* * *
Путники находились в предгорьях - гораздо ближе к Калимегдану, чем предполагали изначально, когда только выбрались из тоннеля. Речки, бегущие через долину, сейчас были мелкими и приветливыми, однако весной они, совершенно очевидно, становились бурными, мощными; такими бывают тролли, когда, не рассчитав силу, дружеской затрещиной случайно ломают чужую шею. А потому что надо мышцы напрягать, когда тебя по уху хлопают. Ну и ладно, речь ведь не о троллях, верно?
Трава здесь росла по пояс, ослепительно-зеленая, оглушительно-пахучая, сногсшибательно-живая. Это, наверное, после мертвечины тоннелей так казалось.
Горы лежали впереди, как спящие медведи. За косматыми их спинами высились фиолетовые и синие пики, и на одном отчетливо различимы были тонкие белоснежные башни. Калимегдан, обитель величайших Мастеров. Утраченная родина Джурича Морана, Морана Злодея, Морана Бродяги, Морана Изгнанника.
Навстречу путникам бежали какие-то странные существа. В первые мгновения Евтихий принял их за лошадок - вроде тех, что разводят тролли: коротконогие, с косматыми гривами, широченной грудью. Они питаются сырым мясом и не ведают ни жалости, ни усталости.
Но иллюзия держалась недолго. Скоро даже Евтихий с его слабым зрением понял свою ошибку. Сминая траву, размахивая короткими, но чрезвычайно мускулистыми руками, к чужакам мчались человекоподобные создания. Они передвигались на удивление быстро, особенно если принимать во внимание их рост - самый высокий из них был на голову ниже, чем Геврон.
Лохматые волосы всех возможных цветов и оттенков, от белого до темно-синего, развевались на ветру. Эти существа казались детьми спящих медведей, плотью от их плоти, - так они были похожи сейчас на те заросшие лесом округлые горы, в которых обитали.
- Гномы, - молвил Фихан, останавливаясь.
Раньше Евтихию еще не приходилось видеть на лице эльфа такого выражения: Фихан был одновременно и потрясен, и перепуган.
Тот самый Фихан, которого несколько раз на памяти Евтихия пытались убить, которого забрасывали камнями, с презрением гнали от себя, против которого выходили с оружием…
Фихану доводилось бывать и слабым, и растерянным, и огорченным, он даже иногда плакал от страха. Но только теперь Евтихий понял, что на самом деле ничего и никогда Фихан по-настоящему не боялся. Сплошь одни поверхностные эмоции. Эльф испытал подлинный ужас лишь в тот миг, когда увидел гномов.
Порождения гор неслись прямо на него. В их руках были дубинки и сети, их рты, полные желтых квадратных зубов, были раскрыты в угрожающем крике, их глаза пылали гневом. С каждой секундой Евтихий видел их все лучше и лучше - и все больше убеждался в том, что гномы представляют собой не столько "народ", сколько "стихию", а со стихией нельзя договориться. И до тех пор, пока несущаяся на путников лавина не рассыплется на отдельные личности, каждая с собственным характером и судьбой, - побороть ужас перед ними будет невозможно.
Фихан поднял руки, закрывая голову. Евтихий подошел к нему поближе, готовый защищать приятеля. Он знал, что это, скорее всего, бесполезно: гномов было десятка два, совладать с таким противником не под силу даже троллю.
А Геврон подбоченилась, широко расставила ноги и принялась разглядывать бегущих. Она улыбалась все шире - и все более шальной улыбкой.
Их окружили в мгновение ока, повалили на землю и скрутили им руки. Евтихий лежал лицом в траву и слушал, как поблизости топочут хозяева косматых гор. Краем глаза он видел их твердые сапожища. Затем на пленников набросили сети и опутали каждого своим коконом.
- Убийца Камней, - прогрохотал низкий голос, - переверни корнегрызов, чтобы не задохнулись.
- Не задохнутся, - отвечал Убийца Камней. - Они тайком дышат, я видел.
- Мы не уничтожаем бессловесных, - возразил первый. - По случайности они могут задохнуться.
