По мере того как спадала лихорадка, Юлька все чаще выбиралась из своей комнаты. Никто не мешал Юльке бродить по монастырю, заглядывать в любые помещения, гулять по стенам, любуясь на закатные болота. И как же ей было здесь странно! Больше всего Юльку пугала галерея ретаблос. Примитивные изображения звероподобного святого наводили на девушку панический ужас: стоило ей подольше посмотреть на это неуклюжее тело, маленькую злую голову с нимбом, и сердце начинало колотиться, как бешеное, лоб покрывался липким потом, и казалось, что в глубине души начинает клубиться плотная тьма, готовая вот-вот прорваться наружу. Юлька старалась проходить мимо, не поднимая глаз. Галерея опоясывала все здание, так что избежать столкновения со своим страхом Юльке не удавалось; она попыталась было найти сквозной путь, но столкнулась еще с одной странностью: сердцевина монастыря была недоступна. Одолевая слабость, Юлька несколько раз обошла его, чтобы убедиться: все помещения монастыря располагались по периметру, а центр окружала толстая стена. Если в ней и были какие-то двери, то Юлька их не нашла. Казалось, монастырь выстроен вокруг монолитной скалы… или другого здания, намного более древнего. Иногда Юлька видела его во сне: черная башня, подсвеченная дьявольским синим пламенем, и выходящий из нее святой Чиморте. Юлька пыталась бежать, но взгляд Зверя парализовывал ее, и монахини с пустыми лицами вели ее за руки на самую вершину, и Броненосец куском льда стучал по ребрам… Юлька просыпалась, давя хриплый вопль, и подолгу лежала без сна, гадая, насколько реален ее кошмар.
…Монахини… Одни - смуглые, круглолицые, с обветренной медной кожей и большими загрубевшими руками - индианки из окрестных деревень, променявшие монотонную крестьянскую жизнь на служение странному святому, с тоской и страхом, навечно застывшими в глубине глаз. И другие - светлые, юные, равнодушно-счастливые, скользящие мимо, как лунные блики. Их было не много, но каждый раз, столкнувшись с такой монашкой, Юлька изнывала от любопытства, пытаясь понять, каким ветром принесло в монастырь этих девушек. Но как-то было ясно, что спрашивать об этом не стоит. Возможно, это призраки, думала Юлька, когда температурная муть снова загоняла ее в постель. Девушки с фарфоровой кожей. Прозрачные тени мужчин с синеватыми прожилками на холодных лицах. Это призраки, плоды лихорадки, малярийные мечты о прохладе и чистоте…
В этот раз обед и лекарства принесла сестра Таня. Юлька искренне обрадовалась ей… ну хорошо, не ей, а очередной сигарете, которую собиралась стрельнуть у монахини. Сама Таня ее слегка пугала - иногда Юльке казалось, что в одном теле уживаются две девушки: одна - веселая и снисходительная гедонистка, другая - жестокая и фанатичная жертва какой-то загадочной трагедии… Пока Таня пристраивала поднос на тумбочку, Юлька исподтишка наблюдала за ней. Вроде бы сегодня монахиня пребывала в своей жизнерадостной ипостаси.
- Выглядите прекрасно, - сказала Таня и мимолетно коснулась лба Юльки, определяя температуру. - Чувствуете себя лучше?
- Намного! Мне бы встать уже… Думаю, я даже могла бы добраться до Камири!
- Рано, - отрезала Таня. - Юлька вздохнула, и монахиня слегка смягчилась: - Встать, пожалуй, уже можете. Ненадолго. Но ехать куда-нибудь… Вы же не хотите рухнуть в обморок на полдороге в Ятаки?
- Не хочу, - вздохнула Юлька.
