- А как тот… муж-ж…жчина… - даже постаравшись, бабушка Удава не смогла выговорить простонародный эквивалент данного слова, - выглядел?
- Да обыкновенно выглядел, - недоуменно пожала щуплыми плечиками старушка. - Невысокий, худой… нос длинный, как клюв у грача… лицо узкое, ровно дверью прищемили… Неприятное. Волосня ниже плеч висит, на морду всё время падает… Постригчись не может уж, что ли… Мужик ить всё-таки, не баба…
- А одет как он был?
- В тулуп козий. Черный. Длинный. Вот и весь патрет.
- А что за поднос, какая рюмка была, не разглядели ли вы случайно?
- Случайно? - отчего-то насторожилась Жужелка. - Нет. Случайно - не разглядела. А вот специально - всё запомнила. Поднос тот обыкновенный, деревянный, таких раньше в трактирах да постоялых дворах в дюжине двенадцать было. А вот рюмочка особенная у него была. На ней гравировка уморительная: барсук зубастый в одной лапе кучу ягод каких-то держит, а в другой - большой стакан на ножке.
- Что?! - позабыв про положение и самообладание, сим положением предписываемое, вдовствующая баронесса подскочила на сиденье кареты, едва не пробив головой потолок и напугав до заикания бедную старушку. - Что ты сказала?!..
- П…п…п…б…б…б…б-барсук… со с…с…стаканом…д…д…д…
- Ох, извините, милочка… простите, простите великодушно… - держась одной рукой за сердце, другой - за локоть перепуганной швеи, матриарх рода Жермонов пришла в себя, устыдилась потери выдержки и смущенно приземлилась в месте запуска. - Из себя вышла… Это ж какой-то подлец у меня чару украл! Из фамильного сервиза! Которому цены нет! Ему ж триста сорок семь лет в субботу! Антиквариат! А он!.. Ох, вернусь сейчас домой… Ох, я верну-у-усь… Ну, да это вас не должно волновать, дорогуша. Я с татем сама разберусь, чтоб неповадно впредь было.
- Э-э-это п-правильно… - на всякий случай не сводя настороженных глаз с разгневанной двухметровой дворянки, нервно кивнула Жужелка. - Э-э-это т-только т-т-так с их б-братом н-надо…
- Только так, - сурово подтвердила общую позицию в отношении расхитителей чужой собственности баронесса и вежливо, но быстро выпроводила старушку, одарив на прощание еще двумя серебряными монетами - за информацию и в качестве компенсации морального ущерба.
Надо было спешить домой и искать вора.
Кроме того, у нее на определенный счет стали формироваться не менее определенные идеи, которые требовали обдумывания, взвешивания и рассмотрения в тиши кабинета за любимой трубкой и виолончелью.
И тоже как можно скорее.
* * *
Никто не верил в понятие "солнечный ноябрьский день" до такой степени, что к вечеру тот перестал верить в самого себя.
Часа в три пополудни поднялся ветер, невесть откуда набежавшие тучи за полчаса замазали фиолетовой синевой голубое еще недавно небо, подступил легкий морозец, и повалил редкий, как крылья слона, снег.
А на душе у Сеньки было светло и радостно, и хотелось ей петь, танцевать и колотить медведеобразного Спиридона по спине кулаками, потому что полчаса назад громадный, лохматый грубиян Спиря признался ей в любви.
В любви к одной очень достойной девушке по имени Ластонька, которая живет недалеко от управы, работает в пекарне под руководством самого министра хлебобулочной промышленности Хруща, и на которой он хочет жениться сразу, как только эта суматоха с выборами монарха уляжется.
Не то, чтобы он выдал это признание добровольно - сначала гвардеец попытался исподтишка улизнуть из-под опеки царевны, и только будучи пойманным в десяти метрах от отведенной ему в управе комнаты, припертым к стенке, взятым за пуговицу на животе и почти утащенным по месту постоянной прописки, был вынужден рассказать всё.
