Снова видят они берег, песчаный и пустынный. Вдали виднеются коренастые деревья посреди желтого поля, будто злаки полевые либо перезрели, либо давно высохли. Давит с неба жара, будто именно там живут огненные кошки, родня Ируйн.
Тут вышел к ним мощный зверь с гладкой шкурой цвета песка. Косматая грива его развевалась на жарком ветру, рык его был подобен грому, поступь - сотрясению земли.
- Прекрасен этот зверь, - сказала Ируйн, - и жены его подобны мне почти во всём. Однако нет у каждой из них не только гривы, но и одного мужа, и сами они делят себя между многими самцами. Не годится мне это.
- И уж больно тут жарко, - промолвил Кондла.
Вновь плывут они много дней и ночей и, наконец, пристают к иному берегу, теплому и влажному: лес купает свои корни в соленой воде, нет в нем ни дорог, ни тропинок.
Вышел навстречу им прекрасный зверь, как бы отлитый из червонного золота. Весь в следах от лесных теней был он, что навечно слились с его шкурой. Бил по бедрам его могучий хвост, как молот по наковальне, а от рыка его сотрясались самые могучие деревья.
- Хорош, ничего тут не скажешь, - сказала Белая Кошка. - Только боюсь, что совместные дети наши будут больше похожи на флаг одной из будущих стран моей земли - одни звёзды и полосы, полосы и звёзды.
Снова поплыли они и вскоре увидели большой остров, который почти весь представлял собой гигантскую гору со снежной вершиной.
- Туда лежит наш путь, - говорит Ируйн. - Оставим на берегу коракль и двинемся, ничего не боясь, ибо вижу я конец дороги и достижение цели.
Сколько ни шли они, сколько ни пробивались сквозь дремучую чащу - то по земле, то по стволам и ветвям, то по верхушкам деревьев, а достигли они подножья гор близ самого рассветного часа.
Взобрались они по крутому склону и видят: обвился вокруг всей горной вершины диковинный зверь и спит, а от жаркого дыхания его тает снег и плавится лед. Из ярого золота его чепрак, из белого золота лапы его, и сияет он, как расплавленный слиток. Только едва различимые темные пятнышки просвечивают сквозь это сияние.
- Вот кому хотела бы я стать милой супругой, мощной соратницей, верной подмогой во всех его делах! - воскликнула Ируйн.
Пробудился Золотой Зверь и улыбнулся им обоим.
- Хороши твои слова, о Пламенная Кошка Ируйн, - произнес он голосом, подобным летней буре. - И имя твое тоже сходно с моим, ибо зовут меня Огнедышащий Кот Ирусан. Жаль мне, что лишь невестой могу тебя я назвать: вечной и непорочной моей невестой.
- Отчего так? - спросила она.
Говоря это, встряхнулась кошка и оборотилась юной девушкой: белый плащ с красивой серебряной пряжкой облекал ее гибкий стан, серебряный обруч обрамлял ее светлые и как бы седые волосы, ниспадающие до колен, В розовых ушках сияли рубиновые серьги под цвет глаз, на розовых ногах были серебряные сандалии, а сквозь сорочку из тонкого шелка просвечивала ослепительно белая плоть.
В ответ и сам Ирусан стряхнул свою шкуру и оборотился прекраснейшего вида мужем: желтый плащ с большой узорной пряжкой облекал его мощный стан, широкий обруч красного золота охватывал крутые темные кудри, что достигали пояса. Золотые сандалии на высокой подошве делали его еще выше, а сквозь тонкую ткань длинной рубахи виднелась темная кожа, вся покрытая еле заметными смуглыми крапинами.
- Скажи сначала, не пугают ли тебя мои отметины? - спросил он. - Не кажется тебе, что они делают меня похожим на ребенка?
- Это ведь знаки Солнца, - ответила Ируйн. - Так оно говорит всем, что нет совершенства без пятен, и показывает, что само Солнце вдосталь их имеет.
- Ты права. Ведь так же, как ты родилась белоснежной и сохранила свою белизну, точно так и я появился на свет в детских крапинах и сохранил их навсегда. А теперь назови меня.
- Ты само Солнце.
