- Он здесь вроде диспетчера. А я, получается, вроде учителя. А вон парни вроде охотники. А завтра они пойдут с обозом и будут вроде обозниками. а я пойду на огород и стану вроде огородником. А он, - указал "хранитель знаний" на "вождя". - Он пойдет с тобой, и будет учить тебя жить. И будет вроде учителем. Ну, понятно?
Маркс потряс головой.
- А как же прогресс?
- Что ты понимаешь под прогрессом, приезжий? Грязь, вонь, войны, нищету, воровство, деньги, - он так выговорил "деньги", как будто его тошнило от одного слова. - Это ты называешь прогрессом?
- Но… Вам же будет легче жить! - повторился Маркс.
- А нам не тяжело, - захохотал, приобняв его сзади сын "вождя". - Оставайся с нами, Маркс! У нас хорошо. Завтра будет хлеб. А потом пойдем обозом к кузнецам. А потом в другую сторону пойдем - к ткачам. А потом найдем тебе девушку. Ты умный. Ты нам годишься…
- Но ведь не бывает так… Не бывает. Равенства - не бывает!
- А вот тут ты ошибаешься, приезжий со странным именем. Равенство есть. Мы все - люди. И именно этим мы равны друг другу.
- А если кто-то сильней и больше овощей вырастит?
- Молодец! Хороший человек!
- Но он же станет богаче?
- Маркс, Маркс… Что такое "богаче"? - смеялся "вождь". - Человеку не надо больше того, что ему надо. Сколько тебе надо рубашек? Пять, десять? Их сделают. Сколько ты сможешь съесть мяса? Зачем тебе больше? Куда ты денешь лишнее? И пять ножей за одним поясом не унесешь…
- А украшения? А искусство? А культура? А…
- У нас есть все. И культура. И украшения. Если ты пишешь книгу, то тебя будут кормить. Целый год тебя будут кормить. Но если твоя книга не понравится никому и за нее потом ничего не выручить, не обменять ни на что, то тебе придется уйти. Нет, нет - ты не думай! Никто никого не гонит, не бьет. Человек сам уйдет, потому что отношение к нему будет другое. Понимаешь?
- Вы коммунисты? - спросил Маркс, пытаясь как-то систематизировать, уложить в голове то, что услышал.
- Плохо вас готовят в ваших академиях, - сурово ответил "хранитель знаний". - Мы - анархисты. Самые настоящие, природные.
* * *
- Главная площадь нашей столицы называется Зеленая. Потому что она самая красивая.
- А у нас была Красная…
- Разве же красный цвет лучше зеленого? Красный - он агрессивный. Он цвет боли, цвет огня и крови. Красный - цвет войны. А вон, погляди на лес, на траву… Зеленый - он жизненный, он нежный, он мягкий, он приятный, он "вкусный", даже на цвет. И наша площадь такая красивая, что иначе, чем Зеленой, мы никогда и не думали ее назвать.
Ксеноисторик Маркс, совершающий первую прогулку по планете, кивал головой, мол, понял, потом снова вздергивал голову, получив дружный крик в наушник, и старался смотреть только прямо перед собой. На орбите планеты геостационарным спутником висел звездолет, и почти все, кто не был задействован в текущих работах, смотрели сейчас в том же направлении, что и он. В отсталых цивилизациях статус лица определяется его богатством. Поэтому камеру традиционно спрятали в огромный изумруд, прикрепленный к золотому обручу. Теперь понятно, почему с таким одобрением местные отнеслись к этой детали на лбу Маркса: у них здесь самый лучший цвет - зеленый.
- А? Вы что-то говорили сейчас…, - он опять отвлекся.
- Задумались, гость? Сейчас мы вас покормим, а потом будем катать по столице и окрестностям, как вы и заказывали. Посмотрите, что у нас здесь и как.
На обед подавали множество блюд, вполне схожих с земными. Даже внешний вид был схож. И мясо пахло именно мясом.
- Говядина? - специально переспросил Маркс, подозрительно косясь на большую отбивную с крупно порезанной зеленью.
- Яловичина, она самая. Телятина - она уж больно суховата бывает. А так - ничего. А что? У вас какие-то обычаи? Запрещено?
- Нет-нет. Как раз такое мясо у нас едят с удовольствием. Правда, не во всех странах…
- Это очень интересно, - переглядывались окружающие, радушно подкладывая ему новые и новые куски. - Не поделитесь с нами знаниями?
