- Большинство из нас не были там, когда погиб Кадай. И есть… вопросы, которые требуют ответа.
Дак'ир сначала решил сделать выговор боевому брату: допрос своего старшего офицера, в сколь угодно аккуратных выражениях, мог служить основанием для наказания. Но Дак'ир сам велел Емеку говорить открыто и поэтому сам и напросился. Вряд ли за это можно судить Емека.
- Правда в том, брат, что мы все виноваты в том, что касается трагической смерти Кадая. Я, Тсу'ган, все, кто ступил на Аура-Иерон, сыграли свою роль, даже сам капитан. Здесь нет никакой тайны, никаких мрачных секретов. Нас перехитрил ловкий и смертоносный враг.
- Воины-Драконы, - утвердительно произнес Емек в наступившей тишине.
- Да. Изменники знали, что мы придем. Они были готовы, расставили для нас ловушки. Они придерживаются старых обычаев, Емек: око за око, капитан за капитана.
- Но спланировать такую ловушку, это граничит с… одержимостью.
- Одержимый, параноидальный, мстительный - Нигилан воплощает в себе все это и еще много хуже.
- Вы знали его?
- Нет. Я встретил его только однажды - на Морибаре, скаутом седьмой роты, во время своего первого задания. Как и не знал его капитана, Ушорака, хотя тот вышколил своего протеже на отлично в мастерстве обмана и злобы.
- Это тот, что умер на мире-гробнице?
- Да, в кузнице крематория в центре Морибара. Кадай думал, что Нигилан тоже мертв, но, если только мы не столкнулись на Стратосе с призраком, он остался жить - и довольно неплохо, ведомый ненавистью и обещанием отомстить.
- И был он когда-то…
- Одним из нас, да, - закончил за него Дак'ир. - Даже сыны Вулкана небезупречны. Способность предать живет в каждом из нас, Емек. Поэтому мы должны постоянно испытывать себя и свою веру, чтобы избегать соблазнов и эгоистических идеалов.
- А Ушорак?
Лицо Дак'ира потемнело, и он опустил взгляд, точно вспоминая, хотя на самом деле он только слышал о деяниях Ушорака, которые привели его к проклятому вероотступничеству. Это случилось много лет назад, и Дак'ир не был тому непосредственным свидетелем.
- Нет. Он был из другого ордена, хотя позор от этого не становится менее унизительным.
- Нигилан проделал все это, только чтобы отомстить за своего господина… Он, должно быть, очень ожесточен. Нельзя ли как-нибудь реабилитировать его и изменников под его командованием? Бывали случаи, когда изменникам даровали прощение и предоставляли возможность покаяться. Как было с Палачами.
Дак'ир печально покачал головой:
- Это не Бадаб, Емек. Нигилан со своими приспешниками ушел в Око Ужаса. Оттуда нет возврата. Его последний шанс, как и последний шанс Ушорака, был на Морибаре. Они им не воспользовались, и теперь Воины-Драконы - наши враги, не отличающиеся от безымянных кошмаров варпа. Только я не думаю, что у Нигилана на уме была исключительно месть, когда он подстерег нас на Стратосе. Было в его планах что-то еще.
- Почему вы так думаете?
Дак'ир взглянул собрату в глаза:
- Просто такое чувство.
II
Распутье
Бок пронзило болью - Тсу'ган пошатнулся и оперся дрожащей рукой на стену. Черный мрамор холодил ладонь. Постояв минуту, Тсу'ган нашел в себе силы идти дальше. За пеленой почти нестерпимой боли он не заметил, что на стене остался отпечаток руки, от которого пошел пар. Сержант держал путь в зал Реликвий.
