Ни один из соотечественников графа не задал бы таких прямолинейных и дерзких вопросов. Однако, удивленный наглостью юного дикаря, Стеркус запрокинул голову и рассмеялся.
- Что ты там спросил, мальчик? - отсмеявшись, спросил рыцарь. - Мы никогда отсюда не уедим. Я уже говорил тебе, что теперь вся эта земля - вотчина короля Нумедидеса.
С этими словами он направил лошадь вниз по улице. Ее копыта, размером с хорошее блюдце, громко хлюпали по грязи.
Конан присмотрел круглый, величиной с кулак, камень возле дома. Он мог бы прямо сейчас швырнуть его и, возможно даже, прикончить этого, закованного в броню, человека. Только вот, что последует за его поступком? Солдаты из лагеря тут же страшно отомстят. А у жителей Датхила нет столько воинов, чтобы противостоять им. Затаив ненависть в сердце, юноша побрел за Стеркусом.
Аквилонский рыцарь медленно ехал по улице, с его лица не сходило чувство брезгливости. Больше никто из подростков, гонявших мяч, не посмел препятствовать ему. Конан остановился неподалеку, когда граф придержал коня возле дома ткача Баларга.
Вдруг, Стеркус с высоты седла отвесил изящный поклон, таких раньше Конан никогда не видел и даже не мог вообразить.
- Здравствуй, моя прелесть, - произнес он медовым голосом по - киммерийски. Как тебя зовут?
- Тарла, - ответила девушка, стоящая в дверном проеме.
Она разглядывала коня с большим интересом, чем седока.
- Тарла… - повторил граф, вложив в это слово всю свою нежность. - Какое красивое имя!
Тут Конан обнаружил, что уже не просто ненавидит аквилонского дворянина. Ревность закипела в нем, словно яд, который он с удовольствием излил бы в Стеркуса. Потом бы отволок его в кузницу, бросил в огонь и раздувал меха с таким усердием, какого не проявлял, помогая Мордеку ковать меч или подставку для дров.
Юноша видел, что Тарла была смущена, хотя комплемент явно доставил ей удовольствие. Никто в Датхиле не говорил ей подобных слов, даже Конан. Почему? Ответ напрашивался сам собой - не знал он таких сладких слов, да и кланяться не умел. А вот люди, которые называли себя цивилизованными, знали тонкости изысканного обольщения, хотя, возможно, более смертоносного, чем паучьи сети.
- Я не думал, что найду такой прекрасный цветок в этих краях даже весенней порой, - продолжал Стеркус, еще раз поклонившись. - Я должен вернуться сюда опять в скором времени, чтобы увидеть, как ты цветешь.
Тарла вновь что-то забормотала, в еще большем замешательстве. Стеркус направил коня дальше. Проехав дальше по улице, он обернулся и помахал дочери ткача. Тарла тоже вскинула руку в ответном жесте. Тут словно барс вонзил свои клыки в тело Конана. Девушка даже не до конца опустила свою руку, что для него стало равносильным уколу хвоста скорпиона. Конан сверлил глазами спину графа, покидающего Датхил. Если командующий аквилонцев не упал замертво от взгляда сына кузнеца, то это не означает, что его невозможно уничтожить другим способом.
Один из подростков, помладше, которому до эпизода между Стеркусом и Тарлой не было никакого дела, снова пнул мяч в сторону Конана. Но тот больше не хотел играть. Он перевел взгляд на Тарлу. Конан испытывал к девушке определенные чувства, правда, до конца не сформировавшиеся, и надеялся, что она в глубине души отвечает ему взаимностью. А Стеркус в раз разрушил его чаяния, разбил, как камень разбивает глиняный кувшин. Безусловно, аквилонец преследовал свои цели и хорошо себе представлял, как их осуществить.
- Он - чужеземный пес! - прорычал Конан.
Если бы Тарла действительно попалась в сети, расставленные Стеркусом, то ее гнев тут же выплеснулся бы на юношу. А так, она просто встряхнулась, как человек только что вылезший из воды.
- Без сомнения, - кивнула девушка, но добавила: - Однако он говорил приятные слова, не так ли?
