– Сядем между первым и девятым днями темпеста, скорее, в первых числах, – кивнул Оллис, стирая слезинку с уголка глаза. – "Сант-Майкл" приземлится первого или второго. Мы летим за ним, но не очень близко, так что прибудем попозже.
– Мне кажется, что мы и так слишком приблизились к "Сант-Майклу".
– Эй, парень, ты что хочешь этим сказать?
– Он хочет сказать, что у вас из трюма прекрасно пахнет – чем-то, напоминающим ему о доме, – ободрительно улыбнулся капитану Кидд. – Он совместил это обстоятельство с тем, что вы охотно вывезли из страны слепого и его беглого племянника, и сделал вывод, что вы везете в Аран много такого, что, возможно, не имеет полного набора таможенных деклараций.
У Оллиса взгляд стал тяжелым.
– Вы слепы, но вы не глупы. А не может ли быть так, что я вывожу из Илбирии именно вас, а племянник просто сопровождает вас в путешествии?
– Легче поверить, что жена кардинала сочла привлекательным моего племянника, чем заинтересовалась слепым, согласны? – пожал плечами Кидд и постучал пальцем себя по носу. – Нос подсказывает мне, что у вас на борту приличный запас табачка из Брендании и сахара, и кофе. Никаких обид.
– Это вы верно сказали, никаких обид. – Оллис поднялся с места и запихал в рот последний кусок сушеного мяса. – Пора делать обход.
– Мы вас не задержим, капитан. Вы оказали мне большую услугу, я этого не забуду.
Оллис кивнул, прошел на палубу мимо Кидда и закрыл за собой люк. Урия с Киддом остались вдвоем.
Урия отрезал кусочек сушеного мяса от своей порции.
– Вы вправду все это унюхали в трюме? Я – только кофе.
– Да нет. Просто когда мы подходили к кораблю еще на берегу, я споткнулся об ящики. Я решил – пусть Оллис знает, что мы в курсе его контрабанды, но не подозревает, насколько полностью в курсе.
– Вы о чем? – нахмурился Урия.
– Ну-ка, опишите мне трюм.
– Забит под завязку, свободен только грузовой люк. Трюмные крысы у него горбатыми станут.
– Живописно, кадет, но не точно.
– Да, Сэр. – Урия показал Кидду язык. – Не только трюм забит, еще груз пристроен вокруг котла и парового двигателя. Мешки с кофе свалены даже в угольный бункер.
– Значит, если пространство вокруг котла расчистить…
Урия захлопал глазами. "Как он сразу не сообразил!"
– Да, воспользоваться им будет нельзя, сэр.
– В сущности, – серьезно заговорил Кидд, – этим котлом никогда не пользуются. Вспомните, ведь в этом ключ к экономике империи: в Илбирию импортируют сырье, в колонии экспортируют готовые продукты производства. Такие государства, как Аран, не способны производить сталь в таком количестве и такого качества, чтобы самим изготавливать паровые двигатели. Тем не менее ввоз даже схем такого производства считается предательством интересов государства.
Из горла Урии вырвался ехидный смешок.
– Так Оллис контрабандой ввозит целый двигатель! И этот наглец осмеливается читать лекцию о глупости – мне?
– Не думаю, что он первый, да и не ему быть последним, – Кидд поднял бровь. – Я говорю о контрабанде, разумеется.
Молодой человек проигнорировал игру слов.
– Но новый двигатель, наверное, стоит тысячи солнц. Он дороже его летающей прогнившей бочки. Как Оллис смог себе это позволить?
– Не смог, – покачал головой Кидд. – Получил за перевозку от кого-то, у кого куча денег. Ведь не секрет, что существует мнение – почему бы Арану не пойти по пути Брендании. А если в Аране построить заводы, он станет на шаг ближе к независимости.
Урия почесал голову.
– Сначала ваше Богом посланное видение, теперь это. Нам с одной проблемой бы разобраться, а теперь их стало две.