Как и многие другие сержанты, он остался на Прометее, ожидая вестей из Пантеона. Все гадали, что же может значить ларец, найденный на "Архимедес Рексе". Кое-кто считал, что, учитывая недобрые времена, ларец мог иметь отношение к месту, где примарх нашел уединение после окончания Ереси. Тсу'ган в этом сильно сомневался. Он был прагматиком, слишком трезвомыслящим, чтобы увлекаться далекими от реальности теориями. Он верил в то, что видел, чего мог коснуться. Он знал лишь один способ решать проблемы: в лоб, решительно и смело. И с таким намерением, пока Пантеон молчал, Тсу'ган созвал собственное собрание. На встречу явились несколько сержантов, которых втайне уведомил Иагон и которых привлекал блестящий пример для прометейца - Тсу'ган и оказываемое ему уважение. Они пришли по его просьбе, чтобы поговорить о "серьезной проблеме" внутри роты. Предметом обсуждения на тайном собрании, которое проходило в одном из немногих и редко используемых общежитий крепости, был Н'келн. Пока Тсу'ган шел по черным мраморным коридорам галереи, в нем снова ожило чувство вины за тайный союз, на которое вдобавок наслаивалось его отношение к смерти Кадая.
Он ждал в полутьме зала. Галогенные светильники были приглушены, в помещение попадал лишь свет снаружи. Они явились, один за другим: Агатон и Екбар первыми, один - суровый и многое повидавший, второй - тихий и задумчивый. Оба они были сержантами тактических отделений, как и сам Тсу'ган. Затем пришел Варго из одного из штурмовых отделений, ветеран многих походов. Де'мас, Кловий и Тифос явились почти сразу за ним. Последним пришел Навим, которому больше всех не нравилось это приглашение. Эти семеро Астартес, все опытные Саламандры, представляли пять тактических и оба штурмовых отделения третьей роты. Не было только сержантов Опустошителей, тех, кто сражался на Стратосе рядом с Н'келном. И конечно, отсутствовал Дак'ир. Он вполне четко показал свое отношение к недавнему назначению капитана.
Присутствующие братья-сержанты сняли шлемы, а Кловий и Тифос их вообще почти никогда не надевали, и в темноте вспыхнули их глаза. Тсу'ган подождал, пока все устроятся, пока будут произнесены взаимные приветствия и слова уважения, затем начал:
- Не сочтите меня изменником, ибо таковым я не являюсь.
Тсу'ган обвел пристальным взглядом собравшихся.
- Тогда зачем мы здесь, если не поговорить об измене, не отказаться от клятв, которые мы все принесли самому магистру ордена? - сердито, но в то же время не повышая голоса спросил Навим.
Тсу'ган примиряюще поднял руку, успокаивая Навима и одновременно предупреждая ответ брата Иагона, который стоял в темноте за спиной своего сержанта и наблюдал.
- Я хочу лишь сделать так, как лучше для роты и ордена, братья, - заверил присутствующих Тсу'ган.
- Если это так, Тсу'ган, то почему мы прячемся в темноте, словно заговорщики? - спросил Агатон, недовольно прищурившись. - Я пришел сюда, чтобы обсудить разлад в наших рядах и то, как мы можем это исправить. Все разговоры, что я слышал до собрания, касались несогласия и непригодности Н'келна к роли капитана. Так скажи мне, почему я не должен просто развернуться и пойти прямо к Ту'Шану?
Тсу'ган встретил напряженный взгляд брата-сержанта с искренним сожалением:
- Потому что ты, как и я, знаешь, что Н'келн не годится для этой должности.
Агатон открыл рот, чтобы ответить, но тут же захлопнул его перед неопровержимым фактом. Тсу'ган вновь обратился к собранию, разведя руки в примирительном жесте:
- Н'келн - прекрасный воин, один из лучших в Инфернальной Гвардии, но он не Кадай и…
- Никто из нас не Кадай, - мотнув головой, насмешливо произнес сержант Кловий. Благодаря коренастому, приземистому туловищу, мощным плечам и широкой спине он казался несдвигаемым, точно бронированный валун. - Нельзя оценивать одного человека сквозь призму памяти о другом.
- Я говорю лишь о его наследии, - возразил Тсу'ган, - и о его способности вести нас. Н'келну нужна направляющая рука, поддержка настоящего капитана. Он как один компонент сплава, который силен лишь в соединении с другим, но в одиночку он… - Тсу'ган покачал головой, - он наверняка сломается.
Прокатившийся по всей комнате ропот показал, что его слушатели вовсе не убеждены. Тсу'ган заговорил напористее:
- Н'келн унаследовал раздробленную роту, для восстановления которой нужна сила. Такой силы у него нет. Как еще объяснить эту глупость с возвращением в Адронный Пояс?
