Интерлюдия
Сошла лавина с гор
На последней паре лиг Густаву пришлось спешиться: конь просто не выдержал столь долгой и непрерывной скачки. Он вообще-то не был приучен ни к чему подобному, будучи лишь простым деревенским конягой - из тех, кого обычно запрягают в телегу или плуг. А не гонят во весь опор, неустанно помыкая и не давая ни мгновенья продыху. Добро, хоть сколько-нибудь промчал, а не сразу пал, с непривычки-то…
Поняв, что большего от коня не добиться, Густав бросил его у обочины. Остаток пути он преодолел на своих двоих: рывками, срезая дорогу, продираясь через кусты и спотыкаясь о корни деревьев. А заодно кляня на чем свет стоит владетеля родного поселка, коего угораздило уехать в Вальденрот, на очередной Совет. И ни раньше ни позже, а именно в тот злосчастный день, когда понадобилась его помощь.
Справедливости ради, нельзя было сказать, что беда, пришедшая к односельчанам Густава, стала для них неожиданностью. Отнюдь. Уж чего-чего, а насмотреться на заснеженные вершины гор, возвышавшихся над родными соснами, те за жизнь свою успели… как и отведать плодов соседства с этой красотой.
Не проходило и года, чтобы в Лесной Край не наведывались незваные гости с северных гор - такие же суровые, как тамошняя зима и столь же охочие до чужих жизней. Торнгардцы бежали от герцогского гнета; непокорные дикие горцы совершали вылазки за провизией, ценными вещами… а временами и просто ради утоления собственного буйства. Причем, разрушить, сломать и испортить люди горных кланов стремились несоизмеримо больше, чем в итоге уносили с собой. Наконец, под сенью здешних лесов пытались укрыться разбойничьи шайки, состоявшие как из горцев, так и из отщепенцев Торнгарда. Все, чего хотели они - это найти приют, спрятаться, отсидеться; избежать заслуженной кары, после чего вновь вернуться к своему кровавому промыслу.
У всего этого пришлого люда имелось нечто общее: и те, и другие, и третьи, спускаясь с гор, попадали словно бы в другой мир. В мир куда более добрый: где солнце способно греть, а не просто висеть в небе холодным светлым кругляшом; где ветер не бьет в лицо, а лишь слегка прикасается. И где под ногами все чаще мягкая трава, а не жесткий камень, а первый попавшийся человек почти наверняка не умеет держать меч - ибо зарабатывает на жизнь не чужой кровью, а собственным потом.
Оказавшись в непривычно мирном для себя, почти идиллическом Лесном Краю, пришельцы с гор вели себя подобно голодному волку, имевшему счастье проникнуть в теплый хлев. Вернее, пытались вести: до покорности домашнего скота местным жителям было все-таки далеко. В предгорных лесах чужаков ждали Тени Леса - разведчики и следопыты, в своей жизни научившиеся двум вещам: надежно прятаться и метко стрелять. Пара стрел из-за деревьев доходчиво напоминали пришлому отребью, кто в этих местах охотник, а кто едва тянет на падальщика.
Нелегко приходилось и тем, кому посчастливилось избежать подобной встречи. Даже самый отъявленный негодяй не был шибко хорош против двух десятков крестьян с топорами и вилами. Один такой смельчак до сих пор "украшает" собою дерево в лиге от поселка Густава… На легкую добычу рассчитывать не приходилось тем более: не случайно чуть ли не каждое селение в прилегающих к горам землях было окружено частоколом или земляным валом. И поселок, в котором жил Густав, отнюдь не стал исключением.
Только вот на сей раз к нему пожаловал целый отряд: с полсотни дикарей, одетых в звериные шкуры и шапки, сделанные из медвежьих голов. С топорами… а кое-кто даже с мечами, не иначе как отбитыми у людей герцога Торнгардского. И с боевым кличем, более похожим на рев дикого зверя - на устах.
