– Что – мать? – закричала фру Оддборг в полный голос и отступила, чтобы иметь больше простора для битвы. – А скажешь, нет? Сыновья Кольбьерна тоже порядочные балбесы, как и вся нынешняя молодежь, но они хотя бы пытаются! Когда Хель их спросит, почему они в своей жизни ничего достойного не совершили, они ответят: "Мы пытались!", и Хель упрекнет их в неудачливости, но не в лени! А тебе и сказать будет нечего!
– Мать, послушай…
– Слушать я буду, когда тебе будет что сказать! Сыновья Кольбьерна хотя бы раскопали могилу и выгнали мертвеца! Они открыли путь к его золоту! Тебе даже копать не придется! Тебе надо только пойти и взять то, что там лежит! А золото Оленя не увезешь и на трех конях! И вся эта удача и богатство будет наше! И тогда эти Стролинги сами будут навязывать тебе свою дочку!
– Мать, я не хочу вытягивать сети, которые поставил другой! – возмутился наконец Модвид. – Про меня скажут, что я люблю попользоваться чужими трудами!
– Пусть говорят! Ты забыл, что сказала сама Кольбьернова дочка? Так я тебе напомню! Она сказала, что выйдет за того, кто принесет ей лучшее сокровище из кургана. Принесет ей, а не достанет оттуда. И ты будешь болваном и… и болваном, если не принесешь ей лучшее, что там только есть!
– Она не обещала выйти за того, кто принесет, – проворчал Модвид, снова отворачиваясь. – Она обещала только рог меда.
– А, от носа до глаз недалеко! – отмахнулась фру Оддборг. – Сначала привяжи лыжи, а побежишь потом! Или мне самой придется ложиться в могилу с тремя горшками и железными застежками? Ведь ночью этот дохляк околачивается под дверями добрых людей, того гляди, и до нас доберется! А его курган стоит пустым, если не считать золота. Ты понял, или мне позвать Тейта Придурка, чтобы он тебе растолковал?
Еще засветло четверо Стролингов – Кольбьерн хельд, Скъельд, Гейр и Ярнир – приехали на двор Грима Опушки.
– Ты, старая, сможешь узнать, ушел ли мертвец из кургана? – спросил Кольбьерн у Боргтруд. – Если ты без обмана скажешь нам, когда путь будет свободен, я дам тебе золотое кольцо.
– Кольцо из кургана? – спросила старуха, но гордый хельд не заметил ехидства.
– Из кургана, – уверенно подтвердил он. – Что, сможешь ты это сделать?
Боргтруд налила воды в плоскую глиняную миску, пошептала над ней и поставила возле порога.
– Пусть кто-нибудь из твоих людей сидит здесь, – сказала она. – Когда мертвец пройдет мимо нашего двора, вода дрогнет.
– Вот еще! – возмутились разом Гейр и Ярнир. – Мы – мужчины, а не бабы-ведьмы! Это твое дело – колдовство, ты и сиди над своей водой!
– Это не колдовство, а гадание! – поправила их Боргтруд. – Ведь сам конунг участвует в жертвоприношении, а хевдинги узнают волю богов по внутренностям жертвенных животных.
– Это охота! – хохотнул Кольбьерн. – И вы будете наблюдать за следом зверя. Посиди ты, Гейр, а то длинный заснет и бухнется кувырком с лавки! Мордой в миску!
Со вздохом Гейр уселся на край скамьи и уставился в воду. За прошедшие дни ему так надоел мертвец, что даже мечты о золоте не взбадривали. Пропади оно пропадом, это золото! Это у Сигурда Убийцы Фафнира все получалось легко и просто, а им, людям из усадьбы Хьертлунд, все попытки прославиться принесли пока только одни насмешки и тревоги. Наверное, в Века Асов все было по-другому, а теперь старые пути к славе не годятся. Или люди измельчали?
К полуночи Кольбьерн и Скъельд начали зевать, Ярнир задремал, опираясь руками о рукоять меча, поставленного между колен. Гейр изо всех сил таращил глаза, боясь заснуть и позорно рухнуть лицом в воду. И вдруг неподвижная гладь дрогнула. Гейр поспешно склонился над миской, испугавшись, что ему померещилось в дреме. Но и Боргтруд, сидевшая в женской стороне покоя возле спящих невестки и внучки, вдруг подняла голову.