- Права ты, о Ируйн. Последние мгновения беседуем мы перед тем, как мне подняться на небо. А когда я проделаю весь свой путь, слишком устану я для чего-либо помимо сна. Но знаешь ли? Тогда настанет твоя пора, потому что темны и непроглядны все ночи на земле, И будешь ты плыть по небу, как серебряный диск или серебряная лодка, а люди будут говорить, что заимствуешь ты свет от меня. Неправы они будут, но лишь я да ты - мы двое будем понимать это. А когда совершишь ты урочный путь и вернешься на вершину горы, откуда он был начат, только одно и сможешь ты - спать. Имя же тебе будет - Луна.
- Значит, никогда нам не встретиться? - в печали спросила девушка.
- Нет, почему же? Един будет для нас обоюдный наш путь, и на нем будем мы чувствовать тепло шагов друг друга. Когда тень моя падет на твоё милое лицо или когда ты загородишь меня от земли, это будет встречей. И всякий раз, посылая на землю отражение своё в каплях воды, распыляясь многоцветными искрами в струе или мерцая сквозь туман, я буду дарить тебе еще одну радугу.
- Да будет так! - улыбнулась Ируйн.
Солнечный Кугуар взошел на небо по крутой дуге, а она осталась его ждать. Кондла же вернулся на свой коракль и отправился назад, в Ирландию, к матери своей Айфе и мужу ее Фергусу. Там принял он из рук Фергуса боевое оружие, и рассказывают, что среди этого оружия был меч по имени Каладболг, что как радуга светился в воздухе, когда его поднимали, чтобы сразить неприятеля, оттого что сам был радугой, отлитой в светлом железе. А может статься, вовсе и не так это было. Также рассказывают, что, изредка появляясь на земле, становится Ирусан львом с ликом человека или медведем с золотистой шкурой - Ортос или Арктос называют этого медведя. А Ируйн на земле обращается в белую сову, и тогда кличут ее Финдабайр или Гуинивир.
И еще говорят, что со временем появились пятна и на чистейшей Луне - и что это не кролик, похитивший траву бессмертия, и не враждующие братья, а просто маленькие лунные котята, что родятся после каждого затмения, солнечного или лунного. Иногда они спускаются по радуге сюда, к нам, и здесь вырастают в котов и кошек - совсем обыкновенных с виду, только что очень умных, своенравных и преданных тому человеку, который их от души полюбит".
Так говорил мой дед Бран, и было это более чем правдой.
- Какая прекрасная история! - воскликнул Ра-Гарахути. - А знаете ли вы, Странники, что в моем имени и моих делах тоже заключено солнце? Оттого называют меня Солнечным, или Золотым Человекозверем. Теперь получил я подругу из живого серебра.
И в самом деле, фигурка в руках Бьярни начала расти и грациозно извиваться, в самом деле как живая кошка. Наверное, она стала жечь ему ладонь, потому что он выпустил ее на песок. И уже сильно подросшая кошка подошла к лапам сфинкса, пробежала вглубь и удобно устроилась на его груди.
- А теперь я должен отдарить вас, - сказал сфинкс. - Знаете ли вы, что всё высшее жреческое знание пришло в наши края из великой страны, что теперь подо льдом? И что ни один кладбищенский вор и расхититель гробниц так и не сумел на него посягнуть? Милая супруга сердца моего, открой дверцу, рядом с которой ты лежишь, и позови.
Как ни удивительно, пума оказалась способна на членораздельную речь. Теперь я думаю, что как у живых деревьев, так и у разумных животных отроду был свой язык, причем не только звуковой, но и мысленный.
И вот она лишь коснулась передними лапами узорного камня и мелодично промяукала во внутреннюю темноту:
- Да предстанет перед Великим Радужный Меч из дальней страны!
Из глубины вышла юная девушка, светлокожая и темнокосая, в полупрозрачной юбке с поясом и широком египетском ожерелье на узких плечах. В протянутых руках она несла прямой клинок, заключенный в простые ножны из выделанных бычьих шкур.