Односельчане Густава оказались тоже не робкого десятка, даром что мужчин в поселке находилось меньше, чем чужаков. Враз захлопнулись ворота, частокол встал стеной на пути горцев, а самые ретивые из них очень скоро полегли наземь, проткнутые стрелами. Живя недалеко от леса, односельчане Густава пробавлялись не одним лишь крестьянским трудом - не чурались они и охоты. Благодаря чему умели обращаться с луками… а еще знали: стрелой, способной убить медведя, человека отправить к демонам тем более можно.
Получив столь холодный прием, горцы тотчас же сдали назад… однако не убрались восвояси, как надеялись жители поселка. Вместо этого они встали лагерем на ближайшем лугу; злость же и досаду от безуспешной атаки решили выместить на мальчишке-пастухе. Его, не успевшего бежать под защиту частокола, резали живьем - долго, на виду у односельчан. Кто-то, не выдержав, выпустил стрелу в сторону диких мучителей… однако не попал, а только рассмешил их.
Зато с овечьим стадом, доверенным несчастному мальчишке, горцы обошлись куда более разумно. Сами не держа скота и живя в основном охотой, они, как видно, все же понимали, для чего эти овцы нужны. Во всяком случае забивать их разом люди в шкурах не стали: предпочли заколоть лишь нескольких животных, дабы тут же зажарить их на вертелах. Всех же прочих оставили пастись как ни в чем не бывало.
Ближе к вечеру импровизированный дикарский пир набрал обороты: к жареному мясу вскоре примкнуло невесть откуда взявшееся пиво. Захмелевшие горцы плясали у костра, орали песни, дрались между собой; некоторые просто слонялись по округе. Никто из них явно ничего не боялся, ни о чем не волновался и никуда не спешил. А когда, уже на закате, к стоянке чужаков пожаловали их женщины с детьми, до жителей поселка окончательно дошло: ненавистные горцы пожаловали сюда надолго. Словно бы знали, что владетель этих земель - в отъезде.
- Не иначе как переселиться к нам вздумали, - первым озвучил эту мысль, зародившуюся в умах односельчан, поселковый староста, - совсем, видать, на севере худо стало. Невтерпеж. А мы… сами понимаете: лишние здесь. Под ногами путаемся только - как мыши в горнице.
- Ха! Мыши! - выкрикнул кто-то из крестьян, молодой и горячий, - да пусть только сунуться! Попробуют только - узнают, какие мыши!
- А им нет нужды пробовать, - строго парировал староста, - им проще подождать… и не так уж много. Ровно до тех пор, пока мы не съедим все, что попрятано у нас амбарах да погребах. Скот, считайте, мы уже потеряли и урожай, к сожалению, тоже. А заодно и соседние деревни, с которыми мы торговали да обменивались. Рано или поздно нам придется высунуть из-за частокола нос… вот тогда нами и займутся. Так что, для начала, умерьте свой пыл: дольше проживете.
- Скоро они налижутся в край и завалятся спать, - заявила в ответ молодая охотница по имени Ула, - тогда мне хватит дюжины крепких ребят, чтобы вырезать всю стоянку.
Глаза охотницы при этом сверкнули воинственным блеском, а голос звучал столь твердо и убедительно, что ее затея пришлась односельчанам по нраву. Только вот никто из дюжины крепких ребят домой так и не вернулся; зато каждый из них перед смертью успел узнать немало нового. Что горцы даже спят, не выпуская оружия из рук, что их женщины, если нужно, бьются на равных с мужчинами, и что клан Медведей не щадит никого - особенно тех, кто покусился на его покой и на жизни его людей.
Впрочем, храбрым парням в некотором смысле даже повезло: их просто зарубили и закололи. А вот над Улой напоследок надругалось не меньше десятка дикарей; едва ли кто-то из односельчан не слышал ее криков.
