Прометейские обычаи требовали, чтобы умершего провожали два железодела. Напротив Дак'ира на таком же каменном выступе над лавой стоял Тсу'ган, облаченный в такой же наряд. Если игнейское наследие явно читалось на грубом и неровном лице Дак'ира, благородная родословная племенных царей Гесиода делала лик Тсу'гана надменным и жестоким. Его гладкий череп был тщательно выбрит, узкая темно-красная бородка походила на острый выступ скалы. Во всем этом было больше утверждения высокомерия и тщеславия, нежели просто напыщенности. Темные волосы Дак'ира, столь характерные для подземников, кочевников Игнеи, были подстрижены очень коротко.
Когда сержанты на мгновение встретились взглядами, в глазах Тсу'гана холодно вспыхнуло обвинение и едва скрытое презрение. Огненная прорва между ними бурлила и плевалась, словно отражая их враждебность.
Чувствуя нарастающий гнев, Дак'ир отвел взгляд.
Тсу'ган был одним из тех в ордене, кто считал исключительность Дак'ира отклонением. Рожденному в относительном изобилии и достатке, какие только возможны на вулканическом мире смерти, Тсу'гану претила самая мысль, что Дак'ир - достойный кандидат в Астартес. Факт того, что, став космодесантником, низкорожденный и незнатный Дак'ир стал ему ровней, неимоверно бесил Тсу'гана.
Но происхождение было лишь подспудной частью той неприязни, что пролегла между ними. Вражда, что так яро разделила двух сержантов, родилась еще на Морибаре - на их первом задании как неофитов, но ее силу и горечь навсегда изменило недавнее дело на Стратосе.
Морибар… Мысль о мире-гробнице, на котором Дак'ир побывал более сорока лет назад, пробудила горькие воспоминания. Это там Ушорак расстался с жизнью и там родилась кровная месть Нигилана.
Нигилана, который…
Былые воспоминания проступали из подсознания Дак'ира словно заостренные осколки кремня. Он снова видел смутные очертания дракона, чья красная чешуя блестела, словно кровь, под светом храма ложных богов. Вспышка мелты полыхнула перед глазами раскаленной добела звездой - яростная, горячая и неумолимая. Крик Кадая помутил сознание, и на мгновение остались лишь чернота и эхо его вызывающих чувство вины страданий…
Дак'ир очнулся. Пот катился по желобкам его искусственно увеличенных мускулов, но не от жара лавы - Саламандры обладали устойчивостью к таким вещам, - а скорее от терзающей изнутри боли. Второе сердце судорожно заработало вместе с участившимся дыханием, ошибочно посчитав, что тело входит в состояние повышенной готовности перед боем.
Дак'ир заставил сердце успокоиться, умея управлять своей своенравной физиологией при помощи множества умственных и физических приемов, вбитых в него суровыми тренировками. Он не испытывал подобных видений с самого Стратоса. Милостью Вулкана, видение продлилось лишь какие-то мгновения. Ни один из присутствующих собратьев не заметил этой мимолетной слабости. Дак'ир ощутил внезапное желание заорать и проклял всех богинь судьбы, что привели их по этому темному пути к страшному дню горя и печали, к безутешной скорби по обожаемому капитану.
Смерть Кадая оставила след на них обоих. Дак'ир носил свою отметину открыто - белое пятно скарификации на пол-лица от луча мелты. Он снова увидел его в своем видении - тот самый выстрел, что столь мучительно оборвал жизнь Кадая. А вот Тсу'ган прятал свои раны внутри, где они разъедали его, словно раковая опухоль. Пока еще их вражда была скрытой, чтобы не вызывать подозрений и недовольства ни у капеллана, ни тем более у магистра ордена.
Брат-капеллан Элизий почти завершил ритуал, и Дак'ир переключился на свои обязанности. Быть избранным - великая честь, и Дак'иру вовсе не хотелось промахнуться перед огненным взором магистра ордена Ту'Шана.
