- А скажи-ка мне, Магомед, – Мика неожиданно делает шаг к нему, а потом и вовсе садится рядом, на топчан. Он подозрительно косится на кирпич в ее руке, и Мика, усмехнувшись, со стуком ставит кирпич на пол. – Допустим, ты прав. Допустим. Тогда скажи мне, неужели тебя это не пугает? Не пугает то, что ты нравишься девушке, которая физически сильнее тебя? Которая в любой момент может навалять тебе так, что мало не покажется. Которая может элементарно уложить тебя на обе лопатки, и ты даже пикнуть не успеешь. Не боишься?
Она специально говорит так, чтобы зацепить его. Чтобы он обиделся. Чтобы задеть его гордость. Но она его недооценивает.
- Ты знаешь... – он смотрит на нее так, что ей становится не по себе, – должно бы. Должно бы пугать. Но почему-то не пугает. – Он улыбается ей обезоруживающей – вот иначе не скажешь, именно обезоруживающей улыбкой. – Более того, перспектива того, что ты положишь меня на обе лопатки, странным образом... возбуждает.
- Извращенец! – Мика вскакивает с места.
- И снова не буду спорить, – ухмыляется Мо.
- Уходи отсюда! – он все-таки вывел ее из состояния равновесия, и сейчас голос ее звенит, а жест указательного пальца в сторону двери выглядит совершенно девичьим. Мо усмехается шире, чем злит ее еще сильнее. – Проваливай!
- Ухожу-ухожу, – он примирительно поднимает ладони.
- И скажи нашим, что я ночевать буду здесь!
- Скажу, – Мо уже у двери. – И, раз уж ты будешь спать одна... Разрешаю тебе помечтать перед сном обо мне. И тебе приятно, и мне... радость.
- Вон!
Дверь закрывается. Мика с досады пинает по кирпичу, чтобы тут же зашипеть от боли. Прыгая на непострадавшей ноге, стаскивает с другой унт. В этот момент дверь в заимку открывается. Мика поворачивает лицо, в приоткрывшейся щели торчит голова Мо.
- Помни, девочка моя, – он подмигивает ей, – я знаю, что нравлюсь тебе. Я. Знаю.
Он успевает увернуться от летящего в его голову снаряда, дверь снова захлопывается. Невозможный пижон прав. Он действительно ей нравится. В противном случае в его голову вместо унта полетел бы кирпич.
- Значит, это транспортная сеть?
- Нет.
- Как "нет", Фарид? Ведь с помощью этой штуки можно переместиться в любое место, так?
- Так. И не так. Единственное, в чем я уверен более-менее точно – так в том, что это место вторжения. Место, где соединились две материальности. Но на каком принципе оно работает – я теперь уже и не знаю...
- Ты же говорил про эту... квантовую... неместность?
- Нелокальность. Не уверен, – Фарид раздраженно откидывает волосы ото лба. – Чем больше я узнаю об этом месте... О портале. Тем меньше я понимаю, как оно работает.
- Что тебя смущает?
- Такая мгновенная квантовая телепортация должна требовать огромного количества энергии. Особенно возврат. Я не понимаю, как происходит возврат. Но если это действительно построено на принципе квантовой нелокальности – то поддержание такого портала открытым должно потреблять кучу энергии.
- Ну, так оно же забирает энергию!
- Этого ничтожно мало, – качает головой Фарид. – Мне кажется, эта субстанция нестабильна. Или я чего-то важного не понимаю.
- Нестабильна? Портал может закрыться?
- Не знаю! Возможно.
- Тогда надо торопиться.
- А это не опасно? Пользоваться нестабильным порталом?
Они бурно обсуждают эту тему еще с полчаса. После чего приходят к решению, что бояться им уже поздновато.
- Итак, – подводит итог Михаил, – у нас есть два "инструктора" – Фарид и Мо. Думаю, мы готовы продолжать обучение и дальше искать наших родных.
- Я считаю, что не стоит им уходить сразу обоим. Это... это неразумно, – Лина говорит негромко, но твердо. И с ней дружно соглашаются.
- Лина, раз уж ты у нас доктор, решать, кому уходить – тебе.
И Лина решает быстро.
- Фарид, ты по-прежнему не в форме.
