В каком-то сонном состоянии он взял почту, на лифте поднялся выше своего этажа и несколько минут открывал чужую квартиру своим ключом. Правда, скоро опомнился и, чертыхаясь, быстро ретировался вниз: Витин сосед был горяч, вспыльчив, всюду видел интриги и покушения на честь своей жены, а потому часто напивался и жестоко бил всех подозрительных. Вите очень не хотелось попасть в их разряд.
Дома он искупался, скушал бутерброд с печеночным паштетом, откупорил бутылочку "Пепси" и только после, в одних трусах, сел перед столиком в кресло, разложил возле телефона пасьянс из найденных американских полтинников. Конечно, по нынешним меркам это была не очень крупная сумма. Для Витька так вообще – плюнь да забудь! Но… Вот это "но" и мешало Вите чувствовать себя хорошо. "Ерунда какая-то", – думал Витя, глядя на баксы, – "бред мистика с похмелья. Может, подкинули? А зачем?" Он бы, Витя то есть, даже ради хорошего, душевного розыгрыша так не поступил бы. Глупо ведь! На остановке куча людей до него была, любой мог журнал взять. А взял он. Как по заказу. Витя даже застонал, так ему стало неуютно, неправильно как-то стало.
– Дурацкое совпадение, – громко решил Витек и протянул руку к деньгам. Зазвонил телефон, рука проскочила мимо купюр и повисла над трубкой. Телефон звонил. Витя сглотнул и поднял трубку.
– Але, – прошелестел он в микрофон.
– A! Ты! – басисто обрадовались там. – Витенька! А я вот снова заскучал что-то… Решил позвонить, знаешь ли. Как дела?
– Вот что! – заорал Витек. – Кончайте свои идиотские шутки! В конце концов это глупо и непонятно. Деньги в журнале, поклеп на Аню…
– Поклеп? – удивилась трубка, недоверчиво хмыкнула.
– Поклеп, – подтвердил Витя.
– Блажен, кто верует. – Бас чуток помолчал. – Нашел деньги, стало быть, – задумчиво добавил он погодя.
– Нашел, – согласился Витя. А куда ему было деваться?
– А меня Митей зовут, – вдруг вежливо сообщил голос.
– Витя, – от неожиданности представился Витек и спохватился: -Ты, Митя, дурак, наверное? Очень ты как-то…
– Ну, так сразу… – поскучнел голос, – дурак, не дурак… Опять и снова, как мне это надоело… А я к тебе по делу. Ты же деньги любишь, я знаю. Девок тоже любишь, но деньги тебе нужней. Вот и дам тебе небольшой заработок. Ма-ахонький такой. Халтурку.
– Какую? – деловито осведомился Витя. Он уже все понял. Вербуют, сволочи! А на хрена такая таинственность? Времена-то не те… Пришли бы и сказали просто: – "Продайся, друг!". Витя не гордый, может, чем бы и помог за доллары. Но только чем? Ни одного порядочного секрета за душой, тем более военного. Одни мелкие, да и те от фининспектора.
– Ка-а-кую? – в растяжку повторил голос. – Бери ручку, записывай.
Витя, нервно хихикая, взял самописку с телевизора, вырвал листок из перекидного календаря и приник к трубке.
– Я готов.
– Ну, тогда пиши: шесть, тридцать семь, двадцать четыре, сорок четыре, два, семнадцать. Записал?
– Так точно, – отчеканил Витя. – Это шифровка?
– Баран, – отозвался бас. – Это выигрышные номера "Спортлото" в очередном тираже.
В трубке снова пискнуло и пошел длинный гудок.
– Вас понял, – прохрипел Витя в гудок и зашелся от смеха. Истерика била его минут пять. В перерывах между хохотом он только повторял:
– Шифровка, мать твою! – и снова корчился в кресле.
Успокоившись, он встал, оделся, пошел в киоск, заполнил пять карточек на ближайший тираж, сдал их и вернулся домой. Здесь выпил бутылку водки пополам с "Пепси" и рухнул спать мимо дивана. Была пятница.
Суббота прошла в похмелье, сумбурно и глупо. Витек был зол на себя, на шутника Митю, а более всего на то, что в глубине души он уверен был в выигрыше. Одинокий вечер скрасила Олечка, его старая подруга, опытная в сексе и выпивке – она всегда появлялась, когда Витя мучился с похмелья. Чувствовала, что ли? Телефон в субботу не позвонил.
