Воспользовавшись моментом, бросаюсь вперед. Как только она поднимается, обхватываю сзади за талию так, чтобы ее руки оказались прижаты к бокам и, морщась от пронзительного визга, выношу на сушу. Наверное, целую минуту стою, держа ее на весу и ожидая, когда в девичьих легких кончится воздух и ужасный визг прекратится. Когда это наконец случается, по ушам буквально бьет неожиданная, не менее оглушительная, чем недавний визг, тишина. Испуганно затих даже ветерок, до того нежно шелестящий листвой прибрежных ив.
Оглушенный, продолжаю сжимать девичье тело. Напротив стоит Болтомир, судя по выпученным глазам, офигевший не менее, чем я.
– Чьих будешь? – механически повторяет он давешнюю фразу.
– Дя-аденьки, – всхлипывает девушка. Я чувствую, как бессильно расслабляется ее тело, и опускаю ее на землю. – Дя-аденьки, отпустите меня-а.
– Отпустить? – Я ослабляю хватку, но продолжаю удерживать резвую пленницу, ибо она все еще сжимает в руке сковородку. А обращаться с ней, судя по голове оставшегося на поляне оборотня, девушка умеет. – А ежели отпустим, куда пойдешь?
– Не зна-а-аю!
– Чьих будешь? – долдонит заклинивший Болтомир.
– Ладно, – говорю успокаивающе, – мы тебя отпустим, если бросишь сковороду… Уй! Да не на ногу же мне! …И расскажешь, как сюда попала. Поняла?
– Взаправду отпустите? – перестала всхлипывать девушка.
– Ты чего, мне не веришь? – делано возмущаюсь и отпускаю пленницу из объятий, предусмотрительно наступив на сковородку.
– Верю, дяденька, верю, – отскакивает та в сторону и озирается в поисках путей к бегству.
– Чьих…
– Да погоди ты, дружище Болтомир, – прерываю княжича, – видишь, девушка дрожит от холода? Надо ее, как водится, обогреть и накормить, а потом уже и расспрашивать. Эй, – кричу в сторону шуршащих кустов, – Ледень, разжигай костер и сваргань чего поесть на скорую руку.
Кусты послушно зашуршали в сторону нашей поляны.
– Ну что ж, дружище Болтомир, задавай свой вопрос, – говорю через полчаса, когда закутанная в мой плащ девушка дожевала последний кусок запеченного на углях сазана.
– Какой вопрос? – непонимающе смотрит на меня парень. До сих пор он не проронил ни слова, лишь неотрывно смотрел на девушку. Ну да, в его возрасте положено влюбляться в каждую встречную милашку.
– Чьих будешь? – подсказываю ему.
– Я? – еще больше удивляется он.
– Не-э, я, – догадывается девушка. – С Беличьего яра. Любаней зовут. Разорили нашу весь тати…
Любаня закрывает лицо ладонями и снова начинает плакать. Мы с княжичем беспомощно переглядываемся. Он подсаживается к девушке и робко кладет руку ей на плечо.
– Поведай о своем горе, и мы сделаем все, что будет в наших силах, чтобы помочь тебе.
Интересно, чего это он говорит за всех? Нет, я, конечно, не против помочь бедной девушке, но все же…
Утерев кулачками слезы, Любаня начинает рассказ, как их старейшины поссорились с живущим на Лысом холме волхвом, отказавшись посылать ему еженедельную корзину со снедью. Мол, какое поколение подряд уже кормят старого пройдоху, а скотина нет-нет, да дохнет, и охота иной год не так хороша, и урожай в огороде бывает слабенький. В ответ волхв заявил, что больше не будет отводить от веси беды и невзгоды. На что старейшины только посмеялись. Оно, конечно, нетрудно для селения прокормить лишний роток, тем более что волхву много не требовалось. Но был бы толк. А то вот младшой Шишака сверзился с утеса на острые камни, так волхв глянул на мальца и только рукой махнул: мол, не жилец. Шишака к вечерней зорьке и помер. Ну и за что кормить такого волхва, который изувеченного человека исцелить не может? Вот и отказали старейшины ему в пропитании.
