Чингисхан одарил шамана недовольным взглядом - в последнее время Мунлик стал раздражать его своими нравоучениями и советами. Однако каган сдержал гнев. Привстав в седле, он сунул руку за пазуху, огладил висевшую на перевязи фигурку волка и весело прокричал:
- Величайшее наслаждение и удовольствие для мужа состоят в том, чтобы подавить возмутившегося и победить врага! Вырвать его с корнем и захватить все, что тот имеет! Заставить его замужних женщин рыдать и обливаться слезами! Сесть на его хорошего хода с гладкими крупами коней! Превратить животы его прекрасноликих супруг в ночное платье для сна и подстилку, смотреть на их розоцветные ланиты и целовать их, а их сладкие губы цвета грудной ягоды сосать!
Монголы захохотали, высоко подняв копья в знак одобрения. Шаман недовольно прошипел что-то, но Чингисхан не обернулся. Вытянув Неймана плетью, он пустил коня рысью. Войско двинулось следом и воины, покачиваясь в седлах, продолжали смеяться, пересказывая друг другу слова великого кагана…
- Ну, давай, братан, колись - где был, че было… - Витёк откидывается на подушки, присасывается к мундштуку кальяна. Похоже, он не заметил, что я некоторое время находился очень далеко.
Залпом проглатываю полстакана виски, закуриваю, собираюсь с мыслями. Как я не оттягивал эту минуту, все равно она наступила. Понятное дело, все рассказывать нельзя. Точнее, Витьку Галимову я бы мог поведать многое. Авторитету Галимому - нет.
Поэтому выдаю даже не лайт-версию, как в свое время Нефедову, а практически ненаучную фантастику. Лишь о службе в Афганистане и последнем бое я повествую чистую правду. Дальше начинается то, что дядя Гоша называет "цирк с конями" - пакистанские моджахеды, американские наемники, лагеря для военнопленных, уговоры работать на ЦРУ, попытки побега, карцер, международный Красный Крест.
Я вру беззастенчиво. Моя уже отработанная на разных людях ложь не имеет под собой корысти. Она чиста, как слеза младенца, и никому не вредит. В этом я похож на героев любимой книжки моего детства - "Фантазеров" Носова.
Витёк слушает внимательно, время от времени затягиваясь - в кальяне булькает, сливы и виноградины крутятся в хрустальном шаре, как планеты вокруг солнца. Иногда он задает уточняющие вопросы:
- Чё, реально шмалял из снайперки?
Его вообще больше всего заинтересовала именно история моей службы. Когда я рассказывал про учебку, про занятия по физо и боевой подготовке, он несколько раз восторженно выкрикивал:
- Вот как надо бойцов готовить!
Я не выдерживаю, спрашиваю:
- Что, специалистов не хватает? Ты бы Маратыча пригласил.
- Отказался он, - мрачнеет Витек. - Сволочь идейная. Он теперь вообще того… мутит чего-то.
- А где он? В городе?
- Сейчас - не знаю. Полгода назад виделись мы… При отягчающих обстоятельствах. Все, Артамон, завязали! Гони дальше - чё там с Красным Крестом?
И я гоню - про воспаление легких (тут я практически не кривлю душой), госпитализацию, перелет в Индию. Рассказываю, как меня выписали и без средств к существованию выпихнули за ворота после выздоровления. Про жизнь в Индии в течение нескольких лет приходится сочинять на ходу - где работал, где и с кем жил. Вроде получается достоверно.
- Так ты по-индийски говоришь? - удивляется Витек. - Силен. А ну, скажи чего-нить.
- Нафига? - я улыбаюсь, а внутри все обмирает. - Ты ж все равно не поймешь.
- Эт-точно! - Витек тянется к бутылке. - Давай махнем за Индию.
Чокаемся, пьем. Виски напоминает хорошо очищенный самогон с привкусом дубового веника. Чувствую - начинаю плыть. Постаю из пачки "Парламента" сигарету, но не прикуриваю. Если я сейчас буду курить - совсем окосею.