- Жалеешь корнегрызов? - хмыкнул третий голос. - Становишься чувствительным, Дробитель.
- А ты становишься тупым, дражайший Молот, - парировал Дробитель. - Наши законы запрещают убивать обделенных интеллектом до особого разбирательства.
- Это какой-то новый закон, - сказал Молот. - Я не намерен придерживаться новых законов. С меня довольно старых законов.
- Старые законы вообще ничего не предписывают касательно обделенных интеллектом, - заметил Дробитель. - Потому что мы начали встречать обделенных лишь в последние двести лет, а прежде и понятия не имели о том, что таковые вообще существуют.
- Пагубное заблуждение.
- Просто переверни их лицом вверх! - сказал Дробитель, явно теряя терпение.
Очень сильные пальцы ухватили Евтихия за плечи и рывком подняли его. Совсем близко Евтихий увидел странную физиономию: смуглую, с большим носом, маленькими глазками и вывернутыми темными губами. Борода и волосы существа были оранжевого цвета, очевидно, крашеные: некоторые пряди сохраняли естественный черный цвет.
Затем Евтихия бросили на землю спиной вниз. Он ударился так, что аж дух из него вышел, и пришел в себя лишь спустя несколько минут.
Гномы по очереди останавливались над каждым из пленников и изучающе рассматривали их. Некоторые плевали Фихану в лицо, другие с любопытством толкали ногой в бок Евтихия и не без удовольствия слушали его оханье.
С Геврон обращались немного иначе: рядом с ней они усаживались на корточки, тыкали ее в живот и в щеки, щекотали под мышками, выдергивали у нее волосы и наматывали себе на пальцы. Наконец Дробитель, который, вероятно, был в этом отряде главным, счел нужным прекратить развлечение и велел подчиненным брать пленников и нести их в Центральную Усадьбу.
Связанных подхватили, точно кули с мукой, и взвалили на плечи трем самым сильным из гномов. Евтихию достался Убийца Камней - убежденный расист и ненавистник чужаков. Он то и дело больно щипал свою ношу и радостно смеялся, слыша, как Евтихий вскрикивает.
Гномы не шли, а бежали к горам, так что пленников раскачивало и трясло. Евтихий закрыл глаза, опасаясь, что его стошнит. Пару раз он все-таки приподнимал веки и сразу же снова зажмуривался: никогда в жизни ему не доводилось видеть, чтобы трава так подпрыгивала!
Наконец безумная скачка на плечах гномов закончилась; всех обступила внезапная прохлада, в которой угадывалась, даже сквозь закрытые веки, приятная полутьма.
Соприкосновение с твердой почвой было хоть и желанным, но в первые мгновения довольно болезненным: гномы бесцеремонно избавились от своей ноши, попросту покидав опутанных сетями пленников на землю.
Евтихий сел, с опаской приоткрыл глаза. Первое, что он увидел, было смертельно-бледное лицо Фихана. Геврон, напротив, была вся красная, распаренная, как будто она только что стирала белье в горячей воде. Они находились в большой каменной пещере, свет в которую проникал сквозь отверстия в потолке. Послышался скрежет - огромные каменные ворота закрылись.
После этого с пленников сняли сети, однако руки освободили только Геврон и Евтихию. Фихан остался связанным. Все трое, шатаясь, поднялись на ноги.
- Зря ты это делаешь, - сказал Дробителю гном, которого именовали "Покатыш". - Лучше бы оставить их в сетях, пока мы не прибудем к кхачковяру.
- Кхачковяр не одобрит жестокого обращения с бессловесными, - отозвался Дробитель. - Мне-то, думаешь, по душе такая мягкость? По мне, так лучше мгновенно в отвал! Но - могут быть полезными. Кроме того, суровость к бессловесным вредит натуре.
- По-моему, некоторые из них - словесные, - заметил Покатыш.
- Словесные? Это другое дело, - кивнул Дробитель. - Со словесными дозволена жестокость. Но сперва надлежит определить меру словесности. Возможно, иные обладают зачатком интеллекта.
Покатыш задумался:
- А как, согласно новым законам? Ну, если учитывать интеллект?