- Если бы мы не вернулись туда, то не нашли бы ларец, - низким голосом возразил Варго.
Тсу'ган повернулся к нему, его собственный голос прозвучал пылко и хрипло:
- Везение, которое едва не стоило нам бесславной смерти и обязало нас перед этими наймитами. - Он яростно выплюнул последнее слово, имея в виду Злобных Десантников. Упоминание об этих бесчестных собаках словно жгло рот.
- Второй ошибкой Н'келна было позволить Виньяру и его псам утащить оружие и доспехи, которые предназначались другому ордену. Они Астартес только по названию и просто воры. Но Н'келн их отпустил, не сказав даже грубого слова, не говоря уж о погоне.
Тсу'ган замолчал, чтобы его осуждающие речи дошли до слушателей.
- Не сочтите меня изменником, - повторил он, не без удовлетворения заметив, как потемнели лица сержантов. Даже Навим, казалось, начал поддаваться, - ибо таковым я не являюсь. Я служу лишь ордену. И всегда служил. Я горжусь, что я - огнерожденный, и останусь верным своим братьям до самой смерти. Но чего я не стану делать, так это стоять и смотреть, как рота катится к гибели. Как и не стану участвовать в безрассудных операциях, где единственная награда - бессмысленная смерть. Этого я сделать не могу.
Агатон озвучил общую мысль:
- Так чего ты хочешь от нас?
Тсу'ган кивнул, словно одобряя решимость собравшихся.
- Примите мою сторону, - просто сказал он. - Примите мою сторону, и мы пойдем к магистру ордена и потребуем сместить Н'келна.
После недолгого молчания заговорил Навим:
- Ни одного из фактов, что ты упомянул, не достаточно, чтобы снять капитана. Ту'Шан накажет всех нас за этот заговор. И отправит к Элизию с его хирургеонами-дознавателями, чтобы проверить нашу чистоту.
- Это не заговор! - рявкнул Тсу'ган, затем, поборов раздражение, понизил голос: - Я представлю наши сомнения магистру ордена, ибо это наше право. Ту'Шан мудр. Он узнает о расколе в роте и будет вынужден принять меры по его устранению.
- И кого же он поставит на место Н'келна? - спросил Агатон, встретившись взглядом с Тсу'ганом. - Тебя?
- Если магистр ордена сочтет нужным назначить меня, я не стану увиливать от ответственности. Но я не стремлюсь занять место Н'келна. Я хочу лишь того, что будет лучше для роты.
Агатон оглядел собравшихся в явной нерешительности:
- А что с Дак'иром, Омкаром, Локом и Ул'шаном? Почему их здесь нет?
Тсу'ган сохранил высокомерный вид, несмотря на уместный вопрос сержанта.
- Я их не звал, - сознался он.
Навим подскочил от такого признания:
- Почему? Потому, что они никогда с тобой не согласятся? Или потому, что не станут молчать о заговоре? - Он отмахнулся от собравшегося возразить Тсу'гана: - Избавь меня от своих ответов, брат. Мне они не интересны. Из верности своим братьям-сержантам я буду молчать, но в этом участвовать не стану. Я понимаю, ты думаешь, что действуешь из искренней заботы о роте, но ты заблуждаешься, Тсу'ган, - грустно прибавил Навим и вышел.
- И я не стану, брат, - сказал Агатон. - Не заговаривай со мной больше об этом, или мне придется пойти к капеллану Элизию.
Следом ушли Кловий с Екбаром. Остальные торжественно заверили Тсу'гана, что будут на его стороне, но без поддержки большинства сержантов шансов на успех почти не осталось. Вскоре и они последовали за недовольными собратьями, оставив Тсу'гана наедине с Иагоном.
- Почему они этого не понимают, Иагон? Почему они не хотят признать слабость Н'келна? - Тсу'ган опустился на одну из простых дощатых коек, которыми не пользовались уже десятки лет.
Иагон неторопливо показался из-за спины Тсу'гана.
- Я не считаю, что мы потерпели неудачу, брат-сержант.
