Она вновь перевернулась в жидкости. Кабели и провода тянулись от выбритой головы, словно механические волосы. Забавно, но Анамнезис выглядела нерешительно.
- Мы повторяем наш запрос на разговорный обмен, - произнесла она со странно-женственной учтивостью.
Я прошелся по комнате. Шагов не было слышно за приглушенным рычанием систем жизнеобеспечения машинного духа.
- О чем ты хочешь поговорить? - спросил я, обходя ее стеклянную тюрьму.
Она плыла рядом, следуя за мной.
- Мы хотим просто общения. Предмет несущественен. Говори, а мы будем слушать. Расскажи историю. Анекдот. Отчет о событиях. Предание.
- Ты слышала все мои истории.
- Нет. Не все. Расскажи нам о Просперо. Расскажи, как тьма пришла в город Света.
- Ты была там.
- Мы были свидетелями последствий. Но не участвовали непосредственно в событиях. Мы не бежали по улицам с болтером в руках.
Я прикрыл глаза - вой вырвался из моих снов и преследовал меня даже здесь, в этом зале. На другом конце палубы Гира издала гортанный звук, смесь рычания и смешка. Сколь много бы я ни утратил при падении моего родного мира, у волчицы были иные воспоминания. Как Гире нравилось мне напоминать, в тот день она славно поела.
- Быть может, в другой раз.
- Мы распознаем, что спектр твоего голоса…
- Итзара, прошу тебя, довольно. Мне плевать на спектр моего голоса.
Она воззрилась на меня, и вновь, как и всякий раз, меня поразило парадоксальное сочетание мертвого взгляда и пристального внимания. Встретившись с ней глазами, я заметил собственное призрачное отражение в стеклянной стенке цистерны. Видение в белых одеяниях, со смуглой кожей: мальчик, родившийся на жаркой планете, чудовищно трансформировался благодаря древнему генетическому искусству, став орудием войны.
Анамнезис подплыла ближе, теперь приложив к стеклу обе руки. Рот безвольно приоткрылся в мути чана. В этой женщине не было ни капли живого.
- Не зови нас так, - произнесла она. - Та, что носила это имя, теперь Одно из Многих. Мы - не Итзара. Мы - Анамнезис.
- Знаю.
- Мы более не желаем твоего присутствия, Хайон.
- У тебя нет власти надо мной, машина.
Она не ответила. Паря в неподвижной жидкости, она склонила голову, словно вслушиваясь в далекий голос. Кончики пальцев оторвались от стекла и погладили несколько кабелей, подключенных к обнаженной голове.
- В чем дело? - спросил я.
- Ты… нужен.
Она посмотрела мне в глаза, и какое-то мгновение казалось, что она вновь улыбнется. Но улыбка так и не появилась. Неземной взгляд сохранял безмятежность.
- Мы слышим крики чужой, - сказала она. - Она кричит в вокс, требуя встречи с тобой. Но ты здесь, без доспехов и не отвечаешь.
- Что ей от меня нужно? - спросил я, хотя мог угадать ответ.
Чужая проявила невероятную силу, сдерживаясь так долго.
- Ее мучает жажда, - отозвалась Анамнезис.
В глазах ее снова мелькнуло нечто, так и не ставшее эмоцией. Возможно, тень неловкости. Или отвращения. Или, как она утверждала, то была всего лишь мышечная память.
- Ты хочешь связаться с ней?
И что сказать?
- Нет. Закрой Гнездо. Запри ее внутри.
Не последовало ни паузы, ни колебания. Анамнезис даже не моргнула.
- Готово.
В наступившей тишине я взглянул в безжизненные глаза Анамнезис.
- Пожалуйста, активируй моих оружейных сервиторов. Мне нужен доспех.
- Готово, - ответила она. - Нам известно о полезности Нефертари. Поэтому мы спрашиваем, намереваешься ли ты убить ее.