- По-моему, при наличии зачатка интеллекта следует развить интеллект до предельно возможного уровня, а затем уже дозволено применять жестокость, - сказал Дробитель.
- Умно, - присвистнул сквозь зубы Покатыш.
Он снял перчатки и хлестнул Фихана по плечам:
- Вперед! И ты, - он махнул в сторону Геврон, - тоже вперед!
Евтихий чуть было не спросил: "А я?", когда его толкнули в спину, так что он споткнулся и поневоле пробежал несколько шагов.
Их гнали по длинным переходам, которые, однако, ничем не напоминали тоннели Кохаги: здесь было сухо, светло благодаря колодцам в потолке и, главное, - это были просто подземные ходы, вырубленные в скальной породе. Они не выглядели ничем иным. Они не притворялись отдельным миром, со своими законами, со своей природой, лесами, полянами, замками.
У первого перекрестка большая часть гномов отделилась от отряда. С пленниками остались только шестеро: по двое на каждого.
Они миновали подземное озеро, переправились по мосту над темным водным потоком, затем, согнувшись, прошли по очень низкому коридору - низкому даже для гномов, - и наконец оказались в гигантской пещере, все стены которой были изрыты отдельными пещерками - жилищами. Вход в каждое из них закрывал пестрый лоскутный занавес. Многие, впрочем, стояли нараспашку: убранный в скатку занавес крепился к потолку ремнями. Это позволяло разглядеть внутреннее убранство: лежанки, состоящие из кучи одеял, вырубленные прямо в скальной породе полки со всяким добром, низкие каменные столики - и подушки, бесконечные подушки самых причудливых форм, разбросанные решительно повсюду.
Впрочем, долго глазеть по сторонам пленникам не пришлось. Дробитель вывел их в центр площади, где имелся большой каменный столб с множеством металлических колец. Этот столб оказался последним, что они увидели прежде, чем им завязали глаза.
Всем троим надели железные ошейники и посадили на цепь: не было сомнений в том, что столб как раз для того и служил, чтобы к нему приковывали пленников, чужаков и преступников. "Интересно, побывал ли здесь Моран? - подумал Евтихий. - Припомнить все, что о нем рассказывают, - так вполне возможно… А коли к этому столбу приковывали тролля из высших, из Мастеров, то для меня в том тем более никакого позора нет".
Евтихий услышал голос Дробителя:
- Мы не жестоки к бессловесным. Вот подушки, чтобы вам не стало холодно. Если вам зададут вопросы, отвечайте честно. Были ли к вам жестоки? Нет, к вам никто не проявлял жестокость, потому что вы были сочтены бессловесными и не доказали обратного. Ясно?
- Где? - хрипло спросил Евтихий, слепо водя лицом вправо-влево. - Где подушки?
- На полу. Нащупайте, если у вас хватит интеллекта, - строго произнес Дробитель.
Евтихий опустился на корточки и стал шарить вокруг себя руками. Он явственно ощущал на себе чужие взгляды. У него не было сомнений в том, что гномы пристально наблюдают за его поведением.
Евтихий чувствовал, как в нем закипает злоба. Кажется, они забавляются! Схватили ни в чем не повинного человека, посадили на цепь и устроили себе потеху! Здорово.
Он попытался приподнять повязку, закрывавшую ему глаза, чтобы рассмотреть происходящее, но гномы строго следили за соблюдением всех правил: едва лишь край повязки сдвинулся, как его больно ударили по пальцам. Затем гномы принялись переговариваться между собой. Совершенно явно они обсуждали пленников, сравнивали их между собой, оценивали их поведение и внешность.
До Евтихия доносились слова:
- Тощий!
- Патлы!
- Уши, несомненно… форма и запах.
- Сам понюхай, если не веришь.
- Пальцы легко ломаются.
- Кости плохо выдерживают такой рост.
- Сидит в кривой позе.
- Сидит, когда можно лежать.
- Лежит, скрючившись.
- Ляжки недурны, если подкормить.
