Ярослав был почти стопроцентно уверен, что подсунутый ему по случаю Аполлоном Кравчинским пистолет не заряжен, но ошибся, выстрел прогремел как раз в тот момент, когда в проеме, сорвав с петель дверь, появился заросший бородою чуть ли не по самые ноздри тип явно разбойного вида. В руках у бандита, потревожившего в неурочный час озабоченных людей, посверкивала сабля. Это Ярослав успел заметить, не понял он пока что только одного, с какой стати вся эта рвань решила атаковать мирных путников, нашедших приют в скромной лесной избушке, где никаких особенных богатств не наблюдалось. Не говоря уже о том, откуда вообще, взялись в наших охраняемых государством лесах разбойники самого что ни на есть средневекового вида. Похоже, безумцы кучковались не только во дворце графа Глинского – крыша съехала у всей округи.
– Задержите их, Друбич, – крикнул Глинский, увлекая за собой дам в дальний угол избы, где, видимо, имелся запасной выход.
Во всяком случае, Ярослав очень надеялся, что ведьма Ефросинья предусмотрела возможность тихого и незаметного ухода из своего одиноко стоящего посреди дремучего леса жилища. Разбойников было никак не меньше десятка, двое, впрочем, уже катались по земле отмеченные пулями, но остальные, размахивая топорами, лезли, мешая друг другу, в узкий дверной проем, который с отвагой льва защищал Ярослав Кузнецов, с трудом понимавший, кого и зачем спасает и за каким чертом вообще ввязался в это дело. Шпага преображенца успела трижды окраситься кровью, прежде чем разбойная рать уяснила, что противостоит им отнюдь не лох, а весьма и весьма искусный боец, способный, чего доброго, переколоть всю компанию. Словом, к нападающим пришло понимание бесполезности прилагаемых усилий, и украшенная золотом карета, запряженная к тому же шестеркой лошадей, показалась им вполне сносной компенсацией за понесенные убытки и упущенную добычу. Погрузив в экипаж раненых товарищей, разбойники с гиканьем и свистом покинули место драмы, оставив победителя сражения в тихом недоумении. Из-за чего, собственно, разгорелся весь этот сыр-бор, и какую цель преследовали атаковавшие его люди?
– Браво, Ярила! – Услышал детектив возле правого уха бодрый голос поэта. – В своей поэме я посвящу тебе лучшие строки. Прямо-таки богатырь, защитник земли Русской. Непонятно только, почему они перекрестили тебя в серба?
– А ты почему не сбежал вместе с Глинским?
– Аполлон Кравчинский друзей в беде не бросает, – гордо ответил пьяный поэт. – Ну а если честно и без патетики, то рядом с тобой я чувствую себя в большей безопасности, чем в компании законченных психов. Как хочешь, Ярила, но мне этот бедлам уже сильно поднадоел, и я хочу домой, к папе и маме.
Желание поэта детективу показалось здравым. Жалел он только о том, что его усилия были потрачены впустую. Бешеная скачка по лесу и кровавая разборка у порога лесной избушки ни на йоту не приблизила его к пониманию происходящих в округе событий.
– Императрица хотела посоветоваться с каким-то оракулом по поводу важных государственных проблем, – поделился добытыми сведениями Кравчинский.
– Кто он такой, этот оракул? – удивился Ярослав.
– Откуда же мне знать? – Аполлоша пожал плечами. – Но якобы у Ефросиньи с ним давняя устойчивая связь. Во всяком случае, так уверяла Катюша. Этот оракул еще и силу дает, и решимость, не говоря уже об удаче, которая просто необходима людям, задумавшим государственный переворот с устранением наделенных властными полномочиями лиц очень высокого ранга.
– А они его задумали?
– Представь себе, в этой стране есть еще и император, но многим кажется, что он при нынешнем раскладе лишний.
– А к реальной истории это имеет какое-то отношение? – спросил заинтересованный Ярослав.
– По-моему, весьма и весьма отдаленное. То есть была, конечно, такая императрица Екатерина Великая, спихнувшая с трона собственного дурака-мужа, но то, что сделала она это по совету оракула, – об этом старушка история скромно умалчивает. Нет, Ярила, это не провал во времени, это что-то совершенно иное.
