- Ты привела мне уже несколько доводов, и все они в равной мере неубедительны, - ответил Броэрек.
Она прикоснулась прохладным пальцем к его губам.
- Тише… Слушайте. Пространство здесь скомкано, как тряпка, и прошито тоннелями в произвольных направлениях. Те, кто оказывается здесь, претерпевают большие искажения. В первую очередь меняется внешность. Ведь вы в этом уже убедились?
- Да, но…
- Тише, - повторила она. - Слушайте-ка получше. Для большинства жизнь здесь - как в тюрьме, в одних и тех же обстоятельствах, в одной и той же клетке. Это как узелок на нитке. Застрял - и все, ни с места. Для некоторых жизнь в тоннелях - бессмысленные странствия из одного места в другое. Эти похожи на нитку без узелка. А у вас - два узла. Где бы вы ни оказались, вы везде равны себе. У вас даже внешность неизменна.
- Это не так, - возразил Броэрек, - там, наверху, я вовсе не…
Она отмахнулась, не дав ему закончить:
- То, как вы выглядели наверху, не имеет больше ровным счетом никакого значения. Здесь, внизу, у вас зеленые волосы. И в золотом замке, и в замке из грязи. Подумайте об этом.
Она выбралась из постели Броэрека и убежала. Он на миг опустил ресницы и, кажется, погрузился в короткий сон, всего на несколько секунд. Он успел увидеть телегу и женщину в растрепанных юбках, сидящую на ней и болтающую ногами. Затем откуда-то прилетела стрела. Броэрек открыл глаза, встряхнулся и встал с кровати. Ему пора было идти командовать гарнизоном.
* * *
Штурм начался на рассвете.
Стоя на стене, Броэрек смотрел, как, скрываясь под щитами, бежит к замку "черепаха": несколько солдат с тяжелым тараном. Там, куда они целили, стена была нарушена и залатана кое-как. Броэрек несколько раз предпринимал попытки заделать прореху, но камни осыпались, раствор высыхал мгновенно и крошился, а бревна сгнивали в считаные дни, и их поедали древоточцы.
На стене как раз над дырой были установлены котлы со смолой, но - странное дело - смола присыхала к стенкам котлов и изливалась очень нескоро длинными вязкими лентами, которые мало кому могли повредить.
И все же Броэрек постоянно чинил стену. Каждый день он пригонял сюда десяток солдат, и люди, проклиная своего командира, укладывали камни, таскали глину, песок, палки.
Все это рухнуло при первом же ударе тарана. Враги прорвались в крепость, где встретили ожесточенный отпор. Броэрек был в самой гуще сражения. Так тяжело ему еще никогда не приходилось. Он как будто ворочал здоровенные булыжники, а не сражался.
Несколько раз гарнизонным солдатам удавалось отбросить неприятелей обратно за стену. Лицо у Броэрека горело от пота, зеленые волосы рассыпались по плечам, они цеплялись за чужие доспехи, лезли в рот, в глаза. Броэрек отхватил ножом несколько прядей и бросил себе под ноги.
Он побежал к башне, чтобы оценить обстановку.
Теплый комочек шелка лежал у него за пазухой. Одежда Ратхис. "Если меня убьют, я испачкаю ее кровью", - подумал Броэрек и тут увидел девушку, которая ему прислуживала. Она стояла в дверях башни и, щурясь, смотрела на своего господина. Озабоченно, но спокойно, - как будто прикидывая, не подать ли на обед гороховый суп. Или уместнее будет грудинка?
Броэрек вытащил пеструю ткань и бросил девушке на руки.
- Что это? - Она развернула платье, приложила к себе. - Что это такое, мой господин? Подарок?