Конан не нашел подходящего ответа, чтобы не разразиться самыми мерзкими ругательствами, которые знал. В это время с другой стороны улицы раздались восклицания седовласой женщины:
- Почему он говорит совсем молодой девушке то, что ей еще не рано слушать?
- Ты сама знаешь, Груч. Не хуже моего! - откликнулась ее товарка.
Обе, словно куры, принялись кудахтать.
Их пронзительные крики ужаснули Конана чуть ли не больше, чем визит в Датхил Стеркуса. Щеки Тарлы раскраснелись, будто спелые яблоки. Дочь ткача юркнула в дом и захлопнула дверь. Ее поспешный уход только усилил кудахтанье женщин. Конан не дрогнул ни перед змеей, ни перед волками, ни перед аквилонским рыцарем. Но женщины из его собственной деревни были другим делом. Он тоже поспешил ретироваться, а соседки, ничего не замечая вокруг, все продолжали тараторить.
Отец Конана занимался заточкой ножа, когда сын зашел в кузницу. Не отводя взгляда от точильного круга, Мордек сказал:
- Рад, что ты вернулся. За домом лежат дрова, которые надо поколоть.
Дрова на тот момент заботили Конана меньше всего.
- Мы должны перебить всех проклятых аквилонцев, что топчут нашу землю! - выпалил он.
- Думаю, на днях мы приложим все усилия для этого.
Мордек отвел лезвие ножа от точила и снял ногу с педали привода станка.
- А чего это ты стал рвать и метать, словно огнедышащий дракон из северной тундры?
- Неужели сам не знаешь, отец? - удивился Конан. - Разве ты не видел того самого проклятого графа Стеркуса, который недавно проезжал мимо нашей двери?
- Я действительно заметил какого-то аквилонского рыцаря, - Мордек пристально посмотрел на сына, глаза его сузились. - Ты хочешь сказать, что это был сам их командующий?
- Да, именно он, - кивнул Конан.
Его отец помрачнел.
- Надеюсь, ты не попался ему на глаза? Помниться, даже офицер из лагеря аквилонцев предупреждал нас остерегаться этого человека.
- Попался. Он даже знает, что я немного говорю на его языке, - опустил голову сын.
- Может, это не обернется для тебя серьезной неприятностью, - предположил кузнец. - О твоих способностях уже знают некоторые аквилонцы. Да и кое-кто из захватчиков в небольшой степени овладели киммерийской речью.
- Этот Стеркус, в отличие от других, овладел слишком хорошо, - сказал Конан.
- Да уж, плохие новости, - еще больше нахмурился его отец. - Обычно, аквилонцы используют наш язык, когда собираются что-нибудь у нас отобрать.
- Он говорил, - с трудом выдавил из себя Конан. - Он говорил с дочерью ткача.
Юноша специально не назвал Тарлу по имени, чтобы отец не решил, что судьба девушки волнует его больше, чем судьба любой другой в Датхиле.
- Кром! И что он? - Мордек стал мрачнее тучи.
По тому, как он смотрел на сына, Конан понял, что его тайные чувства никакой не секрет для отца.
- Если Стеркус заигрывал с Тарлой, то мне необходимо предостеречь Баларга, - продолжил кузнец. - Этот человек, по словам капитана Тревиранаса, прославился растлением девушек, хотя я раньше не мог подумать, что его взгляд остановится на слишком юной девочке, такой как она. А теперь, кто знает? Если кто-нибудь уже провалился в болото, и ему там понравилось, захочет ли он вылезать из трясины?
Конан не разбирался в таких тонкостях. Он весьма смутно представлял, что значит "растление". Для него было важно только, как Стеркус смотрел на Тарлу и что ей говорил. Ему решительно не нравилось ни то ни другое.
- Ты считаешь, что после вашего разговора Баларг велит ей держаться подальше от аквилонца? - спросил он.
- Я надеюсь на это, - ответил Мордек. - Будь она моя дочь, я бы так поступил. Однако Баларг свободен в своем выборе, как любой из нас. Хотя, какая там свобода под ярмом Нумедидеса! В общем, пусть сам выбирает. Главное, чтобы он узнал правду.