Тсу'ган поднял вопрошающий взгляд.
- Верно, на нашей стороне всего три сержанта, но это все, что нам на самом деле нужно.
- Объясни.
Иагон улыбнулся, но в неприятном изгибе опущенного книзу рта не было ни следа тепла или радости. Здесь, в полумраке пустого общежития, он мог показать свою истинную природу.
- Пойдите со своими жалобами к Элизию. Сделайте так, чтобы Н'келн при этом был в пределах слышимости или хотя бы вскоре об этом услышал. - Иагон нарочно помолчал, внутренне аплодируя собственному коварству, а затем продолжил: - Н'келн - воин крайне сознательный. Как только он узнает о вотуме недоверия среди собственных сержантов, - прищуренные глаза Иагона вспыхнули, - он сам добровольно сложит с себя обязанности капитана.
Тсу'ган внезапно ощутил, что его разрывают сомнения. Он глубоко вдохнул, пытаясь от них избавиться.
- Правильно ли это, Иагон? Будет ли то, что я делаю, лучше для роты и ордена?
- Вы вступаете на тернистый путь, милорд, который должны пройти, если нам суждено когда-нибудь стать снова единым целым.
- И все же…
Иагон шагнул вперед, чтобы подчеркнуть свои слова:
- Если Н'келн достоин быть капитаном, так почему он не взял громовой молот Кадая? А молот сейчас пылится в зале Реликвий, забытый и оскорбленный тем, кто побоялся взять его в руки, хотя это положено ему по праву.
Тсу'ган неуверенно покачал головой:
- Нет. Н'келн отказался от молота из уважения.
Но прозвучало это не очень убедительно.
Иагон принял абсолютно невинный и беспристрастный вид:
- Разве?
Тсу'ган покинул общежитие в молчании, отягощенный собственными мыслями. Боль должна успокоить растревоженный разум. Он немедля направился к солиториумам. И там, в темноте, под взглядом своего тайного наблюдателя, отдавался пагубному пристрастию снова и снова, в надежде, в тщетной надежде, что со следующим касанием жезла его совесть успокоится. Но она не успокаивалась, и чувство вины грызло его всю дорогу, пока он шагал по длинным переходам зала Реликвий, укутанный лишь в простой зеленый плащ.
Строгая галерея из черного мрамора была увешана почетными наградами и памятными реликвиями героев давно минувших лет. Чернота камня, его гладкость и массивность навевали печаль, вполне, впрочем, уместную для атмосферы благоговения в этом священном месте. Здесь, в боковых комнатах и глубоких альковах, стояли алтари, посвященные Хавьеру, Кесару и даже древнему Т'келлу. Артефакты, слишком ценные, чтобы предать их огню, и слишком почитаемые, чтобы передать их кому-то по наследству, покоились в них вместе с печатями чистоты, медалями и прочей данью их памяти. Реликварии были сделаны из костей обеих ног, потерянных братом Амадеем при осаде Клутнира. Если могучий воин когда-нибудь погибнет, их сожгут вместе с тем, что осталось в саркофаге, и предадут горе Смертного Огня. Тсу'ган шел мимо всего этого, и каждый шаг отдавался болезненным напоминанием о нанесенных им самому себе ранах. Но боль тускнела по сравнению с душевными муками, которые она никак не могла утолить. Мелькнула мысль, не слишком ли он в этот раз перегнул палку, подгоняя жреца-клеймовщика, но Тсу'ган отмел ее. Склонив голову, он вошел в одну из боковых комнат зала и пропал во мраке. Непроницаемая темнота продлилась всего несколько мгновений, затем на стене вспыхнуло обетное пламя, бросив теплый оранжевый отсвет на мрачный алтарь. Алтарь был сделан в форме наковальни, на плоское навершие наброшен покров из саламандровой шкуры. На шкуре лежали обломки богато украшенного громового молота.
Тсу'ган подошел к алтарю и опустился на колени, охваченный глубоким чувством утраты.