– Он прошел! – шепнула она, и Стролинги без суеты стали подниматься, оправлять оружие.
– А почему мы не слышали звука шагов? – подозрительно спросил Скъельд. – Ты не врешь, старая? Смотри – если он ждет нас в могиле, мы снесем тебе голову!
Кто из них в этом случае вернется, чтобы выполнить угрозу, Скъельд не задумывался. Он вообще не имел такой привычки – задумываться. Это подходит какому-нибудь увечному или дурачку, который видит духов наяву. А здоровому сильному мужчине ни к чему. Замечая за младшим братом подобную склонность, Скъельд бранился, приписывая ее тому, что Гейр с детства больше дружил с Рагной-Гейдой, чем с кем-либо из братьев.
– Он прошел не здесь, а под землей! – вразумила Боргтруд. – У мертвых свои тропы. Теперь он выйдет на поверхность не ближе усадьбы Оленья Роща…
– Да ты никак смеешься? – возмутился Ярнир, и от его громкого голоса все в покое проснулись, приподняли головы, жмурясь и моргая от света факела.
– Брось ее! – оборвал брата Скъельд. – У нас есть дело поважнее, чем спорить со старой троллихой. Пойдем.
Над темной равниной светился серпик молодого, серебристого, чуть желтоватого месяца. Бледный свет падал в разрывы облаков, но сами тучи неслись с огромной скоростью – должно быть, там, наверху, дул сильный ветер. Желтоватые лучи то падали на землю, то исчезали и опять появлялись уже где-то в другом месте, но все же их свет позволял не сбиться с пути. Кольбьерн держался спокойно, а трое его сыновей изо всех сил старались скрыть дрожь, одолеть которую не могли никакими силами. Однажды они уже приходили сюда по этому же самому делу, и пережитый ужас напоминал о себе. Напрасно они надеялись, что прогнали страх – он лишь затаился в глубине души, как гадюка под корягой, и ждал, когда они вернутся к знакомому месту. А если старуха вольно или невольно обманула их? А если мертвец ждет в могиле?
Вот и курган. Увидев его, Гейр почему-то сразу успокоился. Курган не следил за незваными гостями исподтишка, как в прошлый раз, пристальным и злобным взглядом. Старуха не обманула, мертвец ушел отсюда. Пологий холм с кучами земли на макушке был мертв и тих, как пустое, невесомое осиное гнездо. В глубине его земляного нутра зияла бездыханная пустота.
– Факелы будем зажигать? – вполголоса спросил Ярнир.
– Не сейчас, – ответил Кольбьерн. – Только когда полезем вниз. А пока незачем кому-то еще видеть нас здесь.
Оставив коней у подножия, все четверо поднялись на курган. Земля, выброшенная из ямы, была порядком утоптана, их старых следов почти не виднелось – зато во множестве имелись следы оленьих копыт. Следы мертвого оборотня. Они вели и в яму, и из ямы, перекрывали друг друга, отмечая многократные переходы мертвеца туда и обратно.
Отверстие ямы наполняла густая чернота. Казалось, у нее вовсе нет дна, и в глубине ждет безрассудного сама Хель.
– Я полезу! – твердо, с вызовом сказал Скъельд, готовый спорить даже с отцом. После позора, испытанного в прошлом походе за золотом, для него стало жизненно важно первым побывать внизу и вернуться с добычей.
– Полезай! – добродушно согласился Кольбьерн. – Там, я думаю, хватит на всех.
Возле ямы еще валялись осиновые бревна, служившие опорой в прошлый раз. Даже веревка осталась старая, но прикасаться к ней никому не хотелось, привязали новую. Бревно подтащили к яме, положили сверху, и Скъельд стал спускаться. Гейр тем временем выбил искру и раздувал огонек на клочке сухого мха. Ярнир держал наготове факел, то и дело заглядывая в яму, хотя разглядеть что-нибудь никак не удавалось.
Стиснув зубы, Скъельд спускался, изо всех сил гоня прочь воспоминание о цепкой руке, впившейся ему в щиколотку. Было нестерпимо жутко, но он не давал воли страху; по лицу тек холодный пот, рубаха противно липла к спине, но руки делали свое дело. В полной темноте не осталось ни времени, ни расстояния; Скъельд задыхался в холодном неподвижном воздухе, умершем много веков назад.
