На палубу лился поток демонических тел, извергающийся из ширящегося прохода. Создания становились крупнее. Чем дольше я держал врата открытыми, тем мощнее стали обитатели варпа, пробивавшиеся сквозь них. Я погрузил топор в глотку чего-то гибкого и насекомоподобного, жалея тот пораженный кошмаром разум, который придал существу форму, - кому бы этот разум ни принадлежал. Джедхор сумел встать на ноги, но из его горла все еще вырывались струи пыльного воздуха.
- Колдун, - раздался в воксе искаженный помехами голос.
- Леор.
- Хайон… - Ему не хватало дыхания, он сражался, убивал, бежал. - Они сожгли наш десантный корабль. Можешь нас вытащить отсюда?
Когда я сконцентрировался на Джедхоре и разломе, откуда изливались непрошеные подарки в виде орды демонов, то отвлекся от общего вокс-канала. Голос Леора снова заставил меня прислушаться, обратив внимание на общую картину боя. Признаюсь, с того момента, как Пожиратели Миров и Сыны Хоруса бежали с командной палубы, я списал их со счета как мертвецов.
Не стану углубляться в детали: Дети Императора приставили всем нам клинок к горлу, и вскоре "Его избранный сын" уже кишел воинами Третьего легиона. Теперь мне легко с холодным спокойствием рассуждать о неудавшемся бегстве Леора и Фалька - ведь я мог в любой момент открыть канал отступления, не заботясь об одиноком катере "Грозовой орел", который мы бросили в западном ангаре третьего уровня.
- Я могу забрать вас на "Тлалок", если вы вернетесь быстро.
Леор оказался первым. В условиях нулевой гравитации его доспех был окружен ореолом кровяных жемчужин. Пожиратель Миров поспешно влетел в помещение мостика. Зубья его цепного топора беззвучно кромсали пустоту. Следом в таком же беспорядке и в окружении кровавых кристаллов вплыли несколько его воинов, вжимавших активаторы цепных топоров.
Леор с ворчанием прикрепился подошвами к палубе рядом со мной. Духовным оком я видел, как в нем борются два ощущения: во-первых, отвращение при виде того, что валило из открытого портала, а во-вторых, чудовищное давление его черепных имплантатов - тех грубых усилителей агрессии, что столь топорно встроили в его мозг. Они вбивали ему в сознание жар кузнечной топки, обжигая нервы и вызывая болезненный тик.
Я сжал пальцы в кулак, дробя кости шарообразной твари, которую держал на весу телекинетическим захватом. Умирая, она распалась на части и растворилась.
- Идите, - обратился я к семерым выжившим Пожирателям Миров.
Щель в пространстве вела в такую глубокую беззвездную тьму, что казалось, будто смотришь внутрь чего-то живого.
- Ступайте внутрь.
Я передал: "Идите", присовокупляя давление своей воли, чтобы приказ пробился сквозь пропитанное кровью марево в их израненных мозгах. Воины в красно-медном облачении побежали к проходу, прорубаясь сквозь орды возникающих на их пути Нерожденных.
"Ах, похоже, что у нас на борту неожиданно оказались Пожиратели Миров", - с сухим раздражением передал Ашур-Кай.
"Сколько?"
"Шестеро".
"Будет семь".
"Хайон, я бы предпочел, чтобы ты удосужился потратить секунду и предупредить меня. Мои рубрикаторы едва их не уничтожили".
Поблизости появились еще призраки. Я воспринимал их как полуразборчивый шепот и осколки чужих воспоминаний.
Через восточные двери стратегиума вплыла разрозненная группа Детей Императора в доспехах, окрашенных в черное, серебристое и оттенки розового и кораллового. Несколько из них поползли по стенам и потолку. Все они пялились на меня, а передние вскинули болтеры и пистолеты с той грубой синхронностью, что знакома лишь братьям из легионов. Мои глазные линзы вспыхнули, отмечая каждый источник угрозы малыми сетками целеуказателя.
