Отец комендант, преподобный Кресск, в полной мере обладал такой способностью. Он неторопливо вошел в келию Координатора, поклонился и застыл, ожидая приказаний.
Отец комендант был высоким, широкоплечим с большими и сильными руками. Но, несмотря на внушительную фигуру, он лучился добротой. У него были добрые голубые глаза, добрые пухлые губы, добрые ямочки на розовых щеках, и даже нос у Кресска был толстеньким, добрым. Доброта его была хорошо известна не только в славном городе Геликсе, но и далеко за его пределами. Все знали, что отец Кресск раздает детям сладости, помогает вдовам и сиротам, а уж если отправлял еретика на костер, то не в наказание грешника, а только ради того, чтобы спасти бессмертную душу отступника и вернуть ее к истинной вере.
- Наш друг, Клинкт Большая Чаша обладает бесценным сокровищем, кристаллом Мультифрита, - сообщил отцу коменданту Координатор. - Но в городе слишком много охотников за этим сокровищем. Клинкт решил передать кристалл Святой Обители.
Клинкт Большая чаша утвердительно кивнул. Логго также кивнул.
- На какое-то время Клинкт обманул преступников, но очень скоро обман раскроется. Уверен, что разбойники Бритого Мамонта и боевики Крагозея, уже поняли, что их обманули. Пусть братья посетят жилище нашего друга. Клинкт передаст им волшебный кристалл.
Клинкт снова утвердительно кивнул.
- Пусть братья доставят его в Святую Обитель.
Хоанг не стал говорить, о том, что сделать это надо незаметно, не привлекая внимания, ни о том, что надо поспешить, ибо, когда Хитрый Гвоздь, и некоторые другие охотники за волшебным кристаллом поймут, что их перехитрили, и они получили фальшивку, дом Клинкта обложат так, что оттуда незаметно и мышь не выскользнет. Отец Кресск потому и был назначен отцом комендантом, что объяснять ему ничего не требовалось.
Капрал Коорн еще издалека заметил какую-то группу, что стояла невдалеке от ворот Святой Обители.
- Вот они, голубчики, шаррам! Попались! Машшаррам! - обрадовался капрал Коорн.
Был у Коорна, присущий, наверно, только капралам, особый талант. Он чувствовал нарушителей с первого взгляда. Идет, к примеру, какой-нибудь человек, или гоблин, или, даже, эльф-канцелярист. Идет и, вроде бы, не совершает никаких действий, запрещенных Указами бургомистра. А капрал Коорн, чувствует: нарушитель, машшаррам! Уже тайно нарушил, или скоро открыто нарушит!
- Думали, что смоются от меня! - капрал опытным глазом прицелился в компанию гномов. - Никуда они от меня не денутся, шаррам! Драка без разрешения канцелярии - это раз. Попытка скрыться - это два. Нарушение Указа номер три дробь один, параграф пятый и параграф одиннадцатый. Каждый нарушитель должен быть подвергнут задержанию на двое суток и штрафу в размере большой медной монеты.
Капрал оглянулся. Тройка стражников, вооруженная длинными тяжелыми алебардами следовала за ним.
- Всех задержать, машшаррам, обезоружить и доставить в караульное помещение! - приказал Коорн.
- Может быть оштрафуем и отпустим, - предложил дядюшка Пиип. Задерживать отряд гномов, которые еще разогреты дракой, дядюшке Пиипу не хотелось.
По тоскливым физиономиям Кнопа и Сельдея-Бельдея было видно, что и им приказ капрала не понравился.
- Молчать! - рявкнул капрал Коорн и усы его приняли угрожающий вид. - Обезоружить и доставить!
Стражники молчали. Они нехотя шли за капралом, делали вид, что готовы выполнить его приказ: втроем арестовать и препроводить в караулку два десятка вооруженных гномов.
Гномы были заняты. Перебивая друг друга, они с увлечением рассказывали каким-то монахам, о приключениях, которые им посчастливилось испытать в этот день. Монахов было пятеро. Четыре молодых, крепких парня, ровесников гномов, пятый - сам отец Подрахник, многие годы служивший ключарем ворот Святой Обители. У ключаря была длинная, доходящая до пояса, седая борода, прямая спина и черные усталые глаза. А еще, святой драконоборец наградил отца Подрахника великолепной памятью. Каждого, кто хоть раз входил в Святую Обитель, отец Подрахник помнил. Он вообще помнил каждого, с кем хоть раз приходилось встречаться, и все события, которые произошли в Геликсе за годы его довольно продолжительной жизни.