И вот наконец момент настал. Дак'ир удерживал тяжелую погребальную плиту уже несколько часов, но плечи даже не заметили этого напряжения, когда он начал выпускать цепь, медленно перебирая руками. На каждом из огромных, вдвое больше кулака Астартес, звеньев были выгравированы прометейские символы: молот, наковальня и языки пламени. Хотя звенья цепи не расплавились бы, даже коснувшись лавы, поднимающийся снизу жар раскалил их докрасна. Выпуская звено за звеном, Дак'ир сжимал каждое в руке и чувствовал, как символы медленно прожигают кожу.
При каждом перехвате от рук шел дым, но Дак'ир даже не морщился. Он был сосредоточен на задаче и знал, что за каждое звено в цепи следует браться в точности так, чтобы каждые три символа выжигались на ладонях в одном и том же месте. Любая ошибка, даже самая ничтожная, станет видна позже. Испорченную отметку счистят жрецы-клеймовщики, но вместо нее останутся позор и бесчестье.
Хотя Дак'ир с Тсу'ганом больше не встречались взглядами, они действовали сообща, выпуская звенья, одно за другим, в четком согласии. Металлическая цепь звенела, проходя через вороты наверху, в полутьме купола пещеры, и Кадай постепенно опускался в лаву. Вскоре погребальная плита погрузилась полностью. Доспехи и останки тела капитана разрушатся быстро. Сильный жар превратит последние следы его в пепел. И тогда Кадай уйдет вниз, возвращаясь к земле и Ноктюрну.
Плита появилась снова, когда цепь потащили обратно, уже чистая. Ее смертный груз исчез, черная поверхность дымилась. Когда плита достигла верхней точки, механизм под куполом щелкнул, и Дак'ир выпустил цепь - его долг был исполнен.
Шаркая ногами, вперед выступил обетный сервитор. Частью из плоти, частью механическое, существо горбилось под тяжестью массивной жаровни. Лоток из темного металла, приваренный к хребту сервитора, был полон скопившегося пепла от приношений. Когда сервитор приблизился, Дак'ир погрузил левую руку в пепел и большим пальцем нарисовал на правой похожий на череп символ.
Отвернувшись от сервитора, он хлопнул в ладоши, позволив хлопьям сгоревшей кожи с рук осыпаться вниз, в лаву. Подняв взгляд, Дак'ир обнаружил на месте носителя жаровни пару облаченных в мантии жрецов-клеймовщиков.
Даже без своих доспехов Астартес грозно возвышался над служителями ордена. Низко склонив головы, те поднесли горящие жезлы и выжгли на коже Дак'ира новые почетные шрамы. Саламандр приветствовал жар, едва осознавая причиняемую им боль, но в то же время впитывая его чистоту.
Безмолвный обмен взглядами с Тсу'ганом отвлек его внимание, и Дак'ир почти не заметил, как удалились жрецы. Так же как и сначала не обратил внимания на трех служителей, которые подошли вслед за жрецами, неся между собой комплект силовых доспехов.
Вспомнив, где находится, сержант поклонился служителям, протянувшим его боевые доспехи седьмой модели. Дак'ир по очереди брал части доспеха, неторопливо облачаясь, сбрасывая мантию железодела и снова превращаясь в Астартес.
Когда он почти закончил, из тьмы раздался низкий голос:
- Брат-сержант.
Дак'ир кивнул появившемуся бронированному Саламандру. Служители торопливо просеменили мимо него обратно в сумрак. Могучий воин, почти на две головы выше Дак'ира, был облачен в зеленые боевые доспехи ордена, эмблема пылающей оранжевой саламандры на черном поле левого наплечника указывала на то, что десантник является боевым братом третьей роты.
- Ба'кен.
Толстошеий и широкоплечий Ба'кен был грозен на вид. А еще он занимал должность специалиста по тяжелому вооружению у Дак'ира и был его самым доверенным товарищем.
Руки Ба'кена были распростерты. В латных перчатках он сжимал вычурно отделанный цепной меч и плазменный пистолет.
- Твои руки, брат-сержант, - произнес он торжественно.