Неизвестно, какой реакции он ожидал, но буйный и абсолютно искренний восторг царевны ошеломили его до такой степени, что он согласился пойти к своей суженой в ее сопровождении.
О чем сейчас, постепенно придя в себя под порывами ветра и снега, начинал потихоньку жалеть.
- …А я говорю, вашвысочество… Серафима… что там было какое-то недоразумение. Чокнутые какие-то собрались, слова сказать не дали - сразу набросились, - неловко втянув перевязанную чистой тряпицей голову в воротник и сконфуженно озираясь по сторонам, словно опасаясь увидеть на лицах прохожих издевательские насмешки над своим нелепым положением охраняемого девицей, упрямо бубнил Спиридон. - И не надо за мной следить никому. Тем более, вам… тебе, то есть… Тоже мне - девку на выданье нашли!.. Разве что в нужник за ручку не водят! Шагу одному ступить не дают! В комнату Макарчу на какой-то крендель подселили, а он храпит, как лошадь!.. И так башка трещит, ребра ноют, руку тянет, ключицу от этого кирпича ломит, так еще от его рулад последнего сну лишился! И перед Ластонькой мне же стеснительно: что я, инвалид какой - ходить со мной везде?!..
- А кирпич с крыши на тебя тоже просто так упал?
- В смысле? - споткнулся и остановился от неожиданности постановки вопроса Спиридон.
- В смысле, почему он на Кондрата не упал, или на Ивана, или на Прохора?
- Так он же это… кирпич… ему до потолка на кого падать!..
- Вот и упал бы на них. Почему на тебя?
- Так рассуждать, вашвысочество, так можно сказать, что и лошадь специально понесла, чтобы меня зашибить!
- Лошадь? - забеспокоилась Сенька. - Какая лошадь?
- Да вчера днем, когда я из управы шел, на Незваном спуске лошадь с телегой понесла, едва за подоконник уцепить успел, подпрыгнул - то снесла бы, окаянн…на…я… А что ты… вы… ты… на меня так смотришь? Скажешь, ее тоже дворяне науськали?
- Четыре, - тихо проговорила Серафима. - Раз, два, три, четыре.
- Чего - четыре? - настал черед Спиридона беспокоиться.
- Четыре раза. За пять дней.
- Да перестань ты выду…
- Спиря, - сурово свела брови царевна. - Сколько раз за то время, пока не прибыли эти стервятники, на тебя падали кирпичи, наезжали лошади и наваливались в темноте полудурки с кистенями или ножами?
- Н-ну… Это… Как бы… Н-не помню… но…
- Вот я говорю, Спирь, что, во-первых, не было это никакой случайностью, во-вторых, что на тебя в самом деле готовились покушения, и, в-третьих, не надо так озираться - поверь мне на слово, что я смогу защитить тебя ничуть не хуже Макара или Ивана.
- Защитить!.. Меня!.. - задетый за больное, Спиридон снова встал посреди тротуара и страдальчески воздел здоровую руку к серому низкому - потянись и достанешь - небу. - Да про то же я вам… тебе… уже второй день толкую!!! На кой пень меня защищать!!! Кому я нужен, чтобы на меня покушаться!!! Кто я такой?!
- Некоторые думают, что ты - последний настоящий наследник престола, - спокойно сообщила Сенька, со скрещенными на груди руками невозмутимо пережидая очередной - десятый за день, не меньше - всплеск эмоций бедного, готового взвыть от самоотверженной товарищеской заботы гвардейца. - И, слушай, Спирь, тебе не кажется, что из тебя бы вышел лучший царь, чем из сливок местного общества?
- Сливки - то, что слили… что на поверхности плавало… - сумрачно пробормотал гвардеец и серьезно глянул на своего сопровождающего. - Нет. Из них, не спорю, цари получатся - не конфетки, но из меня еще хуже.
