Им посчастливилось оказаться посерёдке, где красавицы не навязывались как на углах пролегающих вдоль Шанхая русских улиц. Там многоэтажные бараки имитировали гномятники Рабфаковских переулков. Там ночные бабочки роились бесстыжими стаями. Они находились под присмотром сутенёров, следящих, чтобы феи не вцепились друг другу в волосы. Там патрулировали наряды полиции. В муромском Шанхае полиции не было. Всем управляла триада авторитетов, на которую для формальности приходился один-единственный японский городовой Тояма Токанава, неизвестно как попавший в Великую Русь и почти окончательно спившийся. Здесь были все условия для анонимного отдыха состоятельных господ. В чинных борделях творились ужасные непотребства. Именно сюда завозили к полудню, во внеурочный час, когда все клиенты на работе, а красавицы на отдыхе, корзины с кошками, кроликами, валенками, крынки со сметаной, гусей, кур и бочонки икры. Мусорщики вывозили отходы производства, которые невозможно было съесть, ходи-поломойки надраивали паркеты и мебель, в китайские прачечные забирали бельё. Неприметные бухгалтера в круглых очках ловко считали прибыль и уносили в подземный дворец повелителя Сунь Хунь Вчая. Повара, среди которых в "господских" весёлых домах преобладали греки, отправлялись на рынок затариваться продуктами, угодными животу белых дьяволов. Фонарщики чинили фонари и заменяли свечи, добавляли масла в резервуары, сбивали нагар, подтягивали фитили. Сотни серьёзных людей кропотливо выполняли хлопотную работу, чтобы с наступлением сумерек улица озарилась цветом порока и, разгоняя покров темноты, забила фонтаном настоящая жизнь, исполненная всех смертных грехов, кроме уныния.
Очутившись в атмосфере чарующей безнравственности, лесные парни обнаружили, что человеческих лиц стало больше, почти как на нормальных улицах. На главной туристической тропе ходи составляли пропорцию обычную для Великого Мурома, только застройка осталась шанхайской. Теснились магазины и магазинчики, гостеприимно распахнули двери притоны и заведения. Загадочные вывески "Огурец с ушами", "Интим оптом с фабрики", "Шоу трансвиститов Сельский туризм", "Сексуальные здравоохранительные лекарства", "Самый центр мужчшн", "Нецелованная свинина" и "Контрабанда Гон-Конг" будоражили воображение. Куда тут идти? Что лучше, "Гонконгская женская лепёшка" или "Оскорбить уложить"? Не попасть бы в нехорошее…
- Во, давай за ними, - пристроился Михан за парочкой господ в касторовых цилиндрических шляпах, роскошных чёрных сюртуках, шёлковых брюках со стрелкой и лакированных штиблетах. - Эти знают, куда топать.
Они догнали господ, чтобы не потерять в толпе гулящих, и услышали обрывки беседы.
- …ладно, предки которых здесь четыреста лет назад поселились. Но ведь новые всё едут и едут, достаточно оглянуться. Пусть бы прибывали с товарами, продавали и возвращались восвояси, не оседая на Руси. Что им дома не сидится?
- Они не хотят и не могут. Они в Китае никому не нужны, их там слишком много. И потом, здесь они обвыкаются. Приноравливаются к русской пище, перенимают наши обычаи. Дальше край, пути назад нет. Брошенные на произвол судьбы, они подбирают огрызки, пока другие набивают мошну. Как им здесь выживать, неизвестно. Диаспора помогает, чем может, но вся работа приезжих - мусор, проституция, да мелочная торговля. Их удел - страдания, коих всё больше.
- Страдания? Да вы посмотрите на их рожи. Что-то я не вижу отмеченных печатью скорби и лишений, - засмеялся скептически настроенный приятель.
- Вы просто не разбираетесь в китайцах. Тот, кто однажды это видел, будет замечать всегда, - с нездешней тоской парировал его собеседник, грассируя.
- Хо-хо! Не считаете ли вы то мяуканье, кое не раз слыхивали в сих диспозициях, что китайские шлюхи издают, признаками физической боли или душевных терзаний?
- Уели, сударь, уели, - капитулянтски рассмеялся сочувствующий китайцам.
