В какой-то момент в некотором отдалении появился Оцелот. Сейчас маг, конечно, выглядел по-другому - в церемониальном синем плаще, шелковой одежде и сапогах с серебряными пряжками. Паладин, однако ж, никак не отреагировал на смену бывшим наставником стиля и по-прежнему уделял все свое внимание учебному пугалу. Чародей через некоторый период молчания почувствовал, что начинать разговор придется все-таки ему.
- Рад видеть тебя живым и здоровым.
Паладин, прищурившись, нанес чучелку страшный косой удар снизу вверх, снеся всю верхнюю половину. Оцелот покачал головой:
- Приятно, что тебе не приглянулась ни петля, ни бутылка.
- Вот тут ты неправ. - Паладин, по-прежнему не оборачиваясь, пристально рассматривал лезвие своего клинка. - Напиться я собирался, но не смог найти ключника и заставить его показать мне, где тут у кэра курфюрста винный погреб.
- Отлично, мой юный друг, если ты уже начал шутить, значит, все не так плохо.
- Ну до твоих шуток мне далеко, - мрачно заметил Альтемир. - Вот когда твой наставник, которого ты знаешь уже десяток лет и которому полностью доверял, вдруг скидывает свой образ, как маску, и превращается в мага - вот это настоящая хохма.
- Однако хочешь ты того или нет сейчас, но тебя надо было спасти. А ты теперь, разумеется, заявляешь, что не надо было, и вообще зря я старался.
Альтемир обернулся, подняв бровь:
- Спасти? От чего?
Оцелот набрал в грудь воздуха, одновременно скрывая в бороде улыбку: разговорить парня удалось, а дальше дело техники.
- Представь следующую ситуацию. Есть правитель, казненный за связь с демонами, - маг пристально смотрел на паладина, который резко помрачнел и уставился в землю, но сделал вид, что не заметил этого. - Есть его малолетний сын, вполне вероятно - отродье продавшегося демонам человека, вражье семя в чистом виде. Каковы шансы выжить у этого милого мальчугана? - Поскольку Альтемир молчал, Оцелот, выдержав небольшую паузу, как можно мягче проговорил: - И тут Хешелю совершенно внезапно - уверен, он до сих пор считает, что сам до этого додумался, - приходит в голову гениальная мысль. А что, если взять мальчонку в услужение Святой Матери нашей Церкви - ведь он будет сражаться во славу Бога-Солнца не только за идею, но еще и для того, чтобы делом доказать свою полезность, свое право на жизнь. К тому же у парня оказались неплохие задатки, и со временем он мог стать очень сильным паладином.
Маг, не отводя взгляда на Альтемира, снова сделал паузу, которую его собеседник полностью проигнорировал, даже не подняв глаз. Цокнув языком, чародей продолжил:
- Конечно, оставить его без присмотра нельзя, и тогда Хешелю приходит в голову еще одна гениальная идея - выписать парню воспитателя. Желательно опытного, верного Церкви священника, непременно из какого-нибудь дальнего монастыря - чтобы и сам к магам с опаской относился, и воспитанника своего от богомерзких волшебников на расстоянии удержать сумел. Вот только, - в голосе Радимира прорезались хитрые кошачьи нотки, - чем дальше монастырь, тем меньше в нем людей. А значит, и меньше труда тому, кто хочет изменить им память, вписав туда новый образ. Отца Диомира, к примеру. Настоятель того монастыря совершенно уверен, что они с Диомиром были друзья детства, даже помнит яблоню, с которой они вместе падали, улепетывая от садового сторожа. Вот так, вкратце, и состоялось рождение легенды.
- Хорошо. - Альтемир, подняв голову, впервые за все время разговора взглянул магу в глаза. - Я уже понял, как ты меня спасал. Я только до сих пор не пойму - зачем?
- Верный вопрос! - воскликнул ожидавший этого Оцелот с такой живостью, что паладин скрипнул зубами. Не каждому приятно узнать, что им манипулируют. - Спасти тебя было совершенно необходимо затем, что ты был нужен. Причем не мне одному, не Гильдии и даже, пожалуй, не всей Империи. Всему миру.