– Две? Не думаю. – Кидд загадочно улыбался. – Всякий, кто хочет, чтобы Аран стал сильным и независимым, не нуждается в возвращении Доста в Истану, ведь он захочет вернуть Аран в свою обновленную империю. Тот факт, что мы оказались здесь и сделали такое открытие, – это еще один знак от Господа, что нашей миссии не дадут провалиться.
Глава 19
Соррок (дворец такарри), Мясово, Мяда, Крайина, 22 белла 1687
Наталия Оганская и Марина, ее сестра, взглянули на Полину, вскрикнувшую над одним из ящиков, которые были разбросаны по комнате.
– Что там, Полина? Мышка? – спросила Наталия.
– Нет, хозяйка, – с робкой улыбкой девушка извлекла из ящика шкатулку темного дерева. – Наверное, она тут пролежала с вашей последней поездки во Взорин. Мы с тех пор не открывали этот ящик.
"Да, знакомая шкатулка, подумала Наталия, а вот откуда – сразу не вспомнишь, сейчас посмотрим". Но Марина успела подскочить раньше, выхватила у Полины из рук коробочку и отвернулась, пряча ее от Наталии.
– Какая мастерская работа, Талия. На крышке инкрустация перламутром: медведь на задних лапах играет с якорным канатом и саблей. И написано по-лескарски, смотри: "ЭльОс". Это на их языке значит "Медведь", правда?
– Медведь? – Наталия, ахнув, прикрыла себе рот правой рукой.
"Надо же, забыла, клянусь всеми святыми". Полина смотрела в пол:
– Хозяйка, это я виновата, надо было поискать по всем ящикам.
Марина широко раскрыла свои карие глаза:
– Это подарок от твоего друга, еще со времен войны. Тасота не слушала сестру.
– Ты не виновата, Полина, ведь она все же нашлась. – И вперила в сестру тяжелый взгляд, который старшая, чуть более рослая сестра не могла выдержать дольше минуты. – Ну-ка, Марина!
Плечи Марины поникли, и она протянула шкатулку Наталии. Та взяла ее и взвесила в руках. – Шкатулка вместе с содержимым представляла большую ценность, а для нее была просто бесценной.
"Я забыла о ней? Или хотела забыть?"
– Можешь быть свободной, девочка, – обратилась к служанке Марина. – Накрой нам на стол, пожалуйста, вина да сыру какого-нибудь. Всего понемногу, а то на сестре уже трещат по швам все наряды, какие я ей заготовила…
Наталия пропустила мимо ушей комментарий сестры. Опустившись на краешек кушетки, заваленной нарядами всех цветов радуги, она раскрыла шкатулку, и на нее нахлынули воспоминания.
"Этого мне никогда не забыть".
Наталия росла и взрослела во время войны с Лескаром. Ей исполнилось пятнадцать лет, когда войска Фернанди заняли Самоджиту, а весной они уже энергично захватывали Крайину. К середине лета окружили Мясово, всего за месяц дошли до Мурома и оккупировали его. Ее семья, и она в том числе, скрылись бегством в Транскрайинские горы и спаслись, но город был подожжен и почти весь сгорел.
Чудом уцелел родовой замок ее отца: Фернанди взял много добычи, но разрушить это строение его инженеры не смогли. Семья тасира вернулась в Муром, а 137-й полк медвежьих гусар во главе с Арзловым изгнал лескарцев из Крайины. К двадцатому морсу им удалось выгнать остатки вражеских сил с территории Крайины, и гусары были в Муроме на празднование победы.
Как было принято, в награду гусарских офицеров приглашали на многие празднества в месяце фестибре. На этих вечеринках, обедах и балах Наталии представляли героев-гусар. Удалой красавец Григорий Кролик был одним из них.
Марина подошла к сестре:
– Вспоминаешь, Тальюшка? Как в первый раз увидела любимого человека?
– Да, Григорий там был.
– Я не о нем, – легко рассмеялась Марина, – я о человеке, который подарил тебе вот эту шкатулку. Ты ведь его впервые встретила в Муроме, когда мы вернулись с гор.
– Да.