- А, может, нет? - хитро прищурилась в ответ Сенька. - Может, в тебе скрыт кладезь премудрости и предприимчивости, который только и ждет момента, чтобы пролиться на жаждущих верноподданных благословенным дождем?
Спиридон опешил, и едва не поскользнулся.
- Что… во мне скрыто?..
- Я говорю, может, ты умнее, чем кажешься, - ворчливо повторила комплимент царевна, и солдат вздохнул с облегчением.
- Нет. Я не умнее. Вернее, я умен ровно настолько, чтобы понять, к чему твое высочество опять клонит, и я всё еще говорю нет. Плохим царем я быть не хочу. А хорошего из меня не выйдет. Вот как ты думаешь, почему, скажем, дед Голуб пошел в артисты, а не в кавалеристы, предположим? Правильно. Потому что знал, что если он пойдет в кавалеристы, то получится у него полная эта… э-э-э… обратная сторона живота. А вот артист из него вышел замечательный, если вечер бренделевской пьянки вспомнить. Полезный. А я в государственных делах даже не ноль. Я - два ноля. И я не только не могу - я не хочу. Так что, извини, Серафима Батьковна, прости, родной народ, но никудышных правителей и без меня хватает. Я лучше справным солдатом останусь. Ведь то, что твоя образина смахивает на кого-то другого, еще не значит, что ты этим самым другим можешь стать.
- Человек, если постарается, может всё!
- Да не могу я этим вашим Мечеславом быть, не могу, я же нутром чую!..
- Ерунда. Если ты согласишься, мы за два счета всё вверх ногами перевернем, и свидетелей тебе организуем, которые у колыбели твоей стояли и в лицо тебя запомнили! И пропади оно всё пропадом! Соглашайся!
- Нет!.. Ну не моё это! И всё остальное - дурацкое совпадение, то бишь, случайность! И не говори при мне больше этого слова!..
- Какого из них? - уточнила Серафима.
- На букву "ц", - хмуро буркнул Спиридон.
Но Сенька, раз уж такой разговор зашел, так легко отпускать его не собиралась, и попробовала пробить брешь в обороне противника с другого фланга.
- Ты картину с дельфином, который акула, видел?
- Ну и что? - хмыкнул Спиря. - Карасич, вон, на матушку Гусю похож, так что теперь?
- Он ее внучатый племянник, я спрашивала, - довольно заявила царевна. - А ты не просто мордой лица на тот портрет смахиваешь - там еще и родинки твои одна к одной прописаны! Не бывает таких случайностей, Спиря, не бывает!!!
- Так что моему царскому величеству теперь делать прикажете?!..
- Перестать махать руками, подобрать шапку и идти дальше - на нас, вон, уже люди таращатся - думаю, поди, цирк приехал, и клоуны сбежали. Тебя, между прочим, невеста ждет. Потом договорим. Если надумаешь. Насильно царем не будешь, это даже я понимаю.
Смущенный Спиридон прикусил губу, быстро подхватил с мостовой шапку, незаметно слетевшую с увеличившейся в размерах перебинтованной головы, и стыдливо, искоса глянул на быстро собиравшуюся впереди, на углу Иноземной и Сахарного проулка, толпу.
К своему облегчению, быстро сменившемуся удивлением, а потом и тревогой, он обнаружил, что взбудоражено переговаривающиеся горожане смотрели не только и не столько в его сторону, сколько…
- …в Сахарный!..
- Там!..
- Там!!!..
- Не может быть!..
- Глаз вырву - там он, чесслово! Вот такенный!
- Врешь, поди.
- Сходить бы, поглядеть?..
- Жутко… чевой-то… Душу тянет…Сам иди.
- Нашел дурака!
- Надо этих позвать… охотников… или гвардейцев… или солдат баронских-графских…
- Нельзя же так вот так просто так посреди бела дня… темной ночи… зверье лесное посередь города разводить!..
- Ох, страсти-то, страсти-то какие…
Неладное теперь почувствовала и Серафима.