Ближе к утру, когда лагерь затих вновь, староста нашел, как ему показалось, выход. Он предложил отправить вестника в Вальденрот, где бароны Лесного Края в очередной раз собрались на Совет. Отправить вестника - чтобы тот попросил помощи, и Густав, как опытный наездник, сам вызвался на эту роль.
Ворота поселка открылись всего на пару мгновений - только для того чтобы выпустить одного коня с Густавом в седле. Тот промчался через луг, мимо сонного лагеря горцев, славших вслед ему проклятья и потрясавших топорами.
И он добрался до Вальденрота, даром что загнал по пути коня. Успел увидеть стены и башни древнего города - из-за леса, по которому срезал путь. А заодно понял напоследок, что никакой помощи отсюда его родному поселку не будет.
Густав видел людей: множество людей, одетых как в шкуры, подобно осадившим поселок горцам - так и в латы или кольчуги. Видел факелы на стенах; требушеты, исполинской деревянной рукой швыряющие в их сторону камни; таран, бьющий в огромные, окованные железом ворота. Видел рой стрел, жалящих стену города и выкашивающих его защитников… а еще стяг: полотнище, синее как полынья, а на нем - черное копье, причудливо изогнутое, словно молния. Знамя герцога Торнгардского!
"Так это был не набег", - сообразил Густав, имея в виду приход горного клана к поселку. А следом вспомнил то самое слово, что лучше всего отражало происходящее.
Война…
- Это ж… война! - успело сорваться с губ Густава, прежде чем его самого сразила чья-то стрела или копье.
Часть вторая
Заклинательница Ветров
1
Могущественные чародеи, что парой слов и мановением руки способны рушить города и повергать полчища врагов… Красивый образ: самое то для легенды или баллады.
А в жизни, увы, все не так просто. И одного удара мечом или единственной метко пущенной стрелы бывает достаточно, чтобы оборвать жизнь даже могущественного чародея. Особенно если чародей этот одинок, а у противников нет недостатка ни в стрелах, ни в разящей стали.
Не получилось ни легенды ни баллады и из штурма Храма Стихий. Его Верховный Заклинатель встретил врагов стенами огня, обрушивал им на головы ливни и молнии, взрывал землю под ногами… но отразить сумел только первый натиск. И остался лежать на ступенях Храма, залитых собственной кровью - в то время как грубые дикари хлынули внутрь. Грубые невежественные дикари, сильные лишь числом и неожиданно осмелевшие…
Кого-то из заклинателей зарубили сразу и без боя: к самой возможности проникновения в Храм чужаков те оказались не готовы. Еще кто-то пытался сопротивляться… только вот проку от этих попыток оказалось даже меньше, чем от последнего боя Верховного Заклинателя. Храбрые одиночки ненадолго пережили покорных собратьев.
Ну а более всего Шейле Заклинательнице Ветров было жалко учеников - один из которых, кстати, был закреплен и за ней самой. Вот уж кто и вправду не имел ни шанса на спасение: ученики, эти бывшие крестьянские дети, что открыли в себе дар управления стихиями и были приведены к крыльцу Храма родителями - одновременно гордыми и опасливыми. Умения у таких подкидышей не было ни на грош, зато детские души переполняла гордость за собственную исключительность. Более легкой и удобной добычи трудно себе и представить!
Сама Шейла не стала тратить время ни на сопротивление (безнадежное), ни на мольбы о милосердии (тщетные), ни, тем паче, на спасение чужих жизней. Драгоценные минуты требовались самой Заклинательнице Ветров - и были потрачены с наибольшей для нее пользой. Храм Шейла покинула через потайной подземный ход, о котором ее собратья, как видно, забыли… а сама девушка помнила. Причем, узнала о нем еще в ученичестве.