Конечно, Григорий и все остальные гусары производили впечатление – в своих мундирах, сверкающих от обилия медалей, с лицами, раскрашенными в цвета гусарского полка, но ее не привлек ни один. Они веселились, опьяненные победой и вином, но на фоне разрушенного города это веселье было неуместно. Она ушла в себя, искала одиночества, и ее внимание привлек спокойный человек, посол короля Илбирии при дворе ее отца.
Капитан Малачи Кидд заворожил ее тем, что тоже казался тут неуместным, в этом шумном празднестве. Он подчинился обычаю Крайины носить макияж и нанес его – в гусарском стиле, красном и синем, но приглушенных оттенков. В противоположность другим илбирийским придворным, он не стригся коротко и не выбривал макушку, и ей удалось выяснить, почему он не следует обычаю своей страны:
– Здесь, в Крайние, мудрый человек отращивает волосы, чтобы показать, что он – союзник в борьбе против генерала Винтера.
Наталия проанализировала все, что удалось услышать о нем из обрывков разговоров на этом вечере, и то, что слышала раньше, прячась в тени отцовского трона. Рассказы о Малачи Кидде ходили при дворе тасира, еще когда этот человек впервые приехал из Ладстона. Он два года проработал в Лескаре разведчиком своего короля, ему удалось проникнуть в Службу ревизоров Красной Гвардии, – внутреннего аппарата безопасности императора. Лескарцы ни на секунду не подозревали его и были захвачены врасплох, когда он захватил в Клермоне воздушный корабль "ЭльОс" Он со своими соратниками – она узнала, что одним из них был принц Тревелин – улизнул от преследования лескарцев и сбежал в Илбирию.
Сестра гладила Наталию по голове:
– Помню я твоего жреца Волка, хорошо помню, сестренка. Такой был молодой, такой отважный, и такая честь для него – назначение в Муром, и, конечно, он был бесконечно самовлюбленным. Никогда не думала, его ждет такой бесславный конец. Наталия кивала, не слушая.
– Он был не таким, как его соотечественники при нашем дворе. Помнишь, как он старался изучить Крайину, даже полюбил нашу национальную кухню. И так легко вписался в нашу жизнь! Понятно, почему ему удавалось так долго дурачить людей Фернанди. Он такой был спокойный, выдержанный, умел слушать, и терпения ему было не занимать, неудивительно, что он был настоящим разведчиком.
Марина схватила одно платье и приложила его к себе.
– Я помню, как кто-то из такарри сказал, что такой спокойный человек не может быть способен на все то, что ему приписывают. – Она пожала плечами, рассматривая свое отражение в трельяже. – Редкий мужчина понимает, какой ценностью является умение выслушать, твой Григорий – не исключение.
– Григорий умеет слушать.
– Но не так, как твой жрец Волка. – Марина, нахмурившись, отбросила платье. – Да, желтое меня толстит.
"Малачи тоже это заметил бы, но никогда бы не сказал".
В тот первый вечер Наталия заметила, что поведение Малачи Кидда точно отражает ее поведение и понимание придворных интриг. В тени трона своего отца Наталия проводила почти все время. И поэтому намного лучше разбиралась в политике и состоянии дел в государстве, чем ее братья и сестры. Она поняла, что надо помалкивать и все замечать, и тогда узнаешь многое помимо того, что тебе внушают. Наталия видела, что становится отличным разведчиком при дворе своего отца, и ей все яснее становилось, каким образом Малачи сумел вписаться в общество Крайины.
Марина огорчилась, а Наталия весело рассмеялась:
– Нет, сестра, желтое не толстит тебя, ты ведь совсем не толстая.
– Да толстая я, – фыркнула Марина, – просто ты добрая. Прощаю тебе насмешку.
– Да я смеялась-то над собой, – Наталия улыбнулась сестре. – Я вспомнила, что когда увидела, какой спокойный Малачи Кидд и какой наблюдательный, у меня разыгралась фантазия; я решила, что его прислали шпионить за папой. Теперь-то я знаю, что разведчик не может появиться и работать в Муроме так открыто, как Малачи, но тогда ведь я была маленькой.
– Маленькая, но не глупая. Помню, ты от него просто обалдела.