Берусь за шампур с шашлыком. Надо закусывать. Я чувствую, что наши с Витьком посиделки просто так не закончатся. Стало быть, надо держаться, быть в форме.
Финал моей выдуманной одиссеи проговариваю на скорости: мол, когда СССР распался, и открыли границы, познакомился с нашими летчиками, и они согласились добросить до Перми на чартерном рейсе вместе с грузом.
- Че везли-то? - интересуется Витек.
- Обувь какую-то - кроссовки там, тапочки. Холодно было. Самолет грузовой, кресел нет, стюардессы не ходят.
- О, кстати, о стюардессах, - оживляется Витек. - Айда-ка щас вызовем!
- Кого? Стюардесс?
- Да хоть бы и стюардесс! Они кем угодно нарядятся - хохочет Витек. - Хочешь, стюардессами, хочешь, монашками…
- Да нет, неохота, - качаю я головой.
- О-па, - он изображает живейшее сожаление, отчего его пухлое лицо сминается, как подушка. - Полшестого? Доканала тебя заграница, а?
- Не, все нормуль. Просто я с Надей встретился… - я не развиваю тему.
- С Надей? С той самой? Она ж за Бики выскочила. В Лондоне живет, - демонстрирует завидную осведомленность Витек.
- Развелись они. Летом. Здесь она, в Казани, - выдаю я и тут же жалею о сказанном.
- Та-ак! - улыбка сползает с лица моего приятеля. - А вот это уже интересно.
После нескольких часов, проведённых с Витьком, я понял: порывы чувств, что случились у него за все время нашего общения, были скорее случайностью. В остальном же Витёк полностью контролирует ситуацию. И ведет все к некой лишь ему одному известной цели.
- Артамон, - выпустив изо рта мундштук, лениво говорит он - ты на войне людей убивал…
Это звучит не как вопрос. Скорее как утверждение. Констатация факта. Закидываю в рот дольку апельсина, неопределенно дергаю плечом - мол, сам же понимаешь, на то она и война.
- Тебе работа нужна, - снова с непонятной интонацией произносит Витек.
- Ну…
- Есть дело.
И он затягивается, прикрыв глаза. Я усмехаюсь. Чутье не подвело. Что за дело - и так понятно. Не зря он жаловался, что у него нет хорошо подготовленных бойцов.
- Какое дело?
Он проводит большим пальцем по шее. В детстве таким жестом мы показывали, что наелись - мол, во как налопались, до отвалу. Понятно, что сейчас Витек вкладывает в это движение совсем другой смысл.
- Нет, Витек. Моя война давно закончилась.
- Ну-у, ты не спеши, - он открывает глаза, садится, поправляет сползшую с волосатого живота простыню. - Тут дело серьезное. И бабки серьезные. Три тонны бакинских.
Я не понимаю.
- Три тысячи долларов. В рубли сам переведешь?
- А как? - этот вопрос вырывается у меня непроизвольно.
Витек смеется, берет салфетку, достает с полки над спинкой дивана золотой карандашик, начинает писать:
- Курс сейчас - три тысячи сорок за доллар. Умножаем на три тысячи… Получаем… Девять миллионов сто двадцать тысяч деревянных.
Я сглатываю. ДЕВЯТЬ МИЛЛИОНОВ! С ума можно сойти.
Мне таких денег не заработать и за несколько лет. И тут же мне становится стыдно. К чему весь этот пафос, слова о давно закончившейся войне, если все дело лишь в сумме? Да даже за миллион этих проклятых долларов, баксов, гринов или как их там еще называют, я не пойду на убийство! Хватит, настрелялся!
И вдруг ощущаю, как леденеет на груди фигурка коня. Холод расползается по всему телу, я трезвею.
"Не торопись, - возникает в голове еле различимый шепот. - Отказаться ты всегда успеешь…"
Успею? Но ведь если я сейчас хотя бы кивну, дам Витьку понять, что заинтересовался его предложением, обратной дороги уже не будет. Получается, что конь толкает меня на преступление, на убийство, потому что так надо… Кому? Мне? Или тому, кто послал коня через века?
"Соглашайся, - шепчет внутренний голос. - Это решение всех проблем".