- Мой капитан…
Слова, произнесенные едва слышным шепотом, все же передали его тоску. Тсу'ган хотел сказать что-то еще, но обнаружил, что не может, и закрыл рот, не издав ни звука. Наступила тишина, всепоглощающая и полная. Тсу'ган снова видел смерть Кадая. Он вспомнил, как собирал останки обожаемого капитана вместе с Н'келном. Тогда, сражаясь с приступом нежданной скорби и бессильной ярости, Тсу'ган посмотрел в глаза ветерану-сержанту и ясно увидел, что они выражали.
- Что теперь будет? Кто нас поведет? Я не могу занять его место. Только не сейчас. Я не готов.
Даже тогда, сквозь туман отчаяния, Тсу'ган понял, что творится в душе Н'келна. Чувство долга не позволило бы ветерану-сержанту отказаться занять место капитана, но могло заставить благоразумие. Однако не заставило, и давнишнее воспоминание теперь мучило Тсу'гана, подобно занозе.
Брат-сержант, не в силах больше этого выносить, отвел взгляд от священной дани памяти Ко'тана Кадая и поспешил покинуть комнату-алтарь.
Тсу'ган был так поглощен своими мятущимися мыслями, что не заметил идущего навстречу Фугиса и столкнулся с ним.
- Прости, брат, - хрипло извинился Тсу'ган, скривившись под капюшоном и намереваясь двинуться дальше.
Фугис выставил ладонь. Как и брат-сержант, апотекарий был закутан в плащ.
- С тобой все в порядке, брат Тсу'ган? Ты выглядишь… измученным. - Капюшон Фугиса лежал на плечах, и взгляд апотекария точно пронзал сержанта: к Фугису частично вернулась его былая проницательность.
- Ничего. Я лишь хотел почтить мертвых. - Голос Тсу'гана срывался, боль от ожогов терзала сержанта. Он снова попытался уйти, но Фугис преградил ему дорогу.
- И все же голос у тебя, будто ты только что вернулся из боя. - Строгое и пытливое выражение лица апотекария еще сильнее заострило его черты.
- Отойди, апотекарий, - огрызнулся Тсу'ган, внезапно рассердившись и тяжело дыша. - У тебя нет причин меня задерживать.
Холодные глаза Фугиса рассержено сверкнули.
- У меня есть все причины. - Апотекарий внезапно выбросил руку, ослабевший Тсу'ган не успел его остановить, и тот стянул плащ и капюшон с сержанта, обнажив воспаленные багровые шрамы на нижней части груди.
- Шрамы свежие, - осуждающе произнес Фугис. - Ты их обновил.
Тсу'ган попытался возразить, но теперь уже было поздно спорить.
- И что с того? - Он скрипнул зубами от ярости, одновременно пытаясь прогнать слишком медленно уходящую боль.
Апотекарий посуровел:
- Что ты делаешь с собой, брат?
- То, что должен, чтобы продолжать действовать! - Злоба Тсу'гана резко сменилась смирением. - Его убили, Фугис. Убили хладнокровно, как тех бедолаг, что привели нас в Аура-Иерон.
- Нам всем его не хватает, Тсу'ган. - Теперь настала очередь Фугиса сменить настроение, хотя, вместо того чтобы смягчиться, его взгляд, казалось, стал еще холоднее и отрешеннее, словно вновь ожило его собственное чувство тяжелой утраты.
- Но тебя там не было, когда он умер, брат. Ты не собирал его доспехи и останки, иссушенные так, что даже твое мастерство не смогло бы возродить его в другом теле.
Тсу'ган говорил об уничтоженных прогеноидных железах Кадая. Эти органы располагались в шее и груди космодесантника. Извлеченные при помощи умения, которым в совершенстве владели только апотекарий, эти железы могли быть использованы для создания нового Саламандра. Но трагическая смерть Кадая лишила Саламандр даже столь малого утешения.
Фугис помолчал, решая, как поступить.
- Ты должен явиться в апотекарион. Там я займусь твоими ранами, - велел он. - Я могу вылечить поверхностные ожоги, но бездну боли внутри тебя я убрать не в силах. - На мгновение взгляд апотекария смягчился. - Твоя душа в смятении, Тсу'ган. Так продолжаться не может.
Тсу'ган натянул плащ и измученно выдохнул. При этом под левым глазом у него дрогнула нервная жилка.