Пока Севериан и Атхарва разговаривали с седым стариком об этом месте - Пожиратель Миров не мог заставить себя даже мысленно произнести слово "храм", - Тагоре послал Шубху и Ашубху проверить окрестности. Он часто и неглубоко дышал и сознавал, что его зрачки расширились до такой степени, что глаза кажутся черными. Каждый мускул в его теле звенел от напряжения, и только железная воля удерживала Тагоре от нападения на любого, кто осмелился бы посмотреть в его сторону.
Но никто не поднял на него глаз. Тагоре не встретил ни единого взгляда и сел на скрипучую скамью, стараясь унять свои эмоции. Он жаждал боя. Он хотел убивать. Его ярость не находила цели, а тело требовало освобождения от напряжения и награды, которую сулила аугментика в черепе.
Тагоре говорил о воинской чести, но даже ему самому слова казались бессмысленными. Они произносились механически, и он даже не ощущал разочарования, и это его тоже не трогало. Это были хорошие слова, которым он привык верить, но перед лицом утраты все потеряло для него смысл, кроме боевой ярости. Он точно знал, сколько жизней отнял, и мог воспроизвести в памяти каждый смертельный удар, но и это его не радовало. Ни гордости за точно рассчитанный выпад, ни восторга от победы над достойным противником, ни радости от битвы ради цели, в которую верил.
Император создал его солдатом, а Ангрон превратил в орудие.
Тагоре помнил ритуал разбития цепей на борту "Завоевателя", этой могучей крепости, посланной в небеса, словно спущенный с цепи боевой пес благородного рыцаря. Сам Красный Ангел, Ангрон, подошел к опутанной цепями наковальне и обрушил свой мозолистый кулак на крепкий узел. Одним ударом он разбил символические цепи его рабства и бросил обломки разорванных звеньев тысячам собравшихся Пожирателей Миров.
Ради одного из этих звеньев Тагоре толкался и дрался со своими братьями в яростной беспорядочной схватке. Он тогда уже был штурм-сержантом Пятой роты и достаточно жестоким, чтобы вырвать железное звено у воина по имени Скраал - одного из недавних рекрутов, еще не удостоенного имплантатов. Тагоре немилосердно колотил его до тех пор, пока тот не выпустил свою добычу.
Позднее он переделал это звено в рукоятку Вершителя, своего боевого топора, но теперь и это оружие для него потеряно. При мысли о том, что это оружие осталось в руках врагов, гнев вспыхнул с новой силой. Тагоре услышал треск ломающегося дерева и открыл глаза, ожидая нападения, но по каплям крови, выступившим на ладонях, догадался, что сломал спинку скамьи.
Он снова закрыл глаза и вспомнил слова песни о Конце Битвы:
Я поднимаю разящий кулак
И салютую одержанной победе.
Я окрещен кровью врага.
Я не отступил перед самой смертью,
Но теперь огонь должен остыть.
Пусть пируют стервятники,
А мы сочтем убитых.
Я видел, сколь многие пали сегодня.
Они умирали, но я уверен,
И наша кровь не пропала даром.
Войне безразлично, чья кровь ее питает.
С последними словами Тагоре судорожно выдохнул, чувствуя, как напряжение покидает его тело, словно разряд, уходящий по громоотводу в землю. Он разжал кулаки, роняя на пол щепки, и только тогда ощутил чье-то присутствие. Рядом с ним на скамье сидел мальчик. Тагоре не мог определить его возраст, поскольку не помнил своего детства, а хрупкие тела смертных менялись так быстро, что уследить за их возрастом было невозможно.
- А что ты только что говорил? - спросил мальчик, поднимая голову от листовки, которую читал до этого.
Тагоре оглянулся по сторонам, чтобы убедиться, что мальчуган действительно обращается к нему.
- Это слова об остужении пламени в сердце воина, когда сражение уже закончено, - настороженно ответил он.
- Ты ведь космодесантник, правда?
Тагоре кивнул, не понимая, чего хочет этот ребенок.
- Меня зовут Арик, - сказал мальчик, протягивая руку.