Действительно, решение. И, если что, я ведь всегда смогу "соскочить", исчезнуть. С Витьком мне не по пути, это ясно. Наша дружба закончилась. В Казани мне делать нечего. Можно получить часть суммы, аванс - и сбежать в ту же Москву. Найти маму, а там… Как кривая вывезет. А может быть, все вообще не так страшно, как я себе представляю? Может, я должен убить какого-нибудь гада, который и так уже зажился на этом свете?
В конце концов, меня ждет Хан-Тенгри. Девять миллионов рублей должно хватить, чтобы совершенно легально добраться до ледяной пещеры. Чего миндальничать, судьба дает мне настоящий шанс!
Конечно, я сейчас уговариваю себя. Иду, как писали в советских романах, на сделку с совестью. Но, если разобраться, вся жизнь человеческая состоит вот из таких сделок.
- Что за дело? - тихо спрашиваю я.
Витек улыбается. Его подбритые усики похожи на двух гусениц, шевелящихся над верхней губой.
- Чистый бизнес. Понимаешь, Артамон, сейчас все не так, как было раньше… человек человеку - волк. Это закон природы если хочешь, - Витек говорит теперь серьезно, почти без приблатненности, без жаргонных словечек. - Но даже в стае волков есть свои правила. И тех, кто не хочет по ним жить, стая изгоняет. Или съедает.
- Не тяни, - прошу я.
- Торопливость нужна… сам знаешь когда, - парирует он. - Сейчас всем трудно. Чтобы выжить, нужны деньги, связи. Договариваться надо. Делиться, помогать друг другу. Только так мы со временем станем нормальной страной, не хуже той же Америки.
- Ты прямо Макиавелли.
- Кто? - Витек широко открывает глаза - и тут же вновь опускает веки. - Я, может, не такой образованный, но фишку рублю четко. Иначе сидел бы с Лилькой в однушке-хрущобе и паленую водку квасил каждый день. В общем, слушай: есть у меня знакомец в Москве, солидный, уважаемый человек, предприниматель. Фамилия его Богдашвили. Год назад открыл он фирму по продаже систем связи. Ну, мини-АТС, телефоны всякие новые, пейджеры, мобилы, какое-то оборудование для конференций, компьютерные приблуды там разные - не важно. Начал торговать, клиент валом попер. И тут наезжают на него бандюки московские - давай, говорят, десять процентов.
- Почему?
- Что "почему"?
- Почему он должен отдавать десять процентов?
- Потому что они - бандиты, - терпеливо объясняет мне Витек. - Если Богдашвили не согласится, они сожгут его офис, тачку раскурочат и так далее. А то и самого грохнут.
- А милиция?
- Слушай, помолчи, а? - он хмурится. - Какая милиция, она вся куплена давно и в такие дела не вмешивается. Короче, общается этот Богдашвили ко мне: Виктор Альбертович, помоги. Ну, я помог, бандюки отсохли. Бизнес пошел в гору. Конкуренты сдохли. Всем хорошо.
Я смеюсь. Интересно, а сколько процентов берет с торгаша Витек? Он расценивает мой смех как одобрение, тоже улыбается.
- И тут, Артамон, появляется на горизонте некий человек. Студентик, двадцать лет, сопляк. У него тоже фирмочка, мастерская какая-то в подвальчике. Сидят там ботаны в очках и паяют… - АОНы, декодеры для теликов. И вдруг выбрасывает этот студентик на рынок новый товар - телефон, который может сразу все.
- Что - все?
Витек раздраженно машет рукой:
- Да я сам не вникал, а Богдан, ну, Богдашвили, говорит, что все. И сообщения на пейджер слать с кнопок, и с любым другим телефоном связаться. Ноу-хау, новые технологии. И главное, втрое дешевле импортных аналогов! Ты прикинь!
Я прикидываю.
- Хорошо же. Наши люди придумали вещь, которая лучше и дешевле, чем за границей.
- Да ничего хорошего! - взрывается Витек, со всей дури бьет кулаком по столу и оборачивается к скрипнувшей двери. - Тёплый, я тебя урою!
Дверь закрывается.
