- Потому что в ней счастье воровское, - просветил Альберт Калужский. - Для добрых людей - горе. А вообще сие есть зело человекопротивное колдунство. Вор вора поедом ест за него, в самом буквальном смысле. Ведь этот пакостный талисман как делают? У повешенного вора надо в полночь отрезать правую руку по локоть и так плотно замотать в кусок савана, чтобы вышла вся кровь без остатка. Потом её засыпают солью и чёрным молотым перцем, сгинают пальцы в кулак, заворачивают обратно в саван и сушат недели две, пока полностью не иссохнет. Потом вешают досохнуть на солнце или кладут в протопленную печь. На этом мерзости не кончаются. Для изготовления свечи надо с трупа повешенного вора срезать всё сало, включая нутряное, и вытопить из него жир. Три части этого жира надо смешать с пятью частями свечного сала и одной частью лапландского кунжута.
- Вот чем в коридоре воняло, - смекнул Щавель. - Уж больно ты сведущ, как я погляжу. Сам-то не промышлял со Счастливой рукой?
- Что за поклёп! - возмутился Альберт Калужский. - Всякий просвещённый человек должен знать не только свою отрасль, но и смежные. Если я исцеляю людей, я должен разбираться во всём, что можно сделать с человеком и из человека, включая способы свежевания, ушивания ран и постановку представлений в анатомическом театре. Убогие колдовские манипуляции вроде приготовления Счастливой руки или какой-нибудь головы-оракула ни в какое сравнение не идут с мастерством выскребания плода из беременной бабы.
- Это-то на кой творить? - Михана чуть не вывернуло.
- В самом деле, - заинтересовался Щавель. - Для колдовства или то кулинарные изыски народов востока?
- Чтобы баба не рожала.
- Так пускай себе рожает.
- Бывают нежеланные дети, - сказал доктор.
- Нежеланных всегда придушить можно, - заметил Щавель. - Или отваром из поганок напоить. Иных берут за ноги и головой об угол.
- Моряки называют сей способ "об борт", - поведал Альберт Калужский. - Он распространён на судах торгового флота Швеции, где бабы запросто работают в команде наравне с мужиками. А вот суеверные греки считают, что женщина на корабле к беде, и пользуются домашним скотом.
За разговорами о странных обычаях иноземцев миновали кремль и добрались до Горбатого моста. С него открывался на обе стороны вид величественный. Как на ладони лежали причалы, в три ряда уставленные пришвартованными борт к борту расписными ладьями новгородцев, смолёными волжскими барками, двухпалубными греческими галерами, чёрными баржами и серыми шведскими буксирами. За пристанью белела колоннада Гостиного двора, украшенная пёстрыми навесами. У каждой торговой компании - свой раскрас. Там копошился чёрный людской муравейник. По левую руку раскинулась набережная Александра Невского, вдалеке виднелась священная роща. Постояли, полюбовались. Ветер дул в спину, в сторону торга.
- Больше прежнего, - сказал Щавель. - Цветёт Великий Новгород.
Парни, отродясь такого не видевшие, замерли в восхищении. Вздыхали только: неужто не придётся здесь жить?! Щавель раздал им по копеечке. Бросили с моста в Волхов, на удачу, чтобы Водяной царь, имеющий с купцами самую тесную связь, не позволил околпачить добрых покупателей. Недаром умные люди говорят: торг вести, не мудами трясти. Одной поддержки Хранителей для такого важного дела могло не хватить. Хранители для леса, а тут эвон какая силища!
- Могуч светлейший князь! - заключил Щавель и двинул ватагу вниз.
Новгородское торжище даже в будний день кипело. Лотки с разнообразной снедью начинались от Горбатого моста, чтобы мухи не слетали с пахучей рыбы на дорогие заморские ткани, да и бабам ходить за провизией удобно. Рыбы было… Одного только снетка, что таскают сетями из Ильменя, имелось во всех мыслимых видах: сушёного, вяленого, варёного в томатном соусе, перепревшего под гнётом в особую приправу (у лесных парней дух перехватило от насыщенного амбре). Лежали рыбы солиднее: щуки, судаки, голавли, громоздились подлещики и плотва. Свежие, вяленые, копчёные. Водяной царь щедро одаривал почтительных ловцов, которые не забывали каждый год отправлять к нему в гарем красавицу-девку. За рыбным рядом начинался мясной, где краснолицые давальцы гоняли мух от свежатины, раскинутой на скоблёных прилавках. За мясным рядом шёл калашный, почище, уж туда со свиным рылом не лезь, зашибут! Парни шли и дивились на прорву жратвы, которую Новгород исправно поглощал каждый день.