Тагоре с подозрением посмотрел на руку, а затем окинул взглядом всю хрупкую фигурку, бессознательно намечая точки для наиболее эффективных ударов, чтобы переломать кости и убить его. У него шея не толще прутика, ее очень легко сломать, а кости плеч и ребра проступали под тонкой рубашкой.
Чтобы его уничтожить, не потребуется много сил.
- Тагоре, штурм-сержант Пятой роты, - наконец произнес он. - Из легиона Пожирателей Миров.
- Очень хорошо, что ты здесь, - кивнув, сказал Арик. - Если люди Бабу Дхакала вернутся, ты их убьешь, правда?
Тагоре, довольный, что разговор свернул на понятную ему тему, тоже кивнул.
- Если кто-то придет сюда за мной, я всех убью.
- Ты умеешь убивать людей?
- Умею, и очень хорошо, - сказал Тагоре. - Здесь никто не умеет этого делать лучше, чем я.
- Хорошо, - обрадовался Арик. - Я его ненавижу.
- Бабу Дхакала?
Арик грустно кивнул.
- Почему?
- Его человек убил моего папу, - сказал мальчик, показав на коленопреклоненную статую в конце зала. - Гхота застрелил его прямо здесь.
Тагоре проследил за его жестом, машинально отметив серебряное кольцо на большом пальце, но не определил ни его ценности, ни значения. Статуя была высечена из темного камня с серыми и черными прожилками. У фигуры не было лица, но Тагоре почему-то мог представить себе ее черты.
- Гхота убил и одного из моих… друзей, - сказал Тагоре, споткнувшись на непривычном слове. - Я должен ему одну смерть, а такие долги я всегда плачу.
Арик выяснил все, что его интересовало, и, кивнув, вернулся к чтению листовки.
Тагоре оказался на незнакомой территории: его умение разговаривать ограничивалось боевыми напевами и командами. И опыта общения со смертными у него тоже не было, он не находил нужным вникать в их проблемы и тревоги. Надо ли продолжать разговор, или их отношения на этом закончились?
- Что ты читаешь? - спросил он после минутного размышления.
- Это обычно читал мой отец, - не поднимая головы, ответил Арик. - Я почти ничего здесь не понимаю, но ему это нравилось. Он перечитывал текст снова и снова.
- Можно мне посмотреть? - спросил Тагоре.
Арик кивнул и протянул лист бумаги. Он был тонким и очень часто складывался, и чернила на сгибах смазались и расплылись пятнами. До сих пор Тагоре приходилось читать только боевые приказы и карты, а этот диалект был ему незнаком, но нейронные связи его мозга адаптировались с быстротой, удивившей бы любого терранского лингвиста.
- "Благословенны люди, объединенные замыслами Императора, и они будут вечно жить в его памяти, - прочел Тагоре и озадаченно нахмурился от такого странного заявления. - Я прокладываю тропу праведников. Пусть она будет вымощена битым стеклом, я пройду по ней босым; пусть она пролегает сквозь льды и пламя, я все преодолею; пусть она трудна и извилиста, свет Императора направит мои стопы. Император един, и он есть наша защита и опора".
Тагоре поднял взгляд от строчек. От этих слов веяло суеверием, и это вновь подхлестнуло его гнев, заставив пульсировать имплантат.
- "Сила Императора в человечестве, а сила человечества - в Императоре, - продолжал Тагоре, становясь все мрачнее. - Если одно отвернется от другого, все мы станем Заблудшими и Проклятыми. И если Его слуги забудут свой долг, они перестанут быть людьми и станут меньше, чем дикие звери. Им нет места в лоне человечества и в сердце Императора. Да будут они отвержены и мертвы".
Сердце Тагоре уже выбивало дробь, а легкие вбирали воздух сильными короткими толчками. Он скомкал лист в кулаке и бросил его на пол.
- Уйди от меня, мальчик, - прохрипел он сквозь стиснутые зубы.
Арик, заметив произошедшую в нем перемену, поднял на Тагоре широко раскрытые от страха глаза.
- Что я такого сделал? - дрожащим голосом спросил он.
- Я сказал, уйди от меня!
- Почему?