- Либеральные ценности лучше всего обретать в звонкой монете, - попутчик оказался изрядным циником, переводя разговор в приватное русло. - Если китайцы у нас размножаются, значит, это кому-нибудь нужно. В свете последних событий, знаете ли вы, кому выгоден этот… - махнул он тростью на пол-Шанхая сразу. - …этот Содом?
- ?
- Тому, кого собираются выдвинуть избиратели из числа китайцев.
- И?
- Мне сегодня с утра сказали…
Собеседник понизил голос, и нехитрая уловка возымела действие, главного Жёлудь не расслышал. Господа синхронно завернули на низкое крыльцо, застеленное ковровой дорожкой, вытерли ноги о половик (двери перед ними распахнулись сами) и скрылись внутри публичного дома.
- Пойдём? - приоткрыв рот, Михан обозрел роскошный фасад, оштукатуренные колонны с портиком, роскошную вывеску "Чертоги".
Он не был уверен, что их сюда пустят.
- Отчего же, войдём, - тряхнув головой, Жёлудь увлёк друга в недра заведения.
Двустворчатые двери предупредительно открылись. В прихожей обнаружился привратник - обрюзгший лиловый негр в смокинге, накрахмаленной манишке с галстуком-бабочкой. В штанах и штиблетах, разумеется. Парни удивились, как так, один? Привратник же, и вовсе не прикасаясь к дверям, двинул вделанный в стену возле вешалок длинный медный рычаг. Скрипнул механизм, заклокотала под полом смазанная цепная передача, створки сами собой закрылись. Проклятые китайцы с порога нашли, чем удивить!
Жёлудь сунул негру грош. Привратник раздвинул в восторженной улыбке толстогубую пасть, полную белоснежных зубов. Услужливо отодвинул портьеру. Парни вошли в залу, обставленную с шиком, но без упора на восточный колорит. Повсюду был бархат, складчатые ткани, бахрома. У стен ждали плюшевые диваны с басонами, будуарные кресла, резные столики, кадки с фикусами. В зале было тепло и сухо, недавно протапливали. Пахло соломой, золой, пылью, молотым чёрным перцем и смесью ароматных вод. У дальней стены размещался небольшой бар с уютной стойкой, возле которой успели расположиться оба давешних господина, немедленно прошествовавших в привычное место. Они устроились на высоких табуретах в позах несколько фривольных, чувствуя себя желанными гостями.
- Ну, чего? - тихо спросил Жёлудь, стоя у входа и потирая руку.
- Присядем, чего стоять, - негромко и смущаясь ответил Михан.
Друзья направились к ближайшему дивану и опустились в его глубокие недра, ожидая претворения в действие процедуры, начало исполнения которой было неведомо.
Из прохода сбоку от бара появилась немолодая китаянка в парчовом платье с воротничком стоечкой, кружевами и вышивкой. На её потасканное лицо наложили отпечаток характерными морщинами лживость, жадность, скрытое высокомерие и тщательно запрятанный страх. Надменно повертела жалом, ища работниц и работников, не нашла, тут же расплылась в фальшивой улыбке, встала за стойку, с наигранным радушием приветствовала господ.
- Куда ушёл ваш китайчонок Ли? - иссохший господин с красными щеками чахоточника, судя по голосу, тот самый циник, небрежно расправил черепаховый лорнет на тоненькой чёрной ленточке, с шаловливой двусмысленностью рассмотрел чрез него хозяйку заведения, словно хотел узнать её получше.
- Зя водкой усёр, - быстро прожужжала китаянка. - Девоськи сейцас придут.
- Мятного ликёру, - потребовал циник, словно бы томясь от ожидания.
- Портеру и яйцо тунцзыдань, - заказал его сочувствующий китайцам спутник, кругленький и рыхлый, с рыжеватыми усиками кота-щекотуна.
Мадам сунулась под стойку, но тщетно. На обезьяньей маске мелькнула досада.
- Туньцзыдань нету, пидань есть, - объявила она, шустро наливая из ядовито-зелёной бутылки какое-то отвратительное пойло в стеклянный напёрсток.
Любитель китайцев покорно вздохнул.
- Давайте пидань.
