* * *
"Как всё слепилось, не хухры-мухры", - Ерофей Пандорин лежал в горячей ванне и шевелил фибрами души. После ночи, проведённой на ногах, и не менее напряжённого утра удалось немного соснуть, и сейчас начальник сыскной полиции приводил себя в приличный вид, не переставая размышлять о главном.
Главным был дохлый ходя, застреленный в пригородной роще. В деле об убийстве генерал-губернатора наметился прорыв, только сейчас Пандорин не был уверен, что прорыв этот кому-то нужен. Мёртвый китайский акробат не был китайцем.
Представление, осуществлённое в анатомическом театре судебно-медицинским экспертом, посвятило начальника сыска в интересные подробности. По совокупности биометрических данных и особых примет личность убитого была установлена: Ли Хой, кореец, 2299 года рождения, род занятий - киллер.
Особая оперативная группа действительно вычислила и уничтожила чёртова ниндзю.
Согласно заключению экспертизы, Ли Хой был убит выстрелом в левую затылочную часть головы. Входное отверстие диаметром 11 миллиметров и фрагменты безоболочечной пули, извлечённые из верхней челюсти, указывали на мастерство верного помощника князя Пышкина. Револьвер 44 калибра был у отца Мавродия. Боярин Щавель пользовался пистолетом Стечкина под патрон с оболочечной пулей с термоупрочнённым сердечником. От него входное отверстие составило бы 9 миллиметров, да и выходное оказалось куда меньше. Результаты вскрытия застреленного Кенни это подтверждали. Следовало отдать должное отцу Мавродию: чтобы попасть в голову бегущему человеку из экипажа, движущегося по бездорожью, стоя, придерживаясь за спинку сиденья, надо было иметь орлиную зоркость и железную руку.
Свежие отчёты из личного дела информировали, что священник-детектив регулярно посещает тир полицейской академии, приобретая патроны в нём на личные средства.
Начальник сыска как следует отмок, сон ушёл.
Деньги. И объединяющий всё чёртов ниндзя Ли Хой.
Работа такого мастака как Ли Хой стоит дорого. Особенно, когда речь идёт об экстраординарном деле вроде ликвидации главы государства. К делу прилагался кем-то разработанный план, не сам же Ли Хой всё придумал. У него не было срока разведать и обдумать. Он только что прибыл в Великий Муром в составе цирковой труппы. Ширма была идеальна на короткое время. Артистов оптом регистрировал в полиции директор цирка заочно, по списку. ("Текущие меры учёта и контроля населения столицы никуда не годятся", - отметил Пандорин.) Но, самое главное, кореец не оказывался чужим в китайской диаспоре, и со странным косоглазым не принялись разбираться сами ходи. Маскировка под китайца была важной частью плана. Заинтересованные в устранении генерал-губернатора лица специально наняли узкоглазого ниндзю, который должен был совершить террористический акт при большом скоплении народа, а затем исчезнуть.
Вода в ванне стала ровной как зеркало. Мысли были ясны и неторопливы.
Исчезнуть.
Погибнуть при взрыве на съёмной хате, например.
Кто-то изготовил и припас в Великом Муроме нитроглицериновые бомбы. Вряд ли ниндзя приволок из Сибири такие капризные штуки.
Кто-то здесь нашёл специалистов. Химикаты достать можно. Алхимик соединил в должной последовательности и пропорциях силы стихий огня, воздуха, воды и земли, а мастер минного дела приготовил взрыватели.
Пандорин одним движением встал. Почти не плескаясь, вылез из ванны. Накинул вышитый халат со стразами, лёгкой походкой прошёл к столу, написал на бумаге летящим почерком:
"Картотека: алхимик, инженер-взрывотехник".
Бомба, которая ждала в бараке, была приготовлена для него. Для Ли Хоя, убийцы-исполнителя убийцами-пособниками убийц-заказчиков.
Пелагея Ниловна Вагина встретила полицию в комнате. Значит, не подозревала о готовящемся взрыве.