Скорее всего Кравчинский был прав. Кузнецову вдруг пришло на ум, что и разбойники на одиноко стоящую избушку напали не случайно. Кто-то их навел на след тщательно конспирировавшихся людей. Возможно, это сделал фон Дорн, присланный сторонниками императора, дабы проследить за слишком уж предприимчивой императрицей.
– А ты не заметил, Аполлон, куда подевался кучер с кареты?
– Понятия не имею, – пожал плечами Кравчинский. – Но думаю, что Егорыч в лесу не заблудится.
– Так это был он? – удивился Ярослав.
– Странный дедушка, – кивнул головой Аполлон. – Они в этой деревне все странные. Возьми хотя бы нашего доброго знакомого Ваньку Митрофанова, с чего бы это добропорядочному алкашу бегать по ночному лесу с топором в руках и приставать к мирным обывателям с похабными претензиями.
– Я, честно говоря, Ваньку среди нападавших не опознал, – засомневался в свидетельских показаниях приятеля детектив.
– Вот тебе раз, – возмутился Кравчинский. – А в кого ты стрелял из пистолета? В Ваньку и стрелял, только в этот раз он был с бородой.
– Несешь черт знает что! – расстроенно проворчал Кузнецов, которому не хотелось брать лишний грех на душу.
– А вот придем в село и выясним, где тот Ванька был этой ночью и выжил ли он после полученной раны.
Спорить с Кравчинским резона не было, следовало как можно быстрее выбираться из лесной глухомани, а потом и из деревни. Ярослав уже не верил, что способен разобраться в одиночку в хитросплетениях этой странной истории. Втравил их Колян Ходулин в паскудное дело! За такие шутки надо бы бить по физиономии, но графа Глинского, похоже, уже и след простыл.
– Как хочешь, Ярила, но я в этой избушке на ночь не останусь. Не нравится мне здесь, хоть ты тресни. Дух тут нехороший, нечистый дух.
– Ладно, пошли, – согласился Ярослав, чувствовавший себя на свежем воздухе гораздо увереннее.
Приятели двинулись было по проселочной дороге пешком, но буквально через сотню шагов наткнулись на оседланных лошадей. Кузнецов опознал своего гнедого и очень обрадовался нечаянной встрече. Похоже, что захватившие карету разбойники коней просто не заметили, чем оказали поэту и детективу нечаянную услугу. Кравчинский к коню приближался с опаской, наездник он был еще тот, и если бы не крайне стесненные обстоятельства, то вряд ли когда-нибудь рискнул сесть в седло. Тем не менее с помощью Ярослава он на вороного жеребца все-таки взгромоздился. Конь, надо сказать, вел себя спокойно и не предпринимал попыток сбросить со спины неуверенного в своих силах всадника.
– Все-таки этот Дракула местного разлива большой сноб, – поделился своими соображениями по поводу чужой собственности Аполлон. – Даже коня себе выбрал вороного.
– Смотри не упади, – усмехнулся Ярослав. – А то придется тебя по частям собирать и склеивать.
Однако все обошлось. Чувство самосохранения помогло поэту удержаться в седле идущего шагом коня, а пока еще не выветрившийся из головы хмель не позволил впасть в панику по такому пустячному поводу, как верховая езда. Трудности были с дорогой, но после недолгого блуждания по зарослям ночные странники сумели-таки выбраться на верный путь. Во всяком случае, были все основания полагать, что лесная тропа выведет их в места обитаемые, где живут благожелательно настроенные к гостям люди. Набежавший рассвет и вовсе сильно облегчил положение друзей и вселил в них надежду на благополучное завершение путешествия. Дабы не плутать зря по лесу, Ярослав бросил поводья и предоставил коню возможность самому выбирать дорогу. И надо сказать, его расчет оправдался полностью. Гнедой безошибочно нашел путь в родную конюшню и вынес своего наездника к подножию холма, на котором возвышался дворец графа Глинского.
– Как хочешь, Ярила, но я туда не поеду, – запротестовал Аполлоша. – Мне ночных впечатлений хватит на всю оставшуюся жизнь.