- Ничего хорошего, - повторяет Витек. - Это ж бизнес, налаженный бизнес, схемы там всякие, поставщики, контракты, договоры, откаты, то, се… Ну представь: вырастил ты картошку, весь год корячился. Приехал на базар, назначил цену, стоишь, торгуешь. Вдруг - здрасьте вам - приезжает какой-то крюк, тоже с картошкой, но продает в три раза дешевле. А ты цену снизить не может потому что потратился на выращивание той картошки - удобрения там, семена, взятку в санэпидемстанцию, водиле заплатил. Если дешевле продавать, не отобьется бабло. Ну, врубаешься?
- Вроде да…
- Вроде, вроде… - ворчит Витек. - Короче, Богдашвили вышел на контакт со студентиком. Тот цену повышать не хочет. А у Богдана продажи падают. Предложил он купить производство. Студентик отказал. Проблемный человек. На контакт не идет, высокомерный такой. Умными словами сыпет: "спекулятивный капитализм", "развитие отечественных технологий" - мне Богдан пленку прислал.
- И что, вот этого студента и надо…
- Погоди, - Витек берется за виски, разливает по стаканам. - Давай по полной, чтоб душа развернулась…
Развернув душу, он утирает мокрый рот краем простыни.
- В общем, Артамон, дело плевое. Ты ж профессионал! Приедешь в Москву, чпокнешь этого хмыря - и все.
- Слушай, а другого способа…
- У Богдана, - перебивает меня Витек, - по всей стране тыщи человек работают. У всех семьи, дети. Они почему из-за одного придурка должны страдать? Ты нам поможешь - большое дело сделаешь, хорошее. Да что я тебя, как девку, уламываю! Три косаря баксов - мало тебе?!
- А если меня поймают…
- Ну, пусть будет пять… Не позорься, брат, - Витек вздыхает. - Все ж на мази! Приедешь, получишь "снайперку", данные на клиента.
- "Плетку".
- Чего?
- В войсках снайперскую винтовку называют "плетка".
- Да мне плевать, что там у вас в войсках как называют. Рот закрой и слушай: получишь данные, ствол. Сядешь где-нибудь на крыше, подождешь. Мочканешь клиента. Отход тебе организуют. Все. Партнер студентика - нормальный парнишка, с ним уже договорено - возглавит фирму, и все сделает, как надо. а ты полетишь на юга куда-нибудь, в Турцию или на Кипр.
- Мне мать надо найти.
- Найдешь, - уверенно заверяет меня Витек. - Мы поможем, если что. Вместе полетите. Где она?
- Да вроде в Москве.
- Ну, - он с облегчением вздыхает. - Вишь, как оно все сложилось - одно к одному. Ты мне друг или не друг?
- Друг.
- Значит, замазали!
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Желтый мячик
В темном окне отражается мое лицо. Сигарета подрагивает в такт покачиванию вагона. Я стою в тамбуре, курю и размышляю. У меня пока еще есть на это время. Завтра я приеду в Москву и встречусь с людьми Витька. Они передадут мне фотографию, адрес и данные на клиента, а также оружие.
О человеке, которого мне предстоит отправить на тот свет, я стараюсь не думать. Поэтому и называю его даже про себя "клиент". Так именовал своих покупателей "жучок" Соломон Рувимович. Интересно - в русском языке не нашлось других слов, да и если разобраться, "клиент" явно имеет французские корни…
Господи, какая ерунда лезет в голову! Не о том, не о том я думаю. Завтра прямо с вокзала я отправлюсь на Ленинградский проспект, дом номер восемнадцать. К маме. А уж потом будет все остальное - работа, клиенты, деньги и прочее.
Возвращаюсь в купе, забираюсь на свою верхнюю полку. Мельком бросаю взгляд на подаренные Витьком часы - половина одиннадцатого. Уже поздно. Надо лечь и заснуть. Но сон не приходит. Я думаю о Наде. О Телли. О Чингисхане. О пропавшем Нефедове, об изменившемся Витьке, о дяде Гоше, которому все нипочем. О маме.