Уже и забыли о том волхве, благо своя знахарка имелась, ведающая, как мало-мальскую хворь травкой да заговором отвадить, ан случилась-таки напасть. Пристали к берегу две ладьи. Так-то обычное дело. Купцы завсегда у Беличьего яра останавливаются, когда харчей прикупить, а когда и ночь провести. Вот и в этот раз решили до утра задержаться. Вот только оказались эти купцы настоящими татями и ночью пленили всех жителей веси, чтобы продать в рабство в далекие урюкистанские земли. Утром разбойники погрузили пленников и все более-менее ценное на ладьи, заперли в погребе непригодных к невольничьему рынку стариков и отчалили.
Так аукнулась жителям Беличьего яра нанесенная волхву обида. А ведь до того на берегах Оси людокрады не баловали. Да и жителей редких прибрежных селений никто не обижал, ибо от них купцы получали не только провизию, но и рухлядь по дешевой цене или по выгодному обмену на привозимые с юга товары.
– Как же ты, Любаня, от татей убереглась? – вопрошает Болтомир.
– Не убереглась я, – мотает головой девушка и продолжает рассказывать, как ее, связанную, бросили на ладью и развязали лишь под вечер, когда пристали к пустынному берегу на ночевку. Здесь женщин заставили готовить ужин. Пока разводили костер, один тать, кривоногий, лысый бородач, схватил девушку за рукав и потащил к воде, где валялись грудой до крайности закопченные и засаленные котелки и сковороды.
– А я вот так-то стою, сковородку песком тру, а энтот плешивый вот так-то хвать меня за зад! – Разошедшаяся девушка нагибается, показывая, в какой позе она мыла сковородку, и хватает себя за ягодицу. – А я хрясь его по маковке сковородой! Ой, мамоньки… А он так головой в воду и упал. Лежит, даже ногой не дернет. А голова вся в воде утонула по самый пояс, и пузырики такие – буль-буль… Утоп, не иначе. Ой, мамоньки, делать-то чего? А тут дерево поваленное мимо плывет, видать, с обрыва сверзилось, рекою подмытое. Я к нему. Насилу доплыла. Сковородку-то держу, не бросаю. А ну какая рыба сом али рак-хрипун за ногу ухватит? А я без сковородки. И так с деревом плыла, плыла, аж замерзла вся. А тут чую, дно под ногами. Мелководье, значит. Ну, я от дерева отцепилась и на берег вышла. Села на топляк и плачу. Вдруг чую, ктой-то сопит, и тык меня в бок, тык… Гляжу, а энто волчище огромадный носом тычет, проверяет, значит, мягкая я али твердая. Ой, мамоньки… Хорошо, что я сковородку не бросила!
Повествование Любани прервал негодующий взрыв кашля, ойканья и стенаний мельника, державшегося за забинтованную серой тряпицей голову. Я тоже не выдерживаю и начинаю похрюкивать в кулак, пытаясь симулировать кашель.
– Комарик прямо в горло залетел, – объясняю свое поведение удивленно взирающей на нас девушке, продолжая похрюкивать и покашливать.
Болтомир заботливо бьет меня по спине, выбивая из легких весь воздух. Помогает. Я некоторое время не могу даже вдохнуть, не то чтобы смеяться или кашлять.
– Тебя стукнуть? – Княжич простирает лопатообразную ладонь над оборотнем.
– Не-э, – мычит тот и, пытаясь отпрянуть, бьется об нее головой. – Уй…
– Где-то дяденька голову зашиб? – сочувственно спрашивает Любаня, глядя, как держащийся за забинтованный лоб Ледень отползает в сторону.
С трудом сдерживаясь, чтобы снова не закашляться, говорю:
– Все, Любаня, ты можешь идти.
– Куда? – дружно вопрошают девушка и княжич.
– Куда хочешь. Я же обещал, что после того как расскажешь о своей беде, мы тебя отпустим. Обещал? Ну вот, можешь идти. А нам спать пора, а то уже рассвет скоро. Только плащ мой оставь. Твое платье уже высохло.