Они открыли огонь. Я увидел, как дула расцветились вспышками при воспламенении зарядов. Я все еще был сосредоточен на поддержании канала, поэтому воспринимал нематериальный мир лучше реальности. Я видел ауры воинов, окружавшие их лихорадочные эманации мыслей и эмоций. Одновременно я зафиксировал траектории снарядов их болтеров и понял, куда они попадут, если я это допущу.
Моя рука поднялась, развернувшись ладонью к незваным гостям. Все развивалось так медленно. На самом деле это было невозможно - все случилось еще до того, как мое сердце успело ударить дважды, - однако для психически одаренных это довольно обычное ощущение. Похоже, когда мы управляем эфиром при помощи своих сил, все повседневные чувства становятся заторможенными.
Стоя с поднятой рукой, обращенной к Детям Императора, я очень спокойно произнес:
- Это вряд ли.
Снаряды разорвались о рябящий телекинетический барьер передо мной. Щит выполнил свое предназначение, и я позволил ему упасть. Джедхор продолжал стрелять, сосредоточившись на Нерожденных. Леор направил свой тяжелый болтер на Детей Императора, ожидая моей команды.
Однако я опустил руку, и Дети Императора не стали стрелять снова. Я ощущал их тревогу: ее зыбкие волны, соленые, как пот, и кислые, словно желчь, давили на мои чувства. "Колдун, - донеслось до меня ментальное шипение. - Колдун. Колдун. Не подходи. Будь осторожен. Колдун".
Предводитель отделения опустился на палубу, примагнитив к ней свои когтистые ботинки. Меч был у него на бедре, а не в руках, а с лицевого щитка шлема глядела серебристая погребальная маска, изображавшая безмятежное, исключительно прекрасное лицо. Нечто, позаимствованное из мрачного великолепия человеческой мифологии.
- Капитан Хайон.
О, какой голос! Таким голосом мягко и страстно проповедуют с кафедры. От такого голоса содрогаются души и проясняются мысли.
- Прежде чем ты сбежишь, я хотел бы с тобой поговорить.
На нем был черный доспех, отделанный блестящими пластинами цвета лепестков розы. Сквозь керамит проступала кость - не грубые узловатые бугры, а резное произведение искусства. На ней рунами Кемоша были выведены истории, о содержании которых я мог лишь догадываться на таком расстоянии. Сперва я решил, что на его плечи наброшен плащ из кожи мертвецов. Иллюзия разрушилась, когда несколько лиц скривилось. Мои целеуказатели воспринимали эти содранные лица на плаще как безжизненную плоть. Но вторым зрением я все же улавливал в них некую заторможенную, мучительную жизнь - у несчастных не было легких и языков, так что они лишь беззвучно стонали в своей вечной агонии.
- Не пытайтесь опять в меня стрелять, - отозвался я. - Это меня раздражает.
- Заметно. А ты узнаешь меня?
Я не узнал его, о чем и сказал. С момента нашего изгнания в Око я встречал в Девяти легионах сотни братьев и кузенов, и, хотя многие из них и носили на себе следы прикосновений варпа или же изменений, вызванных Искусством, мне никогда не доводилось видеть плаща из безмолвно вопящих лиц. Кроме того, я не узнавал его под преображенным доспехом. Он далеко ушел от того космодесантника, которым когда-то был. Впрочем, подобное, так или иначе, произошло с каждым из нас.
- Телемахон, - представился он все с той же подкупающей мягкостью, которая не подразумевала ни слабости, ни доброты. - Некогда капитан Телемахон Лирас из Пятьдесят первой роты Третьего легиона.
Мои руки крепче сжали рукоять Саэрна. Он заметил это и наклонил голову.
- Теперь ты меня вспомнил.
О да. Теперь я вспомнил. И при мне был Оборванный Рыцарь. В моей крови запылало искушение. Острое и горячее, реальное до осязаемости.
"Иди", - передал я Джедхору.