Проходит полчаса. Н-да, похоже, заснуть так и не удастся. Придется использовать снотворное. Слезаю вниз. Попутчики, точнее, попутчицы, две пожилые женщины в одинаковых свитерах "Boys", прерывают свой бесконечный разговор о невестках, снохах и золовках, смотрят на меня неодобрительно и подозрением.
Я достаю из-под полки сумку, из сумки - бутылку водки. Наливаю полный чайный стакан, салютую своему отражению в зеркале и выпиваю залпом.
- Похмелье, что-ль? - с интересом спрашивает одна из попутчиц.
- Закусил бы… - укоризненно качает повязанной платком головой другая.
- Спасибо, не требуется, - я завинчиваю пробку, убираю бутылку обратно и лезу наверх. Все, теперь-то здоровый и крепкий сон на всю ночь мне обеспечен.
И сумку, и водку, и удобную кожаную куртку на меху, называемую "пилот", и новые джинсы с ботинками - все это я купил на аванс, выделенный мне Витьком. Теперь я выгляжу, как нормальный человек.
Но лишь выгляжу. В душе моей - марсианская выстуженная пустыня, где воют ветра и шуршит песок. Похоже, я приблизился к некой черте, пределу. За него нельзя переступать до тех пор, пока не будут отданы все долги, сделаны все дела. Но если оглянуться назад, что я там увижу? Обман, смерти, предательства. Привязанную к столбу Телли. Надю, к которой я так и не решился заехать перед отъездом. Не решился, потому что испугался, что не смогу потом уйти.
Скорее бы Москва. Я должен найти маму. Потом погасить все эмоции. Сделать работу. Получить деньги. Все.
С этими мыслями я и засыпаю.
Казанский вокзал. Я был здесь совсем недавно, не прошло и года. Но это по моим внутренним часам. На самом деле пролетели четырнадцать лет. Преобразилось все - и люди, и информационные стенды, и вокзальные попрошайки, и даже голуби, выклевывающие крошки из снежного месива под ногами, стали какими-то другими - разъевшимися, важными.
В Москве много нищих. В Казани я тоже их замечал - и каждый раз столбенел, несколько секунд пытаясь понять - это что на самом деле или я попал на съемочную площадку фильма по рассказам Максима Горького?
Дом на Ленинградском проспекте, в котором когда-то я получил от Людмилы Сергеевны Чусаевой шкатулку с конем внешне почти не изменился. Разве что потемнела облицовочная плитка да весь цоколь пестрит разноцветными бумажками объявлений.
Номер квартиры я помню наизусть. Толкаю высокую дверь подъезда - она заперта. Что за черт? Стучусь - тишина. Замечаю возле двери прикрепленную к стене табличку с пронумерованными кнопками. Кодовый замок? Такие я видел в детстве у мамы в институте на дверях лабораторий. А на подъезде он зачем? Как люди, которые не живут в этом доме, попадают внутрь?
Пока я размышляю, что делать, дверь открывается. На пороге стоит огромный, как столовский холодильник, мужик в камуфляже.
- Тебе чего?
- Войти надо.
- Куда?
Я называю номер квартиры.
- К кому?
- К Чусаевым. И Новиковым, - стараюсь, чтобы голос мой звучал ровно.
- По поводу квартиры? - камуфлированный оглядывает меня с головы до ног.
О чем он спрашивает, я не знаю, но на всякий случай киваю.
- Заходите, - тон камуфлированного меняется, дверь передо мной широко распахивается.
Когда я поднимаюсь на нужный этаж, сердце мое стучат так, что отдается в ушах. Сейчас я увижу маму. Сколько раз за ледние дни я мысленно представлял, что скажу ей! Но от волнения все заготовленные слова куда-то делись. В памяти остались только картинки из детства. Вот я болею, у меня температура. Лежу в постели, а мама подходит, кладет прохладную руку мне на лоб, а в ее глазах тревога. А вот я возвращаюсь из школы и с порога кричу:
- У меня две пятерки по русскому и четверка по математике! Мама улыбается, кивает на кухню:
- Ну, будем праздновать! Я купила заварные трубочки и "Дюшес".