- Сам Меч Праотцев священен, и ножны его священны тоже, - сказал нам сфинкс. - Лежали они в пирамиде и редко выходили оттуда, а если путешествовали в иные края, то ради чести и славы - и никогда не возвращались без них. Оттого никогда не притупляется острота клинка и не теряют силы узоры, что проступают на ножнах. Возьмите его и несите дальше.
- Но сначала мы накормим гостей, отец? - спросила девушка.
- Разумеется, о дитя Львов, милая Серена! - подхватил Христофор. - Ибо соблюдается у нас, мужчин, закон под названием мурувва, что обязывает нас к следующим добродетелям: щедрости и гостеприимству, отваге и смелости, терпению и честности, верности и преданности. А также способствует соблюдение правил муруввы нашим доблести и великодушию, щедрости, умению любить и веселиться, красноречию и верности любому сказанному слову.
- Прекрасно это, - ответила ему девушка. - Но не лучше ли дать нашим гостям утолить голод чем-то посытнее, а жажду - чем-то покрепче слов?
И тут же нас потащили под ближайшую крышу, усадили на обшитые мягкой кожей табуреты, расстелили на земляном полу пестрые скатерти и стали потчевать. По-моему, раньше это называлось "кускус", делалось из молотой пшеницы и составляло львиную долю местного рациона. Не уверен, однако, что местные львы и прочие кошки этим в самом деле питались. Запивали мы пшеничную кашу сильно разбавленным и напитком из дикого меда, в котором явственно чувствовалась хмельная горчинка. Боюсь также, что острая приправа к кускусу делалась в основном из толченой сухой саранчи - любимой пищи здешних отшельников. Ну и, разумеется, на столе было вдоволь фиников: сушеных, вареных, жареных и пареных.
Было скудновато, но весело. И вот что: меня не оставляла мысль, что наши приключения далеко не кончились, что должно произойти еще нечто - возможно, самое главное.
Напряжение прорвалось пустячной фразой.
- А почему молока на столе нету? - спросила неуемная Марикита. - Я читала, что здесь не пьют сырого, только прокисшее. У вас ведь есть дети.
- Да, - ответила ей Серена, которая сидела рядом со всеми нами. - Они пьют. Им как раз хватает.
Странное у нее было, однако, имя, если вдуматься: нездешнее. И внешность - ну, в меньшей мере, чем прозвание. Огромные влажные глаза цвета ночи, черты лица точеные и скорее арабские и даже европейские, чем негроидные, кожа цвета слоновой кости и темно-каштановые волосы до пят с еле заметной рыжинкой.
- Прости, Серена, - сказал я, - Ты и в самом деле дочь этого человекольва или только жрица?
Она рассмеялась:
- Как я могу произойти от камня? Живое получается из живого. И какие могут быть жрицы у того, кто не считает себя богом? Я - Сирр.
- Тайна? - с любопытством спросила Марикита.
- Это название страны, откуда я прихожу, когда меня зовут, - только и всего.
- Подземной?
- Нет. Не только. Это иное. Время, земля, люди - всё.
Ну да, как и наш Вертдом.
- Имя твое тоже оттуда? - продолжил я разговор.
- Не совсем. Моя прамать… праматерь? Она была зачата в большом городе северной страны, принесена во чреве в Лес, а выдана замуж в Сирр. Это ее имя у меня: "Тишина", "Свет" и самую чуточку "Луна".
- Селена, - догадалась моя сестра.
- Да. Видите, как вы хорошо попали в цель с вашим подарком?
- Видим, - ответил я. - И отдарочек на подарочек, и всё такое прочее…
Она замялась.
- Девочка, - вдруг вмешался Бьярни. - Говори уж прямо, что от нас еще требуется. А то подходы всякие… мурувва эта… Деликатность, черт ее дери.
- Когда нет семени для земли, она не зачинает, - произнесла Серена твердо, как сакральную формулу, затверженную еще в детстве. - Когда нет молока для земли, она не взращивает. А молоко ее чад для того непригодно, потому что ни одно из них не бывает девственно к тому времени, как начинает вскармливать.
- Кто из нас… - начал я было отвечать и вдруг сообразил: именно мы-то и можем. Точнее, Морская Кровь в нас. Та, что позволяет мужчинам вскармливать грудью младенцев, осиротевших в войне.
