* * *
В тот же час Бронвин лениво прогуливалась по террасе Кулдского замка. С утра ярко светило солнце, и наконец, сырость после затяжных дождей на прошлой неделе прошла. Птицы уже начали возвращаться с юга и распевали свои звонкие песни в пробудившемся саду.
Бронвин остановилась на балюстраде и перегнулась через перила, чтобы посмотреть на рыбок в пруду, а затем продолжила свою прогулку, наслаждаясь ласковым теплом и чудной архитектурой старинного дворца. Теребя пальцами блестящую прядь волос, она улыбалась своим мыслям, которые были далеко отсюда.
Вчера вечером здесь, в Кулде, после приятного, хотя и дождливого дня, проведенного в дороге, состоялся свадебный пир. А сегодняшнее утро посвятили охоте - в честь жениха и невесты. Она и леди Маргарет провели первую половину дня в саду, где Бронвин показывала своей будущей свекрови все лучшие уголки своего родового гнезда.
У Бронвин остались прекрасные воспоминания о Кулде - ведь здесь они с Алариком, Кевином и Дунканом провели в детстве не одно счастливое лето. Леди Вера Мак-Лайн, ставшая второй матерью для Бронвин и Аларика, часто брала с собой детей Мак-Лайнов и Морганов в свой замок на лето.
Бронвин вспомнила детскую возню в цветнике, всегда полном цветов; вспомнила лето; когда Аларик упал с дерева и сломал руку, и небывалое мужество, с которым он в свои восемь лет переносил боль. Она помнила множество секретных лазов в стенах крепости, куда забирались они, играя в прятки, и тихую, безмятежную часовню, где была погребена их мать, - Бронвин часто и подолгу бывала там.
Она никогда не видела своей матери. Леди Алиса де Корвин де Морган умерла всего через несколько месяцев после рождения дочери от молочной лихорадки, столь часто пресекающей жизнь молодых матерей; Аларик, в отличие от нее, помнил мать, или только говорил, что помнит. В памяти Бронвин остались лишь удивительные рассказы леди Веры о женщине, родившей их, а в душе - чувство горечи, что ей не довелось видеть свою мать - эту блестящую и удивительную леди.
Вспоминая прошлое, Бронвин остановилась в раздумье на террасе, потом подошла к двери и заглянула в комнаты. Время еще есть, и она успеет дойти до маленькой часовни и вернуться к обеду.
Она почти уже дошла до двери, ведущей в ее спальню, когда споткнулась о порог и остановилась, потирая ушибленную ногу. И тут Бронвин невольно услышала разговор: два голоса - оба женские - раздавались, как она поняла, из ее спальни.
- Ну не знаю, почему ты ее так защищаешь, - сказала одна женщина, и Бронвин узнала голос леди Агнес, одной из своих фрейлин. Она выпрямилась и подошла чуть ближе к двери, поняв, что говорят о ней.
- И то верно, - сказала другая. - Она ведь не то что мы с вами.
Это была леди Марта.
- Она женщина, как и мы, - мягко возразил третий голос, по которому Бронвин узнала свою любимицу - Мэри-Элизабет. - И если она любит его, а он ее, в этом нет ничего предосудительного.
- Ничего? - возмутилась Агнес. - Но она… она…
- Агнес права, - сурово сказала Марта. - Наследник герцога Кассанского мог бы найти себе жену получше дочери…
- Дочери какой-то Дерини, - закончила леди Агнес.
- Она никогда не знала своей матери, - возразила Мэри-Элизабет, - а ее отец был лордом. И Дерини она только наполовину.
- Для меня и полу-Дерини - это чересчур! - гневно заявила Марта. - Я уж не говорю о ее несносном братце.
- Она не отвечает за брата, - сдержанно возразила Мэри-Элизабет. - И я ничего дурного не могу сказать о герцоге Аларике, кроме того, что он везде и всюду демонстрирует свое могущество, может быть больше, чем этого требует благоразумие. Но он тоже не виноват в том, что родился Дерини, как и леди Бронвин. И если не герцог, то кто еще может сейчас помочь королю Гвиннеда?
