- И это не предел. Никогда так не было, чтобы ничего не было, и от нас не убудет, если будем решать проблемы по мере их возникновения. Поясню свою позицию, - мэр поправил мундир, приосанился. - Во многих случаях для вящей пользы целесообразно привлекать знатоков со стороны. Пусть работают своими методами, не вызывая подозрения, а с правоохранительными структурами взаимодействуют по необходимости. Правительству важно, чтобы народ нёс следы коллаборационизма с пекущимся о его благе государством. Соучастие добавляет солидарности и частично устраняет недовольство от тягот жизни и временных неурядиц, повсеместно возникающих в трудные дни. Когда простолюдины героически преодолевают стихийные и вражьи напасти, они добросовестно сливают злобу на внешнего врага и покорно работают как им велят. Если же дать народу затяжной период сытой жизни, он станет бунтовать по любому поводу, а, часто, и без повода. С жиру бесятся самые тучные. Если же переманить часть тучных к себе, можно заставить всех остальных поверить в единство власти и подчинённых. Вот, Манулов, купец второй гильдии. Служит Великой Руси верой и правдой, пусть и чистый инородец. Он с нами сделку заключил, а мы ему помогли стать монополистом в своей отрасли. Теперь у нас нет оппозиционных издательств, а пресса вся наша, и книги для быдла по госзаказу выходят в нужном количестве и в срок. То же с религией…
Рассуждения князя Пышкина нарушил секретарь, впустивший маленького ладненького грека с кучерявыми патлами и бородой, облачённого в чёрную рясу.
"Шёлковая! - игра света электрических ламп на блестящей ткани насторожила Щавеля. - Вот охальник".
Князь Пышкин отодвинул тяжёлое кресло, опёрся о стол, поднялся, опустил руки по швам. Старый лучник, блюдя здешний этикет, тоже встал. Мэр улыбнулся ему и провозгласил:
- Позвольте представить вам настоятеля храма Блаженных вкладчиков отца Мавродия, известного в Великом Муроме своими выдающимися способностями решать сложные задачи. Отец Мавродий не раз помогал нам в расследовании запутанных преступлений. Могу сказать, что он был участником знаменитого дела о крадущейся цапле.
"Вот как!" - подумал Щавель, глядя на подошедшего священника.
- Отец Мавродий будет вашим напарником, - продолжил мэр. - Он ведёт следствием методом дедукции, индукции и абдукции. За первое берётся он сам, второе вы разделите вместе, а третье выпадает на вашу долю, боярин.
- Кто-то должен, - согласился Щавель.
- Раз так, - торжественно заключил мэр, - благословляю вас на проведение следственно-оперативных меропрятий. Найдите убийцу губернатора, светлая ему память!
Напарники пожали руки. Ладошка у священника была сухая, крепкая и тёплая. Удар таким кулаком с ног не собьёт, но рёбра сломает, отметил командир.
- Буду рад с вами работать, боярин Щавель! - сказал отец Мавродий.
- Взаимно, - с осмотрительной сдержанностью ответил старый лучник.
Князь Пышкин наблюдал за ними с удовлетворением игрока, взявшего недурной прикуп.
- Ваш сясь, начальник сыскной полиции приёма просить изволят-с, - доложил секретарь.
- Впусти.
Легендарный Пандорин оказался молодым мужчиной со щёгольскими тонкими усиками, наряженным в синий с иголочки мундир с галунами. Слегка вытянутое лицо с нездоровым чахоточным румянцем носило отпечатки пороков, которые только может предоставить для ублажения страстей состоятельному человеку культурно развитый город.
Завидев греческого попа, Пандорин взбеленился.
- Ваше сиятельство, я не потерплю вмешательства посторонних лиц, - с порога ринулся он в бой, как дерзкий петушок атакует на скотном дворе старого сонного индюка. - В деле чрезвычайной государственной важности посторонним штатским дилетантам места нет!
Заметно было, что Пандорин малость запыхался. Должно быть, о визите отца Мавродия ему своевременно донесли, и начальник сыска торопился примчаться до завершения разговора.