Не было её сына, профсоюзного активиста. Он ушёл накануне, возле руин барака не появлялся. Он не навестил в околотке мать.
"Павел Вагин", - записал начальник сыска.
* * *
Полированные зёрна чёрного пороха сыпались в камору барабана с желобка обрывка газеты. Павел Вагин долго колдовал над уменьшенной навеской, чтобы 8-миллиметровая пуля ещё могла пробить в упор доску толщиной с палец, но выстрел был как можно тише. Теперь настала пора забивать заряды. У Вагина имелась целая банка мелкого басурманского дымаря, рекомендуемого к применению в короткоствольном оружии, и аптекарские весы. Павел скрупулёзно отвешивал порох, при необходимости добавляя или убирая зёрна кончиком чайной ложки. Ссыпал с чашки весов в газетку, аккуратно засыпал в камору порох, постукивая по листку указательным пальцем. Закладывал лоскутком бумазейной ткани и прижимал шомполом, однако, не трамбуя, чтобы спрессованный порох не сгорал слишком быстро. Поверх пыжа заталкивал свинцовый шарик, собственноручно отлитый в компактной однокамерной пулелейке, которую удобно носить хоть бы и в кармане, если такая возможность понадобится. Пулелейка, как и револьвер, были изготовлены слесарями в мастерской "Машины и механизмы". Работяги иногда подхалтуривали, запиливая без пригляда начальства огнестрел на продажу. Делали кремнёвые, невзыскательные к дефицитным капсюлям пистоли для крестьянства. Мастерили пушки поудобнее, с барабаном и брандтрубками. Не делали только магазинного оружия под унитарный патрон. Господа для забав и авторитета купят имиджевый огнестрел в фирменном магазине "Белоружие", чтобы хвастаться отделкой и качеством. Простому народу простецкие пушки сгодятся для пострелушек на шашлыках и чисто на всякий случай. Снаряженный револьвер способен лежать сколь угодно долго, но сразу быть готовым к действию, если кто нападёт, либо в дом залезет или бабу захочется шугнуть. Полезная штука револьвер.
Каморы Павел замазывал спереди куриным жиром. Не для запаха, а ради герметизации, чтобы выхлопом не подожгло порох в соседних зарядах, - бывали случаи. После открыл шкатулочку, достал картонную коробочку. На коробочке бумажная ленточка наклеена с надписью "Капсюли запальные "Алтай" 100 шт. Барнаульский з-д N 17". Наживил на брандтрубки по стальному капсюлю. Насадил барабан на ось. Закрыл револьвер. Придерживая большим пальцем, бережно опустил курок.
* * *
Благородные мужи бросили через левое плечо по щепотке рассыпанной соли, чтобы не поссориться, и скрепили сделку кружкой пива. Принесли еду. В кафе-шантане главными украшениями была эстрада и выпивка, поэтому на приличного повара не тратились. Картошка пригорела как грешники в печах Холокоста, а говяжьи биточки по-татарски будто на самом деле томили целый день под седлом горячего наездника. Камерный оркестр свернул шансон и скрылся за кулисами. Его место занял тоскливый тощий клоун в полосатой майке и берете с пумпоном. Молча принялся выкобениваться, крутя руками и строя рожи, как будто изнутри его корёжил бес. Клоун оказался мимом.
- Могу задать нескромный вопрос? - развил своё участие в экспедиции Альберт. - Не прошу глубоко посвящать. Если не сможешь ответить, скажи, я больше интересоваться не стану…
- Светлейший направил меня в Проклятую Русь разведать насколько далеко проникла Орда. Культурное влияние, опорные пункты, состояние коммуникаций, отношение местного населения к басурманам и к Святой Руси. Мы пройдём по Тракту, осмотримся. Я составлю аналитическую записку, которую ты отвезёшь князю. Примкнёшь к попутному каравану и вернёшься без проблем.
- А вы в Орду?
- Там тоже есть немало интересного, требующего грамотной оценки.