- Ну, вот, из опыта, из истории… Свинину у нас не везде употребляют.
- Это почему же? Священное животное? Но как же такое может быть?
- Нет-нет. Просто такой религиозный запрет. Как считается, пришедший из тех давних веков, когда человек еще мог есть человека…, - его стало чуть подташнивать на последних словах.
Маркс поморщился, сглотнул. Но точно такое же брезгливое выражение он уловил и на лицах окружающих его людей. Нормальные люди, понял он. Не страшные.
- А что же они тогда едят? Если свинину не могут?
- То, что не похоже на человечину. Не такое светлое, не такое "сладкое". Вот, говядину, ну и еще бывает, конину.
- Конину? Как это может быть?
Чуть ли не такое же выражение лиц, как о человечине. Маркс поскорее перевел разговор на напитки, удивляясь хмельному жидкому кефиру, пузырьками стучащему в нос, как шампанское.
После обеда, длящегося два часа - он проверил по корабельному времени - Маркса повели "кататься", как выразился какой-то вельможа с золотой цепью на груди. Местная "табель о рангах" еще не была изучена, и невозможно еще было определить сразу, какой из встречающих - начальник, а какой - просто сопровождает.
На улице у крыльца ждал экипаж.
Маркс как-то сразу протрезвел: не издевка ли? Не проверка ли какая-то? В высокую карету с закрытым первым этажом и открытой платформой на втором, куда вела узкая лесенка, были запряжены парой два огромных вола, сцепленных ярмом с толстой, чуть не в руку, единственной оглоблей. Маркс оглянулся - никто не смеется, вроде. Сверху, из штаба, говорили, что активности не отмечено - похоже, для них это рутинное мероприятие. То есть, не новое, не специально для него, не с целью пошутить и посмеяться. Он вздохнул и полез наверх. Сверху видно будет все.
Сопровождающие лица уселись напротив, щелкнул бич, волы дернули и пошли мерно и неторопливо под размеренный монолог "экскурсовода". Все стандартно: поглядите налево, поглядите направо, а сейчас будет очень красиво, а вот тут мы приостановимся, а здесь вот была граница города раньше, а на этой площади казнили известного бунтовщика и чернокнижника…
- Если есть вопросы, вы спрашивайте, спрашивайте!
- Кхм… Скажите, а лошади на вашей планете есть?
- Какой правильный вопрос! Вы прямо предугадали следующий мой рассказ! У нас есть лошади! Они свободны и красивы. Они пасутся, где им хочется, и раз в год их кормят на улицах города. Тогда они приходят, тут становится просто тесно, а все жители несут им сладости и фрукты. Лошади у нас - священны! Если бы не они… Легенды говорят о том, что первый основатель города спасся от врагов именно с помощью лошадей. С тех пор они свободны по его завещанию. И знаете, он был совершенно прав. В последней войне, когда враг использовал конницу - это варварское изобретение дикарей, наша вольница на боевых волах разбила в пух и прах их пехоту, подавила обозы, и этой коннице пришлось просто бежать обратно. Вот убегать у них получилось. Нет, основатель нашего города и нашего государства был умнейший человек!
* * *
Марксу снился профессиональный сон о новых поездках и новых городах.
Его водили по чистым узким улочкам старого города, где через каменные высокие заборы перевешивались кисти винограда. Его водили по широким проспектам города нового - города офисов и делового народа. Вокруг ходили, распространяя приятные запахи, красиво одетые мужчины и шикарно выглядящие женщины. Автомобили почти бесшумно скользили по гладкой поверхности улиц.
Пахло сиренью. Или все-таки черемухой? Маркс всегда путал, что из них и когда цветет. Сейчас могло быть как одно, так и другое. Когда они вышли к реке, он обратил внимание на берега, поросшие яркой зеленой травой, на прозрачную чистую воду, к середине становящуюся не синей, как в море, а серой, как стальной клинок. Слева по высокому мосту электровоз медленно тащил длинную вереницу вагонов и цистерн. Под мостом заросшая травой и ярко-желтыми цветками будущих пушистых одуванчиков насыпь указывала, где такой мост был раньше. Он был ближе к городу. И гораздо ниже. Теперь железнодорожная насыпь отгораживала часть пространства, как настоящая горная цепь. И мост был метров сто в высоту. Или даже больше.