- Что? Нет, конечно же нет. Что я, по-твоему, за человек?
- Мы не думаем, что ты вообще являешься человеком, Хайон. Мы думаем, что ты - орудие, в котором сохранились следы человечности. Теперь иди к своей чужой, Искандар Хайон. Она нуждается в тебе.
Я развернулся, чтобы уйти, однако не к своей подопечной, а чтобы вооружиться и подготовиться к сбору флота. И дать Нефертари еще полежать во мраке.
Глава 2
СЕРДЦЕ БУРИ
Если вы услышите, как имперские проповедники вопят о "порче" варпа, о "Хаосе" и его непостоянной сущности, то знайте - это не так. Пантеон злобен: настоящее, сознательное зло. Существование столь колоссальной и темной эмоции отрицает саму идею любого случайного воздействия. И то, и другое не может быть одновременно правдой.
Перемены в эмпиреях и преображения плоти - это не стихийные, беспорядочные изменения. Варп, несмотря на все свое внешнее безумие, совершенствует своих избранников. Он творит их заново, вытягивая тайны их душ и воплощая это знание в смертной плоти. Когда нилот сливается с консолью своего истребителя или десантного корабля, это не уродство, вызванное случайным проклятием, или же некая непостижимая божественная прихоть. Невзирая на всю претерпеваемую им боль, он обнаруживает, что его рефлексы и реакции стали куда более отточенными, а также получает больше физиологического и чувственного удовольствия от совершаемых в пустоте убийств. Вооружение воина становится продолжением его тела, в зависимости от того, насколько важным он считает то или иное орудие.
Такова простейшая из истин о жизни в Великом Оке. Каждый видит твои прегрешения, секреты и желания, отчетливо начертанные на твоей плоти.
И еще у варпа всегда есть план. Бесконечное множество планов. План для каждой души.
"Тлалок" столетиями путешествовал по морям, где в бурлящих волнах реальность сходилась с преисподней. Его мостик вмещал семьсот человек, большая часть которых навсегда срослась со своими постами посредством кибернетических усовершенствований или же путем более "естественного" слияния плоти с машиной - результат долгих лет, проведенных кораблем в Пространстве Ока.
Основную часть передней стены занимал колоссальный экран-оккулус. На нем, в сердце лилового шторма, плавно вращалась планета. Чтобы добраться до нейтральной территории, выбранной точкой сбора флота, потребовалась максимальная концентрация - однако они добрались. Место сбора и задумывалось как предельно недоступное, по очень простой причине: предательство не замышляют прямо на виду у врагов.
После странствия сквозь яростную бурю сердце шторма было желанной передышкой для всех нас, однако обладавшие психическим чутьем ощущали особенное облегчение. На нашем пути к месту сбора в шторме обитало бессчетное множество сгинувших душ и бесформенных сущностей, кормившихся ими. Обе разновидности эфирных духов терзали барьер реальности, выставленный вокруг "Тлалока": души мертвых, с воплями сгоравшие в волнах варпа, и Нерожденные, беснующиеся на своем бесконечном пиру.
Здесь, в сердце бури, было спокойно. Конечно, во многих областях Великого Ока океан варпа был тише - пожалуй, даже в большей его части. Однако сейчас это место подходило для наших целей.
- Твоя чужая все еще кричит, - произнес мой брат Ашур-Кай. - Я отправил ей в пищу нескольких рабов. Похоже, они не помогли.
У Ашур-Кая были красные глаза, а на лице навечно застыло выражение настороженного отвращения. В его алом взгляде не было ничего сверхъестественного - всего лишь физический дефект, от которого он страдал с рождения. Чрезмерно налитые кровью радужки плохо реагировали на яркий свет, а белая как мел кожа легко обгорала под недобрым прикосновением светила любого из миров. Подсадка геносемени легиона Космического Десанта улучшила его состояние - до того, как он стал воином Легионес Астартес, ему было сложно даже открывать воспаленные глаза при прямом солнечном свете - однако ахромию было невозможно вылечить или обратить вспять.