- Почему это именно я не в форме?! Мо отдал литр крови! Он был последним в портале! И он в лучшей форме, чем я?
- Да. Я не знаю, почему так. Возможно, дело в уровне. Но Мо действительно почти в порядке, особенно учитывая все, что он перенес.
- Почему?!
- Здоровый образ жизни. Сбалансированное питание. Регулярная половая жизнь, – назидательно отвечает главный клоун отряда.
- Гимнастика, йога, трусца, – с улыбкой дополняет брата Алия.
- Да какая, к черту, разница?! Пошли в лес. Пока там наш Рокс в одиночестве совсем не одичал. Придем, а Мика на дереве сидит и кору грызет.
Алия бросает на брата многозначительный взгляд и усмехается.
- Миш, я правильно поняла, что ты почувствовал, когда открылся портал?
- Да, Сонь, почувствовал. А ты... вы разве... нет?
Все на удивление дружно и отрицательно качают головами.
- Ну, не знаю... Это же так явно. Возмущение энергии. Будто... ты находишься в воде, а недалеко от тебя кто-то прыгнул в воду. Даже если ты слепой и глухой, ты все равно это почувствуешь. По движению воды. Неужели вы не?.. Лина, даже ты?
- Нет, Миш, я ничего не почувствовала. Наверное, дело в том, что это твоя Обитель. Ну, или очень рядом с нею.
- Наверное.
- Ну, кто ко мне в падаваны пойдет?
- Я, – Михаил делает шаг вперед. – Если вы не возражаете.
Никто не возражают. Во-первых, Михаил пользуется безоговорочным уважением. Во-вторых, с кого-то же надо начинать?
- Как я понимаю, я должен тебя обнять?
- Я подозревал, что тебе просто нужен повод меня потискать.
- Мо, прекрати, – Михаил смотрит укоризненно. – Хоть сейчас не хохми. Мне и так не по себе. Как-то... слишком не по себе.
- Не дрейфь. Раз уж тебе так страшно, разрешаю обнять себя. Но учти, большего тебе не светит. Мое сердце занято.
- Уже? – Михаил кладет руку Мо на плечо.
- А... – Мо выглядит растерянным. Будто сам не верит, что сказал это. – Не знаю. Возможно. И вообще, хватит болтать. Поехали!
То, что происходит дальше, даже им, тренированным событиями последних дней, кажется странным. Мо начинает дрожать. Нет, не телом. Он дергается, как изображение в телевизоре при нестабильном приеме сигнала. Исчезает, появляется, снова исчезает. Так продолжается несколько секунд. А затем он исчезает окончательно. Он, только он. Один. Михаил остается стоять на месте.
- Черт! – Фарид срывается с места, кружит вокруг остолбеневшего Миши, потом отталкивает того в сторону. – Он закрылся! Черт! Портал закрылся!
- А Мо?! Куда он делся?! Где он сейчас?!
Фарид бледен. Бледен так, что на лицах остальных кифэйев отчетливо проступает паника.
- Я... я не знаю. Он может быть где угодно. Не исключено... – тут он замолкает. Тяжело сглатывает. – Не исключено, что он оказался... там. У этих.
Никто не находит, что сказать. Мика опускается на колени в том месте, где совсем недавно стоял Мо. Зачерпывает голой ладонью черной сухой земли, медленно разжимает пальцы, позволяя темному пылящему потоку стечь вниз. И, подняв лицо к стоящим вокруг, негромко и совершенно безжизненно произносит:
- Как же так? Как это могло произойти с ним?
После. Али и Мо.
Он был уверен, что никогда больше не увидит это место. Он даже поклялся себе в этом. И все равно иногда бывал здесь: в липких тяжелых снах, после которых он просыпался с таким давящим чувством – безысходности, холода и вины.
Вот и сейчас он словно снова стал подростком. Альфаиром на пороге обретения силы. Несчастным будущим Альфаиром. Тогда ему было почти всегда страшно и холодно. Страшно, что вот это чувство непонятной тоски и собственной никчемности останется с ним навсегда. Как и холод. С тех пор он жутко ненавидел холод.