Капрал Коорн остановился метрах трех от гномов. Он опустил левую руку на рукоять меча, нахмурил совершенно незаметные на широком блине лица жиденькие брови и грозно пошевелил усами.
Наверно, он мог бы так шевелить усами с утра до вечера. Ни гномы, ни монахи не обратили на капрала внимания. Здесь все были заняты. Гномы рассказывали о том, как они добирались до обители. А монахи с интересом слушали.
- ...Сразу двое прут на меня... Двое, значит... Думали, что вдвоем прижмут меня. Я, вроде бы, попятился. Они и рады, не знают, на кого нарвались. Тут я и развернулся: одному, с левой руки, по правому глазу, а другому, с правой руки, по левому глазу. Они и застыли, поняли, что кузнеца встретили, - похвалялся крепкому розовощекому монаху Пенто Ловкач. - Шикарные у них будут фингалы! К вечеру оба станут красавцами...
... - Дубинкой меня по башке... Глупые они, эльфы, не соображают ничего. У меня же каска. У нас правило такое: если хорошая драка, собираешься на нее, как в забой. Непременно надо каску надевать и кожаную куртку. Техника безопасности, - объяснял другому молодому монаху Блерк Рыжая борода. - А он дубинкой... Ну, и я его дубинкой. Так он же без каски...
... - Тут он мне и приварил, - Древоглаз осторожно погладил левое ухо, которое светилось красным пламенем, и было сейчас втрое больше чем обычно. - Как молотом по наковальне, аж звон пошел. Я от этого рассердился. Отбросил дубинку и кулаком врезал, прямо в хлебало. Зубы так и посыпались. Никогда не думал, что у гоблина столько зубов...
... - Я их и не бил, - объяснял Гурд Железный кулак. - Чего их бить? Ему врежешь, а к вечеру у него и синяка нет. На эльфе, как на собаке, все заживает. Так что я их бить не стал. Я им серьезный урон нанес. Они же все в новых желтых камзольчиках явились, как на свадьбу. Я за рукав дерну, нет рукава. Воротник рвану, нет воротника. А пуговиц я у них поотрывал - горстями грести можно...
Молодые монахи слушали с интересом и хорошо заметной завистью. В двадцать лет каждому хочется подраться. А гномы рассказывали так вкусно, с таким удовольствием, что только и остается: схватить дубинку и бежать, искать с кем бы схлестнуться.
- Вы бы нам свистнули, - сказал молодой монашек, поглаживая свою дубинку. - Мы бы с удовольствием.
- Ага, - поддержал его второй. - А то мы все на плацу, да на плацу. Удар справа, удар слева, - скорчил он недовольную гримасу. - Отрабатываем. А чтобы по-настоящему подраться, ни-ни. Ладони скоро шерстью зарастут.
- Нет, свистеть нам нельзя было, - тихо, как будто выдавал важный секрет, сообщил Хоккин Пивовар. - Мы тайно шли, чтобы никто не знал.
И все рассмеялись.
Капрал Коорн был возмущен. Шаррам, машшаррам! Он, Капрал Коорн, представлял городскую стражу, лично бургомистра и, наконец, Закон. Он пришел сюда, чтобы навести порядок. А гномы, нарушившие Указ бургомистра три дробь один, параграф пятый и параграф одиннадцатый, разговаривают о чем-то своем и глупо смеются. Как будто капрала Коорна нет здесь. Но он здесь, шаррам! И недомерки сейчас это поймут. Машшаррам!
Блин лица капрала Коорна покраснел от возмущения. И носик, пристроившийся в центре этого блина, тоже покраснел от возмущения. А острые кончики усов уставились на веселую компанию гномов, готовые немедленно пронзить каждого из них.