Утром, в воскресенье, Витя проснулся довольно поздно, часов в девять: давал себя знать двухдневный запой. Обычно Витя поднимался гораздо раньше и до работы успевал накрутить положенные три километра по парку. Но только не сегодня.
Ольга была в ванной – из открытой двери доносился шум воды и громкие взвизги женщины.
– Опять только холодная, горячую снова отключили, – привычно отметил про себя Витя и заорал:
– Оля! Вылезай, чертовка! Кофе хочу-у! – поднялся и набросил на себя халат. Черед пару минут он уже брился в ванной комнате перед зеркалом.
– Кстати, – Оля заглянула к нему, – кофе я смолола. И ты просил напомнить, когда будет тираж. Ты что, играешь?
– Иногда, – буркнул Витя. – Проверь билетики. Они там, на телевизоре, – и продолжил снимать пену с лица станком.
Витек как раз приступил к водным процедурам, когда в ванную влетела Ольга и прыгнула к нему под душ:
– Гений! Бинго! В яблочко! Все шесть!
– Да? – немного удивился Витек и осел под струей холодной воды. Что-то ноги ослабли.
…Дни летели чередой. Витя ходил на работу, решал деловые вопросы; встречался с клиентами, бывал с ними в ресторанах после заключения сделок. Но, однако, жил теперь в каком-то стеклянном мире, странном и зыбком. Все стало нереально, кроме телефона на его журнальном столике дома. Ровно в шесть Витя уже был дома и волком ходил по квартире кругами, ожидая нечаянного звонка. Он то садился в кресло и сверлил телефон взглядом, то на полную катушку включал музыку, чтобы не слышать вообще никаких звонков.
Однажды Витя попробовал позвонить по памятным восьмеркам и никуда не попал. Вообще. То есть вышел на междугородку, потом еще куда-то, а потом строгий женский голос в записи сообщил стандартное: "Неправильно набран номер!". И так раз пять или шесть…
Девушки по привычке приходили к нему и зачастую уходили обиженными – Витя обходился с ними холодно, порой даже грубо. Деньги по выигрышу, кстати, Витек получил. Весьма приличную сумму. И Анечка ему, оказывается, лгала. Случайно выяснилось. Но эти события шли мимо Витиного сознания. Нет-нет, он обрадовался выигрышу! Положено было радоваться. Он обиделся на Анну и все ей высказал – ведь так положено, а то бы его никто не понял, и Аня в том числе.
Другое нынче волновало Витю. Что-то такое, чему он не мог дать определения. Вот ведь как бывает – шел себе человек ровной дорогой, не спотыкался, все видел до горизонта, знал наверняка, что может быть, а чего не может. И на тебе! Все, оказывается, относительно. И будущее может быть таким, а может быть и эдаким. Смотря куда и какие жизненные "стрелки" твоего пути будут переведены, и смотря кем…
Однажды телефон зазвонил снова. Витек секунд пять тупо смотрел на него, потом сообразил ("Дзинь-бряк, дзинь-дзинь-бряк!"), рванул трубку:
– Да!
– Это библиотека? – собеседник отчаянно хрипел, голос был как у хронического алкаша или застуженного курильщика.
– Нет. – Витя раздраженно положил трубку. Телефон зазвонил снова.
– Я же сказал, это квартира! – рявкнул Витек.
– Не кипятись, – миролюбиво прогудело в трубке, – свои.
– Митя? – задохнулся Витек.
– Ага. Ну как жизнь? Маешься?
– Да – не удивился вопросу Витя. – Странно мне. Зачем ты свалился на мою голову? Неправильно это все как-то… Не должно так быть, ты слышишь!
– Не обращай внимания, – добродушно посоветовал Митя, – мало ли чего в жизни не должно быть, а оно есть. Такое, парень, есть, что кабы ты знал, чего, то плюнул бы на все и кровь себе из вены пустил. Но жить-то надо. Худо-бедно, но надо.
Витя немного помолчал. В затихшей трубке пульсировало электричество и в мембранном далеке еле слышимый радиодиктор рассказывал об очередном заказном убийстве.
– …Ты …Бог? – с трудом, совсем тихо спросил Витя.
В трубке расхохотались густо, сочно, от души.