- Мэри-Элизабет, ты что, защищаешь его? - воскликнула Агнес. - Да это же чуть ли не богохульство!
- Это и есть богохульство! - подхватила Марта. - Это еще и похуже, это попахивает изменой и…
Бронвин наслушалась достаточно. Почувствовав боль под ложечкой, она повернулась и быстро пошла вдоль террасы обратно и вскоре спустилась по ступеням в отдаленный уголок сада.
Что-то такое всегда случается. Она могла бы прожить недели, даже месяцы, не вспоминая об этом черном пятне - своем происхождении.
А потом, когда она уже стала бы забывать о том, что связывает ее с Дерини, когда почувствовала бы, что ее принимают за то, что она есть, а не за какую-то проклятую ведьму, случай вроде сегодняшнего все равно произошел бы. Кто-то всегда будет помнить об этом и не упустит случая, чтобы представить все в дурном свете, словно быть Дерини - нечто позорное, нечистое.
Почему люди так жестоки?
"Люди!" - подумала она с тоскливой улыбкой. Теперь уже она сама пользовалась теми самыми словами - "мы" и "они". И так было всякий раз, когда она получала неожиданный удар, подобный сегодняшнему.
Но почему это случилось в первый же день? Ничего дурного нет в том, что кто-то родился Дерини, что бы там ни говорила церковь. Как заметила Мэри-Элизабет, никто не выбирает, кем ему родиться. И потом, Бронвин никогда не пользовалась своими силами.
Ну, или почти никогда.
Она нахмурилась, подойдя к часовне, где была похоронена ее мать, сложив руки на груди и поеживаясь от прохладного ветерка.
Конечно, порой ей приходилось пользоваться своими силами, чтобы обострить слух, зрение, обоняние, если в этом была нужда. А однажды она разговаривала на расстоянии с Кевином; тогда оба они были еще слишком юны, и удовольствие, получаемое от запретного действия, было сильнее страха наказания.
Иногда она приманивала птиц, чтобы покормить их с руки, - но этого уж точно никто не видел.
Но что в такой магии дурного? Как они могут видеть в этом что-то сатанинское? Они завидуют - только и всего!
Поставив наконец на этом точку, она вдруг увидела на тропинке напротив себя высокую фигуру. Седые волосы и серый камзол подсказали ей, что это архитектор Риммель. Когда она подошла ближе, он сделал шаг в сторону, давая ей пройти, И отвесил глубокий поклон.
- Миледи, - произнес он, едва Бронвин поравнялась с ним.
Она чуть кивнула ему и молча пошла дальше.
- Миледи, могу ли я сказать вам несколько слов? - проговорил Риммель, сделав несколько шагов следом за ней и вновь отвесив поклон, когда Бронвин обернулась.
- Конечно. Вы - мастер Риммель, не так ли?
- Да, миледи, - нервно ответил архитектор. - Я хотел узнать, понравился ли вашей светлости дворец в Кирни. У меня не было возможности спросить об этом раньше, но мне бы хотелось знать ваше мнение, пока еще в проект можно внести изменения.
Бронвин улыбнулась и доброжелательно кивнула.
- Спасибо, Риммель. Разумеется, я очень вам благодарна. Может быть, мы посмотрим ваш проект завтра, если вы не возражаете. Я не думаю, что захочу что-то изменить, но мне будет очень интересно ознакомиться с ним получше.
- Ваша светлость очень добры, - произнес Риммель, кланяясь вновь; он сиял от радости. - Бронвин говорит с ним.
- Могу ли… могу ли я сопровождать вас? Становится холодно, и сумерки у нас в Кулде наступают рано.
- Нет, спасибо, - ответила Бронвин, покачав головой и раскинув в стороны руки, как будто радуясь прохладе. - Я иду на могилу моей матери и хотела бы побыть там одна, если вы не возражаете.
- Разумеется, - понимающе кивнул Риммель. - Не желает ли ваша светлость воспользоваться моим плащом? В часовне в это время года сыро, а ваше платье прекрасно подходит для солнечного дня, но плохая защита в холоде склепа.
- О, спасибо вам, Риммель, - сказала Бронвин с улыбкой, когда он накинул серый плащ ей на плечи. - Я попрошу одного из моих слуг вернуть его вам сегодня же вечером.