Не столько слова, сколько интонации убедили Евтихия в том, что говорившие оценивали пленников не с точки зрения работорговли, а с какой-то совершенно другой точки зрения. Может быть, научной. Или юридической. Гномы честно пытались классифицировать добычу, чтобы подобрать для всех троих подходящее место на социальной лестнице. А вовсе не для того, чтобы повесить им на шею ценники и выставить на рынок. Во всяком случае, Евтихию очень хотелось бы в это верить.
Подушки были шелковые, набитые высушенной травой. Прикасаться к ним казалось Евтихию верхом блаженства. Он сперва действительно сидел, и притом в неловкой позе, а после расслабился и растянулся. Очевидно, это решение вызвало у наблюдателей одобрение: они весело загудели, один даже хлопнул другого по плечу.
Позднее пленникам принесли поесть. И не ерунду какую-нибудь, а сытный мясной суп с клецками.
Неожиданно Евтихий поймал себя на мысли, что ему нравится эта игра: существовать вслепую. Не знать, что лежит в ложке, которую подносишь ко рту. Не видеть, куда садишься, пытаться угадать цвет подушки под рукой. Слышать голоса, но не подозревать о внешности говорящих. Мир звуков становился все богаче, оттенков и интонаций существовало в нем великое множество.
Странно, что Евтихий совсем не слышал Геврон и Фихана. Вроде бы, их всех приковали к одному столбу. Спрашивать о судьбе товарищей Евтихий не решался. Он не боялся возможного гнева тюремщиков - просто ему казалось неправильным нарушать правила игры.
Сытый, уставший, он задремал, а потом и крепко заснул. Но и во сне Евтихий слышал, как гномы подходили к нему, низко наклонялись к его лицу, щупали его волосы и пальцы, а затем горячо спорили о сущности странного жалкого существа, попавшего в их руки.
Глава пятая
"Хорошо бы все-таки завести в доме служанку, - думала Деянира, отправляясь на рынок за покупками. - Крепкую деревенскую девицу с минимумом мозгов, большими розовыми руками и широким лицом. Непременно добродушным. Я бы ею помыкала - совсем немножко, не переходя границ разумного. А она бы замешивала тесто и вообще таскала бы тяжести…"
В какой-то миг ей показалось, что у нее, вроде бы, некогда имелась такая служанка. Деревенская. Весьма крепкая и исполнительная. Правда, недолгое время… Что с ней случилось? Куда исчезла эта добрая, простая девушка? Какова ее судьба? Деянире почему-то подумалось, что участь этой забытой служанки, должно быть, весьма печальна, поэтому Деянира загрустила. Странно, что она ничего не может вспомнить. Никаких подробностей.
Деянира вздохнула, поправляя корзину на руке. Со стороны никто бы не заподозрил уважаемую госпожу, без пяти минут мастерицу, в том, что она предается каким-то странным фантазиям и грустит о безвестной девице, которая то ли была, то ли вообще является плодом фантазии.
Вот красивый дом с нарисованной на фасаде пляшущей козой. Деянире он всегда нравился. Она вдруг остановилась. Удивительное чувство охватило ее: она, несомненно, уже стояла здесь раньше. То есть, разумеется, госпожа Деянира проходила мимо этого дома бесчисленное количество раз… Но тогда, в тот раз, происходило что-то особенное.
"Я показывала его служанке, - подумала Деянира. - Эта сельская простушка никогда раньше не бывала в больших городах, вроде Гоэбихона. Ей все было в диковинку, вот я и водила ее по улицам. Дом с козой… А чуть дальше - колодец, украшенный маленькой разрисованной фигуркой лошади. Забавная такая лошадка, пестрая, с красными цветами на синем крупе. Моя дуреха глазела, разинув рот. Смешная…"
И вдруг Деянира вздрогнула всем телом.
"Смешной, - поправила она себя, медленно вникая в суть собственных мыслей, приходивших к ней как будто извне. - Не смешная, а смешной. Это был парень. - С каждым мгновением сомнений становилось все меньше. - Точно, моя пропавшая служанка - парень. Это он носил мои корзины, а потом сидел в мастерской у моих ног и смотрел, как я работаю. Бессловесный, преданный… влюбленный".