- Ерофе-ей Батькович, - укоризненно протянул мэр, и картина скотного двора повторилась: старый индюк сонно разлепляет белую плёнку на зенках и надвигается на петушка, неся в начале своего движения неумолимый конец. - С учётом ваших выдающихся способностей, которые далеко не безупречны, вынужден заметить, что дело и впрямь государственной важности, притом негативного заказного и политического характера. Оно требует безотлагательных мер, а посему любая помощь окажется нелишней в этот трудный час. Я рад, что мастера согласились оказать содействие, и наделил господ особыми полномочиями. Всего лишь на период следственно-оперативных мероприятий, - добавил он ложку мёда.
- Лихо помнится, а добро век не забудется, - продолжил Пандорин защищать свою деляну с таким изяществом, что Щавель не почувствовал себя обделённым.
- Вот вы это напрасно так, - с отеческою скорбью покачал седой головой мэр и изрёк с непомерным ханжеством: - Что для умного печать, для глупого замок. Поэтому и укрепляю казённые органы вольнонаёмными членами.
Этим он больно уколол начальника сыска.
- Премного благодарен за проявленную заботу, - ответствовал Пандорин с непроницаемым выражением красивого лица и щёлкнул каблуками. - Разрешите доложить текущую обстановку?
Велимир Симеонович правильно понял предложение выпроводить посторонних, однако на поводу не пошёл, а решительно распорядился:
- Доложите по поводу взрыва. Что установили эксперты?
- Химический состав взрывчатки аналогичен взрывному устройству с места покушения, - отрапортовал Пандорин. - Задержанная отказывается давать показания. Личность её установили: Пелагея Вагина, она же Полина Лисицина, она же Тонька Пулемётчица, она же Валентина Пони-Яд. Проживает в нашем городе с две тысячи триста двадцатого года, на учёте в уголовной полиции не состоит.
- Кто все эти люди? - спросил Щавель.
- Тонька Пулемётчица? - у мэра отпала челюсть. - Та самая?
- Так точно, из Орды.
- Вы об этом знали?
- Так точно, знали. Она в Тайной картотеке проходит с двадцать первого года. Законов наших не нарушала. Приехала с сыном Павлом, вышла замуж за слесаря Михаила Вагина, ныне покойного. Живёт мирно, работает переплётчицей. У околоточного претензий к ней не имеется. Сын, Вагин Павел Михайлович, двадцати пяти лет, слесарь в мастерских "Машины и механизмы", холост. Состоит на учёте как активный член профсоюза механиков. Возможно, входит в состав подпольного оргкомитета. Местонахождение Павла в настоящий момент неизвестно.
"Что я упустил? - слово "местонахождение" всколыхнуло в душе старого лучника осадок воспоминаний. - Что я забыл?"
Он помнил, что держал не так давно догадку, касающуюся проклятого китайца, но в хаосе событий она вылетела из головы.
"Чёртов ниндзя, - подумал Щавель. - Твоё восточное колдунство не собьёт меня с панталыку. Я ведь помню, что знаю про тебя… что-то. Но что?"
Одолеваемый сомнениями командир сохранял невозмутимый вид. Пандорин продолжал докладывать:
- Следствие разрабатывает версию причастности к делу Боевого Комитета Рабочей партии. Неясны мотивы. Генерал-губернатор не ущемлял права рабочих, не затрагивал интересов ни одного из профсоюзов, мстить было решительно не за что, хотя можно допустить, что теракт является самодеятельностью фанатиков-экстремистов. По агентурным сведениям, Боевой Комитет собрался из неадекватных личностей, склонных к насилию ради насилия. Мы допускаем возможность покушения в качестве акта немотивированной агрессии, либо как удачный случай для членов Комитета заявить о себе с целью усиления позиций в политической борьбе внутри объединения профсоюзов. Шаг самоубийственный, но вероятный. Также следствие не исключает версию китайского следа, ведь бомбист был китайцем. Террористический акт могли осуществить с целью консолидации инородного купечества всех племён для избрания нового генерал-губернатора из числа прокитайски настроенных кандидатов.