Обратный билет уже не играл никакой роли - самолет улетел позавчера. Хорошо еще, предупредила бабушку, что, может быть, задержится… По крайней мере, в Москве никто не паникует и не хватается за сердце. Однако уклончивость сестер уже начинала настораживать. Юлька все отчетливее испытывала дежавю - ситуация все больше напоминала первые дни в лагере цэрэушников, когда все вокруг делали вид, что она свободный человек, и при этом держали ее в плену… Собираются ли вообще выпускать Юльку из монастыря? Она чувствовала себя вполне терпимо - температура уже спала, ничего не болело, ну, слабость… но не настолько серьезная, чтобы не добраться до нормальной больницы, в которой можно было бы долечиться. И ни Таня, ни мать Мириам не могли этого не понимать - однако до сих пор вели себя с Юлькой как с тяжелобольной. Непонятно, правда, зачем хитростью удерживать ее на болотах… Юлька вспомнила затаенную тоску в глазах сестер, - такую же едва заметную, как жесткость и готовность броситься в драку - в глазах приятелей Алекса, "туристов из Вашингтона".
Что-то здесь было нечисто. Смутная тревога. Необъяснимое беспокойство. Дежавю. И эти сны, эти еженощные кошмары, в которых Юльку снова и снова искал яростный взгляд голодных глаз.
- Как вы стали монашкой? - по наитию спросила Юлька.
- Да так же, как и вы, - откликнулась Таня. Юлька поперхнулась дымом и закашлялась, выпучив глаза. - В смысле, так же, как и вы, как и все здесь, встретила кое-кого, - поправилась Таня, заметив Юлькин испуг, но было уже поздно.
Тяжелые, неотвратимые шаги. Горячее дыхание, пахнущее кровью и гнилым мясом, вырывается из плоской многозубой пасти. Голод, жадность, бешеный напор, злобное желание и яростная тоска. Густой мех, покрытый каким-то зеленоватым налетом - как будто сама сельва превратилась в одеяние для своего властелина… Беззвучный крик рвет горло. Юлька падает и сжимается в комок, вжимается, вминается в мягкую землю, под жалкую защиту тростников, но тростники предают ее, и земля предает ее - не прячут, выставляют напоказ, выпихивают навстречу своему безумному хозяину… "Встретила кое-кого".
Юлька изо всех сил сжала руку в кулак и закусила костяшки, чтобы подавить крик. Воспоминания нахлынули разом, смахнув все защиты, как вздувшаяся река - жалкий плетень. Чей-то жуткий, парализующий смех, испуганные проклятия американцев за спиной, бешеный, рвущий жилы бег через тростниковые заросли и тот, кто ждал ее на другой стороне… И промчавшийся мимо всадник на пегом коне, посмотревший на нее, как на ненужный предмет. И узкая прохладная ладонь на лбу, и корявый английский: "Эй, леди, вы живы? Живы?" Легкий запах духов и неожиданно сильные руки, помогающие взгромоздиться на мула. Жесткое, будто застывшее лицо. И прозвучавшее имя - Чиморте, имя, от которого становились дыбом мельчайшие волоски на всем теле…
- Возлюбленный мой, что однажды проснется и вернет себе эту землю, - негромко говорила Таня. - Себе и всем нам. То, что не удалось святому Эрнесто, совершит кто-то другой… А пока я служу ему, чем могу.
У Юльки вдруг появилось подозрение, что преемником святого Эрнесто Таня считает себя, и от этого ей стало слегка не по себе. В том, что фамилия этого Эрнесто - Гевара, Юлька ни на секунду не усомнилась.
- И вы…
Юлька замялась, не зная, как спросить. Вы что, сразу влюбились в чудовище и пошли в монастырь? Вы бросили свою жизнь и посвятили себя зверобогу только потому, что встретились с ним? Вы даже не пытались сопротивляться? А если пытались - то почему сдались? Или каждая, кто встретит Чиморте, обречена запереть себя в древних стенах посреди болот? "Я не хочу!" - хотела закричать Юлька, но удержалась. Кажется, ее никто не собирался спрашивать…
- Вы счастливы? - спросила Юлька.
- Конечно, - быстро ответила Таня.
- Вы не выглядите счастливой, - тихо проговорила Юлька и задумалась. Таня разъяренно фыркнула.
- Конечно, в монастыре много работы, и жизнь не слишком комфортная, и никаких развлечений, но… Я… здесь… счастлива!!! Понятно вам? - выкрикнула Таня, подавшись вперед.