Уже тогда последнее поколение заклинателей казалось ей тяжело больным… беспечностью. А также самоуверенностью на грани безрассудства. Достаточно сказать, что Храм, некогда основанный нарочито вдали от людских поселений, не спешил менять расположение и теперь, когда поселения эти оказались от него гораздо ближе. Заклинатели запросто якшались с крестьянами, забредали на деревенские ярмарки и праздники, и добро хоть в тавернах мастерство свое не пропивали. "А чего бояться-то, - читалось на их лицах, - не этих же бедных простаков".
И такими же "бедными простаками" обитатели Храма увидели целую ораву горцев, пожаловавших к его крыльцу. Недуг беспечности, поразивший заклинателей, оказался еще и смертельным.
"Не беспокойтесь, я отгоню их", - были последние слова Верховного.
А что теперь: когда Храм целиком во власти ублюдков, одетых в звериные шкуры? И когда от общины довольно могущественных и вполне себе чародеев осталась одна лишь Заклинательница Ветров?
Ответа на этот вопрос Шейла не знала. И, более того, какое-то время она и вовсе не думала ни о чем, просто тихо радуясь своему спасению. Но даже когда радость прошла, а этот, самый главный, вопрос встал перед девушкой во весь рост, Шейла лишь растерялась. Чувство облегчения разом сменилось отчаянием и оторопью: Заклинательница Ветров наконец поняла, что все произошедшее в этот злополучный день - навсегда, и что возврата к прежней жизни ей ждать не стоит.
А значит - не бывать больше храмовой идиллии с неспешным постижением тайн мироздания, терпеливыми занятиями с единственным учеником и мудрыми наставлениями старших собратьев. И молчаливо размышлять, любуясь природой Лесного Края девушке тоже больше не придется. Новая веха в жизни превратила Шейлу в бродяжку, вынуждая самой заботиться о крове и пропитании. А также о многом другом, различавшем жизни чародея и бедного простака. О многом… о чем Заклинательница Ветров пока не успела и подумать. Зато прочувствовала свое положение изрядно.
Мимо нее проносились какие-то всадники, брели группки крестьян со своим нехитрым скарбом, но Шейла даже не оглядывалась в их сторону. Просто молча шла себе вдоль дороги, подобно муравью, ползущему по подставленной соломинке. Воспряла духом Заклинательница Ветров, лишь когда добралась до ближайшей деревни - и совсем не добрые чувства послужили тому причиной. Совершенно наоборот.
Деревня горела; Шейла догадалась о том даже раньше, чем достигла ближайшего из дворов. Еще за лигу девушка заметила дым - слишком густой, чтобы перепутать его с безобидным собратом из печи. Впрочем, подойдя поближе, Заклинательница Ветров поняла, что горел покамест всего один дом - да и тот не успел еще превратиться в огромный факел.
Но главное: в деревне Шейла снова встретила их - диких горцев в одежде из звериных шкур. Немного, едва ли десяток… однако ж вполне достаточно, чтобы навести страху на мирных крестьян. На этих мирных землепашцев из небольшой деревушки.
Впрочем, чувства последних Заклинательнице Ветров были безразличны. Вместе с давешними врагами в несчастной деревне Шейла, сама того не ожидая, нашла себе цель. Именно так - новую цель в своей рухнувшей жизни: месть тем, кто напал на Храм Стихий. Необязательно конкретным людям: своими врагами девушка видела все это горное племя, столь же дикое и холодное, как сама его родина.
"Цель открывает путь, а путь освобождает силу", - говорил когда-то Шейле ее наставник. Что ж, хоть он и покинул уже мир живых, хоть и погиб бесславно, разделив судьбу недалеких собратьев - однако изречение это само по себе оказалось не столь уж далеким от истины. Во всяком случае, чтобы согнать с Заклинательницы Ветров обреченную вялость, развеять туман в ее голове и придать сил, жажды мщенья оказалось более чем достаточно.
И Шейла не стала медлить с утолением этой жажды.