"Вот и Манулов о том же, - Щавель присмотрелся к Пандорину. - Русский до мозга костей, который будет говорить правильные вещи, - припомнил он слова прозорливого издателя. - А если такой возглавит расследование дела, то лучшего кандидата не сыщешь. Вот зачем мэру понадобились неофициальные помощники, наделённые всеми полномочиями! Наверняка, у него имеются и другие независимые от полиции сыскари, которые будут копать и доносить".
Щавель свежим взором оценил фигуру Велимира Симеоновича. При всей напускной куртуазности князь Пышкин жрал генералов на завтрак и закусывал полицмейстерами, иначе в управители столицы крупного государства было не протиснуться.
Словно почуяв ход мысли ингерманландского боярина, мэр изволил отпустить своих приспешников, поскорее удаляя от догадливого полицейского, пока тот, используя природные способности, прямо на месте не раскрыл далеко идущие планы начальства.
- Господа, не смею вас более задерживать. Час поздний, время дорого. Желаю удачи в вашей нелёгкой работе! Отец Мавродий, не забывайте извещать меня о ходе расследования. Если понадобится помощь, докладывайте напрямую Ерофею Батьковичу, - расставил он точки над "i" в отношениях с Пандориным. - Он окажет вам всестороннее содействие.
Пандорин смерил гражданских специалистов заносчивым взглядом и снисходительно кивнул. Чванностью он напомнил капитана Копейкина. Вероятно, она прижилась в столичной офицерской среде в качестве обычая.
Щавель и отец Мавроди откланялись, оставив высоких должностных лиц обсуждать государственные секреты, и по коридорам власти выбрались из мэрских покоев.
Проход в резиденцию мэра охраняли дюжие ахтунги с церемониальными штыковыми винтовками. Парадные кепки-восьмиклинки, усы подковкой, кожаные жилетки. Под сбруей с массивными кольцами-стяжками бугрились мускулы, прокачанные в тренажёрных залах. Лишённые волос руки, густо покрытые затейливыми татуировками, не оставляли на образе великолепной мужественности ни малейшей лазейки для просачивания в душу женской нежности. Верные друг другу и запомоенные перед всем миром, ахтунги были готовы служить государству до потери пульса.
Отец Мавродий вызвался проводить Щавеля до казарм, сославшись на любовь к прогулкам. Старый лучник с пониманием отнёсся к дипломатической уловке священника, он тоже хотел познакомиться с напарником, принюхаться и завтра начать работать в полную силу. Извозчика ловить не стали. Протиснулись между чиновничьими каретами, ожидающими на площади перед мэрией, и свернули на освещённый фонарями проспект Льва Толстого. Несмотря на поздний час, жизнь в центре бурлила. Фланировали франты с барышнями под ручку, тусовались весёлые компании, были открыты решительно все заведения. Там били ключом гулёжь и кутерьма. Смех, звон бокалов, хруст французской булки. Кавалеры чуть пьяные, гимназистки румяные. Звучали вальсы Шуберта. Щавель полагал, что по случаю всенародной трагедии объявят траур, временно закроются кафе и рестораны, но не тут-то было. Обывателя встряхнули, и Муром забурлил.
- У вас когда-нибудь город спит?
- Великий Муром никогда не спит! - в голосе священника скользнула гордость за свой греховный город.
Щавель подумал о Лихославле, круглые сутки погружённом в печальную дрёму. Вспомнил Москву, с наступлением темноты забывающуюся тревожным сном. Пробуждающуюся в кровавом угаре Спарту. Владимир, исправно работающий и крепко дрыхнущий. Мысль перетекла на опального городничего Декана Ивановича, томящегося под следствием в застенках Владимирского централа, о его двурушничестве, причина которого начала проясняться. Только оказавшись в неспящей столице Великой Руси можно было понять стремление обзавестись тут недвижимостью и поселить детей. Щавель и сам бы так сделал, если бы мог. И понятно стало, почему во Владимире никто не сподобился доложить князю Лучезавру. Работать на родине, где лучше платят, а отдыхать за границей, где слаще жить, было для владимирцев делом таким же естественным, как для эльфов мотаться в чухну.