– Коней надо бы вернуть.
– А кому ты будешь их возвращать? – усмехнулся Кравчинский. – Даю голову на отсечение, что дворец сейчас столь же пуст, как и вчера поутру. Ни кого мы там не найдем, ни графов, ни фрейлин, ни фонов, ни тем более добрых конюхов, способных накормить утомившихся за ночь лошадей.
Скорее всего, предположение Кравчинского не лишено было основания, во всяком случае, никакого шевеления вокруг дворца в этот утренний час не наблюдалось. Ярослав решил для начала наведаться в деревню и выяснить, не оставили ли происходившие этой ночью странные события следа в памяти хитроумных селян, которые конечно же не могли не знать, что у них в округе нечисто.
– Уезжать отсюда надо, Ярила, – стонал совсем расклеившийся после долгого путешествия верхом Аполлоша. – Сядем сейчас в мою "Ладу", и до свиданья.
– А Коляна бросим?
– Графу Глинскому сейчас не мы нужны, а хороший врач-психиатр.
Ярославу очень хотелось спать, но он все-таки нашел в себе силы свернуть к знакомому дому с голубыми наличниками. Здесь за минувшие сутки практически ничего не изменилось. Все так же лениво бродили по двору куры и бегал, натужно тявкая на гостей, лопоухий щенок, которому для солидного кобелиного состояния оставалось прожить еще добрых полгода. Тем не менее этот сукин сын, показывая вздорный характер, все время норовил вцепиться в высокие кожаные сапоги Ярослава.
– Вот же мать честная! – отозвался с крыльца Ванька Митрофанов. – Вы где такую одежонку раздобыли?
Митрофанов пребывал все в том же болезненном состоянии, словно и не получал вчера от Кузнецова денег на опохмел. Не исключено, конечно, что он эти деньги успел пропить и страдал сегодня от лечения не меньше, чем вчера от болезни.
– Ты нам мозги не пудри, – сказал Ярослав, присаживаясь на крыльцо рядом с Ванькой. – Сознавайся, где ночь провел.
– Дома провел, где ж еще. – Митрофанов округлил глаза в припадке честности. – Да разве ж моя выдра даст мужику нормально погулять. Такой хай устроила, прости господи, что хоть топись.
– Ну а почему не утопился? – Кравчинский со злостью глянул на алкаша.
– Потому что напился, – хмыкнул Ванька. – Ну и провалялся с вечера до утра в невменяемом состоянии. Алиби у меня, мужики.
Ярослав вынужден был признать, что Аполлон, скорее всего, ошибся насчет Ваньки. Не мог этот человек участвовать в нападении на лесную избушку и уж тем более не мог за столь короткий срок оправиться от полученного огнестрельного ранения
– Пусть рубашку снимет, – стоял на своем очумевший от ночных приключений Кравчинский. – Я его глаза хорошо запомнил. Еще и саблей махал, разбойная морда, норовя зарубить честного человека.
– Какой саблей?! – возмутился Ванька. – Вы что, мужики, водку паленую жрали, что ли?
Рубаху он, однако, снял, демонстрируя любопытствующим свое худое костлявое тело. Никаких ран на этом теле, естественно, не было, что и требовалось доказать. Тем не менее расходившийся поэт не унимался:
– А шрам у тебя на плече откуда?
Шрам на правом плече действительно был, но настолько застарелый и малозаметный, что Митрофанов, как ни силился, так и не мог припомнить, где и при каких обстоятельствах он получил эту отметину.
– По молодости, наверное, с кем-то поцапался. Надо будет спросить жену, может, она помнит. Я ведь в юности шебутной был – как напился, так подрался.
– Все вы тут шебутные! – в сердцах воскликнул огорченный поэт.
– Во! – захохотал торжествующе Митрофанов. – Проняло, значит. А я ведь вас предупреждал – нечисто у нас тут.
– И давно у вас эта нечисть завелась? – спросил Ярослав.
– Да, можно сказать, от начала веков. Я тебе всяких историй могу порассказать вагон и маленькую тележку.
– Не надо, – остановил его детектив. – Мне твоей императрицы за глаза хватило.