- Я, - сказала Марикита. - Я сумею. Я священная жена Вертдома, но у меня не было истинного мужа - только жертвенный кинжал в его руке.
(Интерпретация, однако.)
Всё это, как можно понять, происходило на глазах у всех пирующих и - держу пари на свою собственную чистоту и непорочность - было воспринято с глубоким моральным удовлетворением.
Как по сигналу, данному свыше, наши дорогие сфинксы и химеры, люди и прочие высокоразумные поднялись с мест и удалились, обильно и со всей учтивостью нам кланяясь.
Серена поднялась тоже - и отошла за тонкую перегородку. Появилась она оттуда с крошечным пегим комочком в руках.
- Вот, смотри. Это маленький аиди. Его мать умерла из-за слишком большой головки щенка, а было их всего двенадцать братьев и сестер. Все теперь пользуются чужим молоком и живут впроголодь, особенно этот, якобы несущий беду. Приложи его к соскам и не бойся, если он слегка укусит тебя. В старину такое молоко, с примесью крови, пили храбрейшие воины-масаи.
И когда Марикита обнажила грудь и поднесла мохнатого ребенка к темному как у вертдомской женщины, соску, Серена охватила ее со спины, как бы не давая отступить: крепко, ласково, любовно…
- Знаете, ребята, - пробормотал, отвернувшись, Бьярни, - давайте-ка мотать отсюда по-быстрому. Тогда на теокалли меня тоже не было в зале этой самой… инициации. Нехорошо смотреть на то, как одна девушка поит своим молоком другую, а, боюсь, именно это сейчас и произойдет.
Я не буду сильно вдаваться в подробности церемонии: как известно, мужчине всегда было запрещено появляться в храме Великой Матери. Скажу вкратце, что по ее завершении священная жидкость была щедро пролита на землю и что это было не совсем обычное молоко.
А некоторое время спустя Бьярни, по его словам, стряхнул нас четверых с хвоста: Марикита категорически отказалась разлучаться с Серенильей и отправляться в какой-то непонятный Вертдом, мы с сестрой с самого начала видели свой долг в укоренении на просторах здешнего континента. Прямой опасности для жизни никто из нас не видел. Так что наш герой погрузился в вертолет вместе с дареным мечом и отбыл в направлении бывшего Кельна. Туда как раз выходило окно Нынешней королевской резиденции: наши старшие порешили вернуться к корням наших земель оттичей и дедичей.
Сам клинок мы к тому времени уже вынули из ножен и хорошенько рассмотрели - не без некоего трепета. Интересной и какой-то совсем нездешней работы: вроде бутерброда из разных полос различного металла. Внутрь вложена титановая пластина, поверх нее - темная вороненая сталь, а "щёчки", или как там их, бронзовые или медные. Узоры и иероглифы на них только издали напоминают египетские - тем, что замкнуты в картуш с закругленными углами. Меч невероятно красив и переливается всеми цветами побежалости, но лично я не хотел бы держать его возле себя или иметь с ним дело каким-то иным образом.
Наша Марикита, между прочим, сделалась весьма уважаема в племени: Говорящая с Деревьями сделалась почетной Кормилицей Зверей. Как нам сказали, теперь метаморфозы пойдут куда быстрее, и вскоре можно будет ожидать, что людезвери сделаются простыми… пока не людьми, но оборотнями. Сомнительная перспектива, однако!
Еще одна моя печаль. Сестра однажды спросила:
- Ситалхи, в пустыне часто бывают миражи?
- Наверное.
Пока мы не видели ни одного - благодаря наступлению деревьев климат стал мягче, и Сахара больше не напоминает раскаленную сковороду для жарки воздуха даже в разгар дня.
- А они пахнут?
- Ты про что?
- Водой. Пресной водой, очень буйной. С брызгами.
Я сначала решил, что она путает сон с явью. Но однажды увидел то же, что и она.
Вдали, но очень явственно - синее, как сапфир, озеро и небольшой водопад, вытекающий из него.
Озеро Тану и исток Голубого Нила. Что-то могло случиться с нашим зрением, да. Но не со слухом, до которого долетал рокот воды. И не с обонянием, что вдыхало чистую влагу.