И вот он снова здесь. И здесь все так же холодно. Мишина куртка, по суровым приморским меркам весьма теплая, здесь словно исчезает, и он стоит голый под этим ледяным ураганным ветром. Который выдувает остатки тепла из тела и приносит чувство беспомощности в душу. Мо привычным, незабытым жестом поднимает воротник, сощуривается и поворачивает голову. Дом, милый дом... Просоленные горбыли, щели забиты мхом, крыша крыта толем. За то время, что его не было, здесь не изменилось ничего. Здесь никогда ничего не меняется. Бело, пусто, безбрежно. Только отец... Наверное, отец изменился. Скинув морок грустных воспоминаний, Мо шагнул в сторону дома.
А когда подошел ближе, ветер полноправным хозяином ворвался в тело и сжал своей холодной рукой сердце так, что оно едва не остановилось. Дурное, страшное предчувствие навалилось, слабя ноги. Оттуда, со стороны моря, с севера, к дому тянулось... нечто. Он сначала не понял, что это. Как же он ошибался, думая, что ничего тут не изменилось! Это было похоже на виденное им когда-то. Две полосы взломанного, беспорядочного нагромождения льдин. И между ними – уже схватившаяся тонкой коркой вода. Такой след оставался после ледокола, только вот ледокол не мог подойти вплотную к берегу. А этот след обрывался на самом берегу, метрах в двадцати от порога его дома. Мо сорвался с места.
Внутри холодно. Ему кажется, что так же холодно, как и снаружи, только без ветра. У дальней стены на шкурах лежит отец. Мо привычно плотно прикрывает дверь, накидывает щеколду, и тут же стихает свистящий голос ветра. Отец поворачивает лицо в его сторону.
- Сынок, – бледные губы едва шевелятся. – Ты пришел... Ты успел...
Ноги у Магомеда все-таки подгибаются.
- Отец... отец... – пальцы неуверенно касаются лица лежащего мужчины. Колючие щеки холодны неживым холодом. – Что случилось?!
- Многое, – голос отца тих. – Очень многое случилось. И мне многое надо успеть тебе сказать. Но главное... – он заходится каркающим, раздирающим слух кашлем. Мо с леденящим душу чувством смотрит на кровь, показавшуюся в углу рта отца.
- Тише, пожалуйста, тише, папа! Не надо, помолчи! Я сейчас разожгу огонь, подожди.
- Нет времени, – отец неожиданно крепко хватает его за руку. Пальцы совершенно ледяные. – Это уже не важно. Я не успею тебе сказать все словами. Ты должен открыться мне, иначе не успеть. Только так, сын. Доверься мне.
- Отец, я...
- Но главное я все-таки скажу тебе... как человек. Как отец, – несмотря на слабость, отец говорит так твердо, что ослушаться его невозможно. – Я знаю... Я понимаю, как тебе было трудно. Но помни одно, сын. Я всегда любил тебя. Любил, люблю и буду любить. Даже когда уйду. Помни об этом.
- Папа...
- Я знаю, Магомед. Можешь не говорить. А теперь, – глаза его все такие же, как раньше – светлые и пронзительные, – теперь откройся мне, сынок. У меня мало времени. А рассказать нужно многое.
Пронзительные светлые глаза цвета полярных льдов закрылись навсегда. Мо сам закрыл эти глаза. Плотнее укутал отца в шкуры, старательно, словно тот был еще жив, и было адски важным сохранить тепло. У Мо нет даже возможности похоронить отца, как полагается. Впрочем, откуда он знал, как полагается у кифэйев? Теперь уже не знал, кто они вообще такие и нужно ли кому-то это погребение по людским меркам. Но так было бы правильнее, кажется. Только это место делает невозможным все нормальное, человеческое. Снег, вечная мерзлота, могилу не выкопать. Впрочем, этот же холод сохранит тело, главное, запереть дом, чтобы в него не пробрались животные. Дом станет склепом его отцу на какое-то время. А потом... Да будет ли это потом? Мо не знал.
Он еще раз поправил капюшон отцу, наклонился и коснулся губами холодного лба.
- Я люблю тебя, папа. Я запомню все, что ты мне рассказал. И сделаю все, что смогу.