Наталия покраснела.
– Не обалдела, а заинтересовалась. Я решила все узнать о нем.
– Ты за ним ходила, как охотник за волком. – Марина улыбнулась своему каламбуру. – Ну просто как охотник за волком.
– Верно, и я его достала.
– Это он достал тебя, по-моему.
– Да ерунда все это. Примерь лучше красное, – Наталия поставила шкатулку на кушетку и предложила сестре красное платье, надеясь ее отвлечь. – Да, красное тебе в самый раз.
Она действительно выслеживала Малачи Кидда, как охотник, и для этого потребовалось посещать много вечеринок в столице – братья и сестры обожали там бывать, а на Наталию эти вечеринки наводили скуку. В конце фестибря Кидд поймал ее на слежке за ним. А она тогда же застала его за занятием, которое было его страстью, о чем тасота раньше не знала. На балу у эрцгерцога Леонида Кулечука она увидела, как жрец Волка застыл перед картиной столетней давности, написанной гранд-Дамой в области искусств Крайины, некой Айриной
Воровси. На картине под названием "Мужчины, играющие в шахматы" изображались двое стариков, склонившихся над лежащей на их коленях шахматной доской. На заднем плане дети играли в футбол, один из них, повернув голову, через плечо смотрел на шахматную доску. Малачи весь вечер то и дело подходил к картине. Он смотрел на нее то с одного боку, то с другого, потом снова отходил. После того, как он уже четыре раза побывал возле картины, Наталия решила попробовать отгадать, что его так привлекло. Как она ни старалась, но ничего не увидела, кроме двух игроков в шахматы. Конечно, искусство исполнения делало картину одним из шедевров Воровси, но Наталия никогда не считала ее такой уж интересной.
– По-моему, тасота Наталия, черные применили защиту Лескара, – послышалось за ее спиной.
Наталия чуть не подскочила, но быстро пришла в себя:
– Тогда белые должны выиграть, потому что он двигает фигуры в соответствии с дебютом Савинска.
Слева из-за ее спины появился Малачи.
– Простите, я вас испугал. Не нарочно. Я увидел, что вы весь вечер за мной наблюдаете, и решил убедиться, что вы меня правильно поняли.
Она подняла брови в недоумении и раскрыла веер, прикрывая лицо:
– Дорогой капитан Кидд, вы ошиблись, я не следила за вами.
Его синие глаза насмешливо блеснули:
– Ну тогда простите. В Лескаре я страдал манией преследования и еще не отошел от нее.
– Здесь вам не Лескар, капитан.
– Вы правы, тасота. Там никто не знаком с шахматами. – Он на миг нахмурился. – Только интеллектуалы в Лескаре играют в шахматы, но за время пребывания там я не встретил ни одного.
Наталия осторожно улыбнулась:
– Не могу себе представить, как можно не играть хотя бы раз в неделю. А два года без шахмат просто вечностью покажутся.
– Ведь сказано: ад – это место, где нельзя играть в шахматы.
– Со времени приезда в Муром вы играете, конечно? Он отрицательно покачал головой:
– Медвежьи гусары вашего отца, конечно, грозные воины, они храбро сражались и выгнали лескарцев из Крайины. А между сражениями времени хватало только на то, чтобы отоспаться, а не на шахматы, ведь игра – это то же сражение.
– Но ведь шахматы учат стратегии и тактике? Малачи с улыбкой указал жестом на картину:
– Да, учат, но на поле боя защита Лескара более живая, чем в игре, а у императора Лескара пешек больше восьми.
Она опустила веер, прикрывая грудь:
– Может быть, мы с вами сыграем? Завтра, в Марозаке?
– Ваше приглашение – честь для меня, тасота, но… – Малачи оглядел комнату.
– Но что?
– Дозволяется ли это приличиями?
Наталия оглянулась: многие смотрели в их сторону. Стального цвета мундир Малачи с пурпурными кантами и нашивками и золотыми пуговицами заметно выделялся на фоне белой зимней формы офицеров Крайины. Ее бледно-лиловое платье цвета лаванды гармонировало с пурпурной отделкой его мундира, и они неплохо смотрелись рядом.