Девушка окидывает взглядом окружающие поляну темные заросли, и ее глаза наполняются влагой.
15
Разумеется, девчонка осталась. Я и не думал ее выгонять. Но, если уж обещал отпустить, должен был предложить сделать выбор. А то, что мое предложение выглядело как изгнание, ну так женщина должна чувствовать себя обязанной мужчине, иначе начнет забираться ему на шею. Уверен, дай Любане волю, и к следующему полудню она превратила бы неискушенного Болтомира в ездовую лошадь.
Кроме всего прочего, в рассказе девушки меня заинтересовал волхв. Может, он действительно шарлатан, но шарлатан, которого знают несколько поколений весян, наверняка заслуживает внимания, и с ним стоит встретиться. А вдруг он знает хотя бы направление, в котором стоит искать Вия или кого другого из перволюдей? Пожалуй, с ним стоит пообщаться.
Однако княжич вознамерился непременно покарать разбойников и освободить родичей Любани. Мгновенно родив до гениального простой, мягко выражаясь, план этого мероприятия, парень спокойно уснул. А план заключался в том, чтобы завтра подождать, когда на реке появятся ладьи разбойников, напасть на них и кого надо побить, а кого надо освободить. Только и всего. И ладно еще, что он, не подозревая о моих сверхъестественных способностях, собрался втроем напасть на целую ватагу, плывущую на двух ладьях. Человек, имеющий хоть малое воображение, может представить себе реку шириной в несколько километров. Где-то там посередине плывут две разбойничьи ладьи. И тут мы такие выскакиваем из кустов… И что? Что дальше?
Что можно сделать в такой ситуации, даже учитывая мои способности, которые я почему-то не хочу раскрывать перед Болтомиром и Любаней? Можно раздолбать ладьи в щепки вместе с разбойниками и пленниками. Сомнительный плюс тут можно найти только в том, что пленники не будут долго мучиться, ибо, будучи связанными, утонут сразу. М-дя…
Какие еще варианты?
Преследовать ладьи до следующей ночевки?
Не вариант. Во-первых, мы не сможем двигаться по лесистому берегу с такой же скоростью, как корабли. Во-вторых, если не забыли, чуть ниже по течению в Ось впадает хоть и менее полноводная, но достаточно глубокая и стремительная река, переправы через которую за последний день пути я не наблюдал.
Что остается?
Остается как-то привлечь разбойников, чтобы они сами причалили к берегу.
Что может привлечь разбойников? Или кто?
Смотрю на мирно сопящую девушку. Небо на востоке начинает светлеть. Надо бы вздремнуть хоть часок. А лучше всем вместе продрыхнуть до полудня, погоревать, что проворонили ладьи, и отправиться в гости к волхву.
Выметнувшаяся из кустов черная тень заставляет вздрогнуть. Ледень оборачивается человеком и присаживается у кострища, подбрасывая на тлеющие угли тонкие сухие ветки. На его лбу не вижу даже следа от недавнего рассечения. А стонал-то, а притворялся…
Казалось бы, только прикрыл глаза, а меня уже толкает Болтомир.
– Вставай, Георг! Пора татей стеречь.
– Ну, пора так пора, – поднимаюсь, потягиваясь и зевая. – Поплыли.
– Куда поплыли? – не понимает княжич.
– На середину реки, естественно, – делано удивляюсь его непонятливости. – Или ты мыслишь, ладьи по берегу плыть будут? Нет, дружище. Придется нам заплыть на середину реки и там ждать разбойников.
– Как же мы туда доплывем-то? – Парень смотрит на могучую реку и, кажется, до него начинает доходить абсурдность ситуации.
– Ты можешь предложить другой способ нападения на вражеские ладьи? – добиваю его вопросом. – Нет? Тогда сделаем так…
– Идут. Две насады, – сообщает вышедший из ивняка Ледень. – Аккурат посреди реки.
После небольшого совещания во время завтрака было решено послать его в дозор, караулить появление ладей. Я предупредил мельника, чтобы он не пугал девушку и оборачивался где-нибудь в кустах, подальше от ее глаз.