Спутник его, циник, опрокинул рюмку в пасть, небрежно запустил по стойке к китаянке.
- Ещё одну. И заведите граммофон, мадам.
Возле бара на тумбе стоял ящик граммофона, отрастивший в залу разлапистый медный рупор. Китаянка недолго перебирала конверты на нижней тумбочной полке. Вытрясла пластинку, по её мнению, угодную клиенту, положила на деку. Принялась крутить заводную ручку сбоку ящика, взводя пружину. Сняла механизм со стопора, бережно опустила иглу на звуковую бороздку. Из рупора донесся громкий треск и многообещающее шипение.
Боль!..
…шие города,
Пустые поезда,
Ни берега, ни дна -
Всё начинать сначала.
Пластинка оказалась сборником российских романсов. Столичные судари были не чужды сурового сентиментализма допиндецовой культуры.
Держа осанку, мадам подошла к парням и фальшиво улыбнулась.
- Рада вам здеся. Девоськи по пятёрке, сейцас будут.
"По сходной цене", - приободрился Михан.
- Нормалёк! - сказал он.
- А то, - поддакнул Жёлудь, которому после новых впечатлений в тёмном переулке и азиатском муравейнике захорошело только сейчас. - Дайте две.
- Подозьдите айн момент. Освободятся и спустятся. Выпейте пока.
- Принесите чего-нибудь, - распорядился Жёлудь, начавший привыкать к великомуромской жизни.
Китаянка скользнула змеиным взглядом по гламурному повесе с вывеской провинциального лоха, направилась к стойке, за которой появился проворный ходя. Он занёс брякающий ящик и угнездил под прилавком.
Куда бы ни приплыл моряк,
За золото и серебро
Ему всегда покажут фак,
Ему всегда набьют табло.
Виной гашиш!
С тобой Париж…
- Кстати, про гашиш, - Михан извлёк на свет басурманский пакетик, развернул, понюхал. В фунтике оказалось бледно-зелёное крошево растительного происхождения. - Дунем, пока ждём?
Не дождавшись ответа, Михан придвинул журнальный столик, оторвал полоску от газеты, насыпал щепотку дурман-травы, кое-как свернул самокрутку.
Стараясь двигаться развязно, как подобает в гнездилище порока, подвалил к бару.
- Угостите огоньком? - обратился он к господам.
Чахоточный циник изучил просителя через лорнет и небрежно обронил:
- Курить - здоровью вредить.
Его рыхлый спутник поглощал с блюдечка тёмно-серое яйцо, замученное до столь плачевного состояния ходями в адовой яме или ещё каком стрёмном месте согласно неведомым русскому человеку технологиям раннего палеолита. Он сделал вид, будто искателя огня не существует.
Зато проворный китайчонок Ли ловко продал клиенту коробок спичек с этикеткой публичного дома. Михан взял фарфоровую пепельницу с синими павлином и красными иероглифами, плюхнулся на диван, раскурил косяк. Затянулся что было сил, задержал дыхание, мощно изверг дым. Подождал.
- Будешь?
- Нет, - категорично отказался Жёлудь.
Бармен принёс рюмки с желтоватой жидкостью, сразу положил на стол счёт.
- Платить сейчас, пожалуйста, - вежливо сказал он.
Молодой лучник прочитал цену. Выпивка в публичном доме приносила дохода не меньше шлюх.
- Как тебя зовут? - севшим голосом поинтересовался Михан.
- Брюска.
Жёлудь немедленно расплатился.
Из-за штор вынырнули обещанные красавицы в открытых платьях с воланами, оборочками и рюшечками, облепили завсегдатаев.
- Они и явились раньше, - утешительно молвил Жёлудь, пригубляя жгучий напиток.
Михан затянулся полной грудью.
- Ох, кхе-кхе, - не сдюжил он, резко выпрямился, пустил дым сразу изо рта, носа и ушей. - Какого… кха… козла. Бушь?
- Не-а, - вальяжно мотнул головой Жёлудь. - Прёт тебя, волка?
- Не… Просто не в то горло, - оправдывался молодец. - Что-то ваще не накрывает.
Спеша накуриться, пока не подошли девочки, Михан наскоро продышался и дунул ещё.