Кузнец взглянул на нож, лежащий на раме точильного станка. Лезвию все еще требовалась дальнейшая заточка. Он вздохнул, и вышел на улицу, направляясь к жилищу ткача.
Мордек возвратился довольно скоро, но Конану его отсутствие показалось вечностью.
- Ну что? Все в порядке? - спросил юноша с нетерпением.
- Он уверял, что сделает все, что в его силах, - пожал плечами кузнец. - Правда, я так и не понял, что он имел в виду. Да и думаю, Баларг сам не знает. Ткач не в состоянии сторожить Тарлу дни и ночи напролет. Есть еще работа, равно как и у всех в Датхиле.
Если бы от Конана хоть что-то зависело, то он заставил бы Баларга завернуть Тарлу в одеяла и спрятать подальше в кладовой. Чтобы глаза Стеркуса никогда бы не смогли увидеть ее снова. А как же он сам? Тогда девушка будет скрыта и от его глаз. В туманной, вечно сумрачной Киммерии солнце редко баловало своим сиянием, и юноша дорожил каждым лучом света. Для него возможность видеть Тарлу, было сродни такому лучу, льющемуся с чистого неба.
Мордек положил ему на плечо свою тяжелую ладонь.
- Не стоит беспокоиться раньше времени, - сказал кузнец. Может, завтра Стеркус подыщет себе девчонку в другой деревне, или даже утешиться какой-нибудь аквилонской шлюхой, и больше не заглянет к нам.
- Если он тронет Тарлу, то я убью его своими руками, - с отчаянием в голосе пообещал Конан.
- Если он притронется к Тарле, то каждый мужчина в Датхиле захочет его смерти, - сказал Мордек. - А если ты увидишь, что он прислал кого-то еще за твоей подружкой, то, как поступишь?
- Кто бы это ни был, ему конец, - сказал юноша.
* * *
Всякий раз, когда Конан ходил в лес на охоту и стрелял из лука, он представлял, как стрела вонзается в холеное, с аккуратной бородкой лицо Стеркуса. Видение воображаемого отверстия между темных глаз аквилонца, заставляло целиться его особо тщательно.
Птицы щебетали на ветвях хвойных деревьев. Повсюду на ветках, Конан мазал специальным клеем. Конечно, он надеялся на жирных рябчиков, но если попадется что-нибудь еще, то и этому будет рад. Пища всегда остается пищей. Юноша подходил к охоте с прагматизмом варвара и без излишней жалости.
Он не наведывался к ферме Мелсера с тех пор, как Стеркус посетил Датхил. Конан, даже в глубине души, не хотел признавать, что стал испытывать что-то похожее на симпатию к гандеру. Сама мысль о возможной дружбе с любым из захватчиков была отвратительна ему. И визит Стеркуса в деревню только подчеркнул, что между теми, кто незвано пришел в Киммерию и теми, кто живет здесь испокон веков, никогда не сложатся теплые отношения. Может, у себя на родине Мелсер и считался хорошим человеком и надежным товарищем. Только на земле Конана он стал вором и мародером.
Молодой варвар шел через лес, чуть в стороне от звериной тропы, когда услышал треск сучьев где-то позади. Он достал стрелу и приготовился стрелять. Кто там может шуметь? Обычно, олени отличались осторожностью и не объявляли о своем присутствии.
Прислушавшись, он понял, что это никакие не олени. Также это не был один из соплеменников Конана. Киммериец не станет лезть сквозь чащу напролом. Сын кузнеца недобро усмехнулся. Что может быть лучше, чем слежка за аквилонцем, забредшим в лес. Конан подумал, что врага можно и пристрелить. Правда, отец запретил ему это делать. И поступил мудро, поскольку тогда Датхил дорого заплатит за убийство.
Скоро, среди деревьев показалась фигура человека. Конан узнал в ротозеи, гандера по имени Хондрен. Губы юноши презрительно скривились. Ему всегда не нравился этот грузный, приземистый человек. Солдат был груб и сыпал проклятия всякий раз, когда заходил в Датхил. Он ругался и отвешивал подзатыльники всем мальчишкам, не успевшим вовремя уступить ему дорогу. Правда, он никогда не поднимал руку на Конана, но и тот, в свою очередь, не попадался на его пути. Проучить гандера было бы удовольствием.