Ее глаза засияли, на лице появилась улыбка. Сейчас она совершенно преобразилась, и Броэреку подумалось, что ни одна женщина в мире не может быть красивее этой простой служанки. Впрочем, длилось это лишь миг, до тех самых пор, пока Броэрек не сказал:
- Это мое знамя. Мой собственный, личный стяг. Помнишь, ты все твердила, что я - аристократ? Сегодня я в это поверил. Я понял, что ты имела в виду. Да, я аристократ, и это мое знамя. Поднимись на башню, на самый верх. Я хочу, чтобы мое знамя видели все, и друзья, и враги. Сделаешь?
Она кивнула и скрылась в дверях.
Десять лучших воинов Броэрека пытались отбросить врагов, прорвавшихся в замок. Те рвались к одной цели - к воротам. Если им удастся открыть тяжелые створки, битва за золотую башню будет проиграна.
- Держаться! - кричал Броэрек.
Его не слышали, но видели. Он врубился в толпу врагов и убил двоих, напоминавших троллей низшей касты, - серокожих, широкоскулых, низкорослых.
Однако затем шум возле бреши в стене привлек внимание Броэрека, и он вернулся обратно. У пролома было не протолкнуться: люди врывались в замок. Путь им преграждала встречная волна вооруженных людей. Солдаты сталкивались, били друг друга, кричали, падали. Некоторых так сдавило в толчее, что было не поднять руки. Повсюду гремело оружие, а эхо отражало каждый звук. Повсюду - в переходах, на маленькой площади перед башней, на мосту, на ступенях, ведущих на стены, - везде кипели схватки.
Броэрек поднял голову. Девушка выполнила его приказ, и теперь над башней развевалось пестрое знамя. Оно переливалось и сверкало в солнечных лучах. И тут Броэреку почудилось, что никакого знамени наверху нет, что это не лоскутное платье фэйри парит над золотым замком, но сама фэйри. Он отчетливо различал маленькую женскую фигурку, распущенные красные волосы, зеленые глаза… Она раскинула руки и кружила над полем боя - не так, как это делают стервятники в ожидании поживы, и не так, как это делают призраки, оплакивающие гибель воинов, и не так, как это делает сама смерть, выискивающая добычу, - нет, она делала это радостно. Фэйри попросту не понимала смысла происходящего. Ей нравилось, что там, внизу, собралось так много народу, что все шумят, кричат, толкаются.
Броэрек сдвинул шлем на затылок, убрал от лица слипшуюся от пота зеленую прядку и остановился у входа в башню. "Здесь слишком мало людей. Нужно сюда направить солдат, - подумал он. - Хотя бы "вислобрюхих лавочников". Не так уж они и бесполезны - пару раз треснуть по голове сумеют даже они…"
Неожиданно Броэрек встретился глазами с одним из неприятелей. Тот, коренастый, с плоской рожей и огромными торчащими изо рта желтыми клыками, зарычал, угрожающе выпятил нижнюю челюсть и ринулся прямо на него. Отлично. Фэйри смотрит на них с высоты. В присутствии своей дамы Броэрек не мог ударить лицом в грязь.
Он улыбнулся и выставил меч, готовясь встретить неприятеля. С громким утробным воем клыкастый нанес первый удар. Броэрек без видимого усилия отбил его. Урод дернулся, присел и зашевелил челюстью. Броэрек не сомневался в том, что убьет врага. Трусы предсказуемы, а урод явно трусил. Броэрек поднял меч и атаковал. Урод вскрикнул и метнулся в сторону. Броэрек погнался за ним. Он намеревался убить этого врага, убить во что бы то ни стало, убить, даже если он будет молить о пощаде. Хватит с него нелюдей!
Сейчас Броэреку было безразлично все, что он успел узнать о здешнем мире и, в частности, об искажении облика, которым подвергаются все, кто сюда попал. Если "преисподняя" извратила облик человека столь гнусным образом, значит, человек сам заслужил этого. Пока он жил мирной жизнью "наверху", среди других честных людей, никто и не подозревал о том, какая тварь скрывается за благообразной внешностью. И только "нижний" мир выявил всю мерзость, что годами вызревала в душе. Теперь нарыв готов лопнуть. И очень хорошо. Одной гадиной на свете станет меньше. А фэйри, парящая в небесах, увидит очищение мира.