При личном общении экипаж обращался к нему как к лорду Кезраме - постоянно искажая его родовое имя - или же просто "лорд-навигатор". Среди группировок легионов, знакомых с ним, его чаще называли Белым Провидцем.
Все мы знали, что за спиной Ашур-Кая смертные члены экипажа именуют его куда менее лестными титулами. Это его не интересовало. Пока рабы уважали моего брата и повиновались ему, его совершенно не заботили их мысли.
Когда он говорил вслух, а не прибегал к привычной беззвучной речи, голос его звучал раскатисто и низко, с неприятным гортанным бульканьем в конце каждой фразы. Таким голосом очень легко угрожать, хотя Ашур-Кай был не из тех, кому требовалось произносить вслух угрозы. Также, даже с большой натяжкой, его характер нельзя было назвать мягким. Мой брат стремился к эффективности и ценил тонкое мастерство. Это имело для него значение. Большое значение.
На центральном возвышении мостика у него был трон - однако Ашур-Кай занимал его нечасто, предпочитая в одиночестве стоять на высоком подвесном балконе над постами экипажа. Там он мог отсечь шум и запахи всех тех, кто трудился внизу. Также ему не было дела до того, что показывает оккулус. У него было две обязанности: добираться и видеть, а видение требовало немалых усилий. Так что он стоял там, над братьями и нашими рабами, пристально глядя через открытые порталы окон в неприкрытую пустоту Пространства Ока.
Его трон - размещенный перед моим командирским постом и расположенный лишь чуть-чуть ниже - щетинился бесчисленными соединительными кабелями и психо-чувствительными системами, которые позволяли ему удаленно связывать свой разум с машинным духом корабля. Подобный интерфейс было проще использовать, нежели альтернативный вариант, однако Ашур-Кай считал его нечувствительным и медленным. Это просто не соответствовало чистоте подлинно единого мышления. Намного проще было потянуться и соприкоснуться разумом с Анамнезис, обмениваясь информацией с ее физическими составляющими посредством телепатической связи и позволяя ей видеть его шестым чувством. Такая связь с "Тлалоком" позволяла гармоничность действий и реакций, с которой не мог бы сравниться ни один из рожденных в Империуме навигаторов, подключенных к своим тронам.
Это не значит, что ему было легко. Как-то он поделился со мной сомнениями, что смертному удалось бы достичь необходимой глубины концентрации, и я беспрекословно поверил ему. Если от своих психических обязанностей он уставал через несколько дней, то у не модифицированного человека вообще не было ни малейшего шанса. Он излучал силу в виде белой ауры, которая никогда не грела. Ты словно купался в воспоминаниях о солнечном свете.
Заговорив, он не смотрел на меня. Я ощутил краткое прикосновение, когда его чувства мимоходом прошлись по моим: психический эквивалент контакта взглядов. В миг единения я почувствовал, как на меня упал отблеск собственной ауры. Если его казалась светом без солнца, то моя оставляла ощущение скользящего по шелку ножа.
- Ты мог бы, по крайней мере, поблагодарить меня за то, что я покормил ее, - сказал он, все еще не оборачиваясь.
Я подошел и встал рядом с ним, опершись о перила верхней палубы. Каждое наше движение сопровождалось гулом активированного доспеха.
- Благодарю тебя, - добродушно произнес я.
- Я берег тех рабов для себя. Чтобы наблюдать за узорами, в которые сложатся брызги их крови. Улавливать их последние вздохи и читать в этих финальных судорогах сокровенные стремления их душ. Чтобы вырвать их глаза и разгадать тайны непролитых слез.
- Ты просто позер, - сказал я.
- А ты исключительно плохой провидец, Сехандур.
- Ты постоянно это твердишь.