Продираясь через чащу, Хондрен выискивал какую-нибудь дичь, но ничего не находил. Да и что он мог найти, если возвещал о своем появление громче армейского барабана, в отличие от киммерийца, который следовал за ним бесшумно, как тень.
В течение часа Конан прилагал все усилия, чтобы не засмеяться вслух над неловким гандером. Он имел возможность пристрелить его сотню раз, а Хондрен бы так и не узнал, кто и за что убил его. Юноша с трудом себя сдерживал, постоянно вспоминая про жестокое наказание для всей деревни, если что-нибудь случится с этим несчастным увальнем.
Хондрен ругался все громче и более грязно, сетуя на отсутствие везения. То, что это являлось следствием его собственного ротозейства, даже не приходило ему на ум. Конану надоело постоянно красться за ним, и он перестал скрываться. Молодой варвар гадал, сколько времени понадобится Хондрену, чтобы заметить его. Однако гандеру требовалось значительно больше, чем ожидал юноша.
Все же, в конце концов, до Хондрена дошло, что он в лесу не один.
- Эй! Кто - там? - грозно зарычал он. - Лучше выходи, собака, а то пожалеешь!
Конана разобрал смех.
- Что? Ничего не ловится? - спросил он на плохом аквилонском, появляясь из-за деревьев.
- Нет. Митра! Кругом ни души, вся дичь попряталась, - лицо Хондрена покраснело от ярости. - И я теперь знаю почему! Зловонный варвар поблизости отпугивает все зверье.
- Я никого не распугал, - Конан рассмеялся еще задорнее. - Я долго следовать за тобой. Ты распугать всех сам.
- Врешь! Ты лжец! - Хондрен отвесил юноше оплеуху, как привык поступать с ребятишками на улице Датхила.
Но они находились далеко от Датхила, и Конан давно не был маленьким мальчиком. Хотя в его ушах звенело от удара, однако это не могло его запугать. Гнев овладел молодым варваром. Он нанес ответный удар, вложив в него всю силу. Да не ладонью, а сжатым кулаком. Голова Хондрена откинулась назад. Кровь ручьем хлынула из разбитого носа. Гандер замигал, приходя в чувство. Зловещая улыбка расползалась на его лице.
- Ты заплатишь за это, свинья, - злорадно произнес он и бросился на Конана, сбивая юношу с ног.
Сын кузнеца сразу понял, что Хондрен не просто хочет наказать его за оскорбление. Гандер будет стремиться забрать его жизнь, и заберет, если не расстанется с собственной. Руки Хондрена жадно искали горло противника. Конан всеми силами прижимал подбородок к груди, чтобы избежать смертельного захвата.
Удар колена в живот, заставил солдата исторгнуть сдавленный хрип. Но Хондрен был все еще силен и главное, весил гораздо больше Конана, который еще не обладал теми мускулами и ростом, что в будущем приобретет без сомнения. Вес гандера угнетал нещадно, и киммерийцу казалось, что противник просто раздавит его своей массой, даже не добравшись до горла.
Слепо шаря рукой по земле, Конан нащупал увесистый камень. В приливе дикой ярости, он схватил его и обрушил на голову Хондрена. По телу врага пробежала дрожь, его руки ослабил хватку. С победным криком, Конан ударил снова и бил до тех пор, пока кровь из рваной раны не залила его всего, а череп гандера не раскололся. Пришелец с юга обмяк и перестал дергаться.
Удостоверившись, что Хондрен не дышит, Конан постоял немного, размышляя о содеянном. Если обнаружится, что к смерти солдата причастен он, то погибнут десять жителей Датхила. Но если Хондрен просто пропадет в лесу без вести - кто скажет наверняка, что с ним случилось?