Но выдержке капрала Коорна можно было позавидовать. Привычным командным голосом, капрал Коорн приказал:
- Отставить разговорчики! Слушай мою команду! Всем гномам клана Клинкта сдать оружие. Машшаррам! Построиться по ранжиру!
Гномы замолчали, гномы с недоумением переглядывались. С еще большим недоумением смотрели на Коорна. Они не понимали, что этому капралу нужно? Чего он раскомандовался? Если ему так хочется, пусть командует своими стражниками, а в их дела не суется. И уж ни в коем случае они не собирались сдавать оружие. Некоторые стали поглаживать дубинки. Молодые монахи готовы были присоединиться к гномам. Сейчас могло завариться такое, что даже самому святому Фестонию расхлебать это будет нелегко.
Старший стражник Пиип знал, что капрал Коорн дурак и, поэтому, его может занести очень далеко. Капрала Коорна надо было срочно остановить. Сам Пиип этого сделать не мог. Поэтому он уставился на отца Подрахника и взглядом призвал его на помощь. Некоторые утверждают, что взглядом можно говорить. Не вдаваясь в подробности, согласимся. Кому-то это удается. А дядюшка Пиип взглядом кричал. Кричал, сколько у него было сил.
- Святой отец, надо остановить этого дурака! - орал взглядом дядюшка Пиип. - Гномы ни в чем не виноваты и не дадут себя арестовать. Начнется драка. И мы, все вместе, нарушим половину законов нашего города. Потом всем достанется: и нам и им. Святой отец, останови его, ради славы дважды рожденного Фестония! Останови этого идиота. Ты мудрый, только ты в состоянии это сделать!
Отец Подрахник услышал безмолвный вопль дядюшки Пиипа. Он шепнул что-то одному из молодых монашков и подошел к капралу.
- О-о, капрал Коорн, - старец окинул доброжелательным взглядом мощную фигуру стражника. - Какие важные дела привели тебя в наши края? - и, не давая ответить, продолжил. - Давно я тебя не видел. А ты возмужал, окреп. И вид у тебя солидный. Настоящий капрал, при мече.
Вот такая помеха возникла у капрала Коорна на пути к выполнению служебного долга. Появился отец Подрахник и помешал произвести задержание гномов, за нарушение сразу нескольких параграфов. И, ведь, не отмахнешься от старого ключаря, как от молодого монашка. Пришлось капралу слушать пустую болтовню старца.
- Тебе сейчас наверно за тридцать, - старый Подрахник уцепился за плечо капрала и, продолжая болтать, повел его в сторону. - Наверно, тридцать два...
- Так точно, тридцать два, - подтвердил Коорн, прикидывая, как бы ему побыстрей освободиться от назойливого старца.
- Это, значит, я тебя пятнадцать лет не видел...
"Скажу, что при исполнении, машшаррам, и некогда мне", - придумал капрал. Но не успел сказать. Потому что, неожиданно, предстал перед ними молодой монашек, с лицом выражающим почтение, и двумя большими кружками пива. Только сейчас, когда капрал Коорн увидел полные кружки, с нежной пеной на поверхности, он, шаррам, почувствовал, как пересохло в горле. Рука сама потянулась к кружке, забрала ее у монашка и капрал Коорн, прищурив от удовольствие глаза, в пяток длиннющих глотков осушил кружку.
- Еще? - оказывается, старец свою кружку даже не пригубил. - Я сейчас не испытываю жажды. А тебе, вижу я, все еще хочется пить.
Конечно, хотелось, шаррам! Еще бы, еще бы не хотелось! С утра пришлось гоняться за этими коротышками. Да еще своих бездельников учить. Машшаррам! Ни присесть, ни отдохнуть. Глоток воды сделать некогда было. Что уж тут о пиве говорить. Шаррам! А старик, вообще-то ничего, соображает, что уставшему капралу нужно. Молодец старик.
Коорн отдал монашку пустую кружку, и взял у старца полную. Монашек сразу слинял, а Подрахник замолчал, не мешал Коорну наслаждаться приятным напитком. Капрал, уже не торопясь, опустошил вторую кружку. Теперь можно было отшить старика и вернуться к своими делам. Нарушение двух параграфов, Машшаррам! Такого упускать нельзя. Но старик снова заговорил.