Очутившись возле самой стены, убегающий нелюдь остановился и обернулся, оскалившись. Спиной он жался к камням, а краем глаза примечал ступени, по которым можно было подняться. По проходам наверху стены бежали воины гарнизона.
Клыкастый уклонился от выпада, и меч Броэрека выбил искры из камня. Взмахнув мечом, урод одновременно с тем выбросил вперед руку с ножом. И в этот миг Броэрек узнал его. Произошло нечто совершенно неожиданное. Смятое пространство "преисподней" вдруг разгладилось, "складка скомканной ткани", о которой говорила девушка-служанка, как будто на миг расправилась, и перед Броэреком возникло давно знакомое лицо.
"Евтихий!" - подумал Броэрек.
Может быть, возле замка из грязи этот возглас прозвучал сейчас громко, но здесь, у золотой башни, он так и остался безмолвным.
Евтихий. Оруженосец и друг, тот, кто преданно защищал Броэрека в битве у кровавого ручья, кто принимал на себя удары, предназначенные его господину. В первые дни Броэрек не сомневался в том, что Евтихий ищет его и в конце концов найдет, но потом совершенно перестал об этом думать. Новая жизнь и заботы поглотили Броэрека.
А Евтихий действительно нашел его…
И вместо того, чтобы отбить удар или уклониться в сторону, Броэрек повернулся к атакующему, но улыбнуться уже не успел. Нож вошел ему в бок, очень холодный и какой-то невероятно тяжелый. Броэрек устало опустился на ступени, потом повалился набок, коснулся пальцами твердых, пыльных сапог своего убийцы, вздохнул и умер.
* * *
- Снимите эту тряпку! - приказал Арванд, новый командир гарнизона.
Евтихий сдернул пеструю ткань, служившую защитникам золотой башни знаменем, но вместо того, чтобы бросить ее на землю, бережно свернул и сунул за пазуху.
Изголодавшиеся за время осады солдаты первым делом бросились к складам, где хранились припасы, так что Арванду пришлось организовать там настоящую оборону.
- Назад! - кричал Евтихий, отбрасывая наиболее ретивых тычками. - А ну, назад!
Рядом с ним размахивала кулаками мощная женщина, одна из тех, кто был в таранной команде. За эти несколько часов они с Евтихием научились понимать друг друга с одного взгляда.
Пленники подбирали умерших и выносили их из замка. Предстояло много работы: следовало возвести новые гробницы. Погибших с честью хоронили, уложив на золотые колеса, сходные с теми, что в других краях используются для пыток и мучительной казни. Для Броэрека выбрали самое большое, роскошно украшенное колесо и установили его перед входом в замок. Прислугу согнали на кухню - готовить пир для победителей. Арванд позволил тем, кто оборонял склады, выпить по большой кружке эля.
Евтихий допивал свою кружку, когда заметил неподалеку знакомую фигурку: похожее на большую лягушку существо. Глаза-плошки под морщинистыми веками глядели умоляюще.
- Хочешь пить? - спросил Евтихий.
Существо кивнуло.
Евтихий протянул ему кружку, и оно проглотило эль единым махом, а затем улыбнулось, растягивая безгубый рот. Нос-хоботок зашевелился.
- Отменно вкусно.
Женщина - новая приятельница Евтихия - поморщилась:
- Как ты можешь пить из одной кружки с… этим?
Евтихий повернул к ней клыкастую морду.
- По-твоему, я выгляжу лучше?
Она с широкой улыбкой кивнула:
- Мне такие всегда нравились…
Евтихий уставился на нее, и внезапно его осенило:
- Там, "наверху", - ты была троллихой?
- Я и осталась троллихой, - объявила его приятельница. - А это… - Она пренебрежительно глянула в сторону тощего уродца. - Это… Я даже не знаю, как назвать.