И вдруг ноги коснулись какой-то неровной сыпучей поверхности. Не выпуская веревки, Скъельд поставил сначала одну ногу, надавил. Нога не провалилась, и тогда он поставил другую. Под башмаками скрипели и проминались какие-то твердые обломки, слышалось легкое позвякивание. Под ногу попалось что-то большое, твердое, острым краем резануло подошву.
– Давайте факел! – сдавленно крикнул Скъельд, подняв голову к смутно светлеющему пятнышку, видному далеко-далеко наверху.
Пустота внутри кургана задрожала, возмущенная вторжением в ее холодный многовековой покой.
– Ты на дне? – раздался в ответ голос отца, изломанный и искаженный в стенках колодца.
Он звучал неузнаваемо и странно, как отголосок другого мира. Да так оно и было – родичи остались в мире живых, а Скъельд вступил в мир мертвых.
– Да, – глухо ответил он, и от звука его голоса трое оставшихся наверху невольно содрогнулись.
У Гейра мелькнула жуткая мысль, что им отвечает мертвец, неслышно расправившийся со Скъельдом и теперь ждущий их.
Но Гейр никому не сказал о своем подозрении, а вместо этого торопливо зажег факел и передал его отцу. Кольбьерн держал, а Ярнир привязывал веревку к рукояти и от волнения никак не мог справиться с узлом.
– Быстрее! – крикнул Скъельд, нетерпеливо сжимая кулаки.
Он видел наверху отблески огня, и ему страстно хотелось скорее получить факел, осмотреться и убедиться, что мертвец не затаился в углу и не бросится на него вот сейчас. Хотелось прижаться спиной к стене, но стен не было видно, а вслепую Скъельд не решался сделать ни шагу. Глухая темнота могилы душила его, с каждым вздохом наполняла грудь, будто яд, и неясное тревожное чувство толкало Скъельда скорее уходить отсюда, пока дыхание подземелья не отравило его, не подчинило миру мертвых. Уйдя отсюда телом, мертвец оставил в могиле свой дух, и присутствие нечисти ощущалось кожей, слухом – всем существом.
Наконец привязанный факел стал медленно опускаться. Постепенно внутренность могилы осветилась. Теперь Скъельд видел, что смертные покои Старого Оленя не уступают жилищу иного бонда: не меньше пяти-шести шагов и в длину, и в ширину. Посередине, в трех шагах, стояло высокое сиденье с двумя резными столбами по сторонам. Пустое.
А весь пол был усыпан золотом. Тускло-желтые с зеленоватым отливом груды неисчислимого множества колец, обручий, застежек, цепей, чаш, кубков, блюд, бляшек, гривен, непонятных обломков, просто гладких камушков-самородков. Вот оно, золото, хранящее дух мертвеца и его силу. Это оно в полный голос заявляло о себе, душило… и оно же будет давать силу новым хозяевам, как только они завладеют им.
Скъельд смотрел, забыв и о мертвеце, и о своем страхе. Но и ожидаемой радости не чувствовал: ему не верилось, что под ногами – золото. Ну, окажись тут ларец или сундук – вот это была бы добыча. Настоящего золота не бывает так много. Золото – это перстень на руке, застежка на плече, кубок в руках у конунга. Но не целая груда, по которой можно ходить ногами! У Скъельда зрело странное чувство, что его обманули.
– Ну что, есть там что-нибудь? – нетерпеливо крикнул сверху отец. Трое оставшихся над ямой видели неясные отблески внизу, но не могли разглядеть, что там такое.
Скъельд вынул из-за пояса кожаный мешок, присел на корточки и стал собирать золото из-под ног. Сначала он греб одной рукой, но так дело шло слишком медленно, и, поставив мешок, стал черпать двумя горстями, стараясь не оцарапать ладони о какую-нибудь застежку. Наткнулся на что-то круглое, с чеканным узором, повертел в руках. Похоже на блюдо, но совсем плоское, и странная шишка посередине внешней, узорчатой стороны, как умбон* щита. Такое блюдо и на стол не поставишь, не держать же все время в руках… А, ладно! Скъельд бросил догадки и стал с усилием запихивать блюдо в мешок. Что бы там ни было – это золото, и из одной этой штуки Хальм наделает столько колец или наплечных застежек, что весь Квиттингский Север лопнет от зависти.