Они сели на расстеленную джинсовую куртку - он еще подметил этот контраст светло-голубой изнанки и ярко-зеленой травы - и Мария продолжила рассказ о городе. Город ему определенно нравился. Как и сама Маша - так с самого начала он договорился ее называть, хотя она очень удивилась такому предложению. Удивилась, но возражать не стала. Потому что он гость, а гость - это святое. Все - для гостя. Вот и она была - для гостя. Ему прикрепили экскурсовода и личного помощника. Богатый город мог себе это позволить.
Марии тоже нравился город.
Хотя, где вы видели жителя города, упорно утверждающего, что жить тут нельзя, что все плохо, а будет еще хуже? Ведь такому так просто сказать: не нравится тут жить - уезжай. Уезжай далеко-далеко от этого места. Улетай на другую планету. И будь, наконец, счастлив!
Маркс чувствовал, что вот тут, в этом городе, мог быть счастлив и он. Снять какое-нибудь дешевое жилье под самой крышей, в мансарде, в старом городе, с косым окном в небо. Работать не в командировках, наездами, а постоянно - им же нужны его услуги? И на Земле, наверное, тоже не стали бы возражать.
Ходить вечерами в маленькие кафе. По пятницам сидеть с коллегами в местных пивных. Смотреть в спортбарах футбол, болея теперь уже за местных. Радоваться смене сезонов. Встречаться… Вот, хоть даже и с Машей встречаться. Она прекрасная девушка. Она любит свой город. И глаза у нее такие - солнечные. Не желтые, как у хищника, а именно солнечные. Такие, что чувствуешь тепло, когда она смотрит на тебя.
Маркс отвлекся на минуту. Потом спросил лениво:
- А что там, за насыпью?
- Ничего, - удивленно приподняв бровь, ответила Маша.
Странно. Ничего там нет. И ни одной тропинки, ни одного следа в яркой свежей траве. Разве так может быть? Ведь наверняка там, за насыпью, детям играть гораздо интереснее, чем во дворах, окруженных многоэтажными корпусами. Разве туда они не бегают?
- Нет, туда не ходят, - удивляясь его непонятливости, сказала Маша. - Там же нет ничего. Зачем туда ходить?
- А давайте, сходим? - вскочил с места Маркс. - Просто попутешествуем! Вы ведь тоже там не были?
Маша помялась, но прямых запретов, видимо, не было. И они пошли через зеленый луг туда, к желтым цветкам одуванчиков, к поднимающейся все выше насыпи. Получалось, как в море. Сначала небольшая волна, а за ней - огромная. Тут старая насыпь, невысокая. За ней - опять зелень. Нетронутая, кстати. Ни следов, ни тропок - не ходят тут, потому что некому и просто незачем. Но это же как раз и интересно!
Оскальзываясь на сочной зелени, Маркс лез вверх и тянул за руку Машу, помогая ей преодолеть последнее препятствие.
- Вы подумайте, - говорил он на ходу. - Как здорово будет выглядеть город отсюда, с такой высоты.
Говорил и сам удивлялся: а почему же местные не додумались до такого? Неужели детский запрет подходить к железной дороге оставался императивом и для взрослых?
- Ну, вот. Добрались, - выдохнул он, наконец.
И замер, осматриваясь. А рядом тихо ойкнула Маша.
Город не заканчивался на зеленом лугу перед железнодорожной насыпью. Он продолжался дальше. Вернее, если смотреть сверху, было как бы два города, разделенных прямой, как по линейке, стеной насыпи и зеленью луга.
- Это что? - удивился Маркс.
- Не знаю, - так же удивленно ответила Маша. - Тут никогда ничего не было.
Ну как же - не было. Вон старые дома. Вон новые - длинные и высокие, парусом выгибающиеся навстречу солнцу и отражающие его сотнями окон. Это город. И это вот город. Это, что, разные города?
- Надо посмотреть, - сказал Маркс.
- Не надо, - сказала Маша.
Но он уже скатывался вниз, скользя по траве, чуть согнув ноги, как на лыжах. И она начала спускаться следом. Потихоньку, медленно, боком, упираясь каблуками в мягкую землю. Все-таки она была прикреплена к нему.
По эту сторону трава внизу уже желтела. Воздух пах железной окалиной, резиновой гарью и чем-то медицинским, вроде эфира. В горле першило, все время хотелось откашляться.
- А тут, похоже, осень? - удивился Маркс.
- Нам нельзя сюда…
- Есть какой-то запрет?