- Не к спеху, миледи. - Риммель отступил и галантно поклонился. - Всего доброго.
Бронвин продолжала спускаться по тропинке, укутавшись в плащ Риммеля; он некоторое время пристально смотрел ей вслед, а потом повернулся и пошел в другую сторону. Подойдя к ступеням террасы, он увидел спускающегося Кевина.
Кевин был чисто выбрит, его каштановые волосы были гладко уложены, и он уже сменил утренний охотничий костюм на короткую коричневую куртку; на левое его плечо был наброшен плед мак-лайновских цветов.
Позванивая шпорами начищенных сапог, он наконец спустился и, заметив Риммеля, остановился, приветствуя его.
- Риммель, я посмотрел этот план, который вы дали мне утром. Вы можете, если хотите, пройти в мои комнаты и забрать его. По-моему, вы поработали великолепно.
- Благодарю вас, милорд.
Немного помолчав, Кевин спросил:
- Риммель, не видели вы, случаем, леди Бронвин? Я нигде не могу ее найти.
- Думаю, вы найдете ее на могиле матери, - ответил Риммель. - Я только что ее встретил, она направлялась туда. Да, я дал ей свой плащ. Надеюсь, вы ничего не подумаете.
- Нет, конечно, - ответил Кевин, дружески похлопав Риммеля по плечу. - Благодарю вас.
Сделав прощальный жест, Кевин исчез за поворотом дорожки, а Риммель направился в комнаты своего господина.
Он размышлял о том, что ему теперь предпринять. Открытое нападение на обаятельного юного лорда было исключено. Да и сам он не какой-нибудь разбойник. Но он был влюблен.
Сегодня утром Риммель несколько часов толковал с местными горожанами о своем горе, не называя, однако, имени Бронвин. Горцы, живущие на границе Коннаита и дикой Меары, иногда высказывали довольно странные суждения о том, как можно добиться женской любви.
Риммелю плохо верилось, к примеру, что достаточно приколоть пучок колокольчиков или ромашек к дверям Бронвин и семь раз сказать: "Аве", чтобы заслужить ее благосклонность. Или, скажем, положить Кевину на тарелку жабу. Он просто сделает выговор своим слугам, чтобы были поаккуратнее.
Но многие говорили Риммелю, что если он вправду хочет добиться любви этой леди, то есть здесь одна старая вдова, живущая в горах, по имени Бетана, которая помогает обезумевшим от любви молодым людям. Если Риммель возьмет с собой побольше провизии и немного золота - Бетана может его выручить.
И Риммель решил попытать счастья. Он все время осознавал, что совершает нечто противозаконное, - Риммель и помыслить не смел бы о таких вещах, не потеряй он голову от любви к прекрасной Бронвин де Морган. Теперь же видел только в этой вдове-колдунье свое спасение. Бронвин - это дивное создание - должна принадлежать ему, или и жить незачем. С помощью зелья, приготовленного ведьмой, Риммель мог бы отвратить Бронвин от лорда Кевина и заставить ее полюбить себя, простого строителя.
Он вошел в комнаты Кевина и огляделся, ища свой проект. Комната мало отличалась от соседних спален с тех пор, как все они были приспособлены для иноземных гостей. Но кое-что здесь все же принадлежало Кевину; Риммель посмотрел на складную табуретку, прикрытую мак-лайновским пледом, на нарядный коврик перед кроватью, на покрывало постели - сюда Кевин через три дня приведет Бронвин, если он, Риммель, не успеет помешать этому.
Он осмотрелся, решив не загадывать вперед: будь что будет. Его план лежал на столе. Взяв свитки, он направился к двери, и тут его внимание привлекла вещица, блеснувшая в солнечном луче, что лежала на крышке маленького ларца.
В таком обычно хранят жемчуга, кольца, броши, цепочки и орденские знаки. Его внимание привлек овальный медальон на золотой цепочке, слишком хрупкий и миниатюрный, чтобы принадлежать мужчине.
Не раздумывая, он взял медальон и открыл его, оглянувшись на дверь и убедившись, что рядом никого нет.