Он повиновался, продолжая стрелять по Нерожденным, и исчез в проходе. Тут же прозвенел голос Ашур-Кая:
"Джедхор прошел".
В тот же миг, когда Ашур-Кай произнес эти слова, на всех нас навалился колоссальный вес. Гравитация вернулась на пораженный корабль с чудовищной силой, и осветительные сферы мостика, мертвые и открытые пустоте на протяжении десятков лет, замерцали, вновь оживая. Парящие трупы упали на палубу, рассыпаясь в прах. Сбоящее освещение мостика заливало бледным сиянием тех из нас, кому предстояло осквернить затерянную в глубинах космоса гробницу мелким, ничтожным кровопролитием.
У Леора от тяжести подкосились колени. Пожиратель Миров выругался, пытаясь восстановить равновесие. Они перезапустили генераторы - без сомнения, чтобы взорвать мертвого гиганта или забрать его как трофей.
Мое сознание пылало от давящей близости такого количества жизней, хотя кругом царил адский холод. Еще Дети Императора, потоком движущиеся по коридорам. Еще, еще, еще. Телемахон и его люди приближались, теперь, впрочем, остерегаясь нас. Остерегаясь меня.
Леор поднял свой тяжелый болтер, но я надавил рукой на ствол, заставив соратника опустить оружие. Оставленный без присмотра и не поддерживаемый проход схлопнулся. Вопли Нерожденных смолкли, но за миг до этого в зал ворвалось последнее создание. Свирепая и рычащая черная охотница.
"Я велел тебе возвращаться на корабль", - передал я ей, но в ответ меня лишь обдало ощущением непокорства и преданности.
"Где охотишься ты, охочусь и я".
Моя волчица. Моя верная, любимая волчица.
"Спрячься, - потребовал я. - Будь наготове".
Гира скрылась в моей тени, и меня мимолетом согрело знакомое прикосновение дикого духа охотницы к моему разуму. Она залегла в ожидании, таясь и терзаясь голодом.
Не произнеся ни слова, я бросил на палубу перед Детьми Императора карту Таро и стал ждать их смерти.
Позвольте мне отвлечься на минуту, чтобы поведать вам историю - историю о крови и предательстве, которая произошла за целую вечность до этого последнего, темного тысячелетия, а также за много десятков веков до того, как мы с Леором оказались на борту "Его избранного сына". Это древняя история, однако она прямо относится к делу, обещаю вам.
Эта история происходит в нечестивые эпохи Старой Земли, в стране, которая известна как Галлия, а также именуется Франкской империей. Благородный святой Стальной Эры, последовавшей за Бронзовой и Железной Эпохами, полагал, будто слышит слова своего безликого божества. Чтобы подчеркнуть свою самопровозглашенную чистоту, он принимает имя Иннокентий, а затем ведет своих последователей на войну.
Лорд Иннокентий созывает Крестовый поход, дабы искоренить еретическую секту, которая в нашей фрагментарных исторических хрониках упоминается как картары. Он требует сжечь их за прегрешения против воображаемого бога. Однако святые воители - рыцари - облаченные в примитивные доспехи и вооруженные стальными мечами, являются князьями и владыками своих земель. Для них добродетели благородства и чести важнее всего. Народ их империи обращает к ним взоры в поисках правосудия, и это их клинки защищают слабых праведников от силы злодеев.
До тех пор, пока их не благословляет владыка Иннокентий. Он провозглашает их поступки священными деяниями, творимыми во имя почитаемого ими божества. Все преступления, какие они совершат на этой войне, будут оставлены без внимания. Все грехи будут прощены.
Осадные орудия той минувшей эпохи, катапульты из металла и дерева, мечут огромные валуны. Эти примитивные машины, управляемые как крестьянами, так и математиками, обрушивают городские стены, а когда те рушатся, внутрь марширует пехота, ведомая своими лордами и князьями.