Запрета не было, и Маркс двинулся вперед, к окраине, так похожей на то, что осталось сзади. Похожей и одновременно непохожей. Земля под ногами была рыжей и глинистой. Трава заканчивалась сразу под насыпью. Первые дома были одноэтажными, похожими на старые почерневшие от времени бараки. За ними поднимались блочные серые пятиэтажки, а дальше виднелись уже и высотные здания. Только не голубых оттенков отмытого стекла, а ржаво-серые, какие-то мутные. Или это сам воздух тут был таким серым?
Маркс сплюнул набежавшую кислую слюну.
- Мы все еще в городе или это что-то другое?
Маша промолчала. Она явно была не в настроении рассказывать об этом месте. Но вдруг на ее лице расцвела улыбка:
- Ой, какая прелесть!
На дощатом столе перед крыльцом одного барака были расставлены цветные игрушки. Очень странные игрушки. Не люди, не животные - что-то среднее. Но очень яркое. Вот вроде насекомое с длинными усиками, но с огромными человеческими синими глазами. А вот человек, но с головой жабы. Стоит на корточках, сейчас прыгнет.
Маша брала игрушки, рассматривала вблизи, снова ставила на стол, хватала другую…
Вдруг маленькая рука выхватила у нее очередную игрушку, и девочка лет семи в потертом и простиранном до потери цвета байковом платьице начала расставлять фигурки в каком-то ей одной известном порядке, сердито ворча что-то себе под нос.
- Ой, - сказала Маша. - Я что-то сломала, да? Ты так играешь?
Девочка как будто не замечала ее. Она бормотала, передвигала фигурки, а на Маркса со спутницей в упор смотрели другие дети, постарше.
- Привет, - сказал весело Маркс.
Никто ему не ответил.
- Вы тут играете, да? - пареньки лет по десять переглянулись и уже начали отворачиваться. Непрошенные гости им были совершенно не интересны.
- Небось, за футбол болеете? А сами играете?
И чего ему этот футбол в голову влез? Наверное, в связи с теми мыслями о просмотрах пятничных, что ли. Или из опыта, что массовые зрелища привлекают тех, кто старше? Так просто сказал, а пареньки вдруг оглянулись заинтересованно. Один, рыжий и конопатый, даже ответил:
- Привет.
- А-а-а…, - начал догадываться Маркс. - У вас тут по годам разделение, да? Вы в игрушки уже не играете? Это как отряды такие, да? Вроде как кланы?
Он встречался с таким резким разделением по возрасту, но в менее развитом обществе. Там взрослый - это охотник и добытчик, а дети толькоиграют и мешаются под ногами..
- Кланы? Да, так. А в игрушки - это же маленькие только. Вы тут играли - мы и подумали…
- О чем вы? - дернула Маркса за рукав Мария. - Что за кланы?
- Это вы должны были мне рассказать. А не я сам - догадываться, - огрызнулся он, протягивая руку для пожатия.
- Зови меня - Маркс.
Мальчик посмотрел на его руку, оглянулся на свою компанию, потом тоже протянул ладошку:
- Петер.
- Ну, вот мы и знакомы. А скажи мне, друг Петер, где тут у вас станция метро?
- В нашем городе нет метро. Обещали начать строить, но так и не собрались.
- А гостиницы есть?
- Это в самом центре, наверное. Мы туда не ходим. Там другие кланы - взрослые. Они работают.
- А мы - взрослые?
Петер оглядел обоих, поморщился:
- Не знаю. Ведете себя, как маленькие. Вон, даже Светка вас играть не взяла.
- Вот так, - обернулся Маркс к сопровождающему лицу и экскурсоводу в одном лице. - Мы - не понять, что. Стоит ли нам идти дальше?
Маша только замотала головой. Ей было страшно. И еще чуть-чуть тошнило. То ли от страха, то ли от этого воздуха и этих запахов, к которым никак нельзя было привыкнуть.
- Ну, мы пойдем тогда…
- Куда? - удивился Петер. - Сейчас же поезд пойдет. Поезд длинный. Это долго. А потом за вами придут.
Маркс дернул Машу за руку и побежал к насыпи. По глине было бежать гораздо труднее, чем по траве. Жирная рыжая грязь поднималась по ботинкам, как живая. Лезла брюкам до самого колена. Ноги еле поднимались, шлепая глиняными колодами. Мария отставала.
- Давай, давай! - крикнул ей Маркс и стал "давать" сам.