Вдоль набережной вышли к Гостиному. Зажатые складами и лавками проходы больше не позволяли шагать по-человечьи. Надо было проталкиваться через плечи, где извиваясь ужом, а где самому давая пинка. Глаза разбегались от мельтешения непривычных чернявых лиц и красочных одеяний. Здесь говорили и спорили на всех языках. Здесь, на полпути из грек в варяги, встречались купцы и брали оптом. Солидные негоцианты свершали сделки на складе за чашкой кофе, мелкооптовые торгаши забирали прямо с прилавка, грузили на рабов, гнали дальше, добивая ассортимент. В адской сутолоке никто не обращал внимания друг на друга. Активно работали базарные воры, подрезая кривыми широкими ножиками мошны и сумки. Жизнь била ключом в центре России.
Щавель остановился под серым в оранжевую полоску тентом. Жёлудь и Михан протиснулись к нему, чуть погодя, выкарабкался из толпы лекарь. Здесь было тесно, но терпимо. В лавке продавали луки и стрелы.
Щавель провёл рукой у пояса. Деньги были на месте.
- Первым делом, надо купить драконового волоса, - объяснил он парням. - Тетива из него не растягивается, а драконовый волос сам по себе прочнее стальной тонкой проволоки. Такая тетива, конечно, сильнее бьёт по рогам и рассаживает плечи, но зато стрела летит дальше.
Они протолкались к самому прилавку и пригляделись к разнообразию выставленного оружия. Хозяин лавки, пожилой грек с большим носом, старался увлечь покупателя не столько качеством, сколько изощрённостью товара.
- Ух, батя, а это чего? - тут же указал Жёлудь на диковинный лук длиной в руку, к рогам которого были навинчены железные кругляши. - Глянь-ка, раз, два… три тетивы!
- Это старинный лук, его сделали ещё до Большого Пиндеца, - по-доброму улыбнулся Щавель, разглядывая облезлый антиквариат как предмет забавный, но бесполезный. - Называется блочный из-за вот этих колёсьев.
- Три стрелы разом может метать?
- Не, тут одна тетива. Она обкручена об эти железки. Тянуть надо за петлю напротив гнезда специальным крючком. Когда тянешь, колёсья крутятся, видишь, они неровные. Поначалу идёт туго, потом происходит сброс и становится легко, хотя ты ажно до уха вытянул и держишь. Он очень медленный, блочный лук. Почти как арбалет. Без стрелы его спускать нельзя, тетива сразу рвётся.
- Зачем такой сделали? - изумился Жёлудь.
- В старые времена делали много странных вещей, - обронил Щавель.
- Ты стрелял из него?
- Стрелял. Неудобно, да медленно. Крючок надо всякий раз цеплять за петлю, да на усы нажимать. Я за это время семь стрел выпустить успею. А, если крючок потеряешь, то из блочного лука стрелять уже никак.
- Дураки делали, - решил Михан.
- Чем интересуются опытные стрелки? - грек спровадил покупателя и переключился на новых.
- Есть ли у тебя катушка драконового волоса?
- Дакроновой нити… Нет, разобрали всю, - развёл руками грек. - Весь запас скупил оружейник светлейшего князя. Недели через три будет завоз из Швеции, вы уж заходите всенепременно. Чем ещё могу услужить разбирающимся людям?
- Покажи вон его, - кивнул Щавель на перегородку за спиной грека, на которой были выставлен товар.
Ушлый торговец безошибочно угадал и положил на прилавок тяжёлый прямой лук пять локтей длиною. Лук был клееный, обмотанный жилами вперемежку с золотистой и красной нитью. Рога стояли из белой кости. Широкая полка была выточена под толстую тяжёлую стрелу, пробивающую кованую кирасу. Тетива не было натянута туго, чтобы не сажать плечи. Щавель сразу отметил качественное плетение и прихотливые усы с кисточками.