Водопад был реальностью. А мы… Мы стали другими на этой колдовской земле.
ГЛАВА IV. Австралия
- Это правда, что наше общее имя происходит из античности? Море, - спросила Фалассо своего брата.
- Правда, - ответил он. - Древнегреческий язык, первый согласный - межзубный и акцентуация на первый слог. Мы ведь ставим ударение на втором.
- Зануда ты, - слегка поморщилась она. - Ученость так и прёт. Можно подумать, не за одной партой сидели. А почему первопредок Филипп выдумал такое имя?
- Потому что мы, королевские дети, тоже Морской Народ. Другие имена для ба-нэсхин родились сами по себе, вместе с людьми, но это имя - особое. Самое драгоценное для наших друзей по ту сторону моста.
- Ты имеешь в виду Рутен? Или нет: наш общий с ним Элизий?
Этот диалог брат и сестра вели, сидя позади Бьярни на пассажирском сиденье вертолета. Сам он находился в кресле первого пилота и делал вид, что все эти дела его в упор не касаются. Руки на руле, драгоценный дареный меч закинут за спину… Бьярни с мечом - какая предметная и зримая тавтология!
Рокот моторов, шум огромной лопасти над головой - мясорубка для воздушного пространства. Одни лоскутки от него летят и приземляются на водную гладь пурпурной пеной, подумал Фаласси. Любим мы с сестрой всякие и всяческие красивости, что делать! Но этот океан, этот путь, древний и вечно новый, это Коралловое Море и в самом деле заставляет вспомнить все эпитеты сразу. Винноцветный - неразбавленный пресной водой пурпур, кардинальский александрит - или, скорее, аметист? Фиалка с сиренью в одном бокале, пьяная горечь фалерна, солнце под хмельком ложится в свою вечернюю постель. И за бортом рокочущей свою песню машины-биота - материк, похожий на щит великанской черепахи, разломанный посередине. Кракен. Не он один - все континенты Рутена Великого похожи на бугристую спину Кракена, что готовится уйти на дно, дабы кровь земли, солёная, как и наша собственная, смыла с него позор. Велеречиво-то как!
- Фали, а это что за здоровенная запятая под самым боком у Австралии?
- Большой Барьерный риф. Наверное…
- Он же вырос вдвое. Я помню, рутенцы волновались - то морские звезды на его строителей напали, то температура воды стала слишком горячая.
- Я еще помню, что ты выступала насчет переселения наших стойких ручных полипов в эти места. Они, кстати, скорее хладолюбивые, чем наоборот, так тебе и сказали.
Полоса рифа, и в самом деле, изгибалась вдоль всего побережья Австралии, соединяя Новую Гвинею с Новой Зеландией и отделяя континент от архипелага. В самом деле барьер, крепостная стена, подумал Фаласси. Удивительно, что сохранился завиток - лишь переместился на уровень Мельбурна и Сиднея. Бывших Мельбурна и Сиднея, поправился он. Изогнутая гряда, локон красавицы. Човган для игры в океанское водное поло. Расплетшаяся цветочная гирлянда.
- Красота, - ответила Фалассо его мыслям. Такое бывает с двойняшками, особенно слепленными из одного материала. - Зеленое все и белое, и как цветочные букеты выступают из камня. Леса и трава? Известняк? Туф?
- Ракушечник тоже. Под водой и еще красивее - сады кораллов, пастбища рыбок.
Мозговые кораллы, такой подушкой, похожие на кружевные грибы, ветви или занавеси, а то и на оленьи рога. Неземные цветы: белые, фиолетовые, синие, голубые, зеленые, желтые, оранжевые, розовые, красные и даже черные.
- Полная радуга. Белое раскрывается всеми цветами и уходит в темноту. И наоборот - снова и снова. Инь и Ян. Сокрыто и явлено. Помнишь стихи?
Черный уголь в тисках обращается в белый алмаз
И ведет по стеклу, словно щепка по мягкой бумаге;
Поглощённое с алчностью наитемнейшим из вас -
Бриллиант излучает, сияя в безумной отваге.