Выкатившаяся со двора компашка сразу не глянулась Жёлудю. Молодой лучник сделал морду кирпичом и скользнул по ним равнодушным взглядом, стараясь однако не встречаться глазами, чтобы не восприняли как вызов, но и не отворачиваясь, чтобы не приняли за нерешительность. Их было трое. Посредине шла похабно коротко стриженая девка в линялых синих парусиновых портках и кожаной куртке. Мучнистого цвета лицо украшал фингал под левым глазом. Два молодых пролетария выглядели посвежее. Мелкий, тощий и какой-то дёрганный парень в чёрном кожане был типичный порожденец городских трущоб, где мужики, казалось, появлялись на свет со сломанным носом. Он уверенно мог похвастаться богатой родословной муромских низов. Другой, вихрастый и розовощёкий, был повыше и покрепче Жёлудя. Доставшийся от родителей изрядный запас здоровья выдавал приехавшего из деревни на завод работягу в первом поколении.
Именно он со всего маху задел плечом проходящего мимо Жёлудя. Парня качнуло, а пролетарии профланировали себе дальше, как ни в чём не бывало. Жёлудь остановился и обернулся.
- Смотри, куда прёшь! - вспыхнул парень.
Пролетарии ожидали такой реакции, потому что дружно развернулись и ломанулись к нему.
- Чё хамишь? - быканул задевший его пролетарий.
- Проблем ищешь? - подскочил хилый.
Жёлудь не любил драться, но вырос со старшими братьями и выучился воздавать сторицей, выстаивая против превосходящих сил противника. К счастью, хилый тормознул, не решаясь сунуться первым. Рослый, которого Жёлудь про себя окрестил добрым молодцем, с ходу маханул рукой, как оглоблей, целя в ухо. Лучник отвернулся, кулак скользнул по затылку. Жёлудь, пригнувшись, отпрыгнул.
- Дай ему по гыче, Хомут! - крикнул хилый.
Добрый молодец ринулся в атаку, но Жёлудь встретил его ногой. Угодил в тазобедренный сустав, вложив в пинок всю массу тела. Нападающий сложился как китайский ножик и заскользил на заднице по тротуару.
- Чё ты, да чё… - забухтел он, поднимаясь, удар прошёл безболезненно.
- Ногами дерётся как эльф распетрушенный! - взвизгнул хилый. - Таперича держись!
Он вытащил из кармана и нацепил на пальцы кастет.
- Обойди его, Рахит, - распорядился добрый молодец Хомут, деловито вытряхивая из рукава что-то увесистое в кожаной мошонке, прицепленное к запястью сыромятным шнуром на петле.
Бледная девка привычно сдала к стене дома, чтобы не попасть под раздачу.
Ещё можно было убежать, но норов, проросший в вехобитских застенках, дал себя знать. "Я не отступлюсь!" - стиснул зубы Жёлудь и выхватил нож.
Прицепленный вдоль пояса подвязками ножен по всей длине, он был полускрыт отвисшей рубахой и в глаза не бросался. Тем неприятнее стало его появление в руках, казалось бы, безоружного парня, мигом уравнявшее жертву с преступниками. Такого коварства молодые пролетарии простить не могли и кинулись на подлеца, забыв об опасности и оставшемся дома среди пустых бутылок благоразумии.
Жёлудь следил за ними в оба глаза, легко маневрируя. Молодец крутанул в воздухе кистенём, тщась напугать, а Рахит по-шакальи рыпнулся, обозначая удар в спину, но даже не коснулся, боялся попасть под нож.
- Рыло вспорю! - Жёлудь скользнул вбок, махнув клинком. Хилый шарахнулся.
Пролетарии опять повторили атаку, отвлекая по очереди и следя друг за другом во взаимном ожидании, кто нападёт первым.
- Ссыте, сосунки?
В Тихвине эльфийские примочки удавались Жёлудю плохо, но муромские парни были не закалённые и повелись. Уклоняясь от свистящей у лица мошонки, молодой лучник приметил, как вздулись вены на шее здоровяка, и подначил, развивая успех:
- Да какие вы сосунки, вы сосуны. Сосёте друг у друга по ночам, вам и баба не нужна.