- Вот, Жёлудь, драконовый волос, - указал он.
- Царский это лук, - сказал грек. - С корабля стрелять. Воды не боится. Хороший это лук.
- Разреши? - спросил Щавель.
- Знающему человеку конечно можно.
В руке лук пришёлся Щавелю чуть ниже колена. Старый лучник осторожно потянул тетиву, отпустил. Потянул ещё несколько раз, разогревая дерево, попутно прислушиваясь нет ли потрескивания, присматриваясь, как гнутся плечи. Лук казался надёжным.
- Пойдёшь с ним в лес? - спросил Щавель сына.
Жёлудь оторопел. Лук был великоват, но парень глаз отвести не мог.
- Царский это лук, - заявил грек.
- Пойду, - решил Жёлудь.
- Тогда тебе и нести, - улыбнулся Щавель.
Грек заломил такую цену, что парни обомлели, а Альберт Калужский засмеялся.
- Это всего лишь осадный лук, - холодно сказал Щавель. - Сто рублей ему красная цена.
- Это мореходный лук, - грек указал на обмотку, на заморский ясень, на драгоценную слоновую кость.
- Сто пятьдесят.
Грек закатил глаза и призвал всех богов спуститься с Олимпа и рассудить по правде.
- Двести.
В ответ полилась длинная, в подробностях, скорбная история капитана-земляка, вынужденного расстаться с этаким красавцем, за триста шагов посылающим стрелу в обручальное кольцо. При этих словах Жёлудь не вытерпел и фыркнул так скабрезно, что грека охватила праведная ярость уловленного лжеца.
Начался торг. Щавель выглядел сдержанным, а со стороны грека и вовсе непочтительно равнодушным, но Жёлудь мог бы сказать, что отец невиданно разошёлся. Наконец, ударили по рукам. Лук ушёл к новому хозяину за триста пятьдесят рублей. Грек по традиции дал в придачу к дорогой покупке стрелу с четырёхлепестковым наконечником шведской выделки. Она имела длину два с половиной локтя, а древко ядовито-красное, пропитанное драгоценным карнаубским воском, истинно морское. Оперение было тройное, иноземное, из пластмассовой твёрдой плёнки. Направляющее перо имело синий цвет, два других пера носили цвет красный, хорошо приметный на волнах. Концевики перьев оказались любовно заделаны синтетическим клеем. Оперение было длинным, чтобы стрела летела далеко и точно. Это была хорошая стрела и таких у грека продавалось много, но денег на них не осталось. Щавель вспомнил, что хотел купить сапоги, и решил оснаститься завтра от княжеских щедрот. Кто посылает, тот и одевает. От светлейшего не убудет. Убирая покупку в новенький налуч, Щавель подумал, что сказка про бедного капитана должно быть не в первый раз опустошала мошну лесного простака. И не в последний. Денег хватило лишь на новые нарядные рубахи, дабы не выглядеть на княжеском пиру совершенными дикарями.
Сделав дело, задерживаться в стрёмном месте не стали. Завернули только в лавку колониальных товаров, позырили на изготовленными зэками кастеты, ножи с наборными ручками и выкидухи. Михан сбыл за недорого снятый с мытаря нож. На выручку купил себе красный платок, чтобы повязывать на голову, как греческий матрос.
- Верной дорогой идёшь, - скептически заметил Щавель.
- Какой?
- Разбойником станешь или наёмником.
Михан хотел возразить, но не нашёлся.
Альберт Калужский убрёл в аптеку и затеял высокоучёный разговор с фармацевтом, а воины возвратились на постоялый двор. "Грек выторгует, швед отберёт, - утешался Щавель невесёлыми пословицами. - Завтра у оружейника наберу два короба стрел для осадного лука и попробую выцепить катушку волоса. На складе котомки кожаные надо не забыть и одёжу каждому по мерке. Сапоги… Пусть завсклада желчью изойдёт".