- Зачем?!
- Сейчас поймешь. Помнишь, что нам вещал эльф-колдун про охотников и зверей?
Альтемир, удивленно подняв брови, разгреб в своей памяти завалы, связанные с сумбурными событиями последних дней, и осторожно кивнул.
- Так вот, это правда. Но не вся. Я не могу понять, сколько именно знает этот эльф, но многое ему открыто. Например, он представляет себе, в каком порядке должны быть открыты гробницы.
- Стой. - Паладин прищурился. - А ты откуда это знаешь?
Оцелот, искоса взглянув на своего собеседника, медленно расплылся в настолько лукавой усмешке, что Альтемир, зарычав от бессильной ярости, сообразил: только что он снова задал вопрос, которого от него ждали.
- Знай, юноша. Я - хранитель Песни Пророчества, доверенной людям. - Радимир сбросил с себя напыщенный вид и продолжил нормальным тоном: - Пророчество связывает все гробницы, или места Силы, в нашем мире. Оно указывает, в каком порядке они должны быть - и будут вскрыты. Когда именно это произойдет - не сказано прямо, но хранители поймут, почувствуют, что время пришло. Кроме того - и сейчас мы возвращаемся к нашей главной теме - указано, что существует дитя Пророчества: тот, кто должен открыть место Силы. И кого именно, зверя или охотника, удастся освободить. Теперь ты понимаешь меня?
Альтемир уже успел понять, что в этих рассуждениях ему просто так не разобраться, а потому смотрел на мага холодным рассудительным взором, пощипывая кончик носа. "Совсем другой человек", - подумалось Оцелоту, хотя он не впервые наблюдал эту метаморфозу.
- Это должен был быть я? Именно поэтому ты хранил меня, как ценный инструмент, все это время?
- Первое верно, но против второго я категорически протестую. Люди не инструменты.
- Хорошо, пусть марионетки. Вполне в стиле магов. И даже предупреждать ни о чем не надо.
- Не "не надо", а "нельзя". - Оцелот посмотрел паладину прямо в глаза, предупредительно подняв палец. - Пророчество - это не только и не столько пьеса, что должна быть отыграна в точности по тексту. Это еще и режиссер, и зритель одновременно. И важнее всего в его исполнении то, что герои должны быть абсолютно искренними. Ни у кого не должно быть мысли: "Так, а вот здесь я должен сделать вот то-то". Ты не должен был играть, мой мальчик. Ты должен был жить. Все, что мог сделать я сам, - это воспитать тебя таким, чтобы в нужный момент ты смог проявить себя с лучшей стороны. Чтобы эта лучшая сторона у тебя вообще была. Понимаешь?
Паладин отстраненным тоном поинтересовался:
- То есть моя забота о людях - тщательно внушенное тобой чувство?
- Нет, оно твое. - Маг старался говорить как можно мягче. - И самым серьезным доказательством того, что эта твоя вера идет от самого сердца, может послужить твоя печать. Теперь уже несуществующая. Ведь ты сам ее снял тогда, в беседе с архиепископом Остера. Когда перед тобой встал выбор - верность Церкви или жизнь целого города. Не думаешь же ты, что это я освободил тебя от нее? - Альтемир устремил полный недоверия взгляд к земле, не желая выдавать того, что именно так он и считал. Волшебник покачал головой. - Ты любишь людей, Альтемир. В глубине именно своего сердца ты хочешь для них мира и счастья. Да, это немного сказочная мечта. Но у тебя достаточно решимости и терпения идти к ее исполнению, несмотря ни на что. Это уже сделало тебя героем Империи…
- И отлученным от Церкви.
- У тебя и у Церкви разные пути, мальчик мой. Ты служишь людям. Церковники служат Богу. Раньше это означало одно и то же, но сейчас… Вот, к примеру, ты бы смог послать за головой своего врага убийцу? Ручаюсь, архиепископ Остерский до сих пор ждет возвращения своего человека.