Этим он удачно задел потаённые струны души Рахита. Должно быть, тощий чуял за собой косяк и боялся разоблачения. До сих пор нож держал его на расстоянии, но сейчас Рахит не стерпел. Он змеёй ныркнул вниз и ткнул кастетом в почку. Конский удар ногой назад впечатал подошву в рёбра. Рахит отлетел и завалился в канаву, откуда начал истошно кашлять. Жёлудь пуганул клинком добра молодца, с пробуждающимся хищным интересом наблюдая за оставшимся один на один противником.
Видя, как лихо залётный фраер убрал кореша, Хомут на мгновение стушевался. Однако подогреваяемая алкоголем решимость вернулась к нему. Добрый молодец напал словно тигр, всерьёз вознамерясь достать чужака.
До последнего избегая резни, Жёлудь встретил его, тем не менее, жёстко. Сенсэй, прозванный за свой взрывной характер просто и незатейливо - опаляющий взглядом тренер Гексанитрогексаазаизовюрцитиэль, работающий в полную силу, учил не сдерживаться.
С ноги в колено, копчиком в кадык и пальцем в глаз до затылка. Хомут лишился сознания прежде, чем коснулся спиной земли.
Жёлудь подобрал выпавший лут. Из Хомута вывалились пять крышечек от ньюка-колы, а Рахит обронил никелированный кастет с шипами, за который на рынке можно было что-нибудь да выручить.
Стриженая девка отделилась от стены, смело приблизилась. У неё было дряблое лицо, на котором виднелись мелкие шрамы, видать, судьба частенько поворачивалась спиной.
- Водки купишь? - по-мужицки прямо спросила она.
- Куплю, - брякнул молодой лучник, сам себе удивляясь, но не в силах противостоять такой наглости.
- Тогда пошли, - девка схватила его за рукав.
- Куда? - вырвался Жёлудя, ещё не остывший после драки.
В канаве дохал и крёхал Рахит, а Хомут вовсе не подавал признаков жизни. Прохожие остерегались и шли по другой стороне улицы. Из окон, с завалинок, из-за палисадов глазели плебеи. Надо было срочно уносить ноги.
- Со мной. За мной!
Девка крепко взяла его за руку и потащила во дворы с целеустремлённостью муравья, доставляющего в свой хвойный дворец жирную гусеницу. Не оглядываясь, она маршировала широким твёрдым шагом, Жёлудь еле поспевал за ней. Девка торопилась. То ли трубы горели, то ли спешила увести финансового донора, пока не подоспел городовой.
Пересекли квартал, выскочили на улицу Металлистов, завернули в Слесарный переулок. В лавке Жёлудь взял две поллитры джина "Победа", расплатившись частично крышечками и добив деньгами по курсу. Девка провела задворками к бараку, приютившемуся в глубине микрорайона, на диво пустынному в разгар дня. В общем коридоре со скрипучими половицами девка отперла обшитую дерматином и подбитую по бокам ветошью дверь, впустила гостя в комнату, сразу же затворилась.
- Не шуми, - бросила, как будто скрываясь. - Проходи, присаживайся.
Жёлудь смущённо пробрёл к столу, в голове не было ни единой мысли.
- Видишь, я тока одна живу, - в голосе девки почудилась то ли гордость, то ли горесть. - Давай сначала накатим.
Жёлудь, почему-то оробев, выставил бутылки на потёртую, но чистую клеёнку. Комната застенчиво выставляла напоказ стигматы опрятной бедности. Неказистая мебель сменила не одного владельца. Облезлая дверца одёжного шкафчика перекосилась на полуоторванной верхней петле. Выходящее в палисадник окошко прикрывала серая застиранная занавеска. Единственным ярким пятном являлась кровать, аккуратно застеленная лоскутным одеялом.
- Успеем, не пялься, - усмехнулась девка, чувствуя себя дома всё увереннее.
Сполоснула под рукомойником оставленные в раковине гранёные стаканы, плеснула из ковшика в жестяную кружку воды.
- Банкуй, спонсор.
Жёлудь соскоблил сугруч, рискнул поддеть кончиком ножа пробку, но не обломал клинок и пробку не поддел, только расковырял в хлам.
