* * *
Эйзел вступил в огромный темный зал – последнее убежище Горлоха в этом мире. Здесь по-прежнему свершались религиозные ритуалы, но присутствовало при службах лишь несколько верующих обитателей крепости. Последние ритуалы. Последние бдения в честь грозного божества для немногих оставшихся в живых.
Положенное число свечей, но, казалось, свет их потускнел, не разгоняет тьму, как в прежние времена. По-настоящему освещен был лишь алтарь, на котором приносились жертвы Горлоху. Но и это сияние блекло. Уже шесть лет не приносили жертв, не поддерживали его. Даже великий идол не был виден целиком.
Эйзел шагнул вперед. Его каблуки гулко стучали по базальтовому полу. Эхо разносилось по залу и постепенно затихало, угасая, становясь не громче шелеста крыльев летучих мышей.
Эйзел остановился перед окутанным сиянием алтарем. Открывшаяся перед глазами картина заворожила его.
Накар, выгнувшись в предсмертной агонии, так и лежал за алтарем с заколдованным кинжалом Ала-эх-дин Бейха в сердце. Одной рукой он схватился за алтарь, пытаясь сохранить равновесие. Другая, с железным когтем на конце, повисла в воздухе, вернее, хватала его, как некогда схватила за горло героя-колдуна из геродианского войска. Ала-эх-дин Бейх лежал на боку у ног Накара в позе человека, который двумя руками вонзает лезвие в грудь врага и при этом пытается отшатнуться, спастись от мертвой, удушающей хватки.
Чаровница, со всей ее магической силой, смогла умертвить их, но не смогла разделить до конца.
Эйзел приходил сюда каждый раз, как бывал в крепости. И каждый раз он замечал, что тьма подступает все ближе.
Может, когда она поглотит сияние до конца, будет уже слишком поздно для их плана? Слишком поздно для Кушмарраха?
Не потому ли так торопится Чаровница? Может, она спасается от тьмы?
Как и в каждый свой приход, Эйзел слегка преклонил колени – перед Накаром, перед алтарем, перед богом, там, во тьме? Он и сам не знал. Потом он повернулся и покинул крепость через Черный ход Судьбы, вернулся в реальный мир, в Кушмаррах, покорно распростершийся под пятой завоевателей.
* * *
За несколько минут до назначенного часа Генерал уже сидел за столом и поджидал "внучат". Старик нечеловеческим напряжением воли собрал остаток сил и выглядел на удивление бодро, почти невозможно было догадаться о его смертельном недуге. Он напомнил бел-Сидеку прежнего Генерала.
Первым прибыл "Король" Дабдад, атаман округа Эстан. Как раз без него Генерал мог бы и обойтись: в Эстане все спокойно.
Кушмаррах был разделен на семь "округов": Шу, Шен, Тро, Хар (раньше они оставляли "старый город"), Эстан, Минисиа и район порта. Бел-Сидек с Генералом курировали район порта и округ Шу. В самом беспокойном округе, в Харе, распоряжался Ортбал Сагдет.
За стеной располагались и другие кварталы, но они не входили даже в "новый город" и не интересовали ни Генерала, ни бел-Сидека. Их власть ограничивалась городской стеной.
Бел-Сидек занял пост у дверей – чтоб у входа приветствовать наследников Генерала.
– Добрый вечер. Король, – поздоровался Генерал. – Располагайтесь. Еще несколько минут до начала совещания. – Неодобрительный тон старика не оставлял сомнений: он понял, Король специально пришел пораньше, потому что хочет что-то сообщить.
Король всегда приходил раньше времени и всегда имел что-то сообщить о своих товарищах. Этот мелочный злобный человек, из тех, кто способен вонзить нож в спину, раздражал Генерала. Король явно метил в наследники больного старика.
Впрочем, он был небесполезен и не лишен некоторых талантов, главный из них – способность уверенно плавать в мутной воде, населенной огромными и хищными геродианскими рыбами. Храбрость свою Дабдад доказал в битве при Дак-эс-Суэтте.
– По дороге сюда я встретил Сагдета, – заговорил Дабдад. – Он сказал, что не придет.
– В самом деле? Почему же? Король сокрушенно покачал головой.