Хорошо было шабить анашу в зале ожидания роскошного борделя посреди китайского квартала в столице работорговли земли русской!
- Я моряк, прикинь! - захохотал Михан.
Глядя, как он угорает, Жёлудь и сам задавил лыбу. Моряк, так моряк. Тем более что все девочки бежали к нему. Красивая китаянка из числа не разобранных клиентами направилась было к молодому лучнику, но резко изменила курс и села рядом с сыном мясника:
- Привет, морячок, - промурлыкала она.
"Не очень тебя и хотелось", - надулся Жёлудь и тут же со мстительной радостью узрел высокую стройную азиатку с большими буферами, подмигнувшую настолько развратно, что парень немедленно поманил к себе. Призывно виляя бёдрами, с немного угловатой грацией подошла и опустилась на диван.
- Вечер! - голос у неё был с хрипотцой.
- Вечер, - Жёлудю понравилось лаконичное приветствие.
- Угостите даму выпивкой.
- Запросто, - и махнул бармену. - Брюска!
Китайчонок Ли, не заморачиваясь с расспросами, притаранил рюмаху жёлтой отравы парню и высокий стакан розового коктейля для шлюхи.
Жёлудь замялся. Он не знал, как себя вести в борделе.
- За встречу, - посмотрев в бесстыжие глаза, молодой лучник пригубил из рюмки.
- Меня зовут Бобо, - тихо сказала фея и облизнула длинным изворотливым языком край стакана.
- За знакомство…
Парочка со своего края поднялась, китаянка повела Михана за шторы. Жёлудь, испытывая изрядную зависть, махом допил, чтобы не отстать от товарища по детским играм в столь ответственном деле как забег по публичному дому.
- Пойдём в нумера, - поторопил он.
- Пускай всё сон, пускай любовь - игра, - манящий шёпот Бобо туманил разум. - Орал, анал, комбинированный способ…
За шторой оказалась узкая скрипучая лестница с шаткими перилами.
- Комбинированный способ мне нравится, - поддакнул Жёлудь, хотя не представлял, что это такое.
Портьеры наверху скрывали от посетителей в зале великое многообразие шумов. Скрип, глухие удары, стоны, визг, мяуканье, кудахтанье и даже шипение, которое многое могло бы сказать змееусту, окунали в густую атмосферу любвеобилия. Бежать от него было некуда, оставалось наслаждаться процессом, вливаясь и становясь его частью.
Вознамерившись с головой нырнуть в котёл блудного хода, Жёлудь прошёл за Бобо в свободный нумер. Затворились. Слыша за спиной шелест снимаемого платья, Жёлудь осматривался, неловко скидывая куртку. Рука распухла и с трудом выползала из рукава.
Комната феи убранством не отличалась. Квадратная кровать с бархатными петлями в изголовье застелена помятой, но чистой простынёй. Возле кровати тумбочка с загадочными приспособлениями розовых и фиолетовых расцветок, а также самые настоящие тюремные кандалы с толстыми коваными перекладинами, но браслетами, обшитыми заячьим мехом. Розги. Семихвостая плеть из мягкой кожи. А для чего могла понадобиться длинная пирамида из гладких деревянных шариков, скреплённых шнурком, молодой лучник даже боялся подумать.
- Тебе помочь, милый?
Жёлудь отвлёкся от созерцания невиданных игрушек. Он обернулся. Фигура Бобо потрясла его. Стройное тело с жёлтой матовой кожей не имело ни капли лишнего жира. Крупные, идеально круглые груди. Литой рельеф брюшного пресса. Из лобковой шерсти торчала красная елда.
- Комбинированный способ! - сипло предложил Бобо.
* * *
В уютненьком кабинете Пандорина на ковре стоял старший опер. Немолод. Тёрт. Стрижен под машинку. Волосы с проседью, глаза с прищуром. На лбу недосрезанное клеймо "В", "вор", значит. Поверх, крест-накрест две косые полосы посвежее в виде буквы "Х", похерено, мол. Но и до того, как взыскание было снято, хорошо послужил под прикрытием клейма, выпасая жуликов и воров. Одет старший опер в кожаную тужурку, рубаху с вензелями неведомых графьёв, купленную в секонд-хенде, портки чиста рабочие, чтобы не отсвечивать в пролетарских кварталах. А клейма можно шапкой прикрыть. По сю пору мог старший опер вывести в кабаке на откровенность заезжего фраера, коими полнится Великий Муром. Удивительные признания первому встречному про себя и своих знакомых делают простаки за рюмкой водки. С фраеров жира было снято немало. Дольше Пандорина работает в уголовном розыске старший опер.