- На вот штопор, так ты всю жизнь промучаешься, - в голосе девки просквозило нетерпение.
С штопором дело пошло на лад. Жёлудь набулькал в стаканы мутноватой жидкости с едким запахом ёлочки, призванным заменить выдержку в можжевеловой бочке.
- Вздрогнули, - девка схватила стакан, на миг задержала возле рта, кокетливо посмотрела на Жёлудя. - За знакомство!
"Мы даже не представились", - обескуражено подумал парень, но ничего конструктивного предложить не сумел, мозги словно отшибло, и потому лишь поддержал:
- За знакомство.
Девка опрокинула в пасть стакан, тут же запила водой. Жёлудь влил в рот джин. "Дрянь какая, - поёжился, но проглотил, выдохнул, в нос ударило резкой вонью сивухи, настоянной на хвое. - По цене и отрава".
- Чего не запиваешь? - удивилась девка.
- Я никогда не запиваю, - в свою очередь удивился Жёлудь. - Зачем?
"Хотя попьёшь такое годами, научишься запивать, - тут же сообразил он. - Воистину, где нужда и голь, там драка и алкоголь".
- Нюра, - протянула девка ладонь.
- Жёлудь, - невольно улыбнулся молодой лучник, скрепляя знакомство пролетарским рукопожатием.
- А ты, смешной, - ни к селу, ни к городу сказала Нюра. - Бойко их уделал. Я думала, пацаны тебе витрину начистят, а ты их без ножа завалил.
- Они пьяные были, - скромно признался Жёлудь. - Ни к чему нож пускать.
- Тоже верно, - согласилась Нюра. - Привыкнешь всё решать через нож, отучиться будет сложно.
- Кто они такие? - как бы из чистого интереса, для поддержания разговора спросил Жёлудь, вложив во фразу смысл: "Не придут ли сюда мстить?"
- Так, пацаны с раёна. Их тут все знают, но за них никто не впишется, - совершенно правильно считала все смыслы девка и деликатно двинула бровью на стаканы: - Чтоп не простаивали.
Жёлудь набулькал "Победы". Они с Нюрой с полуслова понимали друг друга. Раньше у лесного парня такого никогда не было.
- Ух, дрянь бодяжная, - перевела она дух и пустила кружку по клеёнке. - Жизнь моя жестянка.
Нюра скинула куртку с плеч, рукава застряли на локтях.
- Чего смотришь, снимай, - она нетерпеливо встряхнула плечами.
Под курткой была серая кофта с расстёгнутыми верхними пуговицами.
Жёлудь замешкался, чуть не сбил стакан, неловко стащил куртку, скомкал, не зная, куда её сунуть, и забросил далеко на кровать. Попал.
Нюра обхватила его за шею, прижалась, качнула бёдрами. Бока у девки оказались мягкими, а сама она ласковой.
"Так красный пролетарий находит свою ударницу труда", - думал Жёлудь вместо того, чтобы полностью растворяться и куда-то там уноситься, как обещали запретные книги, тайком читанные на чердаке. Первый секс оказался точь-в-точь такой, как рассказывали не ведавшие любви мальчишки в Тихвине. Ничего нового для себя Жёлудь не открыл. Был только удивлён, как нелегко реализовывать на деле разнообразие поз, что в старинных книгах казалось довольно просто.
- А ты, затейник.
Они лежали в мокрой постели. Девка курила, вторая бутылка джина пошла в ход.
- Ты из Москвы?
- Из Новгорода, - соврал Жёлудь.
Ему не хотелось раскрывать родовое гнездо, а хотелось показаться городским, из настоящей столицы. Почему-то он был уверен, что захолустное происхождение Нюру разочарует.
- Круть, - Нюра выпустила вверх толстую струю дыма. - Чего у нас делаешь?
- Да так, - смутился Жёлудь. - Дела…
Нюра обиделась, хоть и не рассчитывала, что парень вывалит всю подноготную.
- Знаешь, почему в Муроме рабы в бане не парятся? - задала она гостю бородатую загадку, чтобы сменить тему.
- Почему? - опешил Жёлудь.