Она медленно прошла еще квартал. Имя молодого человека ускользало от нее. Вот здесь они стояли, разговаривали. Возле дома с круглыми окнами на верхнем этаже. Из окна всегда высовывается плетка плюща, как будто какой-то зверек живет на подоконнике и вывешивает на солнышко свой косматый зеленый хвост.
"Он, как ребенок, удивлялся тому, что в Гоэбихоне нет постоялых дворов. Он был голоден… и, кажется, ранен. Он искал кого-то… Своего бывшего хозяина…"
Одна за другой всплывали в памяти разные подробности.
"Евтихий".
Деянира улыбнулась, как будто вспомнив имя, она завладела ключом к судьбе пропавшего парня.
Но почему она вообще забыла о его существовании? Если между ними что-то было… а ведь было, несомненно… Не так уж много на свете парней, влюбленных в Деяниру. И тем более чрезвычайно ограничен круг лиц, сумевших добиться от нее взаимности.
"У нас был роман. Странный, короткий, но очень яркий роман. Очевидно, платонический, даже без поцелуев. А потом Евтихий пропал. Не бросил меня, не сбежал, не погиб… Случилось что-то еще, гораздо хуже бегства. Он куда-то… провалился. И это - из-за Джурича Морана! - вспыхнула догадка. - Какой-то очередной взрывающийся артефакт. Волшебная фиговина, "подарок" Морана благодарному человечеству. И в результате я - старая дева. Очень мило".
- Евтихий, - произнесла она вслух, наслаждаясь звучанием имени.
- Простите, госпожа, вы кого-то звали?
Деянира обернулась. Мужчина средних лет, одежда из простой ткани, темная, с ярким поясом и яркой шляпой. Он почтительно поклонился ей.
- Я никого не звала, - холодно отозвалась Деянира. - Откуда у тебя подобные фантазии, милейший?
Она не ошиблась - это был чей-то слуга. И не чей-то, прибавила про себя девушка, а многочтимого господина Руфио Гампила. Это его цвета: черный и ядовито-красный. Всем известно, что Руфио Гампил держит в доме шестерых слуг - неслыханно! Ни у кого нет такого количества прислуги. И, по слухам, все эти лакеи, горничные и повара получают весьма высокую плату. Во всяком случае, живется им куда лучше, чем большинству мастеров в Гоэбихоне.
- Мне показалось, что вы назвали чье-то имя, госпожа, - проговорил слуга.
- Тебе почудилось, - фыркнула Деянира. - Впрочем, я сейчас занята обдумыванием нового узора. В таких случаях становишься рассеянной…
- Прошу меня извинить. - И слуга опять поклонился.
"Какая, однако, наглая демонстрация хороших манер", - подумала девушка. Она вздернула подбородок и высокомерно подняла брови.
"Что ж, когда-нибудь у меня будет служанка, и мне не придется ходить на рынок самой. И уж точно моя служанка не будет кланяться всем подряд и говорить чужим господам разные глупости. И вообще нахальничать не будет".
Деянира выбросила из головы мелкое происшествие и до конца дня была занята только мелкими насущными заботами: покупкой капусты, приготовлением ужина, работой с альбомом, куда девушка заносила свои новые идеи. И лишь перед сном она опять позволила себе погрузиться в раздумья о вещах, не имеющих прямого отношения к повседневности.
"Евтихий. Я влюблена в него. Можно потерять память, но сердце не обманешь: когда я произношу его имя, мне становится тепло. Я не вижу его лица, но… Да, я бы хотела его видеть. Можно даже не видеть, просто ощущать его близость…"
Она уселась в постели, подтянула колени к подбородку.
"Он жив. Он где-то живет, на этой же самой земле. Он рядом… И когда-нибудь я протяну руку в темноте и коснусь его щеки. Это будет самый теплый, самый лучший день в моей жизни".
Она отбросила волосы с лица.
"Я влюблена".
Деянира тихонько засмеялась. Влюблена в парня, о котором ухитрилась забыть!
Но как такое возможно?