"Включая систему охраны ханского дворца", - мысленно закончил Щавель.
Жёлудь без слов уловил отцово намерение и закручинился.
Лузга по-своему понял недомолвку и ощерился:
- Там нас ждёт весёлый хрен.
- Счастливый конец, - поправил Щавель.
Доктор задумчиво тыкал биточки вилкой. Решался - спросить сейчас или отложить на потом.
- Почему именно ты? - оторвал он взгляд от тарелки. - Почему князь вытащил тебя из дальнего угла и направил через полмира в край, где живут совсем другие люди?
- Потому что больше некому. Я смогу увидеть то, чего не заметят другие. Я смогу понять увиденное и осмыслить. Смогу задать правильные вопросы нужным людям, у меня есть военный опыт. Кроме того, я много лет не был вовлечён в тамошнюю политику и могу судить беспристрастно. Ну, и главное, светлейший мне доверяет, а для меня это дело чести.
- Чести? Что это такое? - оскалился Лузга.
- Это что-то между умом и совестью, - рассудительно ответил Щавель и обратился к лепиле. - Есть и другие причины, уважаемый, но какая разница?
- Понятно, - доктор наколол резиновый кусман и отправил в рот. - Там, куда ты приезжаешь, очень быстро начинается реальный ад. Ты несёшь его в себе, наглядно подтверждая учение французского профессора Доуэля, что ад - это мы сами.
- Не слышал о таком, - сказал Щавель.
- Он жил до Большого Пиндеца. Я находил упоминание о нём в изъеденном червием и гнилью рукописном томе, уцелевшем с древних времён в частном собрании моего пациента. Книга была о судьбах врачей, я сразу заинтересовался.
- И как сложилась судьба профессора? - Щавель был рад увести беседу в сторону от государственной тайны, благо, атмосфера кафе-шантана располагала к салонной болтовне.
- Ему отрезали голову.
- Какая печальная история, - усмехнулся Щавель. - Надо следить за тем, что говоришь. Короткий язык - залог долгой жизни.
Альберт Калужский пригладил бороду, то ли проверяя, не пора ли её подровнять, то ли беспокоясь за сохранность собственной головы.
* * *
Механизированную картотеку Информационного центра полицейского управления обслуживали специально обученные рабы. Сменялись губернаторы, менялись полицмейстеры, менялся даже начальник канцелярии, но техники и архивариусы оставались как необходимые детали незыблемого механизма. Вольных людей на такие ответственные должности допускать было никоим образом нельзя. Вольный может напиться, халатно отнестись к техническому обслуживанию, рассориться с женой и захандрить. Вольный может уволиться, когда захочет, разболтать секретные сведения близким, а то и продать врагу. Совсем не то с живым имуществом. Рабы жили в здании ИЦ, знали все тонкости и капризы картотечных машин, десятилетиями накапливали тайны и головой отвечали за их сохранность. Случись что, нерадивого раба сразу можно было умертвить. Сотрудники Информационного центра знали, что отлынивать и безалаберно относиться к вверенному имуществу нельзя, за это ждала порка или хладнокровное списание на погост. Они ответственейшим образом трудились за страх и по привычке к своему занятию. Многие даже гордились возложенным на них попечительством о систематизации важных знаний и своим несравненным умением извлекать из необъятного массива насущные сведения. Так шла на пользу государству вещная сущность раба.
- Привет ай-ти специалистам, смерть жиганам и террористам, - поздоровался Пандорин, заходя в машинный зал.
- Террористам смерть, - привычно откликнулись рабы.
Из-за конторки на Пандорина поднял взгляд сутулый пожилой раб в белом халате, обвисшем на покатых плечах. Тёмные внимательные глаза за овальными очками смотрели выжидающе и с готовностью услужить. Морщинистый лоб украшала крупная татуировка "IT", вылинявшая от времени. Тонкий серебряный обруч свободно болтался на высохшей шее. Это был дежурный архивариус Информационного центра, самый старый и дольше всех работающий. Говорили, что у него в голове находится вся картотека, только вспомнить мало что может, когда это срочно требуется.