И в этот миг до Скъельда наконец дошло, что вокруг – настоящее золото, огромное сокровище, их законная добыча. Его прошиб горячий пот, голова закружилась от восторга, от ощущения неисчислимого богатства и удачи. С лихорадочной поспешностью Скъельд принялся наполнять мешок, пихая ковши и гривны кое-как, лишь бы поскорее; перстни и мелкие самородки сыпались у него между пальцами, как речные камушки, а он все греб, уже не боясь поцарапаться, и ощутил досаду, когда в раздутый мешок уже нельзя было впихнуть даже самую мелкую пуговку.
– Гляди-ка, хельд, а ведь нас опередили, – прошептал Рандвер Кошка. – Я вижу там чьих-то коней… Трех… нет, четырех.
Модвид Весло придержал коня. Два хирдмана позади них тоже остановились. А Рандвер все вглядывался в неясное движение возле кургана: воспитатель Модвида славился редким умением видеть в темноте.
– Но это не мертвец? – шепнул Модвид.
– Нет, конечно. У него у самого копыта, и бегает он резво – зачем ему лошадь? Видно, не только твоя мать догадалась, что можно пошарить в кладовках у мертвеца, пока сам он ходит прогуляться.
– Что же будем делать?
– А разве четыре человека для нас опаснее одного мертвеца? Нас тоже четверо. Вот здесь и пригодятся наши шлемы. И пусть утром чья-то другая хозяйка бранит своих сыновей, верно?
Рандвер тихо засмеялся, вытащил из просторной седельной сумки шлем, украшенный ветвистыми оленьими рогами. Улыбаясь в темноте, Модвид надел такой же. Это была его выдумка: шлемы и длинные накидки из оленьих шкур для него и для спутников. Странный наряд приготовили на случай встречи с мертвецом: увидев собственное подобие, он наверняка растеряется, а это даст противникам несколько лишних мгновений. Теперь же, когда противниками неожиданно оказались люди, этот наряд еще более кстати! Натягивая шлем, Модвид усмехался. Уж этим утром не его мать будет упрекать сына в неудачливости, а чья-то другая!
С трудом – это с его-то железными руками! – вскинув на плечо тяжеленный кожаный мешок, Ярнир грузно затопал вниз с кургана к лошадям. Твердый округлый край какого-то блюда больно впивался в плечо, и Ярнир торопился скорее пересыпать ношу в седельные сумки и побежать за новой. Он уже сбился со счета – то ли это пятый мешок, то ли шестой. Скъельд внизу нагребал золото, отец и братья наверху принимали его и перегружали на коней.
Заталкивая в седельную сумку неудобное блюдо, Ярнир вдруг заметил в темноте какое-то движение. Мигом насторожившись, он вгляделся, хотел окликнуть родичей… и вдруг на землю упал лунный луч, и в желтоватом свете Ярнир увидел четко обрисованный рогатый силуэт. Тот был шагах в тридцати от него, но быстро приближался, и Ярниру казалось, что он уже различает хриплое дыхание, похожее на храп усталого коня.
– Э-эа-а-а! – завопил парень, желая окликнуть родичей, но будучи не в силах произнести хоть одно членораздельное слово.
Трое на кургане разом вздрогнули, обернулись, и первым вскрикнул Гейр: он тоже увидел мертвеца.
– Хватит, хозяин вернулся! – крикнул Кольбьерн вниз.
При упоминании хозяина со Скъельда мигом слетела жадность: бросив наполовину пустой мешок, он подпрыгнул, уцепился за веревку и резво полез наверх. Жалко оставлять сокровище, но жизнь дороже. В несколько мгновений он оказался на вершине кургана и вместе с родичами бросился к коням.
– Скорее, скорее! – Ярнир размахивал мечом, тараща глаза во тьму, в которой снова скрылся мертвец. Факел остался в могиле, луна спряталась, прохладный ночной воздух был полон жути: так и казалось, что руки невидимого мертвеца уже тянутся к горлу, вереск тревожно шуршал под невидимыми ногами.
Четверо мужчин из славного рода Стролингов бежали так, как им не полагается уметь: быстро и без оглядки. Вскочив на коней, они погнали их вскачь от кургана.