Жёлудь нёс покупку и всю дорогу лыбился как блаженный. Лук в самом деле был тяжёлый и слишком яркий для леса, но парня это нимало не смущало. В нумерах Жёлудь подтянул тетиву. Щавель проверил, примерился.
- Добро, - постановил он, вдев стрелу в гнездо. - Тетива драконовая, новая, прослужит долго. Пять тысяч выстрелов минимум. Смазана… - Щавель понюхал тетиву, - искусственным воском, но в меру, не перетяжелили.
Выпрямился, натянул лук до уха.
- Килограммов сорок с лишком, хорошо со стен бить, - прикинул старый лучник. - Серьёзно. Как раз для тебя, сынок. Держи свою обнову!
- Спасиб, батя! - просиял Жёлудь. - Не подведу!
- Пристрелять бы тетиву, - сказал Щавель. - Ничего, успеешь в походе. В первые дни всё равно быстро не покатим. Завтра у нас будут сборы в дорогу, а сейчас, парни, приводим себя в порядок. Мы идём на княжеский пир!
ГЛАВА ШЕСТАЯ,
в которой люди гуляют на княжеском пиру и лицезрят безумие бардов
Ватага опоздала к началу. Скопившимся у парадного крыльца нищебродам уже вынесли подачку, однако до объедков, как заметил Щавель, было далеко.
На нижней ступеньке нагло расселся измождённый мужчина лет сорока пяти, с серебристым ёжиком волос, посреди которого топорщился крашенный соплями зеленоватый ирокез. Одет мужчина был в драный шведский свитер и растянутые на коленях портки. Он угрюмо глодал варёную рыбу, сплёвывая кости обратно в шлёнку.
Щавель остановился.
- Здравствуй, Лузга.
Мужчина зыркнул исподлобья, ощерился волчьи.
- Щавель? Тебя-то как старого занесло?
- Князь пригласил, - с достоинством ответил Щавель. - Ты почто рыбу какую-то жуёшь, словно зимогор, на паперти?
- Да я хоть хрен жую, да на воле живу, - огрызнулся Лузга.
- Идём с нами.
- Я жетон свой вчера потерял, а, может, пропил. Да чёрт с ним!
- Ерунда, уладим.
- Кто раба пустит?
- Не парься.
- Это уд в гузне парится, а я обедаю.
- Идём, - терпеливо повторил Щавель.
- Хы, - Лузга вытер руки о башку, отставил миску, к которой тут же метнулись нищеброды, и с ленцой поднялся. Двигался он развязно, как на разболтанных шарнирах, привычно ставя в известность окружающих о своей возможности в любую секунду положить на них огромный болт.
Вход по праздничному делу пас усиленный наряд. Щавель предъявил пригласительный жетон, кивнул на спутников,
- Эти трое со мной.
- Пропуск на одного, - процедил ражий детина в красном золотогалунном кафтане.
- Елду сосёшь, губой трясёшь? - немедленно залупился Лузга.
По невидимому сигналу подтянулась четвёрка дюжих молодцов внутреннего поста с дубинками на поясе.
- Шли бы вы по добру, по здорову, - дружинник попёр на дармоедов, затеяв массой выдавить их с крыльца, но натолкнулся на холодный и жёсткий взгляд Щавеля. Рука сама потянулась к дубинке.
- Не вздумай, - сказал Щавель. - Яйца оторву.
Неизвестно, чем закончилось бы, однако из кремлёвского нутра вынырнул Иоанн Прекрасногорский. Молодой чиновник был принаряжен, опрятен и трезв. Должно быть, мудрый князь приставил следить за входящим трафиком.
- Здравствуй, командир Щавель! - мгновенно сориентировался он. - Ты как раз вовремя.
Дружинники расступились, с недоверием и долей испуга глядя на невзрачного человека с глазами как ледяной меч. Командир - начальник тысячи воинов, внушал уважение и страх. Всех новгородских командиров кремлёвская охрана знала в лицо, то были бояре и они давно сидели за княжеским столом. Неизвестный командир вызывал тревожные мысли. Кто ведает, чего ждать от незнакомца? Захочет - убьёт и ничего человеку за убой холопа не будет. Мог и муды оторвать, как обещал. Он, если боярин, то стой да терпи, пока рвёт, иначе на кол.