- Я так и считаю. Ты ослеплен сентиментальностью и не думаешь о мелочах. Впрочем, все, что заставляет ее заткнуться, - стоящая жертва. От этого создания у меня болит голова.
Я наблюдал, как перед нами на оккулусе проплывает мертвый корабль. Еще горстка кораблей держалась в стороне, каждый поодиночке. Рядом с каждым судном по обзорному экрану струились просперские руны, фиксирующие результаты первичного ауспик-сканирования.
Слишком мало кораблей. Слишком мало.
- Что-то не так, - предположил Ашур-Кай.
- Число кораблей не обнадеживает. Возможно, прочие еще в пути.
- Нет, не с флотом. Что-то не так с пряжей судьбы. Сколько раз за последние месяцы мне снился этот шторм? Помяни мои слова, мы движемся навстречу опасности.
Мало что раздражает меня до оскомины так, как прорицание. Какая еще наука или волшба столь бесполезна и неточна? Какое еще искусство столь часто меняет местами причину и следствие?
Взгляд красных глаз Ашур-Кая наконец-то упал на меня.
- Ты готов?
Я молча кивнул. Он проследил за моим взглядом - я смотрел на оккулус. На видеодисплее были рассыпаны названия пришвартованных кораблей, осторожно державшихся на расстоянии от собратьев: "Зловещее око", "Челюсти белой гончей", "Королевское копье".
Небольшой флот окружал колоссальный остов обесточенного линейного крейсера. Корабль был давно мертв: сто лет назад его сразили орудия людей и клинки демонов. Когда-то он странствовал среди звезд, повинуясь амбициям полубога, и с яростной гордыней носил имя "Его избранный сын". Теперь же он ворочался с боку на бок, дрейфуя в сердце бури: разверстые раны и искореженный штормом металл. Как и несколько раз прежде, ему предстояло послужить нам нейтральной территорией.
Еще живые корабли медленно сходились. Все прикрывались от угрозы обстрела из лэнсов приближающихся сородичей. Каждый сам по себе был крепостью, выделявшейся хребтовыми бастионами и выступающими носами, а громадные корпуса с потрепанной броней вмещали в себя экипаж рабов, которого хватило бы на целый город.
Самый крупный из них представлял собой выдающийся памятник военному гению человечества. "Зловещее око". По всему лазурно-зеленому корпусу окруженного крейсерами линкора виднелись шрамы от бессчетных сражений. Рядом со своим флагманом плыли "Королевское копье" и "Восход трех светил". Казалось, они сомневаются, стоит ли приближаться к безжизненному остову. "Его избранный сын" - или хотя бы то, что от него осталось, - носил на себе следы расцветки их легиона.
Каждый из собравшихся кораблей видел лучшие дни, и это было еще мягко сказано. Маленький флот Фалька был близок к полному уничтожению.
"Челюсти белой гончей" - как и "Тлалок", один из самых малых крейсеров - приближались медленнее, однако пришвартовались ближе всех. Мы держались на расстоянии.
- Фальк и Дурага-каль-Эсмежхак уже тут, - указал я на бегущие руны. - Как и Леор из Пятнадцати Клыков.
При упоминании последнего имени тонкие губы Ашур-Кая скривились.
- Как мило.
Я повернулся к еще одной группе изящных просперских рун.
- Не узнаю этого корабля. Второго в цветах Шестнадцатого… Кто командует "Восходом трех светил"?
Колдун-альбинос долгое мгновение, не моргая, безразлично глядел на меня.
- Я не архивариус легиона, - наконец произнес он. - А учитывая полученные кораблем повреждения, я сомневаюсь, что командир "Трех светил" времен Осады - кем бы он ни был - по-прежнему стоит у руля.
Я отмахнулся от его сварливой реплики и обратился к оперативной палубе:
- Вызвать "Зловещее око".
Люди и существа, когда-то бывшие людьми, кинулись исполнять распоряжение. Пока мы ожидали открытия канала связи, Ашур-Кай развлекал себя тем, что извлек свой меч и принялся изучать змеящиеся руны, выгравированные по бокам.