Падение Альби, крепости еретиков-картаров, происходит на рассвете. Рыцари-меченосцы ведут своих святых воинов в город. Все их грехи прощены еще до момента свершения, и крестоносцы не ведают жалости. Еретиков не больше нескольких сотен, однако сгорает весь город. Мужчины, женщины, дети… все вырезаны благословленными клинками рыцарей.
Но как же быть с толпами невинных? Как быть с детьми, ничего не знающими о ереси родителей? С тысячами верных, преданных душ, которые не преступали никаких законов и не заслуживают смерти?
- Убейте их всех, - провозглашает Иннокентий, первобытный магистр войны той эпохи. - Убейте всех. Наш бог отличит своих.
Он приговаривает тысячи к смерти не из-за их вины, а потому, что верит, будто неправедно убиенных его людьми ожидает мифический рай.
И так сгорает город. Ни в чем не повинные граждане изрублены клинками, которые должны были их защищать.
Как и все эмоции и поступки, эта бойня отражается в Море Душ. Ненависть, страх, ярость и горькое чувство предательства - все это сгущается за пеленой. Мало что питает варп столь сладко, как война, и мало какие войны обладают таким тошнотворным символизмом, как те, что сильные объявляют слабым, которых клялись оберегать.
Подобная резня порождает в эмпиреях демонов. Бесчисленные слабые мороки, дети отдельных мгновений страдания и кровопролития. Над ними, кружась, возникают более могущественные сущности: одна рождена поджогом, одновременно забирающим дюжину жизней, другой - безнадежным ужасом матери при виде своих детей, насаженных на пики тех, кого она считала благородными и святыми защитниками. Эти деяния, равно как и тысячи других, дают жизнь Нерожденным в преисподней по ту сторону завесы реальности.
Порой, как и в случае с этим Крестовым походом против альбигойцев, на свет появляется демон, который возвышается над сородичами, - тот, кто воплощает в себе все дьявольские хитросплетения геноцида, всю его жестокость и пропитанный кровью позор. Представьте себе это создание, порожденное великим предательством. Представьте, как дух войны обретает жизнь, когда каста воинов обращает клинки против собственного народа, действуя по слову тирана и во имя лжи.
Его кожа - кроваво-красный уголь сожженных тел, как у тех семей, что сгорели в своих домах. Его броня - обугленная пародия на доспехи рыцарей, предательство которых дало ему жизнь. Оно вооружено мечом, как были вооружены мечами те рыцари-мясники, хотя у него на клинке выгравированы руны проклятий, возглашающие хвалу богу Войны.
Багрово-оранжевый свет, горящий по ту сторону его глаз - огонь, озаривший горизонт, когда запылал обреченный город. Когда существо открывает пасть, каждый его выдох - эхо десяти тысяч предсмертных криков.
Оно называет себя Оборванным Рыцарем.
Нас окружил плотный, словно могильный саван, дым. Послышался далекий визг. Дым мог исходить из дул ревущих болтеров, однако это было не так. Визг мог быть шумом оружия, разрезающего дюрасталь на других палубах, но опять же - это было не так. Источником и того, и другого была оказавшаяся с нами в одном зале тварь.
Я убрал колоду папирусных карт обратно в кожаный чехол, который вновь повис на цепи у меня на поясе. Стоявший рядом со мной Леор дрожал от желания устроить бойню. Я предостерегающе положил руку ему на плечо.
- Нет, - выдохнул я в вокс. - Не шевелись.
Дети Императора рассыпались по командной палубе. Отделение полностью утратило единство. В дыму от них остались лишь закованные в броню силуэты со светящимися синим линзами глаз. Мы наблюдали, как они водят пистолетами и болтерами в дыму, приближаясь. У нескольких на наплечниках были прожекторы, и лампы со щелчком активировались. По палубе заметались лучи, однако обычное освещение не могло пробиться сквозь мглу. Луч дважды заплясал на нас, смещаясь влево и вправо. Мои глазные линзы подстроились, становясь темнее и компенсируя яркость света. Один из прожекторов прошелся по нам, казалось, задержался… и двинулся дальше. Я не ощущал никаких изменений восприятия. Мы оставались невидимы, хотя стояли прямо среди врагов.