- Чего снискался нашей милости? - вроде в шутку поздоровался начальник сыска.
- Доброжелатели поганку замутили, - опер переминался с ноги на ногу. - Есть информация, вас китайцы своим кандидатом на выборы будут выдвигать. Кто-то прогнал телегу. Сегодня об этом весь рынок говорил.
- Суки, - Пандорин хрустнул пальцами. - Сам в это веришь?
- Гнильё, - опер отвёл глаза. - Под вас копают, доброходы.
Он вытащил свёрнутую в трубочку газету "Из рук в руки", раскрытую на предпоследней полосе, где помещались всякие заметки, бережно разгладил, осторожно положил на стол.
- Видели подстрекательство про опасность?
После такой подачи невозможно было не взять в руки мерзопакостную газету невольников, черни и работорговцев.
"Не отвертелся", - подумал Пандорин и отыскал заметку.
ЖОЛТАЯ ОПАСТНОСЬ
"Чо-почом?" - спрашивают пацаны на районе и не находят внятных ответов, ибо их нет.
Цены на продукты в китайских лавках растут до неподъёмных, дорожает и водка. В результате, крайними остаются дети. Они голодают. И немудрено. Кто же набъёт до верху корзину для пожрать, когда дома нету ни капли спиртных напитков? Вот и не укупишь всего. Смотрят на вас детишки большими печальными глазами, потому что китайские торгаши ВНЕЗАПНО сделались прижимистыми.
"Чо вдруг?" - поинтересуются пацаны и найдут отгадку в событиях последних дней. Надысь китайский террорист кинул большую бомбу в карету генерал-губернатора. Мощным взрывом экипаж был разорван на мелкие клочья, а сам бомбист скрылся бегством, чтобы привести в действие другую адскую машыну в Слесарном переулке, доме 5 в. Тока по щасливой случайности никто не погиб, а барак придётся сносить и строить заново, его разворотило до полной непригодности к проживанию. Семьи русских рабочих остались без крова, зато китайцы не пострадали. Но и опосля узкоглазый бомбист не унялся. Он устроил бойню в роще на Болотной стороне, стрелял и давил мирных отдыхающих колёсьями напропалую. И всё это один ходя, а в Великом Муроме их мириады!
Китайцы заполонили всё. Они убирают наш мусор, строят нам железную дорогу, торгуют в наших магазинах, состоят в купеческой Гильдии. Они выдвигают маньчжурского кандидата на досрочных выборах ввиду трагической гибели действующего главы государства.
Они проталкивают своего!
Для этого китайцам нужны деньги. Наши деньги. И они получат их с нас.
Мы сами добровольно заплатим китайцам за то, чтобы посадить на шею китайского генерал-губернатора. Впервые с 2267 года Великой Русью будет править косоглазый.
И это ещё не предел иноземному произволу.
"Чо как?" - интересуются пацаны. Хороший вопрос, потому что наш ответ будет неоднозначный.
Командир Отвагин
Подчинённый пристально следил за действиями своего начальства.
- Вот это, а теперь и слухи, - дополнил старший опер, заметив, что шеф дочитал.
"Причудоградская грязеколдобина!" - мысленно произнёс Пандорин и нецензурно выругался в уме.
- На кого думаешь? Москвичи? - половил на голый крючок начальник сыска.
- Нет у меня версий, - признался старший опер. - Но если под вас копают, значит, это кому-нибудь нужно. Кто-то заинтересован, устранив главу государства, отстранить от дел начальника столичного сыска.
- Дождёмся, скажут, что я в "Единую Россию" вступил, - язвительно бросил Пандорин, чувствуя, как жжётся партбилет. - Норот доверчив, зараза.
- Что будем делать с разжигателями? - мотнул подбородком на газету старший опер.
- Будем гасить.