- Вы хотите сказать, что всё это вы отдаете обратно стране и Постолу, - мягко поправил его лукоморец.
- Что?!.. А, да, конечно… Отдаю… Как и хотел.
- Тут… довольно много…
- Ха, - самодовольно усмехнулся чиновник. - Я эти тридцать лет время зря не терял. Чем выше риск, тем больше награда. Моё правило номер один. Но и это еще не всё, милый юноша.
- Не всё?
- О, нет. Там, в конце этой комнаты, есть особый тайник. Но я хочу, чтобы ты открыл его своими собственными руками. За все свои усилия, направленные на помощь простым людям Постола, ты не заслуживаешь меньшего.
Иванушке стало мучительно стыдно за свою безотчетную антипатию к такому душевному и доброму человеку.
- Ну, что вы… На моем месте… все…
- Ну, уж нет, Иван. Давай все останемся на своих местах, - почти веселая улыбка расползлась по пухлым губам Вранежа. - Всегда знать свое место и место других - правило номер два. А такие люди, как ты, и вовсе заслуживают особого обращения. Идем, я покажу тебе.
Подземное хранилище, показавшееся сперва во мраке бесконечным, оказалось гораздо меньше, и кончилось, не успев толком начаться.
Они остановились метрах в пяти от задней стены. Управляющий, разжалованный, но загадочно воспрянувший духом при перспективе расстаться в одну ночь с наживаемым десятилетиями добром, услужливо поднял светильник повыше, освещая ее.
- Видишь, на уровне груди в самой середине стены слегка выступает камень? - указал он на едва заметную неровность кладки.
- Д-да, - осторожно кивнул царевич, прищурился, склонил голову так и этак, разглядел, в конце концов, и закивал более энергично. - Да, да! Вижу!
- Нажми на него три раза не очень сильно, и сделай шаг назад, - сладко улыбаясь, словно объевшись сгущенки, голова свободной рукой для наглядности продемонстрировал в воздухе нужные действия.
- И что там будет? - Иван вскинул на него невинный взгляд, в котором робко застыло восторженное ожидание сказки.
- Сюрприз, - ласково взглянул на него тот. - И я не хочу вам его испортить… ваше уникальное высочество.
- Спасибо вам большое, господин Вранеж. Вы сами не знаете, как важно для всех нас то, что вы сейчас сделали, - благодарно улыбнувшись, лукоморец сделал несколько неспешных шагов к поджидавшей его стене в сладком предчувствии чуда…
И повалился вниз.
* * *
"Что там за шум?.."
"Ну-ка, ну-ка… А-а… Человек."
"Опять кого-то сбросили?"
"Нет, сам спрыгнул."
"Шутник ты, братец…"
"Какой вопрос - такой ответ."
"М-да… Давненько у нас живой души тут не было…"
"Пойдем, поглядим?"
"Пойдем, пойдем…"
Что это?..
Кто-то куда-то упал?..
Надеюсь, не ушибся?..
А кто это гово…
Люди!.. Где?.. Где они?..
И где я?
Иванушка открыл глаза, и едва не вскрикнул от неожиданности: он лежал на большой груде человеческих костей разных размеров, конфигураций и назначений, а перед самым его носом стояли три старика в странных полукруглых ребристых шлемах, в передней части которых горело по толстой белой свече. Ростом они были с трехлетнего ребенка, и были бы похожи друг на друга как братья-близнецы, если бы не цвет бород и подобранные им в тон каски. Рыжебородый старик носил каску красную, старик с бородой цвета свежей соломы - желтую, а цвет головного убора седобородого деда было под слоем грязи и пыли не разобрать, но царевич рискнул бы и поставил сто рублей, если бы они у него были, на белое.
"Ну, и кто тут к нам в гости незваный пожаловал?" - строго прищурил соломенные брови старичок в желтом шлеме.
- Я?.. К вам?.. В гости?.. - проявил чудеса сообразительности Иван, недоуменно хлопая белесыми ресницами. - Из…вините… Не помню… Вообще-то, меня городской голова… бывший… Вранеж… к себе в дом пригласил… обещал показать, где спрятаны деньги и ценности…
"И ты, как про деньги да ценности услыхал, задрав штаны бежать кинулся", - неодобрительно закончил за него рыжий дед.
Иванушка хотел гневно опровергнуть невысказанное обвинение симпатичных, в общем-то, пенсионеров в корыстности и сребро-, а также злато- и самоцветолюбии, но врожденная честность заставила его прикусить на языке едва зародившийся ответ и пристыжено кивнуть. Ведь именно за несказанными сокровищами привел его в свое потайное подземелье раскаявшийся градоначальник.