Фихан был эльфом. Троллиха не могла видеть этого - истинный облик возвращался к Фихану очень ненадолго и лишь при определенных условиях, - но обмануть естество невозможно: близость эльфа вызывала у троллей дрожь отвращения. Впрочем, Фихан чувствовал себя в ее присутствии не лучше. Он поспешил уйти.
Долгожданное пиршество закончилось быстрее, чем все надеялись. Изголодавшиеся по нормальной пище солдаты опьянели мгновенно. Многие заснули прямо там, где сидели.
В их числе был и Евтихий. Он даже не слышал, как пленники, отправленные хоронить погибших, пытаются войти обратно в замок. Ворота оказались закрытыми. Напрасно бывшие солдаты гарнизона стучали и умоляли впустить их; Арванд приказал не отвечать. Еды в замке хватит только на один гарнизон. Те, кого разбили в честном бою, обречены теперь прозябать на болотах и предпринимать штурм за штурмом в попытке вновь овладеть утраченной некогда твердыней.
Глава вторая
В том, что касается упрямства и мрачных афоризмов, учитель русского языка и литературы Николай Иванович Симаков оказался достойным соперником Джурича Морана, что бы ни воображал по этому поводу сам Джурич Моран. Второй визит педагога произошел спустя несколько дней после первого. Моран ужасно не хотел ему открывать и долго препирался через дверь под непрекращающийся лай собаки.
- Послушайте, говорят же вам, что Джурича Морана нет дома, - уверял тролль. - Убедительно вас прошу перестать.
- Да идите вы к чертовой матери, - отвечал Николай Иванович. - Это вы сами Джурич Моран и есть. Свинья вы эдакая.
- Сами вы свинья! - возмущался Моран. - Ломитесь в частную квартиру, да еще и обзываетесь!
- Послушайте, я ведь к домоуправу схожу, - сказал Николай Иванович. - Заодно и объясните, как вы ухитрились завладеть этой квартирой.
- Я ее купил! - рявкнул Моран. - Кстати, не пытайтесь взять меня на понт. "Домоуправы" остались только в советских комедиях.
- Выражение "взять на понт" - тоже, - ответил Николай Иванович.
- Не имеет значения, коль скоро вы меня поняли.
- Намекаете на то, что я - персонаж советской кинокомедии? - осведомился Николай Иванович.
- Говорю это прямым текстом! - прокричал Моран.
Собака еще раз тявкнула и сделала перерыв, чтобы почесаться. Потом лай возобновился.
- Открывайте, - сказал Николай Иванович. - Я же знаю, что вы дома. У меня отмычка с собой, кстати.
- Проникновение со взломом, - зарычал Моран. - Я вас в кутузку упеку. И, кстати, дам показания, что это вы научили Авденаго плохому. Вы у него литературу преподавали.
- Ну и что?
- А то, что учитель литературы есть заодно и обучатель нравственности… В нашем случае - безнравственности! Вы хоть знаете, как мы познакомились? За Авденаго гнались! Это все плоды вашего воспитания. Да, я вырвал бедного ребенка из лап закона. А вы толкнули его в эти лапы. И теперь сами доказали это своей угрозой применить отмычку.
Николай Иванович сказал:
- Все, я вхожу.
И принялся тыкать в замочную скважину ключом от собственной квартиры.
- Погодите вы, варвар, зазря только замок мне сломаете, - сказал Моран с досадой и отодвинул щеколду.
Прямо перед ним возникло возмущенное, кирпично-красное лицо Николая Ивановича.
- Добились своего? - произнес Моран, наклоняясь так низко, что кончик его острого носа клюнул Николая Ивановича в скулу. - Бесчестно ворвались в честный дом?
Не отвечая, Николай Иванович втиснулся в узкую щель и прислонился спиной к двери, теперь выдавить его из квартиры не было никакой возможности. Пес прекратил лаять и начал обнюхивать брюки гостя. Щенку определенно было весело.
- Что, опять вам чаю с бутербродами? - поморщился Моран.