– У-у-ур-р-р! – взревел вдруг низкий голос прямо возле морды передней лошади.
Гейр резко натянул поводья, а рогатый силуэт, смутно различимый в темноте, вырос прямо перед ним.
– Он здесь! – сдавленно крикнул Гейр, одной рукой вцепившись в поводья, а другой выхватывая меч.
– Мое золото! – голосом, подобным боевому рогу, низко и мрачно ревел мертвец.
Потея и плохо соображая от страха, Гейр почти вслепую отмахивался мечом, но мертвец ловко уклонялся. В руках тоже блеснуло какое-то оружие, он с размаху рубанул по боку лошади, чудом не задев ногу всадника. Лошадь с громким ржанием взвилась на дыбы, забилась; Гейр выронил меч и вцепился холодными пальцами в гриву, едва не вылетев из седла. С грохотом и звоном золото посыпалось на землю из разрубленной седельной сумки, а напуганный конь вслепую помчался по темной равнине, не слушаясь всадника.
Кольбьерн хельд отчаянно бился с мертвецом, стараясь дотянуться секирой, но рогатый оборотень ловко прикрывался щитом, как будто прошел обучение в дружине самого хевдинга. Сейчас он казался меньше ростом, чем когда приходил на двор усадьбы, но зато куда ловчее уворачивался. Копье в руках сверкало острием возле самого лица Кольбьерна, и тому никак не удавалось перерубить древко. И копье оказалось не то, с каким мертвец в первый раз приходил на усадьбу, а простое, как у всех. Но Кольбьерн даже не удивился тому, что мертвец пользуется человеческим оружием: было не до того.
Вдруг мертвец ловким обманным движением ударил копьем в седельную сумку; кожа с треском лопнула, и золотой поток хлынул по лошадиному боку. Кольбьерн взвыл, как если бы его собственная кровь пролилась на землю, но мертвец вдруг отскочил и растворился во мраке.
Над равниной стоял вой, рев, крики, как будто целое полчище троллей сошлось в битве. Гремел конский топот, что-то кричал далеко впереди Ярнир, звенели клинки. Где-то у кургана взвился к темному небу волчий вой; обезумевшие лошади вскачь неслись в разные стороны, всадники судорожно цеплялись за гривы, уже не помня о золоте и мечтая только не сломать шею в этой бешеной скачке.
Стролинги привезли домой всего одну седельную сумку золота – с коня Скъельда – и несколько вещичек, застрявших в лохмотьях остальных. Плотные кожаные мешки были располосованы острым железом, а золото осталось там, на вересковой равнине возле кургана, рассеянное на несколько перестрелов*.
То странное круглое блюдо, удивившее Скъельда, оказалось в этой, уцелевшей сумке. Когда измученные и раздосадованные мужчины ранним утром вернулись домой и при всех домочадцах высыпали свою добычу прямо на пол возле очага в гриднице, Рагна-Гейда сразу выхватила из тускло желтеющей кучи "блюдо" с узорной шишечкой посередине. Недоуменно хмурясь, она повертела его в руках, и вдруг ее осенило воспоминание. На самых старых поминальных камнях выбиты изображения женщин, у которых юбка застегнута на животе как раз такой штукой. Сейчас женщины носят платья и застегивают их на плечах, так что им с матерью это не пригодится.
Рагна-Гейда выпрямилась и приложила древнюю застежку к своему животу, немного сбоку, ближе к правой стороне, как носили женщины пять веков назад. Со странной улыбкой оглядев домочадцев, она вдруг захохотала, как безумная. Сколько дней они возбужденно обсуждали сокровища мертвеца, сколько ночей не спали, слушая его вой на дворе и стук на крыше. И вот она, добыча! Добыча, за которую ее отец и братья могли поплатиться жизнью.
Прижимая к животу застежку из наследства праматерей пятивековой древности, Рагна-Гейда хохотала и никак не могла остановиться. Постепенно все родичи и домочадцы стали смеяться вместе с ней. Собственные голоса казались им странными, по щекам Кольбьерна ползли слезы, и дикое напряжение, смесь жадности и ужаса, постепенно отпускало. Так или иначе, но золото покинуло могилу, и основа силы мертвеца подорвана невозвратимо.