"Чистосердечное признание не освобождает от наказания", - сурово нахмурил брови и непреклонно изрек седобородый.
- Наказания?! - не столько возмутился, сколько изумился Иван. - За что?!
"За жадность", - в голос приговорили старички.
- За… что?!.. За… Но я никогда… Никто не может назвать меня… Я вовсе не… Это несправедливо!!!
"Несправедливо?" - недовольно переглянулись деды.
"Что он имеет в виду?"
"Никто еще не называл нас несправедливыми!"
"Выкрутиться хочет, хитрюга."
"Зная, кто мы такие?"
"Люди… Лукавое алчное трусливое племя, что с них взять."
"Соврут - недорого возьмут, это верно."
"А, может, он и впрямь не врет?"
"А коровы летают!"
- Извините, что прерываю… - вежливо, но твердо вклинился в обсуждение своего и своих соплеменников морального облика царевич, - но мне хотелось бы указать на некоторые неточности в ваших умозаключениях. Во-первых, я не знаю, кто вы такие. А, во-вторых, не все люди - обманщики. Подавляющее большинство - искренние, правдивые и благородные! А то, что вы огульно осуждаете всех из-за промахов немногих, характеризует с невыгодной стороны вас самих! Посмотрите, даже Вранеж, уж на что был личность неприглядная, а и то устыдился своих дел, осознал ошибки и захотел отдать честно наворованные сокровища городу! А вы говорите - алчные!.. Да как вам не стыдно!..
"Тихо, тихо, тихо, вьюноша!"
"Ишь, раскипятился, как трехведерный самовар!"
"Ты на нас-то не кричи, да не поучай - мы на свете…"
"В мире, ты хочешь сказать."
"Ну, да… Со светом тут негусто… В мире мы подольше твоего уж, поди, существуем."
"Это нам тебя поучать надобно."
"Получше некоторых, небось, знаем, кто лжец, кто храбрец, а кто жулик и пустозвон."
Иван неохотно замолчал, обиженный, но непереубежденный.
- Вот и смотрите хорошенько, прежде чем незнакомого человека охаивать, - сурово буркнул напоследок он.
Старички усмехнулись, снова переглянулись, словно читали по глазам друг друга неизвестно какие мысли, пожали плечами, кивнули и… пропали.
Такого от них Иванушка ну никак не ожидал.
Он приподнялся, походя удивившись, что после падения с такой высоты у него ничего не сломано и даже не болит, покрутил головой сначала направо-налево, потом - на все триста шестьдесят градусов, на случай, если коварные деды задумали играть с ним в прятки, или шаловливый сквозняк просто задул их свечки и оставил всех впотьмах…
Нет.
Тишина кругом.
Никого и ниче…
Дверь!
Там, шагах в десяти от него, где секунду назад, он мог бы поклясться, была абсолютная и кромешная тьма, появился подсвечиваемый изнутри контур чуть приоткрытой двери!
Не мешкая, царевич вскочил на ноги и бросился к своей находке, пока она не передумала и не исчезла бесследно, как загадочная троица, но, похоже, на этот счет можно было не волноваться. Дверь дожидалась его со стоическим терпением, словно всю свою дверную жизнь она провела именно в этом месте и в этом качестве, и ближайшие несколько сотен лет менять свои планы не собиралась.
Не удосужившись нащупать ручку, если она и была, что не факт, лукоморец просунул пальцы в брызжущую светом щель и потянул на себя. Дверь неожиданно легко подалась, он по инерции сделал шаг вперед, споткнулся обо что-то, бросившееся ему навстречу, упал, хотел подняться - и остолбенел.
Он оказался в огромной круглой пещере. На стенах в бесчисленных кольцах - то у самого пола, то на уровне груди, то выше головы, словно раскаленные угольки, рассыпанные беззаботной рукой, горели факелы. Своды ее нависали над головой, тяжелые и неприветливые, но не в сводах счастье, решил Иванушка, потому что пол пещеры был усыпан содержимым, казалось, всех кладов на Белом Свете, и если одной-двух монеток или драгоценных камней тут недоставало, то исключительно по той причине, что места для них уже не нашлось.