Дверь пришлось заколотить снаружи крест-накрест. Мо взглянул последний раз на родной дом и обернулся к морю. Взгляд его скользнул вдоль нагромождения льдин. Именно так Потан доставил сюда его отца. В заледеневшее сердце толкнулась ненависть. Пойти туда, по этому следу, найти и... Он услышал слабый голос Потана у себя в голове. Да, Мо знает! Старший Лейф не виноват, он сделал это во благо всех выживших, но Мо требовалось кого-то ненавидеть в данный момент. Кого-то реального, до кого можно добраться. Голос Потана звучал все громче, он звал Мо, звал и уговаривал. Дудки! Не сейчас! Мо резко отвернулся от моря. Ему есть, к кому вернуться. Есть те, кто поймет и поможет. А Старший Лейф подождет.
Возврат не получался. Совершенно. Но он же делал это! Делал это обессиленный, с полуживой сестрой на руках! Что же сейчас не так? Только тут Мо вспомнил, что уходил-то он с
Мишей. Точнее, пытался уйти. А переместился один. И не туда, куда хотел Михаил.
Ненависть переплавлялась в злость, ярость. Что за чертовщина происходит?! Ломаться вздумала, квантовая-как-ее-там-фигня?! Не с тем связались! Он, между прочим, кифэй! Хранитель, а это вам не шутки!
Он чувствовал, как накалялась кожа от его усилий. Тщетных усилий. От ярости и бессилия становилось душно. Жарко на ледяном ветру.
- Иди ко мне.
- Чтобы ты убил меня, как моего отца?
- Я не убивал твоего отца. Его и так зацепило, он был обречен. А еще он слишком долго говорил со мной. Я доставил его домой, но большего сделать не смог.
- Мне от этого не легче!
- Сделай так, чтобы это было не напрасным. Иди ко мне. Я научу.
- Чему?!
- Не спорь. Иди ко мне.
Сын повторяет путь отца, снова идет через нагромождения льдин, вдоль следа. И снова открывается черная полынья. Молодой мужчина упорно не желает опускаться вниз, пока лед под ним не вздрагивает от удара. Лишь после этого он опускается на колени, а потом и вовсе ложится. Из-под воды на него смотрят глаза Потана Северно-Ледовитого океана. В такой близости сопротивляться ему нет никакой возможности...
- Вставай. Вставай, Альфаир Магомед. Вставай, я кому говорю! Иначе с тобой будет то же, что и с твоим отцом.
Мужчина, лежавший у края пролома, встает: с огромным трудом, опираясь на дрожащие руки, сначала на четвереньки, и лишь потом на ноги. Его шатает – от слабости и ударов ветра.
- Все, уходи. Ты теперь умеешь это делать сам. Уходи, пока не стало поздно!
- Но надо же...
- Потом. Теперь ты знаешь, как меня найти.
Вокруг стоящей на ураганном ветру фигуры появляется бледно-голубое свечение. Оно разгорается все ярче и ярче, обретая оттенок лазури. Малыш Тун, крайне заинтересованный возможным пополнением к своему рациону, высунул нос из-за огромного тороса, чтобы тут же поспешно удрать прочь от этого непонятного по медвежьим меркам явления. Впрочем, и по людским меркам тут творится странное. В свечении начинает чувствоваться какое-то напряжение, кажется, еще чуть-чуть – и внутри лазури начнут поблескивать электрические разряды. А потом оно резко гаснет, оставив после себя пустоту. Мужчина, стоявший среди льдов, у края полыньи, исчез.
Дышать невозможно, давит на уши, глаза совершенно отказываются фокусироваться на чем-либо. Тело не слушается, будто сжато в тугом металлическом доспехе. И отчетливый металлический же привкус во рту. Ни черта не видно! Мо попытался моргнуть, с трудом, но получилось. Напряг зрение, и вдруг словно пелена спала с глаз, и они прозрели. Только вот мозг наотрез отказался обрабатывать открывшуюся картину.