Взгляд Альтемира был настолько холодным, что обжигал.
- Что за ложь ты сейчас сказал?
Однако Радимир и не думал смущаться, а разошелся еще больше:
- Я могу рассказать тебе о Церкви еще много интересных фактов, даже не сильно углубляясь в историю. Однако смотрю, ты не желаешь слушать. Так или иначе, ты уже сделал свой выбор. И вот что я хочу спросить: ты жалеешь о нем? Только честно, положа руку на сердце?
Альтемир, уставившись на носки своих сапог, через некоторое время медленно проговорил:
- Жалею или нет… Но будь у меня возможность выбрать снова, я бы сделал так же. Если только это сделал я.
- О, черт, - Радимир устало прикрыл глаза рукой. - Альтемир, когда ты становишься… ну таким, разумным… ты еще пощипываешь нос при этом всегда… Так вот, таким ты меня иногда пугаешь. Но сейчас жаль, что ты вышел из этого состояния. Иначе бы ты понял сразу, что мне было совершенно незачем тобой управлять. Просто подумай - и все поймешь. В конце концов, я сам десяток лет расхаживал в личине священника и довольно близко знал Отто фон Остера, умнейший был человек, хотя и немножко себе на уме. Я не враг Церкви. Я враг тем ее действиям, которых становится уж слишком много в последнее время. Потому что новая Церковь стала больше думать о религии, чем о людях, эту религию исповедующих. Но оставим эту тему, мы отклонились.
Маг провел ладонью по лицу, делая вид, что успокаивается. Вообще общение с обычными людьми требовало от волшебников немалой сноровки. В силу своих тренировок они обретали контроль над эмоциями, а потому сохраняли полную невозмутимость в любых обстоятельствах. Но их собеседникам слова, сказанные одинаково ровным голосом, в некоторых ситуациях казались чуть ли не издевательством. Поэтому одним из важнейших умений, которому учили в Гильдии, была способность виртуозно имитировать соответствующие моменту чувства. Как выяснилось, это очень сильно облегчало взаимопонимание.
Оцелот, по очевидным причинам, владел вышеупомянутым искусством в совершенстве, а потому даже изобразил, будто переводит дух после своего "эмоционального" монолога. Затем маг сделал рукой нетерпеливый жест, останавливая пожелавшего было что-то сказать паладина, и произнес:
- Я, как уже упоминалось, являюсь хранителем Песни Пророчества, доверенной людям. Но чтобы Пророчество свершилось, все Песни должны быть объединены. То есть необходимо объединить мою часть, которая не первая и не последняя, с двумя другими. С будущим мы еще разберемся, а вот в прошлое нам сейчас придется наведаться.
- Нам? В прошлое?!
- Конечно, друг мой! - Улыбка Радимира была слишком широкой и жизнерадостной для того, чтобы быть искренней. - Для этого нужны все, кто упомянут в Пророчестве. И отправимся мы…
Маг, предчувствуя неизбежные возражения паладина, поступил крайне просто: перенес их обоих, куда надо, без предупреждения. Альтемир, увидев, как на него набрасывается пасть телепорта, успел только произнести:
- Твою ж… … мать! - он договаривал уже стоя в нескольких десятках лиг севернее Долтара.
В диких, напоенных магией и населенных странными существами землях.
Однако ж сейчас они были населены и еще кое-кем. Паладин, выпучив глаза, смотрел то на невозмутимого Оцелота, который с преувеличенным вниманием отряхивал пыль со своего плаща, то на становище степных бестий, раскинувшееся за ближайшим холмом.
- Постарайся особо не суетиться, - как бы между делом отметил волшебник, - иначе ты рискуешь наступить на хвост разведчику, затаившемуся в шаге от нас, справа. Мое заклятие обманет их глаза, уши и нюх. Но мне будет куда труднее убедить охотника, что только что один неуклюжий человек не отдавил ему важную часть тела.