Бросив своего подопечного на полпути, быстрым решительным шагом приблизилась она к неуверенно переминающейся с ноги на ногу в сгущающихся сумерках толпе.
- Что случилось? Что за митинг? - не давая опомниться, начала она опрос разволновавшихся не на шутку свидетелей.
- Ваше высочество!!! Царевна-матушка!!! - обрадовано посрывали шапки опрашиваемые. - Вы как раз вовремя пришлися!!! Там, в Сахарном, медведь сидит!!!
- Кто?.. - опешила матушка-царевна.
- Ведьмедь, глаз вырву, ведьмедь настоящий! - высунулся из-за спины женщины в полосатом тулупчике мальчишка лет девяти. - Я сам видел! Вот такенный, говорю! А никто не верит! А он меня в пять раз, наверно, выше! Или в десять! Или даже в двадцать!.. В подворотне прячется! И орет!
- Что орет? - уточнила Серафима, предварительно добросовестно убедившись, что лесной хозяин двадцати пяти метров росту не маячит над крышами домов Сахарного проулка.
- Воет, то бишь, вашвысочество, - слегка заикаясь - то ли от природы, то ли от нервов, перевела мальчишкина мать, сурово заталкивая своего не в меру говорливого отпрыска обратно за спину - от греха подальше.
- Медведи не воют, - с сомнением покачал головой Сенька. - Может, это собака была?
- Да ведьмедь же, тетенька царевна! - высунулся уже из-за другого бока матери и чуть не плача, сорвал шапку и прижал ее к груди мальчишка. - Ей-же ей, ведмедь! Глаз вырву, сам виде…
И тут, словно в подтверждение слов малолетнего свидетеля, откуда-то из невидимых переходов и проходных дворов Сахарного пахнуло холодным, пронизывающим насквозь беспричинным ужасом, и до содрогнувшейся в унисон толпы донеслось тяжелое низкое ворчание, закончившееся хриплым раскатом рыка.
Пацаненок захлопнул непроизвольно распахнувшийся рот обоими ладошками и моментально нырнул в самое надежное убежище - за мамкину спину.
- Сейчас посмотрим, пацан, что там за ведьмедь у вас завелся, - заговорщицки подмигнув на ходу вытаращившей испуганно очи матери, мимо сдавленно ахнувших горожан, с мечом в руке в переулок устремился Спиридон.
И при виде него такое банальное явление, как громадный медведь в центре города, мгновенно было забыто.
Толпа разом вскипела.
- Это он!
- Он!
- Глаз вырву - царь всамделишный!!!
- Тот самый!
- Царевич Спиридон!!!
- Самолично!!!
- Он с медведем-то с тойным чичас разберется!
- А кабыть задерет его ведмедь?!
- Не боись! Медведь - зверь царский, его не тронет, предание такое, мне бабка сказывала!
- А кабыть таки тронет, тадыть чего?
- Да не тронет, тебе говорят!
- А ну кабыть?..
- Да вот заладил, долдон - кабыть да кабыть!..
- Кабыть тронет - примета плохая, вот чего…
- Стало быть, царь-то наш Спиридон - ненастоящий!..
- И весь род их и впрямь проклят…
- Как граф с баронами талдычат?
- Ага…
- И верно тогда нового царя нам надо, из ихней породы…
- Спиря, стой!!! Медвежатник, ёшкин трёш!!! Стой, кому говорят!!!.. - отчаянно выкрикнула Серафима, выхватила меч, выудила на бегу из-за голенища сапога метательный нож и, что было сил, рванула за охраняемым объектом по булыжнику, скользкому от слежавшегося и начинающего подмерзать мокрого снега.
Как только Иноземная осталась за спиной, на переулок, вопреки всем законам погоды, откуда ни возьмись, стал быстро опускаться рваными неопрятными клочьями серый промозглый туман, словно выпотрошили старую перепрелую перину водяного.