Вопреки моему ожиданию, Любаня легко согласилась сыграть роль приманки. Более того, ее ничуть не смутило, в каком виде ей придется это делать. Запротестовал Болтомир, считающим недостойным использовать девушку в качестве живца. Но после предложения придумать другой способ заставить разбойников причалить к берегу замолчал.
И вот солнце не прошло и четверти своего пути по небосводу, как оборотень принес весть о приближении ладей, или, как он их назвал, насад. Мы занимаем заранее облюбованные позиции в кустах. Болтомир втыкает в почву перед собой десяток стрел. Любаня выходит на песчаный бережок и, приставив ладошку ко лбу, всматривается в даль.
Наконец из-за далекой излучины появляются два белых прямоугольных паруса. Они быстро приближаются, вырастая в размерах. Вот уже за бортами суденышек различимы крохотные человеческие фигурки.
– Любаня, твой выход! – кричу девушке.
Та развязывает какие-то тесемки на груди, и серое мешкообразное платье падает с плеч, открывая соблазнительную девичью фигурку.
Болтомир громко икает, и я, посмотрев на него и увидев выпученные глаза и отвисшую челюсть, понимаю, что в ближайшие минуты вывести парня из ступора будет невозможно.
Любаня тем временем, грациозно потянувшись, заходит по колено в реку и принимается омывать тело, зачерпывая воду горстями и плеская на себя, поворачиваясь и изгибаясь, принимая разные соблазнительные позы.
Болтомир шумно сглатывает и снова застывает с открытым ртом.
Да-а… И откуда такие профессиональные умения у девчонки из затерянного в дремучем лесу маленького селения?
Вот только заметят ли ее старания тати? Слишком уж велико расстояние. Кто знает, какая в банде дисциплина? Вдруг не захотят тормозить из-за одной обнаженной милашки? Зато если узнают в ней убийцу своего товарища, наверняка захотят отомстить. Любаня же будто и не замечает плывущие кораблики, что вполне объяснимо слепящим со стороны реки солнцем.
Ладьи уже прошли мимо пляжика, на котором плескалась девушка, но вот сблизились борт к борту, после чего одна резко взяла к берегу. Вот в помощь парусу воду вспенивают весла. Но посудина направляется значительно ниже пляжа.
– Я уже замерзла вся! – Голос девушки отвлекает от наблюдения.
– Выйди на песочек, погрейся на солнышке, – разрешаю ей.
Идущая к берегу ладья тем временем удаляется настолько, что становится еле заметной. Но вот ее контуры снова начинают увеличиваться. Теперь она приближается, направляясь против течения вдоль берега. Паруса нет. Ватажники мерно работают веслами.
Итак, приманка сработала. Пусть наполовину. Но это, может, и к лучшему. Разборки с половиной ватаги имеют больше шансов на успех, чем со всей шайкой.
Решив, что пришло время выводить княжича из ступора, командую Любане одеться и спрятаться где-нибудь в кустах. Как только она скрывается с глаз, у Болтомира включается сознание, и он с невозмутимым видом начинает оценивать обстановку.
Изначально мы рассчитывали, что разбойники высадятся прямо на пляже. Болтомир должен был завалить, сколько сможет, стрелами, после чего по плану начиналась рукопашная схватка. Вот в этом месте я имел свой коварный план: тюкнуть княжича посохом по маковке, разделаться с бандитами с помощью своей волшебной силы, а когда он придет в себя, поведать ему, как он храбро бился и разил одного врага за другим, пока последний тать не нанес подлый удар сзади. Слабым местом моего плана был шлем, надетый на голову княжича. Как он только таскает этот котелок в такую жару? В нашем же общем плане мы не учли обширной мели, по которой Любаня вышла ночью на берег. Из-за этой мели ладьи не смогли бы причалить в этом месте. Значит, следует ждать высадку десанта ниже по течению. И вновь на разведку был послан оборотень.
Пока суть да дело, время переваливает за полдень. Любаня послушно сидит в кустах. Мы с княжичем ждем появления черного волчары и поглядываем через занавес ивовых ветвей на реку. Уже слышен скрип уключин и шлепки весел по воде, а оборотня все нет. Он появляется неожиданно, когда все шумы на реке стихают.