Попирая мечущую искры и позвякивающую у него под ногами волну, уронившую его минуту назад, он вышел на середину самого странного хранилища драгметаллов и предметов роскоши в мире и осмотрелся. Золотые, серебряные, медные деньги расстилались по невидимому полу пещеры, находящемуся, не исключено, в нескольких километрах под ним, звонким разноголосым ковром. На них вальяжно развалились доспехи, изукрашенные эмалью, сканью, чернью и самоцветами. Выйти в них на турнир не разрешил бы ни один король на свете, так как их блеск и великолепие навсегда ослепили бы тех соперников хозяина этого костюма, которые еще не поумирали при виде него от зависти. Между рыцарской одежкой была навалена посуда из золота и серебра такого размера и веса, что пользоваться ей по прямому назначению смогли бы только великаны или слаженные команды обжор-силачей.
Иванушка ошеломленно огляделся: мебель из золота, оружие из серебра, ночные вазы из серебра, цветочные горшки из золота, статуи из золота, кареты из серебра, птичьи клетки из серебра, птицы из золота, украшения из золота, посуда из серебра… И всё это переливалось, сияло, слепило, горело всеми цветами радуги драгоценных камней, манило, напевало, дурманило, звало, умоляло взять в руки, посмотреть, потрогать, согреть своим теплом и никогда больше не расставаться…
Слегка ошалевший и расфокусированный взгляд Ивана остановился на полузасыпанном перстнями и ожерельями блюде, больше похожем на щит стеллийского тяжелого пехотинца. По дну его вился, теряясь в недрах денежных гор, замысловатый вычурный орнамент.
Услужливое воображение царевича моментально дорисовало недостающие детали: дымящаяся жареная картошка с грибами и луком, соленый огурец, расплывающаяся горка сметаны…
Голодный желудок вспомнил, наконец, что последний прием пищи состоялся еще утром, где-то в восемь, вздрогнул, болезненно съежился и кисло забурчал на своего хозяина, требуя или немедленно покормить, или прекратить провокации.
Лукоморец выбрал последнее, сглотнул слюну, бросил еще один, поверхностный взгляд на абсолютно несъедобное великолепие, пробрался не без усилий к стене, достал факел, чтобы пойти поискать в коридоре, откуда только что пришел, какую-нибудь другую дверь, желательно ведущую наружу…
И не нашел даже той единственной, что впустила его сюда.
"Выбирай", - шепнул ему на ухо смутно знакомый голос.
- Что выбирать? - тупо разглядывая монолитную до неприличия стену там, где еще несколько минут назад была дверь, уточнил Иван.
"Что бы ты хотел из всего этого взять", - терпеливо, словно маленькому ребенку, пояснил другой голос.
Царевич догадался, что это нашлись его старички.
Он оглянулся, почти рассчитывая снова их увидеть, но народу в его самой дорогой на Белом Свете камере одиночного заключения не прибавилось.
- Вы где? Пропали? - насупившись, поинтересовался он.
"Здесь, здесь, не радуйся", - ехидно утешил его третий голос - похоже, седобородого дедка.
- Во-первых, мне чужого не надо, - угрюмо скрестил руки на груди Иван. - А во-вторых, узникам сокровища ни к чему.
"А если мы тебя выпустим?"
И словно в ответ на эти слова в стене напротив из ничего образовалась новая дверь.
Иванушка радостно рванулся к открывшемуся пути к свободе, но покачнулся и неуклюже растянулся на монетном полу, словно ноги его пустили корни, пока он стоял.
Дверь, воспользовавшись его замешательством, проворно сгинула.
"Ишь, какой шустрый. Сначала выбери, потом пойдешь", - пожурил его голос - скорее всего, рыжебородого.
Выбирать?
Они это серьезно?..
Сколько еды можно на это все купить! А, может, еще и на ткани портным, кожи сапожникам, шерсть шерстобитам, нитки ткачам и прочие товары останется?..
У Ивана перехватило дыхание от открывшихся перспектив, и он заметался по залу, осматривая все заново, повнимательней и с сугубо утилитарной целью. Конечно, при равном весе золотая посуда и разные прочие предметы роскоши, прошедшие через руки искусных мастеров, стоят дороже простых монет, но крестьянам за мясо и овощи и купцам за зерно блюдо размером со щит не отдашь, тем более, что их много, а блюдо одно… А вот если взять, к примеру, вон тот золотой горшок… для цветка… если предположить, что пальма или, скорее, дуб - это тоже цветы… не фиалку же сажать в пятнадцатилитровую лоханку… и насыпать в нее золота… то зиму Постол проживет припеваючи, и еще деревням на ремонт мостов и дорог останется.