- Одного только чаю, и желательно горячего и свежего. - Николай Иванович показал коробку, которую держал в руках. - Я принес пирожные.
- С кремом? - Моран вдруг плюнул. - Да ну вас, у меня слюни потекли!.. Входите в гостиную. Уличную обувь снимите. У меня собака молодая, может подхватить какую-нибудь заразу, особенно если с вас грязная лужа натечет.
- Да я, пожалуй, еще и от пальто избавлюсь, - заявил Николай Иванович, снимая пальто и устраивая его на вешалку.
Моран всплеснул руками:
- Беда с людьми! Сперва навязываются в гости, потом прямо на пороге раздеваются и под конец ты уже видишь их у себя в гостиной, на любимом диванчике!
- Именно так все и происходит, - подтвердил Николай Иванович. - Ступайте, голубчик, готовить чай, а я пока и впрямь в гостиной подожду.
- Только пирожные без меня не ешьте, - предупредил Моран. - И собаку отгоняйте. Этот шельмец уже научился тягать со стола.
У Морана было на удивление уютно. Сам Николай Иванович принадлежал к числу тех холостяков, которые превращают свою квартиру в берлогу, где установлены причудливые правила для вещей и где нет места ни для одного человека, кроме самого хозяина и, может быть, пары его ближайших друзей. Но вообще в подобных местах находиться бывает тягостно. Там кресло служит заменителем шкафа, одновременно и платяного, и книжного, и притом лишь для определенных книг и определенных предметов туалета; под столом обитают кассеты и диски, но тоже не всякие, а, к примеру, исключительно с непристойным содержанием; что до ванной, то там непременно сыщется штук пять-шесть зубных щеток на разных стадиях облысения, и лишь одна из них предназначена непосредственно для чистки зубов, а смысл прочих - сущая загадка: одной, например, чистят нечто из медной посуды, второй - нечто из замшевой обуви; для чего оставлены третья, четвертая и пятая - позабыл даже сам хозяин.
Разумеется, любое другое существо, будь то человек или тролль (не говоря уж об эльфе), помимо Николая Ивановича, в таком месте обитать просто не сможет.
В противоположность Николаю Ивановичу, Джурич Моран ценил самые простые радости мещанского уюта. В мире холостяков такие, как Моран, больше всего напоминают старую почтенную вдову. Неспособный создать нечто похожее у себя дома, Николай Иванович тем не менее с удовольствием пользовался чужим комфортом, если выпадала такая возможность. Он поставил коробку с пирожными на кружевную скатерть, а сам расположился на диване и погрузил ноги в теплые домашние тапочки. Тапочек у Морана имеюсь много, всех размеров, включая детские. И все - почти новые. Николай Иванович выбрал мягкие, похожие на игрушку. Аляповатая мордочка принадлежала не то собачке, не то мышонку.
Явился Моран, с деревянной подставкой под чайник в одной руке и горячим чайником - в другой.
- Помогите, - пропыхтел он.
Николай Иванович извлек из пальцев Морана подставку и положил ее на скатерть. Чайник бухнулся сверху, и сразу же комната наполнилась ароматом горячего можжевельника.
- Отменная штука, - Моран указал на подставку. - Купил тут по случаю у бабки с рук. Сразу и защита от повреждения скатерти, и ароматизатор помещения. У меня ведь, знаете, случаются довольно вонючие клиенты.
- От людей вообще смердит, - согласился Николай Иванович.
Моран покосился на него с подозрением.
- Не пытайтесь подольститься.
- И в мыслях не было, добрейший господин Джурич, - заверил его Николай Иванович. - Принесите, голубчик, чашки и блюдца под пирожные. Да и заварку нехудо бы подать.
- Тогда уж и ложки, - сказал Моран. - А? Или вы пальцами есть собираетесь?
- Может, у вас и салфетки в заводе?
- Завод - это такая дура с трубой, которая портит воздух и обнесена забором с колючей проволокой, чтобы рабы не разбежались, - сообщил Моран. - А у меня просто имеются салфетки.