Дак'ир вознес безмолвную молитву, принимая оружие и наслаждаясь его привычным прикосновением.
- Отделение готово? - спросил он и искоса глянул через озеро лавы на Тсу'гана. Тот также облачался в доспехи. Дак'ир отметил, что Иагон, заместитель Тсу'гана, одевает своего сержанта. "Ниже твоего достоинства, да?" Тихие слова Дак'ира сочились ядом.
- Третья рота ждет лишь тебя и брата Тсу'гана. - Ба'кен сохранил нейтральные выражение лица и тон. Он услышал сделанное украдкой замечание брата-сержанта, но решил не подавать виду. Ба'кен прекрасно знал о разладе между Дак'иром и Тсу'ганом. Он также знал о попытках Дак'ира наладить отношения со вторым сержантом, как и о том, что слова его стучались в глухие уши и закрытый разум.
- Когда я был молодым, еще простым неофитом, - заговорил Ба'кен, пока Дак'ир вкладывал цепной меч в ножны, а плазменный пистолет в кобуру, - я выковал свой первый клинок. Он был прекрасен - острый и крепкий, самое великолепное оружие, какое я когда-либо видел, потому что это был мой клинок и сделал его я. Я занимался с клинком постоянно, так упорно, что он сломался. И, несмотря на все свои старания и часы, проведенные в кузнице, я так и не смог его починить.
- Первый клинок всегда самый любимый - и самый бесполезный, Ба'кен, - отозвался Дак'ир, занятый креплением шлема к магнитным замкам на поясе доспеха.
- Нет, брат-сержант, - отозвался огромный Саламандр, - я не это хотел сказать.
Дак'ир прервался и взглянул на него.
- Некоторые связи, их просто невозможно создать, как бы нам этого ни хотелось, - пояснил Ба'кен. - Сам металл, понимаешь? В нем был изъян. Не важно, сколько времени я провел бы у наковальни, я все равно не смог бы его перековать. Ничто не помогло бы.
Лицо Дак'ира омрачилось, красные глаза затуманились от чего-то, похожего на сожаление.
- Не будем заставлять наших братьев ждать, Ба'кен…
- Как прикажешь. - Ба'кен не сумел скрыть нотку грусти в голосе. Он не счел нужным упомянуть, что сберег клинок, надеясь однажды все-таки починить его.
- …и нашего нового капитана, - закончил Дак'ир, сходя со скального выступа и вступая во тьму.
II
Горе
Дак'ир с Ба'кеном за спиной прошел вдоль шеренги воинов, пока не добрался до своего отделения. Несколько сержантов третьей роты приветствовали его, кто - коротким кивком, кто - тихим словом одобрения. Эти Саламандры - Лок, Омкар и Ул'шан, командиры отделений опустошителей, - были свидетелями трагической смерти Кадая на Стратосе.
Дак'ир на мгновение встретился взглядом с братом Емеком, который ободряюще сжал его плечо. Хорошо было снова оказаться среди своих братьев.
Однако другие были не столь доброжелательны.
У Тсу'гана имелось немало сторонников. Во всех смыслах Тсу'ган был идеалом прометейца: сильный, бесстрашный и самоотверженный. Такого воина легко полюбить, но в Тсу'гане присутствовала и жилка заносчивости. Его заместитель Иагон проявлял неменьшую самоуверенность, но его методы были гораздо хитрее и коварнее. Тсу'ган сердито зыркал с противоположной стороны храма. Взгляды его приверженцев были не менее уничтожающими. Дак'ир ощущал их, словно уколы раскаленных кинжалов.
- Брат Тсу'ган по-прежнему не согласен, - шепнул Ба'кен своему сержанту, проследив за взглядом Саламандра.
Ответ Дак'ира был более категоричен:
- Он точно не ведает страха, если продолжает противиться воле магистра ордена.
Не секрет, что назначение преемника Кадая не встретило всеобщего одобрения. Кое-кто из сержантов не таясь его оспаривал. И Тсу'ган выступал главным его противником. Открыто возмутиться ему и другим таким же не давал сам Ту'Шан. Решение магистра ордена - закон. Но его глаза и уши не могли быть всюду.