Альтемир с еще большим энтузиазмом принялся озираться по сторонам. Посмотреть и впрямь было на что, особенно по части изучения чуждых рас. Паладина же больше всего интересовало уничтожение степных бестий, так что он немедленно занялся тем, что у него отлично получалось, - планированием будущего сражения. Необходимо было оценить количество противника, наличие у него особых отрядов, вроде тех же шаманов, громадных хищных кошек или самодвижущихся каменных статуй. Потом запомнить рельеф местности, наметить направления ударов своих войск и направления возможного отхода противника… Пусть даже сейчас у паладина не было под рукой армии, он был едва ли не благодарен магу за предоставленную возможность произвести разведку. (Паладин! Благодарен! Магу! Однако такие мысли он старался гнать подальше.).
- Мы здесь не для того, чтобы прикидывать, с какого конца надо разделывать тушу наших врагов, - напевным голосом произнес Радимир.
- Да-да, конечно… - Альтемир ущипнул себя за кончик носа, и лишь потом до него дошло. - То есть как?! А зачем тогда?
- Просто вспомни все, что ты слышал о Пророчестве.
Паладин, хмыкнув, напряг память, возвращаясь к тому дню, когда он впервые услышал от эльфа-чародея про зверей и охотников: "Одна из гробниц уже была вскрыта - в степных регионах вашего материка".
И тут же в мыслях вспыхнули слова, только что сказанные Оцелотом: "Все Песни должны быть объединены".
От догадки, озарившей его разум, Альтемир едва не застонал, стиснув зубы до скрипа.
- Мы что, будем говорить с этими тварями?!
- Нет, мальчик мой, не просто говорить. Договариваться.
Паладину остро захотелось ударить мага чем-нибудь тяжелым.
Тот немедленно заметил повышенную возбужденность своего спутника и наставительно произнес:
- Лучше бы ты вернулся в свое разумное состояние. Сообразительность тебе еще очень и очень понадобится, причем уже прямо сейчас. Я настоятельно советую тебе повнимательней посмотреть на лагерь бестий, лежащий перед нами. Нет, не с точки зрения стратега, обдумывающего предстоящую битву, а с точки зрения человека, желающего увидеть. Во времени я тебя не ограничиваю. - Радимир подумал, решил, что дал своему подопечному слишком много свободы, и добавил: - Впрочем, должен сказать, что, пока ты мне хоть что-нибудь не ответишь, мы отсюда не уйдем.
Альтемир, поиграв желваками, воззрился на становище. Трудно сказать, что опускались сумерки, ибо полог магической грозы все так же висел над Аленором, не слишком-то давая разгуляться свету. Но небо к востоку стремительно темнело - солнце заходило за горы Армон-Дарон, и восходная часть небосклона начинала сливаться с морем. В воздухе полыхали зарницы, вызванные дикой магией, а в самом становище горели костры, высвечивая все необходимые детали.
Кирссы жили гораздо быстрее людей, спали по четыре раза в сутки и проводили во сне большую часть времени - в этом они походили на остальных кошек. Жизнь в лагере вовсе не затихала: когда засыпали одни, просыпались другие. Охотники возвращались в становище с добычей. Где-то в отдалении протяжно завывал шаман, узнавая погоду на завтра. Альтемир, пощипывая кончик носа, смотрел на повседневную жизнь стойбища с легким безразличием, явно не понимая, зачем Оцелоту это так надо.
Радимир с ухмылкой предложил:
- Ты походи вокруг, понаблюдай. Только помни: моя маскировка не делает тебя бесплотным. А первая реакция любой кошки, наткнувшейся на что-то невидимое или непонятное, - запустить в него когти.
По мнению Альтемира, ходить и наблюдать было особенно не за чем. Мимо первых костров он протопал, совершенно не заботясь о скрытности, и то, что ему не подвернулся ни один кирсс, могло объясняться только сверхъестественным везением. Ну или присутствием мага, который с невинным видом шествовал позади и разве что только не посвистывал. Потом паладин все-таки принялся глядеть по сторонам, благо все-таки нашел на что посмотреть.