– Все-таки не обманула она меня, – обрадовался невесть чему Ванька. – То-то я смотрю, одет ты точно так же, как и те хмыри, что мне салазки гнули. Совет мой вам, мужики, уезжайте отсюда, и как можно скорее. Мы-то здесь люди ко всему привычные, а вы пропадете ни за грош.
– Убедил, – произнес Кравчинский, вставая с крыльца. – Привет от нас передай графу Глинскому, если встретишь.
– Типун тебе на язык! – обиделся на поэта Митрофанов. – Встреча с графом к большому несчастью.
– Коней мы тебе оставляем, – сказал Ярослав, отсчитывая озабоченному селянину несколько купюр. – Расседлай, напои и отпусти.
– Так они краденые, что ли? – удивился Иван.
– Кони из дворца, – пояснил Кузнецов. – Чуешь, о чем я? Не вздумай их перепродавать, иначе неприятностей огребешь целый короб.
Пристроив коней, детектив почувствовал облегчение, словно свалил с плеч тяжелую ношу. Спешенный Кравчинский тоже выглядел куда бодрее, чем конный. Обретя твердую почву под ногами, поэт принялся насвистывать веселенький мотивчик. Свой роскошный черный кафтан он великодушно подарил пугалу, сиротливо стоящему в огороде у тети Фроси. Ярослав от мундира тоже избавился без сожаления и скорбел разве что о джинсах и кроссовках, брошенных в проклятом дворце. Шпагу и пистолет он оставил себе в качестве сувениров, хотя Аполлон настоятельно рекомендовал ему от них избавиться
– Это улики, – стоял на своем детектив, которому не хотелось расставаться с коллекционным оружием.
Кравчинский только рукой махнул на причуды приятеля и принялся обхаживать свою застоявшуюся "Ладу".
К Ефросинье решили не заходить, чтобы избежать ненужных расспросов. Все-таки, когда имеешь дело с натуральной ведьмой, разумная осторожность никак не повредит. Так, во всяком случае, полагал Кравчинский, и Ярослав не стал с ним спорить. Главное сейчас было выбраться из этого странного села, чтобы потом на досуге, выспавшись, еще раз проанализировать случившееся и сделать правильные выводы. "Лада", похоже, прониклась ответственностью момента, а потому и завелась с полуоборота. Кравчинский дал по газам и вихрем пронесся по селу, поднимая за собой тучи пыли и всполошив при этом всех деревенских собак. Никаких препятствий в бегстве друзьям никто не чинил, и они без проблем вырулили на ту самую проселочную дорогу, по которой прибыли в это странное место, где за двое суток пережили столько приключений, что их должно было хватить на всю оставшуюся жизнь. Ярослав с удобствами разместился на заднем сиденье, предоставив выбор маршрута Аполлону Кравчинскому, вцепившемуся в руль намертво с намерением не выпускать его из рук до конца путешествия. Кузнецов успел уже, кажется, задремать убаюканный однообразием расстилающегося за окном пейзажа, но его разбудил испуганный визг тормозов и возмущенный крик Аполлона:
– Какого черта?! Кто выпустил на дорогу эту старую лайбу?
Детектив не сразу, но сообразил, что дорогу им преградил допотопный легковой автомобиль из тех, что чудики выискивают на свалках, чтобы изумлять ими обывателей и восхищать музейных работников. Надо признать, что автомобиль был в весьма приличном состоянии, хотя годами наверняка превосходил детектива и поэта, вместе взятых. Кравчинский попробовал было дать задний ход, но, к сожалению, у "Лады" заглох двигатель. И пока поэт, чертыхаясь, пытался его запустить, из черной лайбы вылезли люди во френчах без погон, но зато с револьверами в руках. Посверкивая на солнце голенищами хромовых сапог, они решительно направились к "Ладе".
– Мама дорогая, что же это такое?! – только и успел вымолвить поэт, после чего в мгновение ока был извлечен из машины и брошен на дорогу прямо в пыль.
Ярослав благородно сдался сам. Впрочем, его покладистости расторопные молодые люди не оценили и довольно бесцеремонно обшарили карманы.
– Так, – сказал курносый и конопатый, рассматривая на свет извлеченные из бумажника купюры. – Иностранная валюта имеется в наличии.
– Это же наши деньги, – попробовал возразить Кравчинский, еще не сообразивший, в чьи руки он попал.
Зато Ярославу многое стало ясно. Он практически сразу же узнал курносого и конопатого преображенца, который вчера вечером был секундантом фон Дорна. Поменяв мундир, он приобрел иные ухватки, но лицо осталось тем же, невыразительным и слегка придурковатым.
– Ваши, ваши, – охотно согласился с поэтом конопатый. – Так, значит, и запишем.
Из "Лады" извлекли шпагу и пистолет, которые тут же были конфискованы расторопными служаками как холодное и огнестрельное оружие.
– Совсем обнаглели эти шпионы, – поделился конопатый своими наблюдениями с молчаливыми приятелями. – Разъезжают по нашей территории на иностранном автомобиле вооруженные до зубов, да еще и наших девок насилуют.
– По-моему, вы нас с кем-то спутали, – попробовал договориться с настырными обвинителями Кузнецов.
– Разберемся, гражданин, – пообещал конопатый. – Не волнуйтесь. Свою пулю вы получите без задержек.
– Вы что, сотрудники ОГПУ? – дошло наконец до Кравчинского. – Но это же не та эпоха!
– Ужо будет тебе эпоха. Шевелись, контра, Поэта и детектива запихнули в черный автомобиль, предварительно связав им руки за спиной. Конопатый с револьвером в руке сел с ними на заднее сиденье, а его товарищи разместились на переднем. Причем один из них без стеснения целил из револьвера прямо в лоб оцепеневшему Кравчинскому. В принципе, чего-то подобного можно было ожидать. У Ярослава уже возникало подозрение, что так просто их из этой, устроенной непонятно на какую дичь ловушки не выпустят. Теперь уже не было никаких сомнений в том, что эксперимент проводится масштабный и под контролем его устроителей находится вся округа.
– А куда нас везут? – спросил Кравчинский, испуганно озираясь по сторонам. – Мы же мирные обыватели, ни в чем предосудительном не замеченные. Добросовестные строители самого справедливого в мире общества.
– Заткнись, – доброжелательно посоветовали поэту.
Ярослав нисколько не удивился, когда их подвезли к уже знакомому и хорошо изученному дворцу. Правда, в этот раз никаких фонарей, украшенных затейливой резьбой, по бокам аллеи не было, да и сам дворцовый сад пребывал в явном запустении. Что касается мраморного крыльца, то оно было сильно повреждено и являло собой довольно жалкий вид. Об амурах над входом и речи не шло, создавалось впечатление, что их сшибли отсюда ударами прикладов много лет назад. Внутреннее убранство дворца тоже сильно поблекло: ни тебе блистающих полов, ни ковровых дорожек. Вместо изящной мебели стояли допотопные столы с тумбами и такого же стиля стулья, на которых, впрочем, никто не сидел, ибо зал был пуст. Кузнецова и Кравчинского повели на второй этаж по уже знакомой им лестнице и ввели в спальню с роскошным ложем. Впрочем, никакого ложа здесь не было, комната имела спартанский вид, а стены, прежде разрисованные фривольными картинками, ныне были густо замазаны жирной зеленой краской, навевающей если не тоску, то скуку. Во всяком случае, стоящий у окна человек в кожаной куртке зевал во весь рот.
– Вот, – сказал конопатый, тыкая пальцем в арестованных. – Доставили, товарищ старший оперуполномоченный.
– Вижу, – лениво отозвался тип в кожанке, в котором Ярослав без труда опознал бывшего преображенца фон Дорна. – И что прикажешь с ними делать?
Фон Дорн если и узнал Кузнецова или, точнее, поручика Друбича, то во всяком случае, виду не подал. Смотрел он на арестованных как на пустое место, всячески демонстрируя свое к ним равнодушие.
– Так ведь они, товарищ старший оперуполномоченный, девку в соседней деревне изнасиловали и убили. И деньги при них не наши. Опять же оружие. Шпионы они.