- Потому что я мог бы тебя убить, - зарычал Тагоре.
Нагасена осматривает здание с выступа скалы в устье каньона. Он знает, что добыча близка. Позади, на улице, шесть бронированных машин и почти сотня солдат нетерпеливо ожидают его приказов. Приказ может быть только один, но он медлит его отдать. Афина Дийос и адепт Хирико ожидают вместе с ним, хотя им в этой охоте больше делать нечего.
Даже Нагасена не отрицает некоторого возбуждения, обычно сопутствующего последней стадии охоты, но сегодня он не чувствует ничего подобного. Слишком много неопределенностей появилось в его жизни с тех пор, как он покинул свою виллу в горах, и при мысли о встрече с Каем Зуланом и мятежниками его охватывают только мрачные предчувствия.
Через прицел винтовки ему отлично виден вход. Перед зданием собрались сотни людей, которые принесли с собой своих мертвецов. Нагасена разделяет желание оплакать потерю и почтить их память, чтобы никто не был забыт, но ему чужд обычай молиться за мертвецов и надеяться, что они перейдут в какое-то другое царство.
Превосходная оптика прицела, созданного Механикум Марса и приобретенного по чудовищно высокой цене, позволяет Нагасене проникнуть за мраморный фасад и увидеть источники теплового излучения внутри здания. Это изображение по закрытым медной оплеткой проводам передается на инфопланшет Картоно.
В храме собрались около шестидесяти человек, и среди них опознавательными символами и размерами отчетливо выделяются легионеры Астартес. Но Кая Зулана отыскать невозможно. Как сказал Антиох, космодесантников пятеро, и все они собрались вокруг личности меньшего размера. Тепловые символы расплываются и дрожат. В их огромных телах что-то сбивает его оптику, и все изображение мерцает от помех, так что у Нагасены начинают болеть глаза.
- Вот они хваленые дорогие биофильтры, - раздраженно ворчит Картоно и хлопает ладонью по ребру планшета.
Изображение не улучшается, но у них и так достаточно информации, чтобы начать атаку на здание.
- Надо штурмовать этот дом, - настаивает Головко. - Теперь с нами больше сотни человек. Им ничего не останется, как спасаться бегством. Мы за час сумеем покончить с этим делом.
- Он прав, - говорит Сатурналий, несмотря на явное нежелание хоть в чем-то соглашаться с Черным Часовым. - Наши беглецы в ловушке.
- И от этого они станут вдвойне опаснее, - говорит Нагасена. - Нет никого опаснее человека, загнанного в угол и сознающего, что ему нечего терять.
- Совсем как Созидательница из Каллайкоя, - говорит Картоно.
- Верно, - коротко соглашается Нагасена, не желая вспоминать сейчас о той охоте, которая оставила ему незаживающие раны.
Сатурналий берет инфопланшет из рук Картоно и подносит Нагасене, как будто тот его не видел. Он постукивает пальцем по затуманенным изображениям пяти воинов, ради убийства которых они сюда пришли.
- Нет причин отказываться от атаки, - говорит кустодий. - Мы получили приказ, и он предельно ясен. Все они должны умереть.
Нагасена читал и перечитывал приказы по несколько раз, отыскивая малейшую возможность интерпретировать их так, чтобы на его памяти не остался пожизненный шрам от убийства такого количества невинных, но Сатурналий прав: приказы невозможно истолковать по-другому.
- Это ведь имперские граждане, - говорит он, хотя и сознает, что напрасно тратит слова, пытаясь убедить Сатурналия изменить план действий. - Мы ведь служим им, нельзя так жестоко их предавать.
- Предавать? Эти люди приняли мятежников и виновны в соучастии в их преступлениях, - отвечает Сатурналий. - Я воин Легио Кустодес, и мой долг обеспечить безопасность Императора, а в этом деле компромиссы недопустимы. Кто знает, какие предательские идеи беглецы распространили среди обитателей Города Просителей? Если мы оставим жизнь каждому, кто с ними общался, их мятеж будет разрастаться и пускать глубокие корни, как сорная трава, питаясь тьмой и скверной.