- Как раз пятнадцать лет тому назад, два глупых паренька, хотели кому-то доказать, что они смелые и отчаянные. И разрушили рукотворный лик одного из святых монахов мучеников на площади.
Хорошо, что Коорн, к этому времени, опустошил кружку. А то бы захлебнулся, это точно. От слов старца, у капрала дыхание перехватило.
А старик, как будто и не заметил, что Коорн тяжело дышит. И лицо у капрала стало бледным, ну, прямо, как недопечоный блин вытащили из печки. Глядя куда-то в сторону, старик продолжил:
- Одного тогда же и поймали. Пятнадцать плетей ему отсыпали и выгнали из горда, навсегда. А второго ведь до сих пор и не нашли...
Ключарь стал разглядывать Коорна, как будто хотел увидеть что-то важное. А глаза у старика оказались острые, колючие. Коорн отвел взгляд, уставился в землю. Что же теперь делать, машшаррам?! Но мыслей никаких не было. Совершенно никаких.
Может быть, Коорн чего-то и сообразил бы. Но старик долго думать не дал. Снова заговорил:
- Я так думаю, что и не найдут. Столько времени прошло... Ты, это, не унывай. У тебя еще все впереди.
Капрал Коорн несмело поднял глаза, посмотрел на старца. А тот, вроде, улыбается. Коорн присмотрелся - точно улыбается. Да еще головой кивает, вроде подбадривает. Ну и дела... Машшаррам!
- Никому не известно, кем был этот второй. Так что не найдут, это точно.
Коорн понял. Старик не выдаст. Не нужно это ему. От сердца отлегло а дышать стало легче... И тут же снова: что-то старому нужно? За так никто молчать не станет. Машшаррам! Что он потребует?
Старик не стал тянуть. Тут же и подсказал:
- Да, так с этими гномами... - как будто вспомнил он. - Они ведь ничего плохого не сделали. Отпустил бы ты их, пусть идут с миром...
Капрал Коорн вслух спросить не осмелился, уставился в черные глаза старца: "И это все?"
Старик тоже промолчал, но вопрос понял и тоже только взглядом ответил: "Все!"
Коорн и не думал, и мечтать не мог, что старик попросит такую малость.
- Понятно, не виноваты они, шаррам! - Коорн подкрутил кончики усов. Не очень лихо, но все-таки, чтобы видно было: он не простой стражник, а капрал. - Сейчас и отпущу... Машшаррам!
Монахи выходили за ворота Святой Обители небольшими группами, по три-четыре человека, и небольшими же группами останавливались на углах улиц, ведущих к дому Клинкта Большая чаша. Одни негромко беседовали, вероятней всего вели богословский спор, другие перебирали четки и молились, третьи благосклонно рассматривали прохожих, соображая, не надо ли кому-то из них помочь. Вполне возможно, что под просторными серыми балахонами у монахов имелись боевые дубины, но это никого не беспокоило. В свободном городе Геликсе, каждый имел право находится там, где он желает, и носить с собой то, что ему нравится. Даже если это несколько противоречило указам бургомистра. Главное - не поддаваться соблазнам ереси.
Отец Кресск, в сопровождении двух братьев, как и он, высоких и широкоплечих, проследовал к жилищу Клинктов, внимательно приглядываясь к тому, как расположились группы монахов, в точности ли они выполняют его приказ. По добродушному лицу отца коменданта каждый мог убедиться, что тот доволен порядком в славном городе Геликсе, доволен его жителями и размышляет о том, какое бы доброе дело совершить. Хотя, вполне возможно, что сам отец Кресск думал в это время совершенно о другом.
Шкатулку нес Колченогий Битюг. Она была завернута в большую серую тряпку, и никто из встречных не догадывался, какую драгоценность, на виду у всех, они несли по улицам. Хриплый Блез, опустив голову, уныло перебирал ногами слева от Битюга. Туз - так же уныло тащился справа. Все трое молчали. О чем говорить? Машшаррам! В шкатулке находилось самое настоящее Счастье. Она стоила тысячи и тысячи монет. На эти монеты можно шикарно и беззаботно бездельничать, играть в кости, плевать в потолок и разводить золотых рыбок. До конца своей жизни. И купить все, что тебе захочется. А они должны отдать это Счастье скупым и нахальным гномам. Жадным кузнецам и рудокопам, которые даже не сообразят, какое Счастье им привалило. Гномы засунут Счастье в какую-нибудь сырую пещеру и, по-прежнему, будут набивать мозоли в своих забоях и кузницах.