- Советую тебе взять на эти… переговоры Оборванного Рыцаря.
Должно быть, мое лицо на миг омрачилось. Даже в моменты наибольшей открытости Ашур-Кай редко расщедривался на эмоции, которые имело бы смысл скрывать, - однако в ту секунду его тонкие брови чуть поднялись в легкой удивленной гримасе.
- Что? - спросил альбинос. - В чем дело?
- В последнее время он мне противится, - признался я.
- Я это учту. Но возьми Оборванного Рыцаря, Хайон. Мы рассчитываем на честь людей, у которых нет чести. Давай не будем полагаться на авось.
Повелители трех армий встретились на нейтральной территории. Там отсутствовала гравитация. Мы ковыляли в ботинках с магнитными захватами, из-за чего походка становилась крайне неуклюжей. Каждый из нас прихватил горстку телохранителей и подопечных на останки "Его избранного сына", и мы сошлись в безжизненном и безвоздушном мраке командной палубы мертвого корабля. Десятки опустевших контрольных кресел выстроились перед разбитым обзорным экраном оккулуса. Замерзшие и мутировавшие тела сервиторов были изъедены варпом. Многие из них свободно парили, другие же оставались пристегнутыми к своим постам. Эти иссохшие идолы с промерзшими костями наблюдали за нашими переговорами, пялясь на нас отключенными смотровыми линзами, пустыми глазницами и ледышками глаз.
По полу были разбросаны тела мертвых воинов - воинов, облаченных в истлевшие от времени комплекты керамитовой брони, носившей стершиеся знаки различия Сынов Хоруса. Корабль был мертв уже очень, очень давно. Экипаж оставался не погребенным и не сожженным.
Фальк прибыл первым. Его воины, все в доспехах зеленого оттенка океана или же черной броне юстаэринцев, оцепили зону и заняли оборонительные позиции по всему стратегиуму. Одна из стрелковых групп присела за возвышением ближе к задней части мостика: в их руках неподвижно застыли тяжелые снайперские винтовки. Несколько других отделений заняли узловые точки и приподнятые платформы. Воины сидели на корточках или прикрывали стоявших на коленях братьев. Другие, подняв оружие, целились в направлении нескольких открытых люков, которые вели в оставшуюся часть корабля.
Несмотря на изменившиеся за это время боевые доспехи, я узнал нескольких офицеров Сынов Хоруса. Нельзя скрыть личность от тех, кто может читать разум. Каждая сущность обладает собственным ароматом, каждый человек проецирует собственную ауру.
Наша группа вошла внутрь под прицелом дюжины стволов болтеров, цепко следящих за нашими передвижениями.
- Как же ободряет, что Фальк все так же осторожен, - произнес по воксу Ашур-Кай.
Он находился на борту "Тлалока", однако соединился со мной разумом, смотрел моими глазами и, несомненно, заодно наблюдал за данными с записывающих сенсоров моего шлема. Потрескивание электрической связи не лишило его голос влажной хрипотцы.
"Опустите оружие, Фальк". Я вложил в импульс одни лишь слова, позаботившись о том, чтобы не допустить в телепатический сигнал никаких эмоций, - иначе просьба могла превратиться в психическое принуждение.
Фальк стоял в одиночестве, недалеко от трупа в доспехах, пристегнутого к центральному командирскому трону. Шлем терминатора был увенчан уже не просто офицерским плюмажем, а двумя закрученными рогами, похожими на бараньи. Рога образовывали чудовищную костяную корону. Услышав мою беззвучную просьбу, он поднял руку, приказывая своим людям сместить прицел.
Прежде чем он заговорил, в наушниках раздалась серия щелчков: вокс-системы наших доспехов настраивались друг на друга.
- Хайон, - сказал он, и я услышал в его интонации неприкрытое облегчение.