– Да не-ет, куда мне! Знаешь, кто я? Я псих. Да-да, обычный псих – и сижу в психбольнице. В хорошей такой психбольнице, элитной. Здесь все есть. Веришь – все! У меня даже ночная сестра есть, персональная, дежурит рядом. Думаешь, уколы ставит? Нет, для этого санитар есть, дюжий такой, волосатый. А она… Мигну – сразу ко мне в кровать влезет, чтобы мне комфортно было. А я не мигаю. А она все ждет, работа у нее такая. Заодно подглядывает, стерва, когда и кому я звоню. Так что все у меня есть, грех жаловаться, – тут Митин голос перешел на шепот, – …кроме телефона. Телефон я сам, тайком из картона вырезал. Знаешь, как сложно тут ножницы достать! Так я ногтем, ногтем все… Позвонишь иногда кому-нибудь из выдуманных, ну, вроде тебя, поможешь кому, посоветуешь чего. Вот душе и отдых.
Витек молчал. Рука его вспотела и трубка плавала в мягких пальцах.
– А мне уколы все делают, – пожаловался бас, – болючие! И звонить потом трудно, срывается телефон, хоть тресни.
Витек молчал.
– Слушай, вот что. Тут к тебе… А-а! – страшно закричали в трубке. Витя вздрогнул и прижал плотнее ухо. Голос то исчезал, то появлялся:
– А-а! Отпустите, гады, не рвите! Витя, завтра… Ты, главное… Смерть… завтра!..
В трубке треснул картонный рваный звук и телефон замолчал. Вообще. Витек подул в микрофон, расцепил белые пальцы и уронил трубку на стол; трубка мокро блестела потом.
В дверь требовательно постучали. Не позвонили, а именно постучали. Три раза. Витя положил трубку на аппарат, прошел в прихожую и открыл дверь. На пороге стояли двое: высокий длинноволосый здоровяк в джинсовом костюме и зеркальных очках, и маленький толстяк в парусиновом костюмчике с пузатым портфелем под мышкой.
– День добрый, – кивнул джинсовый, – разрешите войти? – и вошел, не дожидаясь разрешения.
– Да, – запоздало сказал Витя и начал пятиться от них. Джинсовый в упор смотрел на Витька, гипнотизируя его блеском стекол. Маленький, судя по звукам, запер дверь, вошел в комнату и встал рядом с джинсовым.
– Петя, – джинсовый рывком сунул руку в сторону Витиного живота.
– Вик-ктор Павлович, – ответил Витя, не пожав протянутой руки. – Вы грабители?
Толстяк горлово рассмеялся.
– Успокойтесь, успокойтесь, – прохрипел он, – мы по делу, по очень щекотливому делу. Давайте присядем, хорошо? – толстяк уже сидел в витином кресле, положив на столик портфель.
Петя утвердился за спинкой кресла и угрюмо глядел зеркальцами стекол куда-то. Казалось, что за очками вообще нет глаз. "Выброшу свои очки к черту", – мимоходом подумал Витя, садясь на диван.
– Меня зовут Иван Иванович, – как можно ласковей заговорил толстяк. – Я врач, занимаюсь некоторыми видами психических заболеваний. Вы меня понимаете?
Витя согласно кивнул, потом отрицательно замотал головой.
– Ты! – сказал Петя. Равнодушно так сказал, просто отметил.
– Товарищ ассистент! – недовольно повысил голос Иван Иванович, – не мешайте. Видите ли, дорогой Виктор Павлович, – толстяк доверительно положил руку на колено Вите, – у нас… в нашей клинике, я имею в виду… есть некоторые больные, которые, ну-у… в некотором смысле изолированы от общества из-за их опасности. Буйные, тихие. Разные. Поведение их непредсказуемо, чревато неприятностями и для них и для окружающих. Вы меня слышите?
Витя кивнул. Потом на всякий случай кивнул еще раз.
– Во-от, – удовлетворенно вздохнул Иван Иванович. – На днях один из них, бывший работник АТС, больной манией величия – он считает себя мессией, xa-xa! – подключился к линии… мнэ-э… нашей больницы и начал обзванивать кого придется, нести ахинею, угрожать, предсказывать…. В общем, пугать мирных жителей начал. Мы, к сожалению, поздно спохватились: пока разобрались что к чему, пока проследили звонки… Короче, я пришел внести ясность в то, что с вами произошло и закрыть дело. Так что приносим вам от нашего спецучреждения свои официальные извинения. Вот так.