Бесси-Летти отказалась от Счастья. Непонятно почему. Но разве женщину кто-то может понять. А спорить с Бесси не станешь, об этом и мысли ни у кого из них появиться не могло. Поэтому шли к гномам. Медленно, нехотя, но шли.
Больше всех, наверно, переживал Туз. Не могла его деятельная натура согласиться с тем, что Мультифрит придется отдать. И пока они шли, Туз мучительно думал, как бы и Мультифрит оставить себе, и Бесси не рассердить. Правильно делал, что думал. Потому что, все-таки, пришла ему в голову хорошая мысль. Можно даже сказать - очень хорошая мысль. Шаррам! Мудрая мысль! Не иначе, сам, дважды рожденный, святой драконоборец Фестоний подсказал. Туз всегда относился к святому Фестонию с уважением и, от каждой кражи, десятую часть, вырученных за добычу монет, отдавал в Святую Обитель. Оказывается, не напрасно. Теперь надо было эту мысль прокачать, и выдать спутникам. Шаррам, машшаррам! Пока они не добрались до гномов, пока шкатулка с ними.
"Они же тупые, шаррам! - размышлял Туз. - Не поймешь кто хуже. Битюг, тот вообще не думает. Головой он дерется. У него в голове мозгов нет, одна кость. А Хриплый смотрит на Бесси, как на святую. Шаррам! Бесси велела!.. Бесси велела, так он на край света эту шкатулку потащит. А что нам Бесси? Машшаррам! Ну, не захотела Бесси Мультифрит взять. Не нужен он ей. Шаррам! Гордая она. Умная! А мы не гордые, и не умные. Глупые мы. И по глупости своей вполне можем Мультифрит у себя оставить. Машшаррам! Это и козе понятно".
Туз был уверен, что сумеет убедить товарищей. Если Бесси-Летти, которую они безмерно уважают, шаррам, не желает взять Мультифрит, то они, машшаррам, вполне имеют право оставить кристалл себе. Не отдавать же его недомеркам. Машшаррам! Но, чтобы убедить в этом тупого Битюга и чокнутого Хриплого нужно время. Надо остановиться и поговорить.
- Что-то у меня с ногой не в порядке, машшаррам, - сообщил он спутникам. - Разболелась нога. Наверно, скоро хромать стану.
Наплевать было Блезу и Битюгу на ногу Туза, и на то, что она у него болеть стала. И на самого Туза наплевать. Пусть хромает. Шкатулку с Мультифритом приходится гномам отдавать, а он про какую-то свою дурацкую ногу думает.
- Куда это мы, шаррам, так торопимся? - продолжал ворчать Туз и захромал. Но Битюг и Блез не видели, что он хромает. Все шли и шли. - Я так до гномов и не доберусь, - сообщил Туз. - Мне, шаррам, ногу посмотреть надо. Может, в ней болезнь какая-то завелась. А мы все торопимся, торопимся... Машшаррам.
Они вовсе и не торопились. Брели по улицам так, что медленней никто и не сумел бы. Торопиться им было совершенно ни к чему.
"А Туз и верно хромать стал, - заметил, Блез. - Хилый он, этот Туз. Вечно у него что-то болит. Можно и остановиться, пусть посмотрит, что у него с ногой. Подождут гномы, никуда они не денутся".
Колченогий Битюг ни о чем не думал. Он шел и нес шкатулку с Мультифритом. Выполнял сразу два дела. А еще, и думать при этом, Битюг был не в состоянии.
- Ну, ты, это... Посмотри, что у тебя с ногой, - сказал Блез. - Вон там, справа, место подходящее, - показал он на пустырь, заросший травой и мелким кустарником. - Возможно, никакой болезни и нет. Возможно, тебе что-нибудь в башмак попало, - и, не дожидаясь согласия спутников, свернул к пустырю. Битюг и Туз последовали за ним.