Ничтоже сумняшеся, Иванушка разгреб груду серебряных ножей и вилок, отодвинул инкрустированный перламутром дуршлаг, переставил изукрашенное жемчужными фигурами рыбок корыто, откинул в сторону серебряную, покрытую перегородчатой эмалью стиральную доску черного дерева и вытянул наружу приглянувшуюся посудину. При ближайшем рассмотрении она весьма кстати оказалась ведром с витой, усыпанной топазами, но очень крепкой ручкой.
Лукоморец рассеянно скользнул взглядом по куче загадочной хозяйственной утвари, попытался представить себе простую деревенскую девушку в собольей душегрее, поутру направляющуюся с двумя золотыми ведрами на платиновом коромысле к срубу колодца из красного дерева, чтобы постирать парчовые портянки супруга в жемчужном корыте на серебряной стиральной доске… Но не смог, отмахнулся от этой нелепой мысли и стал крутить драгоценную посудину в руках, попутно пробуя оторвать ручку. Лучше сейчас, чем по дороге.
Расчленить золотую бадью не вышло, чем он и остался очень доволен.
Выбирать? Пожалуйста.
Словно крестьянин на переборке овощей, он присел и принялся деловито и сосредоточено вылавливать золотые монеты из медно-серебряного окружения и кидать их в ведро.
Но что это? То ли барабанная перепонка зачесалась, то ли комар-пискун в атаку пошел, то ли…
"Не подавай виду, что слышишь меня…", - едва различимые слова прозвучали не то в ухе, не то прямо в мозгу. - "Я хочу тебе помочь…"
- Вы… То есть…
"…Вы кто?"
"Неважно. Слушай меня. Чтобы все для тебя кончилось благополучно, ты должен сейчас взять три монеты - одну золотую, одну серебряную и одну медную."
- За…
"…То есть, зачем?"
"Бери, и не задавай глупых вопросов!"
"Но это вовсе не глупый вопрос. Я вправду не понимаю, почему я должен…"
"После испытаний, если сейчас все сделаешь как надо, получишь три полных кошелька золота, серебра и меди, упрямый мальчишка! А если возьмешь это дурацкое ведро, то ты пропал!"
"Но мне надо больше, чем три кошелька! И только золото! Хотя, конечно, серебро и медь нам нужны тоже, но золото сейчас важнее!"
Ответом ему было неприязненное, почти враждебное молчание.
"Послушайте!.. Дедушка?.. Вы где?" - не прекращая ни на минуту наполнять ведро певучим драгметаллом, напомнил о себе потерявшемуся благожелателю Иванушка.
"Здесь, здесь," - через полминуты неохотно отозвался тот же, но уже далеко не такой дружелюбный голос, словно жалея, что вообще заговорил с подопытным. - "Не надо было мне с тобой общаться. Но поначалу ты показался мне славным добрым малым… Сослепу, наверное. Братья правы. Ты ничем не лучше, чем большинство из вас. Давай, продолжай в том же духе. Нагребай, торопись. И не жалуйся потом, что тебя не предупреждали."
"Извините, дедушка… вы что, подумали, что я…" - опешил Иван и даже выронил ведро. - "Вы что… вы решили, что это… что мне… что для меня… Но это ведь не так! Я вовсе не такой!.. То есть, вы меня неправильно поняли! Эти деньги нужны не мне - это для всех людей там, наверху! Мне самому отсюда не надо ни копейки! Ни гроша медного!"
"У тебя там и нет и ни копейки, и ни единого медяка", - сухо прошелестел голос и растаял в тишине, обдав потерявшего на мгновение дар речи царевича презрительным холодом.
И Иванушка почему-то был уверен, что он больше не появится, и что бы он теперь ни сказал, будет использовано против него.
Ну, что ж. По крайней мере, в одном голос был прав. Надо торопиться - там, наверху, наверное уже утро, и его хватились и ищут… Хотя Вранеж, скорее всего, уже поднял тревогу, и вот-вот приведет в свой коварный подвал на помощь людей с веревками и лестницами, они спустятся и найдут его…
Интересно, в чем заключаются испытания, о которых упомянул старичок?
Наверное, в беге. Или плавании. Или придется куда-нибудь карабкаться. Как иначе ведро с деньгами может помешать ему преодолеть их препятствия?
Между делом, ведро наполнилось.
Царевич встал, осторожно оторвал посудину от глухо звякнувшего монетного пола - ручка слегка прогнулась, но выдержала - и обвел глазами сокровищницу.
Справа от него, полуприкрытая золоченым с перламутровой инкрустацией секретером из черного дерева, появилась новая бродяга-дверь, судя по виду - родственница безвестно исчезнувшей. Хотя, принимая во внимание легкомысленное поведение предыдущей, это вполне могла оказаться она сама.