Богатая череда переживаний отразилась на лицах дружинников. Головы поникли, а понты разбились вдребезги.
Иоанн Прекрасногорский вышел на крыльцо.
- Со мной трое, - предупредил Щавель. - Мой сын Жёлудь, Лузга, и вот этот ухарь в красном колпаке, Михан.
- Не похож на матроса, - пошутил Иоанн.
- Станет, - обронил Щавель. - Попадёт на галеры… или на рею, ворон кормить.
- Проходите, гости дорогие, - рассмеялся Иоанн. - Рад видеть вас за большим столом. И тебя, уважаемый Лузга, тоже.
- Имал я вас в попу и, наверное, в жопу, - от чистого сердца признался Лузга. - Всю вашу гадскую систему и тупорылую канцелярию!
- Вынужден правилами внутреннего распорядка осведомиться, нет ли у вас при себе оружия?
- Лузга, у тебя есть оружие? - спросил Щавель.
- Нет, - серьёзно ответил Лузга.
- У нас нет оружия, - сказал за всех Щавель. - Веди спокойно, почтенный Иоанн. Кстати, не чрезмерно ли нас набралось?
- Ты, командир Щавель, волен привести кого угодно и сколько угодно, - известил Иоанн, сопровождая ватагу в трапезный зал. - В разумных, естественно, пределах.
- Да базар нанэ, порожняк ты гонишь, - Лузга шкандыбал, засунув руки в карманы. - Базар тебе нужен!
Гул, доносящийся из распахнутых дверей, превратился в оглушительный гомон, когда они вошли в зал.
- Тебе, - вежливо напомнил Иоанн, - среди людей места нет.
- Помню я, с вами хрен забудешь, - насупился Лузга. - Люди… такие козлы!
Запахи… Парни широко раздували ноздри, вертели головой, глаза их засверкали. Ароматы жаркого и печева обрушились на них со всех сторон, и с каждой стороны разные.
Середину трапезного зала занимал огромный общий стол, густо обсаженный людьми. К дальнему его краю примыкал серёдкой стол княжеский, высившийся на особом приступочке. Вдоль стен тянулись столы поплоше. Возле окон пировала мутная шлоебень и молодёжь, возле двери ютились барды, эльфийские евнухи, танцоры, акробаты и шуты, а также вольная, но полезная чернь. К ним сразу же направился Лузга.
- Дозволь проводить, командир Щавель, к ожидающему тебя месту по правую руку от светлейшего князя, - испросил разрешения Иоанн Прекрасногорский.
- А нам куда? - встрял Жёлудь, не бывавший, кроме отеческого дома, ни на одном пиру.
- Твой красный пролетарий уже нашёл свою ударницу труда? - осведомился Иоанн.
- Нет, он дурак, - ответил за сына Щавель. - И этот начинающий греческий пират тоже.
- Тогда вам место с парнями, у окна, - соответственно этикета направил молодцов Иоанн. - Здесь едят мужчины. Тебе, Михан, лучше снять колпак и вовсе не надевать его в городе.
- Размести их, - приказал Щавель и направился к своему столу, невольно зацепившись взглядом за сиявшую по левую руку от князя жемчужину.
Мужи на общаке зыркали на незнакомца в невзрачной одежде и с новой силой затевали разговор. Незнакомец меж тем прошествовал во главу, поклонился князю, приложил руку к сердцу и воздал почести светлейшей княгине. А потом случилось неожиданное: князь Великого Новгорода радушным жестом предложил незнакомцу воссесть одесную, а княгиня поднялась, наполнила золотую чашу и поднесла дорогому гостю. Гвалт сам собою затих от такой небывальщины. Щавель встал.
- За твою вечную красоту, княгиня Улита, - вроде бы негромко, но так, что слышно стало во всех углах трапезной, произнёс Щавель. - Озаряющая своим светом великое княжество, сияй всегда для нас, светлейшая!
Он выпил до дна.
- Слава! Слава! Слава! - дружно и хрипло заорали за столами, гулко заклокотал алкоголь, разом вливаясь в сотню прожжённых спиртягой глоток.