На секунду Юльке показалось, что монахиня сейчас ударит ее, но она не успела даже испугаться: Таня вернула самоконтроль. Сложив руки на груди, она сердито смотрела на пациентку, но Юлька уже ухватила за хвост мелькнувшую мысль.
- Много работы и нет развлечений, - проговорила она. - А те благодарственные таблички в галерее, ретаблос… это работа? Это же сестры рисуют?
Таня кивнула, окончательно успокаиваясь.
- Иногда нам доставляют ретаблос, нарисованные по заказу крестьян, - объяснила она. - Если, конечно, не побоятся подойти к здешней монахине и уж тем более съездить в монастырь. Знаете, говорят, мы несчастья приносим, - она мрачно усмехнулась. - Так вот, то, что присылают крестьяне, делают обычно на заказ в Санта-Крусе. А свои благодарности сестры рисуют сами…
- Значит, у вас есть краски и какие-то инструменты? - с надеждой спросила Юлька. Мысль окончательно оформилась и теперь не давала покоя. - И еще вы носите четки… такие красивые. Из чего они?
- Часть - из покупных бусин, - слегка удивленно ответила Таня. - А для других мы сами собираем и сушим семена…
- Вот ваши, они из семян? - Юлька робко протянула руку к висевшим на руке Тани четкам из гладких оранжевых и серых бусин. - И они сами по себе такие оранжевые? И у вас есть краски и кисти… и… - глаза Юльки затуманились, она сдвинула брови, обдумывая, что может оказаться в кладовых запасливых сестер.
Похоже, отправлять в город ее никто не собирается. В принципе Юлька готова была снова бежать, но не теперь, чуть попозже… когда восстановятся силы - и поблекнут ночные кошмары. Прямо сейчас Юлька не смогла бы заставить себя выйти из-за подавляющих, но таких надежных и крепких стен монастыря. А до тех пор - неплохо было бы чем-то занять себя, чтобы не сойти с ума от скуки, беспокойства и гнездящегося в глубине души ужаса. Интересно, может ли она все еще делать свои особенные вещи? Сможет ли справиться с незнакомыми материалами и инструментами? Юлька собиралась проверить это в ближайшее время. А еще она собиралась выяснить, что выйдет, если хотя бы Таня и мать Мириам вдруг начнут чувствовать себя счастливыми. У Юльки вдруг появилась иррациональная уверенность, что ей предстоит одно из самых серьезных дел в ее жизни - дело даже более важное, чем собственное спасение. Но рассказывать об этом Тане или кому-нибудь еще она не собиралась. А запрещать рукодельничать ей не станут - зачем? Удерживать на месте человека, по уши занятого любимым делом, намного проще, чем мающегося от скуки и беспокойства.
- Хотела бы я посмотреть, как вы рисуете ретаблос, - мечтательно сказала Юлька. - И на бусины посмотреть, обожаю рыться в таких припасах.
- Отвести вас в мастерскую? - улыбнулась Таня.
- Да! - почти закричала Юлька. - Да, конечно!
Тане нужна была - горящая медь, черная сталь, ультрамариновая синева, горячий, сквозящий красным, коричневый, - как крепчайший чай, как глянцевый плод конского каштана. В ней горела страсть, и храбрость, и тяжелая обида тлела в глубине души - не на людей, а на само мироздание. Юлька, сосредоточенно нахмурившись, озирала вываленные перед ней сокровища. Коробки с бусинами и красками, набор кистей, простейшие инструменты… Сложная задача. Возможно, нерешаемая… Хорошо еще, не успела ничего пообещать.
- Любите делать украшения? - ласково пропел шершаво-сладкий голос.
Вздрогнув от неожиданности, Юлька выронила бусину и резко обернулась. За спиной у нее стояла настоятельница. Юлька не слышала и не видела, как та вошла в мастерскую, хотя сидела лицом к двери. Неужели здесь есть еще один вход? Та самая тайная дверь, что ведет в центральную часть здания? Юлька внимательно посмотрела за спину матери Мириам, но ничего не заметила - все та же грубо побеленная каменная стена, что и в Юлькиной келье. Даже ковриков нет - только несколько полок с жестяными табличками для ретаблос и масляными красками.