Она нахмурилась, удивленная его беспокойством:
– А что тут неприличного? Он опустил глаза в пол:
– Наш разговор, мне кажется, привлек внимание других. Вы – тасота, а я простой илбирийский священник.
Наталия с легким смешком начала обмахиваться веером.
– Вы обращаете на себя внимание, вас ведь все тут знают, капитан Кидд. Я, конечно, тасота, но при таком количестве братьев и сестер и кроме меня есть кому сесть на трон. Вы красивы, молоды, элегантны, на вас большой спрос среди придворных дам. Значит, вы представляете собой угрозу для толстых, старых, лысеющих нарашалов, их молодым женам целыми днями нечем заняться. У нас считается, что вы как жрец Волка дали обет безбрачия.
– Не понял вас? – искренне удивился Малачи.
– Ваш обет безбрачия у некоторых вызывает сочувствие, для некоторых это вызов.
– Но ведь я не игнатианец, не доннист, не неотиец – я не давал обета безбрачия.
– Однако вы избежали ловушек и приглашений к соблазнительницам, известным своими пороками и красотой.
По лицу священника медленно расползлась улыбка:
– Ага, понял. Пытаясь понять, почему я отказываюсь посещать развлечения…
– Ваше сопротивление можно объяснить только обетом безбрачия. – Из-под полуопущенных век она оглядела комнату. – Сейчас всем интересно – смогу ли я соблазнить вас.
– Сколько вам лет? – Малачи смотрел на нее, скрестив руки на груди.
Наталия грациозно сложила веер.
– Весной будет шестнадцать, – Она старалась сохранить ровный тон, но ее вывел из себя его вопрос, и ответ прозвучал подчеркнуто. – В моем возрасте многие придворные дамы уже были замужем и родили своих первенцев.
– Я не усомнился в том, что вы достигли брачного возраста, – объяснил он. – Моя мать родила меня как раз в шестнадцать лет. Меня поразила зрелость суждений и ваше умение себя держать.
Она улыбнулась и перестала прятаться за веером:
– В Марозаке взрослеешь или очень быстро, или очень медленно, или никогда. – Наталия слегка прикоснулась веером к его плечу. – Итак, данная тасота соблазнит вас нарушить клятву?
Малачи засмеялся в искреннем удивлении:
– Если бы я был по обету принужден к безбрачию, на меня бы очень подействовало искушение. И хотя женщины здесь самые красивые и загадочные, я на службе своего короля. Значит, не имею права участвовать в интригах самых приятных и невинных. А для меня как священнослужителя полезно подвергнуться искушению и устоять. Не встречаясь с муромскими дамами, я, да и они тоже, получаем больше шансов на вечное спасение.
– А иначе окажетесь в аду, – засмеялась Наталия, – где нет шахмат.
– Вы меня понимаете, тасота Наталия.
– "А еще лучше пойму после того, как сыграем, капитан Кидд", – сказала я ему.
Наталия тихонько вздохнула, наблюдая, как сестра вертится перед зеркалом.
Марина критически осмотрела себя в зеркале и кивнула:
– Было бы у меня тогда, в Муроме, это платье, я бы заставила твоего жреца Волка нарушить обет безбрачия. Ну, и сегодня вечером оно вполне сойдет.
– Для этого, Марина, недостаточно красивого платья.
– Ну да, сестренка, – с торжеством засмеялась Марина и клюнула сестру в щеку. – Я бы за ним побегала, но ты была так увлечена. Мне очень понравилось, как он поощрял твое увлечение игрой.
Наталия сощурилась:
– Просто тебе не пришлось по душе то, что у него не возникло желания потворствовать твоим увлечениям.
– Ты даже не представляешь, насколько права, Наталия. – Старшая сестра отложила красное платье на кушетку и взяла в руки платье цвета морской волны. – А это для тебя. Приложи-ка: идет к твоим глазам. Постой, не двигайся, я посмотрю со стороны. Подумай о чем-нибудь приятном и улыбнись.
– Твое желание для меня – закон.