Большое становище состояло из нескольких поменьше, широкими кругами расположившихся рядом друг с другом. По краю каждого табора шло широкое кольцо разбросанных как попало шатров, а в центре находился большой, исключительно для виду огороженный какими-то ветками загон с… животными, которых можно было бы принять за спящих кошек, если только бывают кошки двухсаженной длины.
А некоторые были еще больше, хотя сейчас они выглядели только огромными мохнатыми холмами в два человеческих роста, при этом сопящими, как кузнечные мехи. Одно такое чудовище, спящее совсем рядом с буквально игрушечной оградкой, внезапно потянулось, распрямив в сторону проходящего паладина мощные лапы с громадными когтями, зевнуло и, муркнув подобно треску падающей ели, снова свернулось в клубок. Альтемир шарахнулся в сторону на целую сажень, покосился на будто бы ничего не заметившего Оцелота и, к своему удивлению, преисполнился к магу горячей благодарности за молчание.
Затем его внимание привлекли скребущие звуки, доносящиеся от ближайшего костра. Паладин постоял, прислушиваясь, и понял, что тот же самый шум пеленой висел над всем становищем. Альтемир двинулся выяснять природу этих звуков - и замер.
И в самом деле, было трудно предположить, что кирссы, отскребающие горшки под аккомпанемент тихих урчащих звуков, создающих полное впечатление беседы, привыкли носить оружие. Вряд ли бестии уж настолько отличаются от людей, чтобы воины разбирались с грязной посудой, и некоторые особенности анатомии, заставившие приглядевшегося повнимательнее паладина покраснеть, это доказали. При более пристальном взгляде на тех, кого освещали танцующие языки огня, становилось понятно, что здесь есть и маленькие бестии, осоловело глядящие в огонь или уже дремлющие на коленях родительниц, и старые, щеголяющие седой шерстью ветераны, и молодые воины, причем последних была едва ли половина.
А затем до Альтемира дошло. Понимание происходящего само сформировалось в недрах его разума и всплыло наружу как озарение. Это было настолько подозрительно, что паладин покосился поначалу на мага, но затем вспомнил, что уже не раз с ним случалось подобное. Значит, или им управляли всегда, или это просто-напросто его собственное решение. Так или иначе, выяснить этот вопрос не предоставлялось возможности, чародей все равно ни в чем не признался бы. И потому паладину оставалось только озвучить свою догадку:
- Здесь половина тех, кто не может сражаться… Они что, пришли сюда все без остатка, и взрослые, и самки, и котята, и старики?
- Верно подмечено. - Оцелот, казалось, был удивлен, что его воспитанник справился с задачей настолько быстро. - И о чем это говорит?
- Понятия не имею. - Альтемир, по-видимому, всерьез задумался. - Это точно не обычный набег. Тогда бы здесь были только воины. А я вижу бестий всех возрастов… и не могущих сражаться больше, чем бойцов.
- Правильно. Потому что те бестии, которые напали на Долтар, оставили своих родных здесь, чтобы не рисковать их жизнями понапрасну.
- С чего ты это взял?
- Я прикинул сравнительное количество бестий боеспособных и беззащитных, и моя догадка подтвердилась. В конце концов, у меня была возможность наблюдать за ними достаточно давно.
- И ты ничего с ними не сделал?! Со всей своей силой?
- Зачем? Тебя не удивляет, почему на Долтар напала только часть общего войска? В этом становище осталось еще много воинов. И почему, если бы они захотели, предположим, разделить силы, ударить по разным направлениям, эти бестии по-прежнему здесь?
- Может, ты уже прекратишь задавать наводящие вопросы и дашь мне готовый ответ, а?
Оцелот вздохнул:
- Может, ты уже прекратишь думать о том, как я тобой коварно манипулирую, и все-таки сам додумаешься до того, что я пытаюсь до тебя донести, а? В конце концов, я старался воспитывать тебя так, чтобы ты мог воспринимать новое как возможность, а не как опасность. И вообще, чтобы ты успокоился, я даю тебе слово чародея, что больше никогда не влезу тебе в голову, что бы ни случилось. Доволен?