- Он явно ждал, что назовут его имя, - продолжил Дак'ир с ноткой затаенной неприязни.
- Наверное. Он уважал Кадая так же глубоко, как и ты, брат сержант. И вполне имеет право считать наследника недостойным, - заметил Ба'кен. - Ходят слухи, что Иагон начал организовывать поддержку своего патрона среди других сержантов.
Дак'ир резко обернулся:
- Он что, собирается оспорить командование ротой еще до того, как преемник Кадая принес присягу?
Некоторые из сторонников Дак'ира повернулись к нему - сержант произнес эти слова довольно громко. Дак'ир понизил голос:
- Если его поддержит достаточное число сержантов, он сможет поспорить с Ту'Шаном о своем капитанстве.
- Это всего лишь слухи. Может, за ними ничего и нет.
- Он не посмеет. - Дак'ир ощетинился при мысли, что Тсу'ган собирает силы в погоне за властью. Не то чтобы сержант был недостоин места капитана. Дак'ир признавал геройство и отвагу Тсу'гана, его боевую хватку. Но Тсу'ган был еще и охотником за славой, агрессивно добивающимся повышения. Амбиции - это похвально, они заставляют тебя стремиться к большему, но не за счет же других…
Более того, Дак'ира злило, что сам он ничего такого не слышал. К нему не относились с такой открытостью, как к Ба'кену. Во многом он и был тем изгоем, каким изображал его Тсу'ган. Дак'ир мог вдохновить своих воинов, мог повести их в бой - и они отдали бы за него свои жизни, как и он отдал бы за них свою. Но ему не хватало доброжелательности Ба'кена, его откровенности с воинами третьей роты. Из-за этого он часто оказывался в стороне от внутренней политики.
Дак'ир снова разгневался на сержанта, и вспыхнувший взгляд передал его ярость. Тсу'ган, гордо и надменно стоящий рядом с Огненными Змиями и с самим Ту'Шаном, перехватил этот взгляд и в свою очередь уставился на Дак'ира.
Что-то острое и настойчивое кольнуло сознание Дак'ира, и брат-сержант отвел глаза от Тсу'гана в поисках источника беспокойства. Сжимая эфес вложенного в ножны психосилового меча, Дак'ира пристально разглядывал библиарий Пириил. Ученик магистра Вел'коны, Пириил был полным псайкером уровня эпистолярия. Его тело было заключено в мудреный силовой доспех, дополненный убранством из зеленой ткани и эзотерическими символами. Позади головы дугой возвышался венец кристаллического капюшона. Книги и свитки крепились на цепях к латам, окрашенным в темно-синий цвет, как и положено библиарию. Плечи покрывал длинный плащ из шкуры дракона. Пириил прищурился, в глазах его едва заметно блеснули лазурные искры психического резонанса.
Что бы там его ни интересовало, Дак'ир нашел это разглядывание неприятным. Вероятно, Пириил перенял бразды наблюдателя от Фугиса, пока апотекарий был поглощен горем. Решив не пасовать, Дак'ир уставился в ответ, внутренне ежась от мощи библиария. Уступил в конце концов Пириил, слегка улыбнувшись, прежде чем отвести взгляд.
Дак'ир следом за ним посмотрел на длинный узкий выступ, расположенный выше того скального уступа, на котором сейчас находился он сам со своими братьями. Фигура, прикрытая плащом, стояла в центре возвышения на конце выступа, лицо ее скрывал тяжелый капюшон. Виднелся лишь горящий в глазах огонь. Позади фигуры из темноты безмолвно выступили два жреца-клеймовщика. Они одновременно взялись за грубую ткань плаща и стянули его вниз.
Перед ними с высоко поднятой головой возвышался брат-ветеран Н'келн. Его тело было обнажено, если не считать набедренной повязки. На голой коже виднелись свежие шрамы: знаки капитана, выжженные на груди и правом плече жрецами.