Возбужденно-испуганный гомон толпы позади мгновенно пропал, исчезли быстрые уверенные шаги Спиридона впереди, и только странный булькающий рык всепроникающим горным потоком раскатывался между гладких каменных стен, отражаясь от карнизов и выступов и угрожающе усиливаясь по мере приближения к его источнику.
Усиливалось с проклятым туманом и беспричинное, но отупляющее, ослепляющее и позорно сковывающее первоначальную прыть царевны вязкое чувство страха.
Смахнув рукавом тулупчика со лба то ли липкую прядь тумана, то ли холодный пот, Серафима мельком успела подумать, что коварный мальчишка злонамеренно преуменьшил размеры затаившегося в проходном дворе зверя, как белесая муть, словно заполнив предназначенную ей емкость и на том успокоившись, внезапно закончилась.
И она оказалась нос к спине с замершим в нелепой позе и подозрительно молчаливым Спиридоном.
А уж его нос располагался в непосредственной близости к носу исполинского медведя.
Если бы он поднялся на задние лапы и оказался раза в три выше самой высокой крыши Сахарного, Сенька бы не удивилась.
Непонятная апатия вкрадчиво, но быстро окружила и охватила ее, исподтишка вползла во все чувства и мысли и растворила их, словно сахар в кислоте. Воинственно поднятая рука медленно и как-то сама собой опустилась, пальцы безвольно разжались, меч ее упал на мостовую, обледеневшую под внезапным приступом жгучего, пронизывающего холода, и глухо звякнул о валяющийся под ногами меч гвардейца.
Такого не убить…
От такого не сбежать…
Это конец нам всем…
Но этот запах!
Косматое чудовище перестало рычать, прищурилось, будто прицеливаясь, и сделало шаг вперед, потом назад, потом еще два шага, глубоко врезаясь стальными двадцатисантиметровыми когтями в мягкий серый булыжник.
Ну и когтищи…
Махнет - и голова с плеч долой…
Пойдут клочки по проулочку…
Но как же от него воняет-то, ёшкин трёш!
Медведь остановился, словно удовлетворенный образовавшейся дистанцией и многообещающе оскалил пасть размером с устье лукоморской печки, с садистским удовольствием демонстрируя невероятные клыки, каждый размером с ее меч.
Пополам перекусит - и не заметит…
Хорошо…
Мучаться меньше…
Раз - и готово…
Ну, и несет же от него всё-таки! И ведь чем-то родным тянет-то, самое-то главное! До тошноты знакомым! До рвотного рефлекса, практически!
Монстр, оставив дальнейшие попытки впечатлить или запугать своих противников, неуклюже поднял лапу с жутчайшего вида когтями и неловко махнул ею в сторону застывшего как изгнанное из музея изваяние гвардейца.
Послышался влажный треск раздираемой, словно бумага, овчины Спиридонового тулупчика, слабый вздох самого солдата, и раздраженное ворчание медведя: целился он явно не в руку.
Ничего…
Следующий мах будет куда надо…
А потом придет и моя очередь…
Кошка сдохла - хвост облез, унесли ее в подъезд, привязали к потолку, и…
КОШКА!!!
ПОДЪЕЗД!!!!!
От него же несет нашими лукоморскими подъездами!!!
От неожиданности Сенька вздрогнула, покачнулась, поскользнулась на ледяной корке и автоматически ухватилась за целый еще рукав отрешенно взирающего на второй замах чудища Спиридона. Выкрикнув отчаянное "Ё!!!..", она попыталась было извернуться, устоять…
Но слишком поздно.
Голова ее сквозь шапку смачно встретилась с булыжником, спина точно накрыла расположившиеся аккуратной кучкой мечи, а ноги в идеальной подсечке выбили опору из-под неподвижного Спири, покорно таращившегося на неотвратимо приближающиеся к его лицу смертоносные когти.
И гвардеец так же безропотно и смиренно, как стоял, солдатиком грохнулся на мостовую.
Медведь тоже не успел ничего ни понять, ни изменить.