О таких традициях Великого Мурома ему не доводилось задумываться. Возможно, обычай, сложившийся под сиюминутным влиянием давнего казуса, не имел рационального объяснения вовсе.
- Это ты ответь почему.
Молодой лучник задумался. В школе он не был в числе успевающих. Читал плохо, оттого науки давались с большим трудом. И сейчас, когда они могли пригодиться, шестерёнки в голове проворачивались со скрипом.
Перебрав варианты, он выдавил наиболее, по его мнению, вероятный.
- Чтобы не запомоить баню своим нечистым присутствием. Наверное, даже баню не как конкретное здание, а саму идею бани как умопостигаемую вечную сущность, составляющую трансцендентный мир истинного бытия. В онтологическом понимании, - добавил лесной парень.
- Потому что ошейник обжигает! - засмеялась Нюра грудным смехом довольной женщины.
Уже не понимая, как она раньше казалась такой похабной, и дивясь этому, Жёлудь потянулся к ней, но шум снаружи окатил ушатом ледяной воды. Парень слетел с кровати, отогнул занавеску, прильнул к окну. Из-за угла, будто выброшенный пружиной, выметнулся китаец в рубахе коробейника. На бегу подпрыгнул, оттолкнулся ногой от дерева, перелетел через палисад и вмиг был возле барака. Пронёсся под окнами. Хлопнула входная дверь, проскрипели половицы за стремительными шагами. В середине продолины отворилась и закрылась комната. Из-за угла выбежал дворник, полицейский и всполошенные граждане. Засуетились. Не найдя преследуемого, завертели головами, разбежались кто куда вдоль ограды, не догадываясь его преодолеть ввиду отсутствия сноровки. У них даже мысли не возникло перескочить забор подобно легконогому ходе.
- Чего подсекаешь? - заинтересовалась девка, не дождавшись объяснений. - Не боись, у меня не запалят, да мы не откроем, если что.
- У тебя тут какой-то летающий китаец живёт, - Жёлудь удостоверился, что ищут не его, и успокоился.
- У меня? - спьяну не врубилась Нюра. - У меня никто не живёт. Это у Вагиных угол снимают, давеча ходя как раз заселился. А у меня никого нет… Иди ко мне, милый.
- Ты знаешь, мне пора.
Погоня за окном протрезвила молодого лучника и недвусмысленно напомнила, что он чужой в этом городе. За избитых и покалеченных вполне могли придти и спросить. Утешало отсутствие на них ошейников - это значило, что рачительный хозяин не явится требовать компенсацию за испорченное имущество. Сами по себе вольные рабочие были мало кому нужны, а чутьё подсказывало лесному парню, что люди из этого района не пойдут жаловаться в полицию. Разве что сунутся в больницу, где будут отмалчиваться или врать о причинах увечья, а то и вовсе купят водки, промоют глаз и наложат самодельные повязки, обезболиваясь алкоголем до скончания выходных. В понедельник все пойдут на работу.
А на выходных прочешут район, выясняя, откуда взялся залётный пассажир и куда увела его Нюра.
Жёлудь похватал разбросанные шмотки и принялся облачаться.
- Уходишь… - девка лежала, наблюдала, затем через силу поднялась, плеснула в стакан джина, дерябнула, запила из ковша - кружка уже давно опустела. - Бросаешь меня?
Жёлудь забуксовал. От бабской придури иммунитета у него не было.
- Нет… Да ты что… Не бросаю я, - залепетал он, не находясь, как правильно ответить.
Девка расхохоталась.
- Не меньжуйся. Ты всё правильно сделал. Знаешь, я тебя обожаю. Рахит такая падла по жизни. Да и Хомут бычара конченый. Ты молодчага, - она обняла Жёлудя, протяжно и сладко поцеловала в губы, оторвалась, отворила шкафик. - Вона, надень, чтоб на раёне не признали, а то действительно проблемы возникнут.
На свет появилась видавшая виды куртка из толстой кожи на басурманской застёжке-молнии. Принимая дар, Жёлудь немало изумлялся щедрости голодранцев, не понимая, что люди, которым самим надеть нечего, чаще всего оказываются наделены сим достоинством.
- Что это у неё рукава нет? - позабыв, что дареному коню в зубы не смотрят. Жёлудь потрогал обрывки возле правого плеча.