– Идут! – сообщает Ледень, приняв человеческое обличье. – Растянулись по зарослям, ищут девку. Всего татей дюжина. И еще двое остались в насаде.
Ну вот, замечательный план перестрелять из лука сгрудившихся в кучу на открытом пляже разбойников пошел прахом. Навыков бесшумно отлавливать противника по кустам у меня нет. Болтомир, скорее всего, как всякий средневековый воин, тоже не Рэмбо и предпочитает исключительно лобовые атаки. Я даже не знаю, как в таких условиях применять свои способности? Не косить же весь лес в радиусе поражения! Какая, кстати, дальность моего выстрела и зависит ли от дальности мощность? Кхм… Весьма своевременные мысли. А впереди уже слышно шуршание кустов и треск сухих веток под ногами.
– Работаем индивидуально, – тихо бросаю товарищам и, стараясь двигаться бесшумно, ныряю в кусты.
– Чего работаем? – бросает вслед княжич, но я оставляю его вопрос без ответа.
Справа мелькает низкая черная тень. Пожалуй, от оборотня сейчас будет больше толка, чем от нас с Болтомиром.
Двигаюсь левее на звук треска веток, стараясь зайти разбойнику за спину. Однако выскочив из подлеска на чистое пространство меж больших деревьев, почти нос к носу сталкиваюсь с двигающимся бесшумно ватажником. Это коренастый бородач с неестественно большой головой и длинными руками. Если бы не редкие пряди грязных соломенных волос и такая же жидкая бородка, его можно было бы принять за обезьяну. Меч в ножнах на поясе. Кроме меча на правом боку висит небольшая шипастая булава. Руки у мужика пустые. Оно и понятно, чай, не биться вышел, а беззащитную девку ловить.
Тишину разрывает вопль ужаса, и из соседних кустов вываливается еще один ватажник с вцепившимся в загривок черным волчищем.
Обезьянообразный блондин хватается за меч и в замешательстве вертит головой то в мою сторону, то в сторону придушенного оборотнем товарища. Шарахаю ему в грудь небольшим зарядом, почему-то снова через посох. Мужика отбрасывает, и он падает навзничь, раскинув руки.
Движение в кустах слева. Луплю толстым концом шеста по темечку заросшую по самые глаза бородой голову. Этот разбойник падает ничком, я даже не успеваю его рассмотреть. Пытаюсь ответить на мысль, почему я влупил ему палкой, а не магическим зарядом? Но тут окружающие заросли наполняются шумом и криками. Кто-то орет от ужаса, вероятно встретившись с оборотнем. Кто-то кого-то окликает. Звенит металл, не иначе Болтомир рубится с разбойниками.
Пытаюсь сообразить, куда мне двигаться. Иду на шум схватки, однако визг Любани заставляет сменить направление. По пути пришибаю еще одного ватажника, теперь уже магическим зарядом, но через посох.
Проломившись сквозь кустарник, выскакиваю на открытое пространство и в первое мгновение застываю, увидев невероятную картину. Перед хрупкой Любаней стоит на четвереньках здоровенный детина. Она, высоко взмахнув сковородой, бьет его по курчавой голове – бом-м-м! Детина заваливается на бок и остается лежать, поджав колени.
– Ой, мамоньки, – дрожащим голосом произносит девушка, испуганно глядя на поверженного громилу.
Я меж тем продолжаю удивляться, рассматривая валяющееся рядом бездыханное тело еще одного разбойника. Перевожу взгляд на Любаню. Вопрос, не ходила ли она в детстве со сковородкой на медведя, решаю оставить на потом. Сейчас необходимо разобраться с остальными бандитами.
– Спрячься куда-нибудь, – кричу девушке и снова направляюсь на звуки схватки.
Княжич, прислонившись спиной к неохватному стволу, отбивается сразу от троих. Четвертый лежит поверженный и хрипло стонет. Но три бородача надежно окружили парня, изматывая его поочередными нападениями. Болтомир ловко парирует выпады противников, но долго так продолжаться не может. Рано или поздно он устанет и пропустит роковой удар.