха что-то нужное себе.
А сам остров, который был виден так четко, будто мы смотрели на него в подзорную трубу…
Больше всего он походил на приусадебный участок где-то в Русском Рутене.
- Что делать-то будем? - сказал Моргэйн. - Если карабкаться по склону этой печурки, то я пас. Был бы Бьярни по-прежнему металлическим, тогда бы еще ничего. Втыкали бы его ушами в землю…
- Подзовём вертолет? - предложила Моргиана. - Палантир, я думаю, безопасен. Здесь же не Новая Зеландия и тем более не Средиземье.
Но пока мы думали, одна из лиан стремительно удлинилась и закачалась перед нашими лицами, приглашая взобраться.
И мы в нее тотчас же вцепились.
Оказалось, что этот бобовый стебель умеет и сокращаться так же быстро, как и вырастать. Нас уцепило и подняло вверх так же быстро, как на скоростном фуникулере.
Вверху было еще красивее, чем казалось от подножия. Покрытые мхом валуны еле выглядывали из цветочных шапок, ветки невысоких деревьев пригибались под тяжестью крупной завязи, мелкие прозрачные водоемы были обложены диким камнем и крупными раковинами. В глубине виднелось некое жильё - стены из чего-то похожего на бамбук, ярко-зеленая крыша.
Среди всего этого вольно бродили огромные кошки: тонкошерстые, гибкие - и с каким-то странным горбом на лопатках. Некоторые шипели на нас троих, но по большей части они казались вполне к нам равнодушны. Имеется в виду личное, что ли, равнодушие, - потому что они конкретно нас вели. Окружали и в случае фатального непонимания подталкивали носами.
Куда? Ну, разумеется: к своему хозяину.
Завидев процессию, он выпрямился: похоже, до того обирал паразитов с розового куста или делал что-то столь же идиллическое. Развернулся навстречу. Хламида из домотканого волокна, похожая на маорийскую, длинные белые волосы аж до пояса, нимало не производящие впечатления седых, перехвачены плетеным из травы обручем. Не очень высок и тонок в кости…
Но вот его лицо - это было нечто.
Вытянутый овал перечеркивают три прямых линии: нос и скулы. Маленький алый рот - бледная кожа делает его похожим на цветочный бутон или рану. И совершенно потрясающие серебряные глаза под такими же светлыми бровями: печальные, шалые, юморные.
Первые слова этого создания были для нас троих неожиданны.
- Детям тут нечего делать.
Я хотел сказать, что мы… что я, во всяком случае, не ребенок. Но понял: перед ним не стыдно признаться, что я ничего о себе толком не знаю.
- Мы не дети, - с легкой обидой сказал Моргэйн. - Это просто так приключилось. Тело детское, а…
- Память у вас взрослая, - с усмешкой сказал хозяин. - Целых двадцать лет на свете. Или тридцать пять, как в случае вашего водителя. Я могу, впрочем, ошибиться лет на пять-шесть, но это ничего не значит.
- Мы, судя по всему, последовали вашему же приглашению, - сухо и на все свои года в совокупности ответила Моргиана. - Ведь это вы нам лестницу сбросили?
- О нет, - он рассмеялся. - Скорее всего, сама Лапута проявила такую инициативу. Скучно ей, видите ли. Давно ее чужими ногами не попирали.
- Вы так свой остров зовёте? - спросил я. - По Джонатану Свифту?
- Нет. Это он по мне назвал. Проведал через третьих лиц - я так слышал. Не очень интересно.
- Мы Моргэйн и Моргиана, - тотчас вклинился наш принц. - И Бьёрнстерн. Хотя думаю, вам это тоже неинтересно?
Он улыбнулся:
- Нет, почему же. Люди так любят цеплять на себя всякие пестрые ярлычки, а потом носятся с ними, как дурень с писаной торбой. Думают, судьбу себе или деткам прописали. Или наоборот, отвели. Это как одного мальчика назвали "Упырь Лихой", а он взял да и постригся в священники.
- А какие ярлыки повесили на вас? - спросил я.
- Тергата по-прежнему зовет меня Даниль или даже Денгиль, хотя на самом деле это как-то на французский манер получается. Тюркское слово - "денгиль", "дженгиль" - тонкий, стройный. Этимологически от этого происходит слово "дягиль". Но я люблю, когда она зовет меня Волком. Или Волчьим Пастухом, - он откинул волосы за спину и показал белые, как кипень, резцы. - Волчий Пастырь.
- Пастух и Пастушка. Что-то я об этом слышала, - произнесла наша принцесса.
- А, старая легенда, - махнул рукой наш собеседник, - и не подходит к случаю, Моргиана. Моргэйн. Моргенштерн.
- Ладно, на филологию забили, - сказал я. - Не время играть в шарады. Хотя я понял. Шипастое оружие и в то же время нечто родом из космоса. Так?
- Безусловно, - он снова сделал какой-то непонятный жест. Отогнал насекомое?
- Вы - та звезда, что влюбилась… влюбился в озеро, - докончил я.
- И пал наземь, - Даниль - или кто он там еще - довольно рассмеялся. - Буквально рядом с этим наипрекраснейшим местом. Вам, кстати, здесь нравится?
- Не может нравиться то, что непонятно, - ответил Моргэйн.