В медальоне был портрет Бронвин - такой прекрасной он ее еще никогда не видел: золотые волосы каскадом спадали на плечи, легкая улыбка играла на губах.
Не отдавая себе отчета в том, что делает, Риммель сунул медальон в карман куртки, выбежал из дома и, ничего не видя вокруг, устремился к своим собственным комнатам. Свидетели этого бегства - найдись такие - приняли бы его за одержимого.
* * *
Бронвин оторвала голову от перил, окружавших могилу ее Матери, и посмотрела на ее прижизненное изображение.
Она вдруг поняла, что задета случайно подслушанным разговором больше, чем ей казалось поначалу, и не знала, что делать. Бронвин не хотела ссориться с этими женщинами, не хотела требовать, чтобы они извинились за свою болтовню, - это все равно ничего бы не изменило.
Она продолжала рассматривать изваяние, внимательно вглядываясь в черты лица. Как бы поступила на ее месте эта необыкновенная женщина - ее мать?
Леди Алиса де Корвин де Морган была удивительно красива. Мастер из Коннаита с редким искусством запечатлел это в скульптуре из алебастра. Даже сейчас, когда Бронвин повзрослела, она вновь чувствовала себя рядом с ней ребенком; статуя, казалось, была полна жизни, и стоило лишь произнести какое-то тайное слово, чтобы она начала дышать и двигаться.
Витраж над могилой был озарен лучами солнца, в маленькой часовне на всем играли оранжевые, золотые и багровые блики: и на могиле, и на сером плаще Бронвин, в на алтаре черного дерева несколькими ярдами правее.
Бронвин услышала, как открывается дверь, и, обернувшись, увидела Кевина, заглядывающего в часовню. Прежде чем подойти к ней и стать рядом с могилой, он преклонил колени перед распятием.
- Я уже не знал, где тебя искать, - тихо сказал он, мягко беря ее за руку. - Что-то не так?
- Нет… то есть да. - Бронвин покачала головой. - Я не знаю. - Опустив глаза, девушка посмотрела на свои руки, тяжело вздохнула, и Кевин внезапно понял, что она вот-вот заплачет.
- Что случилось? - спросил он, обнимая ее за плечи и привлекая к себе.
Бронвин разрыдалась, уткнувшись носом ему в плечо. Кевин дал ей поплакать некоторое время, потом сел на ступеньки лестницы и, взяв ее на руки, стал укачивать, как плачущего ребенка.
- Сейчас, сейчас… - тихо бормотал он. - Все будет в порядке. Ну что, поговорим?
Когда ее рыдания утихли, Кевин расслабился, отклонился назад, поглаживая ее волосы, глядя, как колеблется их тень на белом мраморном полу.
- Помнишь, как мы детьми приходили сюда играть? - спросил он.
Увидев, что она вытирает слезы, Кевин подал ей платок.
- Я думаю, мы чуть не довели мою мать до безумия тем летом - последним, помнишь? В тот год Аларик отправился ко двору. Ему и Дункану было по восемь, мне - одиннадцать, а тебе - года четыре, и ты была очень мила. Помню, играли в прятки, и мы с Алариком прятались здесь, за алтарем, там, где висят облачения. А старый отец Ансельм вошел и застиг нас, и грозился все рассказать матери.
- Я помню, - сказала Бронвин, улыбаясь сквозь слезы. - А через несколько лет, когда мне было десять, а тебе семнадцать, ты был уже совсем взрослый и мы, - она опустила глаза, - и ты предложил мне обручиться с тобою.
- И никогда не пожалею об этом, - улыбнулся Кевин, целуя ее в лоб. - Что случилось, Брон? Могу я чем-нибудь помочь?
- Нет, - сказала Бронвин, тоже пытаясь улыбнуться. - Я сама виновата - подслушала кое-какие вещи, которые мне не хотелось бы слышать, и это расстроило меня больше, чем я думала.
- Что ты услышала? - спросил он, отстраняя ее от себя и заглядывая в лицо. - Если тебя что-то беспокоит, скажи мне, и…
Она покачала головой.
- Никто ничего не может поделать. Я же не виновата в том, что я такая… Три дамы разговаривали между собой, только и всего. Им не нравится, что будущий герцог женится на Дерини.