- Постоянно жрать, гулять и не спать быстро надоест, - вслух прогнал досаду Щавель. - Вот, у меня в Тихвине благодать - берёзки, виселицы, окушки в речке. Ни воров, ни терроризма. Тишина, спокойствие.
- Наслышан, - с почтительностью отозвался отец Мавродий. - Для репутации важен размах, а не итог. История надолго запомнит правление князя Лучезавра. Вы преуспели в насаждении духовности.
- Духовность есть главный капитал Святой Руси подобно тому, как гламур и пафос являются основным капиталом Поганой Руси с её человекопротивной Москвой.
- А в Ингерманландии? - осторожно спросил хитрый грек.
- Ингерманландия есть колония Святой Руси, поэтому наш капитал - духовность с примесью неизбежного, присущего всем там эльфизма. Эльфы остались последними хранителями культурного наследия великих предков. До Большого Пиндеца в наших краях стоял огромный прекрасный город, в котором жило столько людей, сколько во всей чухне. Он был столицей гигантской державы, над которой не заходило солнце. И даже после того, как московские чародеи интригами и колдунством отжали столичный статус, город сохранил звание сердца культуры. Этот город был исполнен достоинства и несокрушимой чести, он никогда не был захвачен врагом, хотя и подвергался жестокой осаде. Он так и канул на дно морское непокорённым, когда в противоположной части геоида поднялся из пучин Р'Лайх и на Землю упала тьма.
- Вы про Петербург?
- Мы не произносим это слово. Эльфы забыли его, вычеркнули из памяти как психическое увечье.
- То есть у вас эльфы командуют?
- Командую я, но эльфы населяют Ингрию со времён Большого Пиндеца, и люди невольно переняли часть их обычаев. Этот город оказался священной разменной монетой, которую духи земли заплатили царице вод и осьминогов за пробуждение Ктулху. Ничего не поделаешь, что кому-то выпало жить в то время в том месте.
- Поднявшееся опустится, а опустившееся поднимется, как написал в древней книге безумный джентльмен из заморского города Провидение, - явил неожиданную начитанность грек. - В его пророчестве говорилось, что когда звезды займут благоприятное положение, из земли восстанут её черные духи, призрачные и забытые, полные молвы, извлеченной из-под дна забытых морей. Тогда великий каменный город вновь предстанет пред ликом Солнца.
- Как весы, - пришло Щавелю удачное сравнение. - Когда звёзды сложились нужным образом, под их притяжением чаша Р'Лайха пошла вверх, а противоположная чаша вниз.
- Ты чтишь Ктулху?
- Нет, - отрезал Щавель. - Ктулху у нас хорошо знают, но обращаются к нему конченые люди. Быть культистом в краю, исполненном эльфийской скорби и неизбывной душевной боли по великой трагедии, значит быть непонятым окружающими. Хотя кто-то добровольно становится рабом Ктулху ради кратких благ, щедро раздаваемых Им. Таких людей нетрудно опознать по опрометчивой тяге к материальным благам и стремлению решать вопросы с наскока. Они уходят в леса, чтобы грабить караваны и имать гусей. Мы в этой нашей Ингерманландии на них охотимся, а они всё не переводятся и не переводятся. Одного такого духовного раба, молодого и сильного, я из Тихвина увёл, чтоб не вырос и не развился в Яркую Личность. Пусть в другом месте развивается, - с досадой добавил Щавель.
- А шведы? Они Ктулху чтят?
- Они поклоняются мёртвым богам. Асы погибли в Рагнарёк. Шведский престол сохраняет легитимность только по праву сильного.
Греческий священник утёр холодный пот, а Щавель продолжил:
- У шведского короля только два союзника, Армия и Флот. Флот - это транспорт, а у кого транспорт, тот и царь.