Решение пришло само собой. Конан подхватил гандера за голенища сапог и, кряхтя, поволок труп к ручью, который струился в лесу на расстоянии менее ста ярдов отсюда. После того, он вернулся на место схватки и тщательно уничтожил все признаки борьбы и следы вокруг. Наконец, работа была закончена, и юноша сомневался, что даже опытный киммерийский охотник распознает в этом месте что-то наподобие поля битвы. Не говоря уж об аквилонцах, которые были плохими следопытами, не чета его народу.
Потом, возвратившись к ручью, он набил камнями штаны, тунику и сапоги Хондрена для того, чтобы труп не всплыл. После чего опустил тело в самом глубоком месте, не менее ярда от поверхности воды. Однако и этого ему показалось мало. На всякий случай, он натаскал достаточно тяжелых валунов и завалил мертвеца, полностью скрыв тело. Кроме того, Конан разворошил мох и хвою в тех местах, где брал камни. Может, кто-нибудь, хорошо знающий ручей, и заметит какие-то изменения, но для постороннего глаза место выглядело вполне обычным.
К тому моменту, когда был наведен порядок, Конан промок с ног до головы. Это только подтолкнуло его снять рубаху, вымочить ее в холодной воде и оттереть пятна крови на теле и одежде. Закончив с последней деталью, юноша, как ни в чем не бывало, продолжил охоту.
Мордек оторвался от работы, когда Конан вошел в кузницу со связкой рябчиков и куропаток.
- Будет вкусный обед, - сказал кузнец и затем бросил внимательный взгляд на сына. - Что с тобой произошло? Ты весь мокрый!
- Я упал в ручей, - ответил Конан.
Заметив его неуверенность, Мордек надвинулся на сына, поигрывая молотком в руках.
- Что с тобой случилось? - повторил он более грозно. - Только сначала обдумай ответ, а то, как бы не пришлось сожалеть, - кузнец поднял тяжелый инструмент, демонстрируя, как именно Конану придется жалеть.
Но его сын не вздрогнул. Глядя Мордеку прямо в глаза, он тихо сказал:
- Я убил в лесу человека.
Кузнец ожидал любого ответа, но не такого.
- Кром! - воскликнул Мордек, хватаясь за голову, однако быстро взял себя в руки. - Это был житель деревни или чужеземец? И что теперь? Кровная месть коснется только нашей семьи или всего Датхила?
- Он был аквилонцем. Той самой скотиной по имени Хондрен.
- О, Кром! - снова воскликнул кузнец и запнулся.
Он встречал, убитого сыном, человека и знал, что тот действительно был скотом. Но также хорошо помнил предупреждение захватчиков: Если погибнет один из них, то десяток киммерийцев отправятся следом, сопровождать его дух в загробный мир.
- Рассказывай, как это произошло. Во всех подробностях. Не утаивай любую мелочь. Ты слышишь меня?
- Да, отец, - кивнул Конан и все рассказал, а в конце добавил: - Я хорошо скрыл труп. Аквилонцы - глупцы и не разбираются в лесу. Не думаю, что они натолкнутся на тело. Скорее всего, они решат, что Хондрен заблудился и сгинул, - сказал юноша, гордясь своей смекалкой.
Тут же от сильного удара, он оказался на полу. Пока Конан пытался встать, кузнец влепил ему еще раз, а после добавил ногой.
- Это тебе напомнит, что не следует хвастать о своих подвигах, где попало, - приговаривал Мордек. Может, тогда аквилонцы и решат, что Хондрен заблудился, и спишут все на несчастный случай. А хвастовство - коварная вещь для мальчика, возомнившего себя воином. Запомни это навсегда, тогда проживешь дольше. Главное - молчание, иначе смерть! Кончились игры. Ты понял?
- Я все понял, отец, - Конан потряс головой, которая гудела, ведь Мордек не сдерживал своих ударов. - После твоей тяжелой руки трудно не усвоить урок.
- У тебя толстый череп, но может, в нем и родятся здравые мысли, - сказал кузнец, усмехнувшись. - Я должен был удостовериться, что твое поведение не вызовет у них подозрения.
- Я буду сдержан, - пообещал Конан. - Я знаю, что сотворил и не собираюсь кричать об этом на улице. Я - не Баларг.