Под ним расстилалась светло-серая равнина, озаряемая то тут, то там багровыми всполохами. Над ним было нечто черно-лиловое, что язык не поворачивался назвать небом. А в центре этого "неба" ворочалось и пульсировало, словно какая-то гигантская опухоль... "солнце". Цвета, который был чернее черного – Мо это ощутил каким-то шестым чувством. Понял, что он просто не в состоянии различить истинный цвет "солнца". И это было благо, потому что страшно Мо стало, как никогда в жизни. Он как-то враз понял, что находится в месте, которому он совершенно чужой. Он не может существовать здесь – тут он глух, слеп, он не может ни жить, ни дышать в этом. Рыбе на суше было бы комфортнее, человеку без скафандра в космосе было бы теплее. Почему он как-то еще был здесь – вот что являло собой огромную загадку. Но скоротечная конечность его пребывания в этом месте была абсолютно неизбежной – он это четко понимал.
Взгляд (Мозг? Какое-то неведомое чутье? Мо не понимал, как вообще ориентируется в этом пространстве) уловил движение. Внезапно, словно в глазах у него оказался вдруг встроенный многократный мощный оптический "zoom", картинка стала наезжать на него, наплывая, закрывая страшное пульсирующее "солнце", и Мо во всей красе увидел жителя этих мест. И вот тут жутко стало совсем непереносимо.
Оно отдаленно напоминало человека. По крайней мере, были примерно схожи пропорции – туловище, по паре верхних и нижних конечностей, голова. Но еще были крылья – небольшие, перепончатые, как у летучей мыши. Глаза – наверное, это глаза? если в верхней части головы? – на отростках, и вращались во все стороны. То, что должно, по логике, быть ртом, вызывало чувство омерзения, отвращения, до рвотного спазма. Существо, лишенное какого-либо подобия одежды, сидело на вертикальной стене огромного серого здания – хотя Мо уже не был уверен в том, что правильно оценивает пропорции, и, возможно, стена не отвесная, а наклонная. Но все равно, существо на стене до ужаса напоминало муху – крыльями и тем, как оно сидело вопреки силе тяготения. Стебельки повернулись в его сторону. "Вот и все" – мелькнула отчаянная мысль. Мо огляделся в последний раз. Только сейчас увидел и понял, что, оказывается, он болтается в воздухе, словно в каком-то прозрачном коконе, между "небом" и "землей". Хоть полетал напоследок...
Тут под ногами снова качнулся лед. Под ногами?! Лед?! Прощальный пинок Потана! Потана?! Его же предупреждали! Мо зажмурился. Он сможет уйти отсюда, он просто забыл. Забыл, дурак, идиот, о чем его предупреждал Потан! Ну, давай, уходи отсюда, Мо! Ты сможешь. Вспомни, кто ты!
Он вспомнил. И смог.
После. Лидия и Али.
- Лида. Лида. Лидочка!
- Али?!
- Да, это я.
- Где ты?! Почему я тебя не вижу?! Я ничего не вижу!
- Потому что ты не можешь видеть. Вообще. И меня... тоже.
- Где я?! Где ты?! Где мы?!
- Долго объяснять. Вернись в свое тело, Лидия. Оно сейчас в коме. Вернись туда, Лида.
- Али... Любимый...
- Вернись, Лидия! Я уже не могу, а ты вернись. Ты нужна там. Ты нужна нашему сыну. Пожалуйста, вернись.
- Но как же?.. А ты, Али?!
- Вернись, любимая. Я потом, если смогу, еще поговорю с тобой. Возвращайся, родная...
- Али!!!
Тишина в ответ.
Бледно-голубые глаза внезапно открываются. Встречаются с потрясенным взглядом мужчины напротив.
- Лидия Кирилловна! Хвала Всевышнему! Наконец-то!
Она не может сказать ничего. Разучилась говорить. И сухо во рту невозможно. У нее есть рот, губы, язык, оказывается. Сказать не может, и жестами не может показать – сил нет в руках. И руки у нее есть, оказывается...
- Пить? – священник понял ее, неизвестно как, но понял. – Сейчас, сейчас!
Осторожно приподнимая голову, поит ее.
- Али...
- Нет, нет, это я, отец Владимир, ваш друг. Вы были больны, сильно больны, Лидия Кирилловна. Но теперь, хвала Всевышнему, все в порядке!
- Не Всевы... – плохо слушаются губы и язык. Сглатывает, переводит дыхание. – Не Всевышнему хвала. Это Али... – Тут она снова замолкает. И продолжает лишь после заметной паузы: – Впрочем, и Всевышнему тоже.