- Ты не можешь знать этого наверняка, - возражает Нагасена.
- Мне ни к чему это знать, достаточно того, что я в это верю.
- Это и есть Имперская Истина? - спрашивает Нагасена, почти выплевывая слова.
- Это просто истина, - говорит Сатурналий. - Ни больше, ни меньше.
Нагасена заглядывает в глаза Картоно, но не видит там ничего, что могло бы рассказать о чувствах раба. Круг Кулексус об этом позаботился. Нагасена сжимает рукоять Шудзики, сознавая, что должен уйти, но это равносильно тому, чтобы подписать себе смертный приговор. Хорошо это или плохо, но он обязан участвовать в этой охоте до самого конца.
Он кивает, а при виде торжествующих заговорщицких усмешек Головко и Сатурналия испытывает к ним ненависть.
- Хорошо, - говорит он. - Давайте покончим с этим.
Сигнал к атаке еще не успевает прозвучать, как Картоно потрясенно втягивает воздух. Он снова смотрит на инфопланшет и растерянно поднимает голову.
- У нас могут быть проблемы, - говорит он. - Появились новые лица.
Атхарва заметил, что Тагоре поднялся со скамьи и скованной походкой направился к тому месту, где они все собрались. Его аура полыхала жарким гневом и жаждой крови. От одного только прикосновения к его разуму пробудилась собственная агрессивность Атхарвы, и, чтобы справиться со своими эмоциями, ему пришлось войти в низшие уровни Исчислений.
- У нас есть шанс улететь с Терры, - сказал Ашубха подошедшему Тагоре.
Сержант Пожирателей Миров, все еще бледный от злости, кивнул, не разжимая зубов.
- Как? - сумел пробормотать он.
- Расскажи ему, - попросил Атхарва Палладия Новандио.
- На вершине той скалы расположено поместье Вадока Сингха, военного архитектора Императора, - заговорил Палладий. В его голосе зазвучала такая горечь, что Атхарва внутренне поежился. - Он руководит всеми строительными работами во Дворце, наверно, потому и выбрал себе жилье на такой высоте.
- И что? - спросил Тагоре, окутанный раздражением, словно усеянной шипами броней.
- Военный архитектор предпочитает обозревать самые крупные сооружения с орбиты, - пояснил Палладий.
Этот человек очень не хотел их отпускать, и только проницательность Атхарвы вынудила его поделиться этой бесценной информацией.
- Теперь ты понимаешь? - воскликнул Севериан.
- У него есть судно, способное выйти на орбиту? - спросил Тагоре, чей гнев трансформировался в заинтересованность.
- Да, есть, - подтвердил Палладий.
- Мы сможем вырваться из этого мира, - обрадовался Шубха и стукнул кулаком по ладони.
- Более того, - добавил Ашубха. - Если мы доберемся до одной из орбитальных платформ, есть шанс попасть на борт корабля с варп-двигателем.
- Итак, договорились? - спросил Атхарва, искоса поглядывая на Палладия Новандио. - Двигаемся к Исстваану?
- К Исстваану, - согласился Тагоре.
- К легиону, - одновременно добавили братья-близнецы.
- Значит, к Исстваану, - сказал Севериан. - Я разведаю дорогу к вилле архитектора.
Атхарва кивнул, и Лунный Волк выскользнул через заднюю дверь храма и исчез в темноте.
- Куда вы отправитесь, когда покинете этот мир? - спросил Палладий Новандио, не в силах скрыть разочарования. - Вы не хотите остаться здесь? Где же еще обитать Ангелам Смерти, как не в посвященном Смерти храме?
Тагоре резко развернулся к старику и приподнял его над полом.
- Я должен бы убить тебя за то, что в этом месте пустила корни ересь! - зарычал Пожиратель Миров. - Ты называешь этот дом храмом, и люди находят в нем своих богов.
- Тагоре, о чем ты говоришь? - спросил Атхарва.
Тагоре держал Палладия Новандио на вытянутой руке с каким-то брезгливым выражением, словно опасную гадину.