- Очень уж скучно целыми днями лежать в кровати, - неопределенно ответила Юлька. Настоятельница помялась, потом присела за стол, повертела в руках заготовку из проволоки. Своим носатым профилем и горбом она напоминала добродушную, просветленную Бабу-ягу.
- Украшения - великая вещь для женщины, - сказала она с улыбкой. - Радуют, привлекают, служат залогом любви… Ведь верно?
Юлька настороженно кивнула. В то, что мать Мириам вдруг решила поболтать о девичьих глупостях, верилось с трудом. У настоятельницы явно была какая-то скрытая цель, и ход разговора Юльке не нравился.
- Залогом любви, - задумчиво повторила мать Мириам. - А некоторые способны даже менять внешность. Например, цвет глаз…
Юлька непроизвольно зажмурилась, будто пыталась скрыть свои разноцветные радужки. Настоятельница тихо рассмеялась.
- Удивительно! - воскликнула она. - Одна маленькая фигурка из серебристого металла - и глаза причудливо меняют цвет, а мужчины сходят от тебя с ума. Конечно, мне грешно думать о таких вещах, но…
Юлька молчала, не зная, что говорить. Неужели она сбежала с базы ЦРУ лишь для того, чтобы кто-то снова вымогал у нее Броненосца? И она еще уговаривала, чтобы ей отдали посылку! Лучше бы она сгинула в недрах почты…
- Дайте мне посмотреть на нее, - попросила настоятельница. - Всего лишь посмотреть. В конце концов, я из-за нее оказалась здесь, во власти Зверя… Ну же! - она хищно наклонилась к Юльке, и девушка отшатнулась. - Дай мне Обезьянку!
- Обезьянку?! - невольно воскликнула Юлька и застыла с раскрытым ртом. - Обезьянку?
- Я знаю, она у тебя, я вижу это по твоим глазам, по исходящей от тебя силе…
- Мать Мириам, - начала было говорить Юлька и осеклась. Глаза ее широко раскрылись. - Мириам! Горбатая Мириам! - Она в ужасе вскочила, переворачивая коробки с бусинами. - Да вам же двести лет в обед, вы же помереть должны были давно!
Сухой дребезжащий смешок был ей ответом.
- Мне сто двадцать семь, - проговорила настоятельница. - Но мою честную старость, мою честную смерть пожрал Зверь! Твоя бабка швырнула меня в его объятия! Наглая девка, что ублажала коммунистов и людоедов, подняла руку на меня, старуху! Мне было за семьдесят, и я готова была мирно сойти в могилу, лишь бы только получить хотя бы ненадолго… лишь бы только…
- Вы, наверное, ее достали совсем, - ответила Юлька. - Не могла она…
- Могла, могла, - перебила ее Горбатая Мириам. - Сначала эта падшая женщина, Фатин, не захотела отдать мне Обезьянку и сбежала, и я больше полувека скиталась по всей Африке, и видела кровь, и смерть, и беды, и ничего не могла поделать… а когда я уже старухой настигла ее - она снова ускользнула… и…
Настоятельница вдруг всхлипнула.
- Извините, но зачем вам в семьдесят лет была нужна Обезьянка? - осторожно спросила Юлька и покраснела. - Вам же уже… ну, вряд ли чего-то такого хотелось, правильно?