Поначалу на небогато одетую девушку, появившуюся на единственной улице деревни, не обратили внимания ни горцы, ни их жертвы - крестьяне. И те и другие спохватились потом: когда девушка эта сделала несколько движений руками, призывая себе на помощь силу ветра. Побольше этой силы - так, чтобы…
…над деревней словно прошла огромная невидимая коса. Рукотворный ветер раздул огонь на соломенной крыше горящего дома, одновременно сметая ее прямо на головы двум ближайшим из горцев. Еще троих дикарей он опрокинул на землю, а напоследок обрушил один из заборов.
Новый порыв… или, скорее, удар, выдался даже сильнее первого - Шейла явно входила в раж. Горцев раскидало как груду опавших листьев, а одного или двух из них придавило бревнами рухнувшей избы.
Боевитость заклинательницы оказалась заразной: от неожиданной подмоги оживились теперь и крестьяне. Осмелели, перестали прятаться и молить о пощаде… и накинулись на застигнутых врасплох горцев: кто с кочергой, кто с топором, а кто и просто с пинками и кулаками. Накинулись сразу и все - включая детей и женщин. Чтобы управиться с шайкой недругов, им хватило нескольких минут.
За расправой над дикарями Шейла наблюдала молча, стоя у забора и не отваживаясь ни присоединиться к жителям деревни, ни даже подойти и объясниться. На последнее она почти решилась, когда с горцами было покончено, и крестьяне остановились - перевести дух. Решилась… но не успела, потому как один из местных жителей сам решил выразить ей свою благодарность.
- Ах ты, сучка!.. - воскликнул он, потрясая топором, - мой дом!..
Судя по красному лицу, запаху изо рта и заплетающемуся языку, этот крестьянин был пьян, и не первый день. К счастью для Шейлы, его односельчане были начеку и мигом скрутили краснолицего - приговаривая: "да угомонись ты, Глойн!".
Затем к Заклинательнице Ветров обратился один из крестьян: седовласый, но еще крепкий.
- Спасибо, добрая девушка, - молвил он просто, без присловий и прочих церемоний, - прости, нам нечем отплатить тебе, мы люди бедные… да и колдунов мы не очень жалуем. Но все равно…
- Не стоит благодарности, - с холодом в голосе перебила его Шейла, - у меня самой есть счет к этим тварям. Да и нечему вам радоваться: их в округе много ошивается… если уж Верховный Заклинатель не сладил, то вы и подавно. Как и я…
- Так может, это… к барону обратимся? - предложил крестьянин, слегка призадумавшись, - или бежать куда надо…
- Думаю, все-таки бежать, - ответила Шейла, - боюсь, горцев многовато даже для баронской дружины…
- Вот! А я что говорила! - зычным голосом воскликнула одна из крестьянок, - еще когда слушок тот прошел… про Вальденрот. Отсидеться надо! В лесу! Там, глядишь, следопыты… Тени эти, нам помогут! А вы…
- Так что ж нам: все добро нажитое бросить? - недовольно вопрошал дородный крестьянин, чей облик никак не вязался с фразой "мы люди бедные". Несколько его односельчан тут же откликнулись возмущенными воплями.
- Возможно, не мое это дело, - осторожно начала Шейла, - но я тоже думаю, что вам лучше идти в леса. Я сама еще не совсем поняла, что происходит, и от кого ждать помощи… но, я думаю, в лес горцы полезут в последнюю очередь. Раз уж… сами привыкли жить на открытой местности.
Верность собственных доводов Заклинательницу Ветров почти не заботила. Ей важно было обрести две вещи: убежище - в котором она могла бы приготовиться к мести, и союзников, могущих в этой мести же быть полезными. Причем, в последнем случае Шейла возлагала надежды отнюдь не только на спасенных крестьян. В первую очередь она рассчитывала на следопытов - загадочных Теней Леса. И, более того, искренне желала их помощи.
Причем, странного в таком желании не было: когда враг превосходит в грубой силе, победить его можно только умом и хитростью. А уж в этом-то, насколько Шейле было известно, знаменитые следопыты Лесного Края поднаторели изрядно.