Витя откашлялся.
– Что? – отрывисто спросил Петя. Витя пожал плечами:
– Ничего.
В портфеле толстяка тихо щелкнуло.
– Кстати, – громко сказал Иван Иванович, – что вам говорил больной? Я интересуюсь для истории болезни, сами понимаете.
– Ничего. Бред. Ахинею. Вздор, – еще громче ответил Витя, покосившись на портфель. – Не помню точно.
– Я так и думал, – непонятно чему согласился толстяк, – да-с…
Он резко поднялся, привычно ухватил портфель под мышку.
– Вы, Виктор Павлович, подумайте хорошенько, повспоминайте, лады? Может, что особое и всплывет. Память, она ведь… – толстяк неопределенно пошевелил пальцами, после засунул руку в карман; Витя побледнел. Иван Иванович вынул платок, высморкался. Вдвоем с Петей они прошли в прихожую, сами отперли дверь. Витя сидел на диване и смотрел на телефон.
– На днях… Завтра, скорее всего, Петенька зайдет к вам, так вы уж расскажите ему, если чего припомните! – крикнул толстяк от порога. – Важно для истории болезни! Так ведь, Петенька?
– Так, – лязгнул голос Пети и дверь захлопнулась.
…Виктор Павлович курил сигарету за сигаретой и бессмысленно смотрел на телефон. Телефон не звонил. За окном чернела ночь.
– Завтра! – билось в его голове, – завтра, завтра, завтра, завтра…
До завтра оставалось несколько часов.
Игра
ВОТ КОНЕЦ ЭТОЙ ИСТОРИИ.
…Каталку быстро везли по больничному коридору. Дежурный санитар старался не глядеть на существо, спеленутое в смирительную рубашку и пристегнутое ремнями к самой каталке; существо, бывшее когда-то человеком разумным. Синее от натужного бессмысленного крика лицо, вытаращенные безумные глаза, пена вокруг рта, мокрые рыжие волосы. Это уже не было человеком, хотя имело человеческий облик. Оно вообще теперь никем не было. Пустышка с рефлексами.
Двое шедших навстречу врачей посторонились. Один, седой, мельком взглянул в лицо помешанного, резко остановился и схватил санитара за руку:
– Неужели… Костя?
– Да, – угрюмо кивнул санитар. Седой отшатнулся к стене; каталка исчезла за двухстворчатой дверью, приглушившей отчаянный крик спеленутого.
– Как же так? – седой врач вынул носовой платок из кармана халата, обтер лицо. – Как же так?.. – и недоуменно посмотрел на коллегу. Ответом ему было молчание…
А ВОТ САМА ИСТОРИЯ.
Сергею Петровичу исполнилось тридцать, когда в автокатастрофе погибли его жена и шестилетний сын. С тех пор Сергей и запил…
Сегодня было воскресенье и идти на работу, к счастью, не требовалось – не смена! Можно и пивка с утра пойти выпить, тем более, что очень хотелось после вчерашнего… Работал нынче Сергей охранником при коммерческом магазине, "сутки – трое", как говорится; деньги не ахти какие, но ему одному хватало. На водку, сигареты и хлеб – вполне.
Сергей еще не дошел до той точки, когда за бесценок начинают продавать вещи, накопленные годами. Хотя платья жены, игрушки сына – все это вызывало в нем тупую боль, но расстаться с ними он не мог. Не хотел. А боль Сергей глушил водкой.
Очередь у пивного ларька маялась в нетерпении: пивщик, крепкий грузин Эдик, принимал "Жигулевское" из автоцистерны. Сергей занял очередь, рассеянно закурил. Емкости в ларьке заполнялись медленно, поочередно отстреливаясь шипящим шлангом пивовоза. Петрович поглядел на небо, не по-летнему серое, осеннее, под ноги – грязь, окурки, плевки. Потом от скуки стал разглядывать прохожих: воскресные прохожие тоже были какими-то серыми и грязными.
Алкаша Сергей заметил сразу. Тот выделялся в толпе как водоворот на поверхности реки: вокруг него была мертвая зона, пустое пространство – люди сторонились водочного зомби еще за несколько метров от него. Если прохожие выглядели так себе, то алкаш вообще был окурочно-заплеванным. И шел по синусоиде, небольшой, но явной. Кривая поднесла его прямо к Сергею.