- Ты глупа, как и все твои предки, - сердито ответила Горбатая Мириам. - Волшебный дар попал не в те руки… как часто бывает в этой несправедливой жизни. Власть над миром принадлежит мужчинам, но они тупы и злобны, и если бы добрая женщина смогла управлять ими…
Юлька слушала Горбатую Мириам, раскрыв рот. Она-то думала, что Обезьянка нужна была ей для того, чтоб наладить свою жизнь - кошмарную жизнь горбатой, некрасивой женщины в Африке начала двадцатого века. А оказалось - у Горбатой Мириам были планы посерьезнее. Старушка мечтала причинять добро в масштабах континента, а то и всего мира. Юлька зажала рот ладонью, чтоб не рассмеяться. Впрочем, очень быстро ей стало не смешно. Вряд ли старуха была настолько наивна. Скорее - придумала себе оправдание, великую цель, для которой все средства хороши…
А Горбатая Мириам продолжала говорить:
- Но Фатин рассмеялась мне в лицо и сказала - нет, не видать тебе моего наследства, и не видать тебе объятий этого доброго русского, а я любила его, я его с первого взгляда полюбила… И тогда я прокляла ее, и всех ее дочерей, и внучек, и так на много колен вперед, чтобы были они все несчастны в любви, как я, и никогда…
- Ах ты старая стерва! - не удержавшись, воскликнула Юлька. Ну ничего себе! Бедная бабушка, бедная мама… бедная она сама, Юлька. "Так, - подумала она. - Как выберусь отсюда - первым делом надо будет найти Сергея и извиниться за все мои истерики. Вернее, получается, не мои истерики. Надо же - своими руками все ломала… Расскажу ему, а потом - как получится…" Она хотела было помечтать о том, как получится, но оборвала себя.
- А ее внучка, эта здоровая кобыла, Бекеле-Гумилев, толкнула меня, когда я попросила Обезьянку, и крикнула: вот тебе твоя любовь! И я оказалась в объятиях Зверя, и он принял меня в свой дом, и дал мне хлеб, и согрел своим взглядом, но даже он не возжелал меня…
Горбатая Мириам захихикала, глядя в стол, и Юлька окончательно рассвирепела.
- Так. Во-первых, Обезьянки у меня нет, - сказала она. - А там, где она есть, вам ее не достать. Да и поздно, мать-настоятельница. А во-вторых…
- А во-вторых, сейчас мать Мириам пойдет отдыхать, в ее возрасте вредно так волноваться, - раздался голос от дверей, и в мастерскую вошла Таня. - А потом я отвечу на все ваши вопросы, сеньорита Морено.
- Так вы знакомы с матерью Мириам? - с любопытством спросила Таня. Юлька отложила в сторону бусины и задумалась.
- Не совсем так, - сказала наконец она. - Но с ней были знакомы моя бабушка и ее бабушка… и это было в Африке. Так что я ничего не понимаю, - она беспомощно взглянула на Таню. - Не понимаю, как такое может быть. Как она здесь оказалась?
- Никто не знает, - ответила Таня. - Одна из сестер подобрала ее, когда ездила в Ятаки за продуктами, около десяти лет назад. Она была в тяжелом шоке и все твердила об объятиях Зверя, как сейчас. Естественно, ее место было рядом с нами. - Таня помолчала. - Душевное потрясение было слишком сильно, и бедняжка так и не оправилась, - с жалостью добавила она. - Большую часть времени она - образец ясного ума и здравого смысла, но иногда у нее случаются такие приступы… Обычно сестры, узревшие Чиморте, рано или поздно приходят в себя…
Юлька почувствовала, как по спине бегут мурашки, и усилием воли отогнала поднимающуюся со дна памяти тьму. Сестры, узревшие Чиморте… и она - одна из них?
- Не понимаю, - проговорила Юлька и, чтобы отвлечься, снова принялась нанизывать бусины.
- С тех пор, как я привезла вас в монастырь, мать Мириам была не в себе, и теперь я догадываюсь почему. Я ждала приступа, и вот… Говорите, Африка? Но вы же русская.
Юлька взглянула на Таню, пытаясь понять, можно ли ей доверять. Очень хотелось рассказать об истории своей семьи и собственных приключениях, но… Вдруг Тане тоже позарез нужна Обезьянка, или Броненосец, или какой-нибудь еще предмет?
- Думаете, можно ли говорить правду этой подозрительной индейской женщине? - насмешливо улыбнулась Таня. Юлька отрицательно качнула головой, но монахиня лишь махнула рукой. - Я знаю про Броненосца. Я же за вами ухаживала, пока вы лежали в бреду. А мать Мириам надеялась заполучить от вас другой предмет с похожими свойствами, правильно?
Юлька кивнула.