- Он проповедует ложную веру. Это не место для поминовения, а настоящая церковь, где Императора считают каким-то божеством. Все это, все, что он нам говорил, ложь. А сам он главный проповедник. Сейчас я его убью, и мы отправимся в путь.
- Нет! - крикнул Палладий. - Здесь ничего подобного нет, я могу в этом поклясться.
- Лжец! - взревел Тагоре и замахнулся кулаком.
Не успел он нанести смертельный удар, как двери храма распахнулись, и на пороге, освещенные снаружи сотнями фонарей и факелов, появились две огромные фигуры. Вместе с ними порывом насыщенного пеплом ветра ворвался страх, и в то же мгновение Атхарва ощутил хищные мысли охотников, притаившихся за стенами храма.
В одном из нападавших он узнал Гхоту, которого видел в схватке у дома Антиоха, а от громадного силуэта второго воина у него перехватило дыхание.
Гигант казался громадным даже по сравнению с Гхотой, он был выше Тагоре и шире в плечах, чем погибший Джития. Пластины его доспехов отливали бронзой и непроницаемой чернотой. Этот гигант, похожий на воинов древности, чувствовал себя в доспехах так, словно в них и родился. На боку у него висел болтер, давным-давно снятый с производства, а за спиной торчал меч с широким лезвием.
- Я громовой лорд, - произнес Бабу Дхакал. - И у вас есть то, что мне нужно.
Глава 22
ЖИВАЯ ИСТОРИЯ
ОКРОВАВЛЕНЫЙ ХРАМ
ДОСТОЙНЫЙ ПРОТИВНИК
Стоящий перед ним воин не имел права существовать. Все воины его формации давно умерли, все они погибли в последней битве за Единство. Они принесли величайшую жертву ради последней и самой значительной победы Императора. Но он стоял здесь, огромный и величественный, внушающий ужас и изумление. На мертвенно-сером лице сверкали налитые кровью глаза, а на его ауру было больно смотреть. Его сущность притягивала к себе все внимание и распространяла страх.
- Ты Бабу Дхакал? - спросил Атхарва, хотя вопрос был явно излишним.
- Конечно, - ответил воин грома.
Все - мужчины, женщины, дети - бросились в заднюю часть храма и сгрудились в тени Безучастного Ангела, словно от Бабу Дхакала и Гхоты исходила какая-то мрачная сила. Атхарва мельком заметил среди прихожан и Кая со светловолосой молодой женщиной, лоб которой был повязан косынкой. Он мгновенно понял, кто она такая, и едва не рассмеялся при мысли, что фортуна посылает им не только астропата, но и навигатора. Космическая головоломка Вселенной мало-помалу складывалась перед ним в цельную картину.
Рядом с ним напряженно замер Тагоре, и его ярость грозила вырваться наружу в любой момент. Шубха и Ашубха последовали примеру своего сержанта, хотя их агрессия проявлялась далеко не так отчетливо, как у Тагоре. Присутствия Севериана Атхарва не ощущал, и он надеялся, что тот уже успел покинуть храм.
- Ты убил воина легиона Астартес, - утробным голосом прорычал Тагоре, обращаясь к Гхоте. - И за это я вырву у тебя сердце.
Гхота усмехнулся, оскалив зубы.
- Я уже побил тебя однажды и смогу сделать это еще раз, щенок.
Бабу Дхакал поднял руку, опережая ярость Тагоре.
- Я пришел сюда не для того, чтобы драться с вами, легионеры Астартес, - сказал он. - Я хочу вам кое-что предложить. Вы готовы меня выслушать?
Неожиданная речь удивила Атхарву. У него не было ни малейшего желания вести переговоры с Бабу Дхакалом, но в таком случае появлялся шанс прибегнуть к помощи психических сил.
- Что вы хотите? - спросил он, успешно скрывая свое изумление.
- За этими стенами есть люди, которые хотят вас убить, - сказал Бабу Дхакал.
- Это мне известно, - ответил Атхарва, и Дхакал рассмеялся, издавая булькающие утробные звуки.
- Ты узнал об этом только сейчас, потому что я тебе позволил, - заявил воин.
- Как только я сломаю о колено твой хребет, я займусь ими, - пообещал Тагоре.