- Чем могу служить, ваше благородие? - проскрипел архивариус, перебивая стук и лязг конторы.
- Подай мне сей момент знатоков химического дела, легко пишущихся на криминал. Таких в первую очередь. Да ещё инженеров, готовых мастерить взрыватели для бомб, возможно, людей судимых. А потом и всех остальных из той категории. Сумеешь произвести выборку по памяти?
Среди вечных рабов, к которым столько обращался за тайными знаниями, Пандорин чувствовал себя раскованным.
Подневольный айтишники, запертые в тесном коллективе, не могли его подсидеть и были мало заинтересованы информировать собственное начальство о поведении Пандорина. Приватная информация была склонна накапливаться в Информационном центре и не утекать вовне.
Опершись обеими руками на конторку, архивариус стоял, низко опустив голову. Сквозь поредевшие седые кудри просвечивала белёсая, не видевшая солнца лысина.
- Машина надёжнее, - прошелестел он после паузы. - Картотека сбоев не даёт.
Начальник сыска покривил губы с разочарованием и насмешкой.
- А я-то надеялся на твою интуицию. Может, вспомнишь? - продолжил настаивать он. - Бывали же у тебя озарения.
- Пишите запрос, - архивариус выпрямился, выложил перед Ерофеем Пандориным два типографских бланка. - Отдельно на каждую категорию, ваше благородие, чтобы не спутать.
- Любишь ты бюрократию.
Начальник сыска выбрал из латунного бокала вставочку почище, откинул крышку чернильницы, умакнул перо.
- Учёт - наша задача, - прошелестел архивариус, наблюдая, как растут строчки каллиграфических букв.
Старый формалист был прав. Бланки запросов подшивались в месячную стопу, а объект запроса и запрашивающий заносились в книгу учёта посетителей, чтобы в случае проведения внутреннего расследования можно было быстро установить, кто получал доступ к систематизированной информации и в какое время.
Начальник сыска беспрекословно подчинялся требованиям Системы и не нарушал регламента учреждений. С младых ногтей ратуя за порядок и возбудив тем самым всеобщую ненависть, Ерофей Пандорин на высокой должности старался вести себя безупречно. И как не торопился он, следовало теперь обождать. Поиск по городской базе данных требовал времени, хотя и не так много, как если бы пришлось копаться в списках. Личные дела лишены наглядности и оттого использованы быть не могут в деле быстрого поиска и сортировки по категориям, для чего потребны картонки с дырочками, проделанными умельцами в особых местах. Механическая картотека насчитывала без малого век. До неё в ходу был поиск в ручных приспособлениях для выборки, но механизация труда сделала тотальный учёт обитателей Великой Руси и Великого Мурома скоростным и удобным.
Архивариус протиснулся между столов с перфораторами и контрольниками, за которыми обновляли карты рабы в коричневых халатах.
- Тягу дай, - гулко распорядился он, подходя к сортировальной машине, возле которой копошилась дежурная смена.
Дюжий раб в синем халате встал за колесо. Защёлкали шестерни, заклекотал ремень трансмиссии. Лязгнул приводной рычаг. Зал наполнился грохотом. Сортировальная машина пришла в движение, завибрировала. Чугунная станина упиралась в пол литыми лапами. Лапы были прибиты к доскам коваными гвоздями с гранёными шляпками, доски дрожали, но лапы стояли намертво. Первыми шли алхимики. Машина сортировала двадцать тысяч карт в час. В Великом Муроме проживало полмиллиона. Из них относящихся к химическим специальностям, включая аптекарей и дубильщиков кож, было тысячи три.