– Мжик, – сказал окурочный и задумался. Петрович отвернулся.
– Мжик, – алкаш дыхнул спиртом, – угости пвом. Будь чле… чловеком.
– Пошел ты! – Сергей оттолкнул его. Тот шагнул назад, вперед, и налетел на Петровича.
– Угсти, – бубнил алкаш. Сергей хотел дать ему плюху, но тут пошло пиво. Банки застучали по прилавку, Петрович махнул рукой на просителя и плотнее впрессовался в очередь.
Сергей сунул бидон в окошко, отсчитал деньги. Бидон вынырнул на прилавок, за ним пол-литровая банка с пивом, народная кружка.
– Я не просил! – возмутился Сергей, но его уже оттолкнули от пивной амбразуры.
– Мжик, – засипел алкаш. Сергей посмотрел на него и сунул ему в руки банку с пивом. Сам он из банок не пил, брезговал:
– Пей, рвань, не выливать же.
Окурочный спрятал лицо в банке, закрыл глаза от счастья – руки у него ходили ходуном, пиво струйкой текло по подбородку и рубахе.
– Тьфу, – сплюнул Сергей, спрятал бидон в сумку и повернулся уходить.
– Эй! – алкаш обтер пену с морды, – спсибо. Ты, вижу, грамтный. Дшевный. На вот, взми. Су… свенир, – мусорный сунул руку в засаленный карман, вынул из него черную плоскую коробочку и ткнул ее в ладонь удивленному Петровичу. Потом окурочный резко набрал скорость и уже по косинусоиде врезался в толпу, где исчез вместе с банкой-кружкой.
– Во дает, – только и сказал Сергей и хотел было рассмотреть подарок. Но тут из очереди зычно крикнули: – "А банка где?". Петрович сделал вид, что он здесь ни при чем, кинул сувенир в сумку и быстро пошел домой.
Первым делом он достал на кухне принесенное пиво и с удовольствием выпил прямо из бидона за раз сколько смог. Облегченно вздохнул и уже после вынул из сумки коробочку.
Сергей повертел ее так и сяк. Плоская коробочка из черного пластика без надписей, с одной стороны щель. Петрович заглянул внутрь – там виднелось ребро печатной платы с язычками медных контактов.
– Где-то я такое уже видел, – сказал он сам себе и положил коробку на стол, в пивную лужицу. Снова выпил холодного "Жигулевского", икнул. Потом Петрович, уже не торопясь, наполнил большую глиняную кружку и пошел в комнату, к телевизору, в кресло. На экране мельтешили футбольные тени, нагоняя тоску, – Сергей не любил футбол. И хоккей не любил почему-то… Глаза у Петровича начали слипаться, он потянулся, зевнул, и внезапно вспомнил.
Когда-то он купил Митьке игровую приставку к телевизору и там была в комплекте точно такая же коробочка, только оранжевая. Картриджем, кажется, называлась. Вставляешь такой коробец в игровую приставку и играешь сколько хочешь. Точно, картридж!
Сергей невесело усмехнулся, вспоминая, как ругалась Татьяна, когда они с сыном засиживались у телевизора допоздна, гоняя цветастых чудиков по хитрому лабиринту. Петрович поставил кружку на письменный столик и пошел в кладовку: все Митькины игрушки он давным-давно упаковал в ящик и спрятал с глаз подальше, чтобы не бередить себе душу.
Сергей вытер приставку от пыли, подключил ее к телевизору. Принес подаренный картридж с кухни, стряхнул с него пиво и воткнул коробочку в разъемную щель на компьютере. Картридж плотно встал на место.
– Ну-ка, ну-ка, – Сергей с интересом нажал кнопку включения.
Экран залило красным костровым пламенем. Из его глубины выплыла радиоактивно-зеленая пятиконечная звезда, заключенная в красный круг, и повисла в центре; на концах лучей фиолетово мерцали странные значки, похожие на иероглифы. На фоне мрачной электронной музыки из динамика заскрипел синтетический голос:
– Вам дается ровно одна минута на принятие решения – играть или не играть. По истечении срока игра начнется и будет сыграна, так или иначе!