Возвышение было не просто скальным наростом. В его камень был утоплен диск, суровый серый металл которого скрывал внутренние устройства. Когда служители отошли, из возвышения взметнулся столб огня, целиком окутав будущего капитана. Адское пекло полыхало какие-то секунды, и, когда пламя угасло, Н'келн опустился на одно колено и склонил голову. От его черного как смоль тела поднимался дым, но Н'келн не обгорел. Наоборот, он светился от внутренней силы.
Магистр ордена Ту'Шан шевельнулся и поднялся с трона.
- Стихией огня оценивается наша отвага и измеряется наше рвение, - провозгласил он. Его низкий звучный голос словно исходил из самого сердца земли. В нем была раскаленная сердцевина из вдохновляющей страсти, и он нес такую мощь и властность, что все, кто слышал этот голос, мгновенно склонялись перед ним. - Выносливость и стойкость - принципы нашей культуры и нашего учения. Жертвенность и честь - добродетели, которых мы, огнерожденные, придерживаемся. Смирением мы ограждаем себя от спеси и собственного тщеславия.
Ту'Шан сосредоточил все свое внимание на Н'келне, который по-прежнему не поднимал взгляда.
- Сердце Вулкана бьется в моей груди… - начал магистр ордена, гулко ударив кулаком в латной перчатке по нагруднику и осенив себя знамением молота.
Н'келн впервые поднял взгляд после огненного крещения и закончил:
- С ним я сокрушу врагов Императора!
Ту'Шан широко улыбнулся, и тепло его улыбки отразилось в пылающем взоре.
- Не брат-сержант отныне… - нараспев протянул он, вскинув зажатый в руке могучий громовой молот. - Встань, брат-капитан.
Свод Памяти был почти пуст. Шаги одиноких Саламандр, идущих исполнить свои ритуалы, и служителей, занимающихся повседневной работой, гулко отражались от стен. Доносящиеся из катакомб внизу сквозь скальное сердце бастиона ордена в Гесиоде отголоски работы кузниц - звон наковален и лязг металла - ласкали слух.
Гесиод был одним из семи городов-убежищ Ноктюрна. Эти огромные колонии, фундамент которых был глубоко забурен в землю и соединялся со скальным основанием планеты, были основаны на местах семи поселений племенных царей Ноктюрна.
В каждом из этих городов находился один из семи бастионов ордена Саламандр. Эти аскетические и строгие резиденции были распределены между семью доблестными ротами ордена.
Гимнастические залы предоставляли суровые условия для ежедневных тренировок Астартес; реклюзиам, возглавляемый капелланом роты, занимался их духовными потребностями. На нижних уровнях находились солиториумы - почти голые каменные мешки, которые использовались для предбоевых медитаций и почетного шрамирования. Многочисленные дортуары населялись в основном служителями. В арсеналах хранилось оружие и военное снаряжение, хотя оно предназначалось в основном неофитам: бывалые боевые братья зачастую содержали собственные арсеналы в личных жилищах, живя среди народа Ноктюрна, где они могли лучше служить его защитниками и блюстителями порядка. Трапезные предоставляли пищу, а в главных залах проводились редкие общие собрания. Апотекарион занимался ранеными. Ораториумы и библиариумы служили средоточием знаний и учения, хотя культура Ноктюрна делала основной упор на жизненный опыт и закалку в пламени поля битвы.
Катакомбы проходили сквозь обширные сводчатые подвалы. Здесь чувствовалась духота, исходящая из кузниц, а копоть литейных и тяжелая металлическая вонь плавилен пропитывали каждую нору в камне. Огромные кузницы - храмы железа и стали, где наковальня, а не алтарь служила столпом поклонения, были повсеместны на Ноктюрне. Часы религиозных обрядов, проведенные в насыщенной жаре, среди пролитого пота и густого дыма, имели такое же значение для Саламандр, как и всякий предбоевой ритуал.
Самую верхнюю часть бастиона, Свод Памяти, избрали два воина в зеленых доспехах, чтобы предаться размышлениям и вознести молитву в память о погибшем капитане.