Архивариус передал запрос помощнику. Запустили вторую машину. На полную обработку массива данных требовалось немало времени, однако Пандорин рассчитывал на интуицию старика. Он отошёл к дверям, где для удобства посетителей был установлен диван, кресла и журнальный стол. Присел, закинув ногу за ногу. Поворошил разбросанные на столе старые журналы, свежую и не очень прессу. Наверху лежал четверговый выпуск еженедельной газеты "Из рук в руки", в которой рабкоры размещали обзоры невольничьего рынка, заметки об актуальных работорговцах, ремёслах, оценочные статьи крупных собственников. Собственниками могли быть и рабы, держащие своих рабов, а то и ссужающие деньги под проценты своему хозяину. Некоторые эффективные рабы ухитрялись брать в рабство за долги своего кредитора и в таких странных отношениях жить годами. Но главным оставался раздел бесплатных объявлений о купле и продаже живого имущества, ради которого газету покупали вольные люди.
Пандорин читать "Из рук в руки" побрезговал. Выбрал ещё не затрёпанный выпуск "Плотницких рассказов" про сельскую жизнь, выпускаемый раз в квартал издательством Манулова. На мягкой обложке скакал по горам жёлтой стружки с топором наготове неизбывный герой сериала Раскольников, за пристрастие к прослушиванию радиопередач прозванный Радионом.
Отключившись от шума сортировальных станков, Пандорин погрузился в "Возвращение делового горбыля":
"Однажды тёмной ненастной ночью к нам на пилораму вернулся горбыль…"
Из тёмного омута, порождённого дубовым пером столицы, сыщика выдернул старик в белом халате.
- Есть результат, ваше благородие, - объявил архивариус, возвращаясь с бланком, на котором были записаны установочные данные с первых выпавших карточек. - Перспективных химиков семеро. Приступаю к продолжению обработки запроса.
Пандорин взял список. Фамилии ничего не говорили начальнику сыска.
- Почему они? - спросил он, - У тебя самого есть что сказать?
Архивариус кивнул.
- Поглядел и припомнил, ваше благородие. Так сразу данные не сопоставишь, а как посмотришь на общий результат, и в голове словно карта выпадает.
- Пятеро мужиков и две бабы, - прокомментировал Пандорин.
- Так точно, - улыбнулся старый раб. - Московская целительница Урина Малахова. Улица Стахановская, дом три, подвал.
* * *
- Урина… - Павел осторожно постучал в дверь торцом кулака. Оглянулся. Из подвальной лестницы было видно только часть крыльца, да парапет. Снова мягко постукал. - Это я, Павел, открой, дело есть.
Химичка не торопилась. То ли была занята, то ли спала до середины дня после своих ночных бдений. Из щелей сочились колдобящие запахи, по сравнению с которыми скотный двор Жеребцовых-Лошадкиных казался благоухающим раем.
- Урка, открой.
Вызывать пришлось долго. Вагин извёлся, но вот прошлёпали шаги, сдвинулась щеколда, дверь отворилась вовнутрь на длину цепочки.
- Да открой ты, Урина, - прошептал Павел.
- Ты кто такой? - москвичка изо всех сил шифровалась, но Вагину было не до конспирации.
- Товарищ Малахова, не пудри мозги, дело срочное. Дай зайти, некогда мне вату катать.
- Чтоп ты обоссался, - прошипела Малахова, но цепочку скинула.
Когда дверь отворилась, в грудь москвичке ткнулся ствол револьвера.
- Люби Россию, гнида! - Вагин быстро спустил курок.
Хлоп, хлоп, хлоп. Дульный срез утонул в шали, в которую куталась подвальная варщица. Выстрелы казались неуверенными ударами молотка по доске. Урина Малахова отступила и повалилась в прихожую. Дыма вышло негусто - в подвальном низке словно накурили. Павел закрыл дверь, сунул в карман тёплый револьвер. Быстро поднялся по лестнице. По случаю разгара рабочего дня улица была практически безлюдна, но на тротуаре застыл, будто примороженный, мальчишка-разносчик. Стоял как вкопанный и ковырял в носу. Таращил голубые пуговки на выскочившего из подполья революционера.
"Не пропадать же мне, один раз живём!" - озлился Павел и выстрелил мальчику в лоб.