- Вот незадача, - сказал Кевин, обнимая ее снова и целуя в макушку. - Ну, так уж получилось, что я очень люблю эту Дерини и никого другого знать не желаю.
Бронвин улыбнулась, потом встала, поправила платье и вытерла глаза.
- У тебя на все найдется ответ, да? - сказала она, беря его за руку. - Идем. Прости меня за все это. Нам надо торопиться, опоздаем к обеду.
- К черту обед.
Кевин поднялся и обнял Бронвин.
- Знаешь что?
- Что? - Она положила руки ему на плечи и заглянула в глаза.
- Я люблю тебя.
- Странно.
- Почему?
- Потому что я тоже люблю тебя.
Кевин улыбнулся и чмокнул ее.
- Очень хорошо, что ты сообщила мне об этом, - сказал он, выводя ее из часовни. - Потому что через три дня ты будешь моей женой.
А в маленькой комнате Риммель, очарованный прекрасной и недоступной женщиной, лежал на постели и не отрываясь смотрел на ее портрет в медальоне. Завтра он пойдет к этой Бетане, покажет ей портрет и расскажет старой ведьме о том, что он не может жить без этой женщины.
А потом она сотворит свое колдовство, и Бронвин будет принадлежать ему, Риммелю.
Глава X
У темных сил ищи защиты…
Дункан Мак-Лайн изо всех сил подтянул подпругу поправил стремя и не спеша вернулся к голове своего коня, чтоб дальше ждать под неприветливо моросящим предутренним дождем на окраине Корота. Вторая пара поводьев, перекинутая через его левую руку, слегка натягивалась, когда конь Аларика, стоявший без седока, тряс головой в холодном тумане. Надетая на него сбруя хрустела под клеенчатым седлом - животное переступало с ноги на ногу. Стоящий рядом с ним косматый вьючный пони, нагруженный тюками с необработанными кожами и мехами, поднял голову, вопросительно фыркнул и тут же опять заснул.
Дункану уже надоело ждать. Дождь, начавшийся, когда еще только смеркалось, продолжался всю ночь, большую часть которой Дункан провел в тесной купеческой лавке, урывками пытаясь поспать.
Но недавно гонец сообщил, что Аларик уже в пути и скоро будет здесь, поэтому-то Дункан и мок под дождем. Он плотно запахнул тяжелый кожаный плащ под самым подбородком (такие плащи носят кассанские охотники), поднял воротник и натянул капюшон как можно ниже, чтобы защититься от ледяного ветра и дождя. Пелерина у него на плечах уже потемнела от влаги, и вода просачивалась внутрь. Дункан чувствовал холод своей кольчуги даже сквозь плотную шерстяную фуфайку, поддетую вниз. Он дышал на пальцы, замерзшие и в перчатках, и нетерпеливо переступал с ноги на ногу, и морщился, когда шевелил окоченевшими пальцами в промокшем сапоге, и недоумевал, куда это запропастился Аларик.
Только он об этом подумал, как дверь в доме справа от него, словно по команде, распахнулась и в тот же момент высокая фигура, закутанная в кожаный плащ, показалась на освещенном пороге. Пройдя между конями, Аларик ободряюще хлопнул по плечу Дункана, всматривающегося в угрюмое серое небо.
- Сожалею, что так задержался, - пробормотал он, откидывая чехол с седла и насухо протирая его, - как дела?
- Да ничего, только вот промок до печенок, - беспечно ответил Дункан, в свою очередь открывая седло и вскакивая на коня, - но этому не помочь иначе, кроме как поскорей убравшись отсюда. Что тебя задержало?
Морган хмыкнул и подтянул подпругу.
- Много было вопросов. Если Варин решится выступить против меня в наше отсутствие, Гамильтон не должен оставаться с пустыми руками. Это еще одна причина, по которой я хочу сохранить наш отъезд в тайне. Пусть жители Корвина думают, что их герцог и его верный духовник-кузен уединились в отдаленных покоях замка, где герцог намерен исповедаться и принести покаяние.
- Это ты-то собираешься покаяться? - фыркнул Дункан; его кузен одним махом вскочил в седло.