Телемахон не пошел во главе. Я чувствовал его на краю зала. Чувствовал его концентрацию, будто ищущее мое горло копье, равно как чувствовал и его раздражение от того, что мы пропали.
По телу Леора снова прошла дрожь - ему не терпелось прыгнуть вперед и начать разить наших врагов. Я чувствовал, как у него в затылке разрастается боль - нетерпеливые щелчки черепных имплантатов, каравших воителя за то, что он оставался на месте. Я сохранял самообладание, не двигаясь ни на пядь. Слышал в воксе собственное дыхание, похожее на тихий, размеренный шум океанского прилива.
Дети Императора подходили ближе, продвигаясь по залу с поднятым оружием. Несколько из них выстрелили, никуда не попав. Мы слились с дымом. Практически исчезли.
Один из воинов прошел мимо нас. Так близко, что к нему можно было прикоснуться. Достаточно близко, чтобы я встретился взглядом с пустыми глазами содранного лица у него на наплечнике. Скрежещущее урчание силовой брони казалось во мраке механическим рычанием. Я слышал пощелкивание шлема при переключении зрительных фильтров. А затем он с хрустом прижал приклад болтера к плечу.
- Сюда! - позвал он братьев. - Сюда!
Леор ринулся вперед. Я заставил его остановиться, схватив за наплечник и применив усилие воли, заблокировавшее его мускулы. Он затрясся, бормоча в вокс, а враги окружили нас… и прошли дальше.
В сером дыму шевельнулась тень - нечто громадное и черное. Его клинок насквозь пробил торс легионера, оторвав бьющегося и извивающегося воина от пола. Я безмолвно стоял, пока из решетки вокса лились ругательства и кровь. Даже погибая, легионер открыл огонь, и его болтер выплюнул в убийцу три заряда. Если существо и осознало, что по нему стреляют, то не подало виду.
Я осознавал, что Ашур-Кай требует, чтобы я вернулся, и предупреждает, что "Тлалок" под обстрелом, что я рискую всем. И осознавал, что мне нет до этого дела. Когда тебе остается лишь месть, цена не имеет значения.
Звук ломающегося керамита - душераздирающий стон металла, за которым следует звонкий треск. Звук, с которым разрывают на части живого человека - сочный щелчок, похожий на хруст сырой древесины. Стоит один раз услышать эти звуки, и их уже никогда не забыть.
От воина остались лишь истекающие кровью куски, и черная на фоне серого тень сделала первый шаг. Подкованное железом копыто раздавило голову умирающего бойца, расколов шлем на пурпурные обломки и растерев грязь по палубе.
На пол у меня под ногами шлепнулась груда влажного, трепещущего мяса. Я не вслушивался в бредовые полумысли ослепленного болью мозга. Мой взгляд был прикован к тени в дыму, которая развернулась ко мне.
- Хайон! - прорычал Оборванный Рыцарь.
С его клыков свисали нити слюны, а раскатистый голос звучал как вслух, так и у меня в сознании.
- Я тебя вижу, Ткач Душ.
"И я тебя вижу, демон".
Сквозь дым, сопровождавший появление демона, я смутно видел, как Дети Императора отступают к дверям и занимают позиции для стрельбы. Через считаные мгновения они бы залили комнату огнем из болтеров, а я был не в силах долго нас прикрывать.
"Уничтожь моих врагов", - мысленно приказал я Оборванному Рыцарю.
Громадная рогатая голова повернулась, неторопливо оглядывая зал. Раздался хохот, и воздух, которым мы дышали, стал жарче. Веселье существа ощущалось как непереносимая тяжесть, давящая на мой разум. Оно едкой щелочью проедало мозг. Мне доводилось выдерживать психические атаки, куда менее отвратительные по ощущениям.
- Сперва освободи меня, - проворчал демон.
"Повинуйся мне, - ответил я со всем спокойствием, на какое был способен. - Иначе я уничтожу тебя".