- Нет, здесь очень красиво, однако мы же не видели ни дома, ни сада, - вежливо поправила его Моргиана.
А я попросту отрезал:
- Тергата и другие думают, что Камень-Радуга назначен вам. Я в этом не уверен.
- Я - тем более, - ответил Волчий Пастух. - Палантиры, как известно, бросают в клокочущее жерло вулкана.
Я хотел было сказать, что уж не дьявола слушать в таких деликатных вопросах. Но вовремя осекся и промолчал. Не похож он был на этого… смутителя и разделителя.
- Ну и держитесь за свой артефакт, покуда он не стал симулякром, - усмехнулся он. - До этого еще, однако, не скоро дойдет. Ну а пока - гостевать у нас будете? Право слово, у меня здесь много любопытного. Не скидывать же вас вниз… в случае категорического отказа.
- Если накормите до вашей экскурсии, - сказала Моргиана. - У нас от быстрого повзросления аппетит буквально волчий.
- Какая сообразительная девочка, - улыбнулся Даниль. - Сразу видно отменную информационную копию.
И, поняв, что я слегка удивился этим словам, прибавил:
- Известно, что текст, ну, скажем попроще, информация в форме человека или животного вполне может передвигать себя из одного места в другое. Но искусственный, машинный и подобный ему разум в этом случае непременно должен сделать свою копию в том месте, куда хочет проникнуть. Это для него легко и не наносит никакого ущерба исходному материалу. Таким образом можно поступать не только с пространством, но и со временем - хотя это одно и то же. Все первобытные люди наподобие ваших друзей с Ао-Теа-Роа представляют это куда ясней, чем цивилизованные. Но простите за болтовню.
Мы переглянулись: Моргиана - с видом, будто узнала о себе нечто забавное, но не такое уж новое.
- Так что, родственники, навестите моё скромное жилище? - продолжил Даниль. - Только погодите еще немного.
Он снова пошевелил пальцами - это был какой-то неслышный щелчок, иначе я не смог его определить. Будто на мгновение разошелся по шву сам воздух. Тотчас из него вынырнула мелкая тварюга с кожистыми крыльями и забавной гримаской на мордочке, приземлилась хозяину на плечо.
- Не торопишься, - сказал он с легкой досадой и вроде как напоказ нам. - Что, явится она или нет? Что значит - нет? Ага. Это другое дело.
Он легким щелчком сбил нетопыря наземь, как мне показалось, прямо в пасть одной из кошек. Однако та лишь ухватила мышь поперек туловища и с довольным мурчаньем перебросила себе на спину.
- Играть будут, это давние приятели, - пробормотал им вдогонку Даниль. - В воздушные догонялки.
И мы двинулись к дому.
Я не спец в изысках растительного царства. Но причудливо искривленные икэбаны из сосен, вереска и остролиста, гранитные валуны, что были окружены подушками темно-зеленого мха и обильно цветущих камнеломок, крошечные, метра в полтора, деревца, увешанные крупными алыми и золотистыми плодами совершенно рождественского вида, плети мелких роз и девичьего винограда, чьи листья, ползущие по земле и стволам, уже стали бронзовыми… Земляничные поляны, где рядом с белыми цветами крошечными фонариками горели ягоды. Это были все три времени года, кроме зимы, что, однако, проявляла себя странного вида белыми скальными обломками, торчащими из клумб и грядок.
- Вечная мерзлота. Белый Лёд. Острая кость земли, что повсеместно рвёт цветущую ткань жизни, - повторил Даниль неизвестные мне слова, и я удивился, отчего же в уме я не приписал ему авторства. - Его нельзя растопить, не получается вынуть.
- Как заноза, - сказал Моргэйн глубокомысленно. - Это в нем всё дело?
- Не совсем, - ответил ему собеседник. - Летом он сходит почти на нет, а зимой снова вырастает. Он ведь живой.
- Летом? Но как же…
- Пурпурная луна, мальчик. Та, что в нашем краю подменяет собой солнце. Ты ведь тоже это заметил, Бьёрнстерн - Медвежья Звезда?
Меня в первый и последний раз именовали так странно, оттого я слегка запоздал с ответом.
- Она поглощает и смягчает солнечные лучи, - догадалась Моргиана. - А потом отдаёт острову. Ведь такое солнце, как бывает здесь, рядом с полюсом, жёсткое. Будто акулья кожа.
- Верно, умница. Недаром тебя давным-давно ославили ведьмой. Оно превращает почти весь живой лёд в безвредную воду, но в обмен угнетает всё прочее.
- Над островом и вулканом - иное жерло, - кивнула она. - Дыра, где нет озона.
- Ты это чувствуешь или тебе кто-нибудь сказал?
- Просто знаю. Такой воздух. Погибельный.
- Будь он только таким, здесь бы не устроили колыбели, - поправил Моргэйн.
- Это ты прав, - задумчиво сказал Даниль. - Вся штука в правильной дозировке.
Вот почему здесь время стоит, как вода в сосуде, подумал я. Колыбель висит в межвременье, чтобы старость ее не коснулась. И ждет. Чего?
Медвежьей звезды. Волчьей звезды. Очевидно, я повторил последние слова вслух, потому что Даниль кивнул с улыбкой: