Второй Коготь покинул зал разобщенной группой, ничуть не более организованной, чем приведенные ими пленники.
Талос обернулся к жалким отродьям. Сетка прицела на его шлеме переключалась от лица к лицу.
- Кто возглавляет вас? - спросил он.
Одна из женщин выступила вперед. Ее рваная мантия ничуть не отличалась от одежд остальных.
- Я.
- Меня зовут Талос из Восьмого легиона.
В тусклых глазах женщины блеснуло недоумение.
- Что такое "Восьмой легион"?
Черные глаза Талоса вспыхнули. Он склонил голову, как будто астропатка каким-то образом доказала его правоту.
- Я сейчас не в настроении читать вам лекцию по мифологии и истории, - отрезал он, - для простоты скажем, что я один из первых архитекторов Империума. Я придерживаюсь идеалов времен его основания: человечество должно прийти к миру через повиновение. Я намереваюсь вновь привести Империум в здешние небеса. Когда-то на этой планете мы получили урок. Мне кажется поэтичным использовать этот мир для того, чтобы преподать ответный урок.
- Какой урок? - спросила женщина.
В отличие от остальных, она почти не выказывала внешних признаков страха. Средних лет, она почти наверняка находилась на пике своих сил - псайкерский дар еще не успел иссушить ее. Возможно, поэтому она их и возглавляла. Талосу это было безразлично.
- Заблокировать двери, - передал он Первому Когтю.
Узас, Кирион, Меркуций и Вариил направились к двум выходам из зала, сжимая в руках оружие.
- Знаешь ли ты о варпе? - спросил он главу астропатов.
- Мы слышали истории, и у нас есть городские архивы.
- Позволь мне угадать: для тебя варп - это посмертие. Преисподняя, лишенная солнца, где наказывают за грехи тех, кто изменил Императору.
- Это то, во что мы верим. Согласно всем архивным запи…
- Мне плевать, насколько ошибочно вы истолковали записи. Ты сильнейшая из вашей гильдии, так ведь?
- Так.
- Хорошо.
Ее голова взорвалась фонтаном крови и обломков кости. Талос опустил пистолет.
- Закройте глаза, - сказал он. - Все вы.
Они не подчинились. Дети прижались теснее к родителям. По толпе пробежал испуганный шепот, перемежаемый всхлипываниями. Труп главы гильдии ударился о палубу с костяным стуком.
- Закройте глаза, - повторил Талос. - Обратитесь к силам, которыми владеете, любым удобным для вас способом. Освободите сознание и попытайтесь нащупать душу вашей мертвой госпожи. Те, кто все еще слышит в воздухе вокруг нас крики ее души, шагните вперед.
Повиновались трое. Взгляды у них были растерянные, ноги дрожали.
- Только три? - спросил Талос. - Какое разочарование! Мне не хотелось бы снова начинать стрельбу.
Вперед выступила еще дюжина. Затем еще несколько.
- Уже лучше. Скажете мне, когда она замолчит.
Он молча ждал, вглядываясь в лица тех, кто утверждал, что слышит голос их мертвой госпожи. Одна женщина морщилась и вздрагивала особенно сильно, словно ее мучил нервный тик. Даже когда все остальные заявили, что больше ничего не слышат, она расслабилась лишь через несколько минут.
- Теперь она ушла, - сказала женщина, огладив жидкие тусклые волосы, - слава Трону.
Вытащив свой гладиус, Талос подбросил и поймал его три раза. Когда рукоять в последний раз легла в его ладонь, воин развернулся и швырнул меч через комнату. Один из тех, кто выступил вперед, осел на палубу - беззвучно задыхаясь, с выпучившимися глазами и ртом, открывающимся и закрывающимся, как у рыбы на песке. Меч, пронзивший его грудь, тихо позвякивал о палубу при каждой судороге умирающего.
Наконец человек затих.
- Он солгал, - сказал остальным Талос. - Я прочел это по его глазам. Он не мог ее слышать, а я не люблю, когда мне лгут.
Воздух вокруг столпившихся членов гильдии теперь звенел от напряжения.
- Варп - совсем не ваша глупая преисподняя. Под слоем видимой Вселенной лежит незримое. В Море Душ обитает бесчисленное количество демонов. Даже сейчас они поглощают души ваших погибших собратьев. Варп не обладает ни разумом, ни злой волей. Он просто существует, и он реагирует на человеческие эмоции. Сильнее всего он отвечает на страдания, страх и ненависть, потому что именно в такие мгновения люди чувствуют острее и искреннее всего. Страдание расцвечивает варп, а страдание псайкера подобно маяку. Ваш Император использует такое страдание как горючее для своего Золотого Трона, чтобы зажечь свет Астрономикона.
Талос видел, что понимают его лишь немногие. Невежество затупило их разум, а страх ослепил и лишил способности воспринимать его слова. Переводя взгляд красных глазных линз с одного лица на другое, Талос ощутил мрачное веселье.
- Я использую ваши страдания, чтобы создать свой собственный маяк. Пытки и истребление жителей этого города лишь начало. Вы уже чувствуете, как на ваш разум давит бремя смерти и боли. Я знаю, что это так. Не сопротивляйтесь ему. Позвольте ему наполнить вас до краев. Вслушайтесь в вопли душ, переходящих из этого мира в иной. Пусть их мучения зреют в вас, как плод. Несите их с честью, потому что вместе вы превратитесь в орудие, ничем не отличающееся от вашего возлюбленного Императора. Вы, как и он, станете светочами в ночи, созданными из боли.
Чтобы достичь этого, я сломлю каждого из вас. Медленно, очень медленно, так что из боли зародится безумие. Я возьму вас на свой корабль и в течение следующих недель подвергну самым жестоким пыткам. Вас изувечат, с вас сдерут кожу живьем. А ваши страдающие, искалеченные тела - в которых мы искусно сохраним жизнь - я передам в тюремные лаборатории, где компанию вам составят лишь освежеванные трупы ваших детей, родителей и других жителей вашего погибшего мира.
Вашей болью, вашим тягостным и долгим страданием я переполню варп на краю Империума. Для расследования вышлют флот - в страхе, что ближайшие миры стали жертвой демонического вторжения. Империя человечества не сможет больше игнорировать Тсагуальсу и повторится урок. Недостаточно обречь преступников и грешников на изгнание. Вы должны сделать из них пример и раздавить окончательно. Милосердие, доверие, терпимость - это слабости, за которые Империуму предстоит заплатить. Империум должен был уничтожить нас здесь, когда ему выпала такая возможность. Пусть усвоят это еще раз.
Ваши жизни подошли к концу, но в смерти вы совершите нечто почти божественное. Вы так долго молились о том, чтобы покинуть этот мир. Радуйтесь, потому что я собираюсь удовлетворить вашу просьбу.
Замолчав, он увидел, как на лицах псайкеров расцветают ужас и недоверие. Они едва могли представить, о чем он говорил, но это было не важно. Вскоре они поймут.
- Не делай этого, - сказал кто-то сзади.
Талос обернулся к архрегенту.
- Нет? Почему?
- Это… Я…
Старик растерянно замолчал.
- Странно, - покачал головой Талос. - У твоих соплеменников никогда нет ответа на этот вопрос.
XVI
КРИКИ
Септимус без особых затруднений находил дорогу в темных переходах. Пистолеты были в кобурах у него на поясе, а отлаженные лицевые бионические протезы переставали щелкать всякий раз, когда он моргал, улыбался или говорил. Аугметический глаз без усилий пронзал мрак, как и контактная фотолинза на втором, - очередное преимущество положения одного из самых ценных рабов на борту.
Однако руки у него болели, от плеч и до кончиков пальцев. Результат девяти часов проверки брони. За те три недели, что прошли с возвращения Талоса с Тсагуальсы, он сумел устранить большую часть ущерба, нанесенного доспехам Первого Когтя. Целая сокровищница запасных частей и фрагментов доспехов космодесантников из ордена Генезиса и убитых Повелителей Ночи предоставила оружейнику богатый выбор. Обмен с оружейниками, служившими другим Когтям, никогда еще не был столь легким и плодотворным.
Час назад Ирук, один из рабов Второго Когтя, выхаркнул что-то бурое сквозь почерневшие зубы, пока они торговались за туловищные кабели.
- Боевое отделение подыхает, Септимус. Ты это чувствуешь? Это ветер перемен, парень.
Септимус постарался уклониться от разговора, но Ирук не унимался. Оружейная Второго Когтя располагалась на той же палубе, что и у Первого, и была так же завалена деталями оружия и обломками брони.
- Они все еще следуют за Талосом, - в конце концов сказал Септимус, пытаясь положить точку в их беседе.
Ирук снова сплюнул.
- Твой хозяин доводит их до безумия. Ты бы послушал, что говорит о нем лорд Юрис и другие. Лорд Талос… они знают, что у него нет качеств вождя, и все же следуют за ним. Они знают, что он теряет рассудок, и все же прислушиваются к каждому его слову. Они одинаково говорят о нем и о примархе: сломленные, порочные, но… вдохновляющие. Заставляют их вспомнить о лучших временах.
- Благодарю за обмен, - сказал Септимус. - Мне надо работать.
- О, не сомневаюсь.
Оружейнику не понравился насмешливый блеск глаз Ирука.
- Ты хочешь что-то сказать?
- Ничего, что следует произносить вслух.
- Тогда не буду тебе мешать, - отозвался Септимус. - Уверен, что работы у тебя не меньше, чем у меня.
- Так и есть, - хмыкнул Ирук. - Но мне не приходится щупать при этом бледную задницу трехглазой ведьмы - это не входит в список моих служебных обязанностей.
Септимус впервые за последние минуты посмотрел ему прямо в глаза. Сумка с инструментами, висящая у него на плече и набитая запасными деталями, неожиданно стала тяжелее - увесистой, как оружие.
- Она не ведьма.
- Тебе следует быть осторожнее, - улыбнулся Ирук, обнажив прорехи в частоколе гнилых зубов. - Слюна навигаторов, говорят, ядовита. Но похоже, это враки? Ты все еще жив.
Повернувшись спиной к слуге Второго Когтя, Септимус шагнул прочь и треснул по механизму разблокировки дверей.
- Не принимай это так близко к сердцу, парень. Она хорошенькая - по крайней мере, для мутанта. Твой хозяин уже разрешил тебе снова залезть ей под юбку?
Пару секунд Септимус всерьез размышлял, не оглушить ли Ирука сумкой с деталями и не пристрелить ли его, когда тот свалится на пол. Что намного хуже, это казалось самым легким и вразумительным ответом на идиотские подколки старика.
Сжав зубы, он вышел из комнаты, на ходу пытаясь понять, с каких пор убийство стало самым простым способом избавиться от минутного чувства неловкости.
- Я слишком много времени провел с легионом, - сказал он в темноту.
Часом позже, оставив сервиторов доделывать нагрудник лорда Меркуция, Септимус приблизился к тому, что Октавия без улыбки называла "своими личными апартаментами". Откуда-то издалека доносились вопли. "Эхо проклятия" назвали так не зря: его залы и палубы оглашались эхом далеких криков. Крики срывались с губ смертных и разносились во всех направлениях по воле стальных костей "Эха" и его стылого воздуха.
При этих звуках Септимус вздрогнул - он все еще не привык к тому, что здесь крики то и дело раздавались из ниоткуда. У него не было ни малейшего желания узнать, что легион делает с астропатами или каким пыткам подвергает бесчисленных людей, согнанных на корабль из городов Тсагуальсы.
Крысы или подобные им паразиты, к которым Септимус не собирался приглядываться, разбегались при его приближении по темным боковым туннелям и служебным шахтам.
- Опять ты, - послышалось спереди, от центрального люка, ведущего в покои Октавии.
- Вуларай, - приветствовал ее Септимус и кивнул двум другим. - Хирак, Лиларас.
Все три были обмотаны грязными бинтами и сжимали оружие. Вуларай положила свой легионерский гладиус на левое, покрытое плащом плечо.
- Никого не ждали, - прошипела самая низкая из фигур.
- И все же, Хирак, я здесь. Отойди.
Октавия спала на троне, свернувшись клубком на огромном сиденье и укрывшись одеялом от холода. Проснувшись от звука шагов, она инстинктивно потянулась ко лбу, чтобы проверить, не соскользнула ли бандана.
Повязка соскользнула. Октавия поспешно ее поправила.
- Тебя не должно быть здесь, - сказала навигатор своему гостю.
Септимус ответил не сразу. Он смотрел на нее и видел, как повязка закрывает третий глаз; как девушка раскинулась на троне, сделанном для путешествия по Морю Душ. Ее одежда была грязной, бледная кожа - немытой, и каждый месяц, проведенный на борту "Завета" и "Эха", состарил ее по меньшей мере на год. Темные круги, оставленные бессонницей, легли у нее под глазами, а волосы - некогда каскад черного шелка - она собрала в спутанный и облезлый крысиный хвостик.
Но она улыбалась, и она была прекрасна.
- Нам надо убираться с этого корабля, - сказал ей Септимус.
Октавия рассмеялась не сразу. А когда рассмеялась, в смехе ее было больше удивления, чем веселья.
- Нам… что?..
Он не собирался произносить это вслух. Он вряд ли даже осознавал, что об этом думает.
- У меня руки болят, - сказал он. - Болят каждую ночь. Все, что я слышу, - это стрельба, и крики, и приказы, пролаенные нечеловеческими голосами.
Она облокотилась о ручку трона.
- До того как я присоединилась к команде, тебя это устраивало.
- Теперь у меня появилось то, ради чего стоит жить. - Он прямо встретил ее взгляд. - Появилось, что терять.
- Ну надо же!
Слишком впечатленной она не выглядела, но Септимус видел таившийся в ее глазах свет.
- Несмотря на твой чудовищный акцент, это граничит с романтикой. Что, хозяин опять пробил тебе голову, и поэтому ты заговорил так странно?
Септимус, против обыкновения, не отвел взгляда.
- Послушай меня. Талосом движет что-то, чего я понять не в силах. Он устраивает… что-то. Какой-то грандиозный спектакль. Ему нужно доказать что-то очень важное.
- Как и его отцу, - заметила Октавия.
- Именно. И посмотри, что стало с примархом. Его история завершилась жертвоприношением.
Октавия отбросила в сторону одеяло и встала с трона. Ее беременность все еще не была заметна, хотя Септимусу не хватало опыта понять, должен ли живот округлиться или еще нет. В любом случае это ее, похоже, не заботило. Он почувствовал секундный укол вины и благодарности за то, что иногда ей хватало силы на них двоих.
- Ты думаешь, что он ведет нас к чему-то вроде последней битвы? - спросила Октавия. - Звучит не слишком правдоподобно.
- Возможно, не намеренно. Но у него нет желания руководить этими воинами, и он не собирается возвращаться в Око Ужаса.
- Ты просто гадаешь.
- Возможно. Но это не важно. Неужели ты хочешь, чтобы наш ребенок родился на этом корабле, для такой жизни? Хочешь, чтобы легион забрал его и превратил в одного из своих или чтобы он вырос на этих палубах, навеки лишившись солнечного света? Нет. Октавия, нам надо выбраться с "Эха проклятия".
- Я навигатор, - отозвалась девушка, хотя в глазах ее больше не было насмешки. - Я была рождена для того, чтобы странствовать между звезд. Солнечному свету придают слишком большое значение.
- Почему ты относишься к этому так несерьезно?
Неверные слова. Септимус понял это в тот же миг, когда они вылетели у него изо рта. Глаза Октавии вспыхнули, а улыбка застыла.
- Я отношусь к этому серьезно. Просто мне не нравится твой покровительственный тон.
Никогда еще за все то время, что девушка провела на корабле, ее голос не звучал так царственно, напоминая о былой аристократке.
- Я не настолько слаба, что меня нужно спасать, Септимус.
- Я не это имел в виду.
Но в этом и заключалась проблема. Он не был уверен, что конкретно имел в виду. Он даже не собирался произносить это вслух.
- Если бы мне хотелось уйти с корабля, - сказала она, понизив голос, - как бы мы могли это сделать?
- Есть разные способы, - ответил Септимус. - Мы бы что-нибудь придумали.
- Это слишком туманно.
Она смотрела на то, как Септимус бродит по комнате, бездумно складывая старые пищевые контейнеры и инфопланшеты, которые служители приносили ей ради забавы. Девушка наблюдала за его странным домашним ритуалом, скрестив руки на груди.
- Ты все еще не помылась, - произнес он, явно пребывая мыслями в другом месте.
- Как скажешь. О чем ты думаешь?
Септимус остановился на секунду.
- Что, если Талосу известно больше, чем он рассказывает своим братьям? Что, если он видел, как все это закончится, и теперь действует в согласии с этим планом? Возможно, он знает, что всем нам суждено умереть здесь.
- Даже в легионе не найдется таких предателей.
Он покачал головой, глядя на нее разными глазами.
- Иногда я могу поклясться, что ты забываешь, где находишься.
Октавия заметила, что нынешней ночью он был другим. Исчезла его осторожная, трогательная нежность, когда казалось, что он боится сломать ее грубым прикосновением или что она убьет его случайным взглядом. Исчезла уязвимость. Терпение сменилось разочарованием, которое словно содрало с него защитные покровы и оставило его перед ней обнаженным.
- Он говорил с тобой в последнее время? - спросил ее Септимус. - Тебе не показалось, что его слова звучат по-другому?
Девушка отошла к стене с мониторами и принялась рыться в ящике с инструментами.
- Он всегда говорил как обреченный на смерть, - ответила навигатор. - Все, что вылетало у него изо рта, смахивало на какую-то болезненную исповедь. По нему всегда было заметно - он так и не стал тем, кем хотел стать, и ненавидит то, во что превратился. Остальные… лучше с этим справляются. Первый Коготь и другие - им нравится эта жизнь. Но у него нет ничего, кроме ненависти, и даже та выдохлась.
Септимус присел рядом с ее троном, прикрыв в задумчивости живой глаз. Аугметический синхронно закрылся, как, поворачиваясь, закрывается объектив пиктера. Тишина наполнилась воплями: далекими, но гулкими, безымянными, но отчетливо человеческими. Септимус давно привык к звукам корабля Восьмого легиона, но в последнее время слишком многое изменилось. Он больше не мог выбросить их из головы, как делал долгие годы. Теперь, куда бы он ни шел и где бы ни работал, боль в этих криках следовала за ним по пятам.
- С этих несчастных сдирают кожу живьем - неужели они этого заслужили?
- Конечно нет, - ответила Октавия. - Зачем ты вообще задаешь такой глупый вопрос?
- Потому что я перестал задавать такие вопросы много лет назад.
Он обернулся к Октавии и, встретившись с ней глазами, не отводил взгляда несколько долгих секунд.
- Это из-за тебя, - сказал он. - Марух тоже понимал, но я старался не обращать на него внимания. Ты сделала это со мной. Ты пришла сюда и вновь сделала меня человеком. Страх, чувство вины, желание жить и снова чувствовать… - Его голос становился все тише. После секунды молчания он добавил: - Ты вернула мне все это. Я должен тебя ненавидеть.
- Вперед и с песней! - сказала она.
Девушка возилась с проводкой одного из мониторов внешних камер. Работа ей нравилась не особо, но эти маленькие технические задачи помогали заполнить день.
- Но тогда ты возненавидишь меня лишь за то, что я вернула тебе нечто ценное.
Септимус промычал что-то неопределенное.
- Не пыхти и не вздыхай, как терранские аристократы, - заметила она. - Это ребячество.
- Тогда прекрати… Не знаю этого слова на готике. Йорсиа се наур тай хелшиваль, - произнес он на ностраманском. - Улыбаться, чтобы посмеяться надо мной.