- Развитие транспортной системы необходимо для развития государства, - священник свернул в переулок, ведущий к улице, в конце которой размещались казармы. - Наше купечество объединилось в альянс для строительства коммерческой железной дороги. Она будет стыковаться с участком, который проводит по Проклятой Руси Железная Орда. Товарооборот между странами взлетит до невиданных высот.
- И мобильность басурманских войск с тяжёлой артиллерией, - закончил Щавель. - Сейчас они вязнут в проклятых землях, но когда достроят и возьмут под охрану железную дорогу, сразу наладят подвоз крупных подразделений и припасов для уверенной оккупации.
- Что вы! - воскликнул импульсивный грек. - Басурмане никогда так не сделают! Они цивилизованные люди.
- А кого я в семнадцатом году из-под Мурома выбил? - с прохладцей осведомился Щавель. - Цивилизованные люди до сих пор помнят муромские клещи и действуют теперь тихой сапой.
- Это когда было, - судя по беспечному голосу, отец Мавродий проживал в то время на средиземноморском побережье. - Жуткая эпоха, дикие нравы. Сейчас всё сильно изменилось, и в Орде тоже. Там часто меняется всенародно избираемое правительство со своими политическими программами, направленными на укрепление дружбы народов. Теперь у Великой Руси нет врагов.
- А кто есть?
- Стратегические партнёры, - грек даже удивился, что должен пояснять заслуженному человеку столь очевидную вещь.
Щавель вздохнул.
- Добрососедские отношения неизбежно приводят к большой войне. Лет за двадцать народятся и подрастут новые солдаты, и тогда как соседи соседей резать будем друг друга с особой жестокостью. Мы регулярно громим Москву, чтобы держать в подчинении Поганую Русь. Басурмане проводят профилактику на Проклятой Руси, оберегая себя от местного населения.
- Народец стрёмных земель сам себя прореживает с неистовым энтузиазмом, - заметил грек.
- И тем помогает наместнику светлейшего князя Лучезавра собирать дань, - констатировал Щавель. - А вот Орду мы не били семнадцать лет. Она набрала силы и теперь тянет на Русь свои железные тентакли.
- Всюду вы видите врагов… - запальчиво возразил священник и смолк, потому что из подворотни появились неясные тени.
"Этот город не любит меня, - взгрустнулось старому лучнику. - Всегда не любил. Я здесь чужой, солдат среди купцов, вот и подаёт Муром знаки отрицания".
- А как у вас с видением врагов в данную минуту? - вопрос Щавеля прозвучал издевательски неуместно, потому что их окружали.
- Вы живёте в лесу, поэтому всегда настороже, - заметил священник.
"Какой-то ты чересчур наблюдательный", - подумал Щавель.
Пустынную, без фонарей улицу освещали только окна. Несложно было рассмотреть мелкие юркие фигурки пятерых встречающих. Суетливые движения, шакальи повадки. "Молодёжь вышла на промысел", - Щавель расстегнул пуговицы на животе. Двое забежали сзади, до поры до времени опасливо держась поодаль. Оттянул полу сюртука, облегчая доступ, но не открывая рукояти ножа.
В подвалившей троице выделялся средний, чуть покрепче и постарше остальных. Его наивное, почти нетронутое жизнью личико с тонкими бровями широкой дугой, выглядело до отвращения моложаво, как у жертвы генетической болезни.
"Манагер, - удручённо подумал Щавель. - Московский, трёхсотлетний".
- Доброго тебе здоровьичка, - сходу сглазил он ворога, чтобы отчерпнуть жизненной силы.
- Сенкью вэри мач, ю а вэлкам (Премного благодарен, добро пожаловать), - на манагерском собачьем наречии пригласил проклятием супостат выйти на битву.
- Доброго времени суток, - обречённо констатировал мигом всё понявший грек.
Манагер позитивно улыбнулся.
- Выворачивай карманы, поп. Бог велел делиться.
- А я атеист!