- Крысокабан погрыз, - беспечно выдала девка. - Батина куртка, кровь я замыла. Да он не в ней умер, надевай, не бойся.
- Я и не боюсь, - после этих слов у Жёлудя назад хода не было.
Куртка сама взлетела на плечи. Жёлудь сразу почувствовал себя защищённее, процентов на двадцать.
- Вот так, застёгивайся, - Нюра вдела молнию в замок, застегнула до горла, отошла, полюбовалась, подбоченилась. - Сидит как влитая. А ты классный пацан! Я бы за тебя замуж вышла, зуб даю.
Жёлудь опять стушевался. Девка крутила им как хотела. Скажи она сейчас остаться, он бы остался.
- Не ссы, не захомотаю.
Пролетарские шутки были ему внове, но не показались обидными. Он даже находил в них определённое вульгарное очарование.
- Пойду я, - пробормотал он. - Не прощаемся.
- Ладно, пока, - великодушно отпустила его девка и добавила старинную формулу расставания: - Созвонимся.
На Жёлудя вдруг накатило что-то из глубин родовой эльфийской памяти.
- Я ещё вернусь, - неожиданно для себя пообещал он.
"Вот я дурак", - тут же устыдился молодой лучник.
Девка погрустнела. Видно, явственно представила остаток дня, проведённый в барачной клетушке наедине с бутылкой, полный тоски и бабьего одиночества.
- Ну, заходи, - с сомнением пригласила Нюра. - Я сегодня и завтра дома, в понедельник на фабрику. Ты у нас долго пробудешь?
- Точно не знаю, - пожал плечами Жёлудь. - Может, ещё задержусь.
Девка смачно поцеловала на прощанье. У парня аж голова закружилась, и выбирался он с квартала как в тумане. Впрочем, шёл верно. На улице Часовой, обильно украшенной вывесками с циферблатами и стрелками, спросил, как пройти к центру. Подвыпивший работяга дружелюбно растолковал, нимало не подивившись на обкусанную куртку, из чего Жёлудь сделал вывод, что сам стал похож на пролетария. Огорчаться или радоваться сему, было неясно.
Следуя в указанном направлении, Жёлудь быстро вышел на знакомый угол улицы Эксплуатационной и Куликова, за которой начинался фешенебельный центр, и поспешил верной дорогой. В кармане лежал цирковой билет, а часы Даздрапермы Бандуриной намекали, что парень не только успевает на представление, но и волен потусоваться.
В центре улицы были заполнены народом, и народ казался до крайности возбуждён. Всюду сновали жандармы и полицейские. Жёлудь вертел головой, ничего не понимая.
"Всегда по выходным так заведено? - поражался он бешеному темпу Великого Мурома. - Вот это город! Так жить - сбрендить можно".
Нервозное настроение снующих масс, быстрые, исполненные подозрения взгляды, торопливые разговоры, которые вели не стесняясь прямо на ходу, угнетали лесного парня. Захотелось забиться под крышу, передохнуть, обдумать щедро выданные с утра плюшки, пересидеть до начала циркового представления. Ориентируясь не столько по вывескам, сколько по запаху, Жёлудь оказался возле гламурного кабака.
"Зачем отказывать себе в приятных мелочах? - мысль, поражающая новизной и яркостью, пришла в голову сама, Жёлудь её не звал и даже не подозревал о ея существовании. - Зайду в "Жанжак", выпью кофий, ведь я этого достоин!"
Цирковой билет в кармане придал самоуважения. Жёлудь проследовал за компашкой расфуфыренных молодых людей, стараясь казаться своим среди чужих. Пафосное заведение мигом огорошило лесного парня. С первого взгляда стало понятно, что мест нет. Питаясь крохами надежды, парень выискивал столик, куда можно было бы присоседиться, но все столы плотно обсидели.
- Что ты тут делаешь, сынок? - родной голос, от которого чувство восхищения собой сжалось в груди в ледяной ком и стремительным домкратом рухнуло в желудок, вернул парня с небес на землю, так что Жёлудь смог только вытаращить глаза и вытолкнуть совершенно бессмысленную фразу:
- А ты?