– Вы знаете, я никогда не скрывал своего мнения о Сагдете и скрепя сердце неоднократно докладывал о его недостатках и прегрешениях. Но сегодня я понял окончательно: Ортбал Сагдет больше не намерен считаться с вами. И возможно, Салом Эджит его в этом поддержит.
В этом духе Дабдад распространялся еще некоторое время. Судя по всему, отметил бел-Сидек, он заранее отрепетировал свою речь.
Салом Эджит, атаман округа Тро, был закадычным другом Сагдета. В Дак-эс-Суэтте он показал себя с наилучшей стороны, но с тех пор многое изменилось. Бел-Сидек сравнивал Салома с луковицей – сперва загнивает сердцевина, а потом, слой за слоем, и все остальное.
Не успел Король закончить донос, прибыл и сам Эджит. С разочарованным, недовольным видом он смерил взглядом атамана Эстана. Бел-Сидек заподозрил, что Салом тоже хотел поговорить с Генералом до прихода остальных.
Бел-Сидек внимательно разглядывал обоих. Дабдад – высокий, стройный, храбрый, но слабый духом. Эджит – невзрачный, низкорослый, однако достаточно твердый и мужественный. Но в какой-то момент высокая цель, которая и делала Живых живыми, перестала вдохновлять его. Салом потерял лицо и постепенно превращался в хамелеона, чьи взгляды целиком зависели от взглядов Ортбала Сагдета.
В комнату вошли Карза и Зенобел. Неспроста они вместе, подумал бел-Сидек: этих двоих объединяла лишь цель, роднила лишь одержимость идеей, граничащая с фанатизмом. Но в вопросах стратегии они расходились начисто.
Зенобел считал, что нужно создать тайную армию патриотов, способную нанести врагу сокрушительный удар. У себя, в округе Шен, он и действовал в этом направлении. Шен был почти таким же спокойным местом, как Эстан. Генерал доверял Зенобелу.
Карза же представлял себе освобождение как апокалипсис, как катастрофу, поглощающий Кушмаррах пожар, в очистительном огне которого погибнут человеческие отбросы, недостойные жить дальше, и который сметет захватчиков с лица земли. Карза и сам был готов погибнуть в пламени, готов заплатить эту цену.
Карза, но не Генерал.
Карза все время находился на грани разрыва с Союзом, все время стремился порвать с ним и развязать священную войну.
Генерал подал бел-Сидеку знак оставаться у входа, дал вновь прибывшим рассесться по местам и начал:
– Я встревожен, атаманы. Ужасное событие произошло два дня назад, в Харе. – Сила и звучность его голоса удивила всех. – Восемнадцать бойцов Союза были выданы горожанами и расстреляны дартарами.
– Мы с корнем вырвем измену и сурово покараем предателей, – заверил Салом Эджит.
– Нет, не покараете. Они вынуждены были так поступить, их довели до этого. Что остается делать мирным гражданам, если защитники их оказываются хуже врагов, если алчностью и жестокостью бойцы Союза превосходят геродиан? Я провел расследование, Салом. Чаша терпения жителей округа Хар переполнилась. Мы не смеем осуждать их.
– МЫ что ж, позволим жалким лавочникам и мастеровым предавать нас? С самого начала наша политика…
– Никаких репрессий, никаких карательных мер, Салом. Никаких. Живые услышали, что хотел сказать им народ Кушмарраха. Отныне запрещаю какие-либо вымогательства. Кто нарушит этот приказ, будет смещен с должности. Ясно?
Эджит весь кипел. Дважды он хотел перебить Генерала, но сдерживался.
Генерал помолчал с минуту, бел-Сидек ломал себе голову, когда же старик успел подробно разузнать о происшествии в Харе, и заговорил снова:
– Давайте рассмотрим мотивы ал-Аклы. Зачем он сделал то, что сделал? Восемнадцать бойцов взяты на улице и казнены без допроса. Один мотив лежит на поверхности. Фа'тад пощадил доносчиков – и тем самым выставил своих людей в выгодном свете.
Но Орел летает высоко и глядит далеко. Он не так прост. Возможно, он хотел показать, что дартарам незачем допрашивать Живых: ему и так все известно, – они не сообщат ничего нового.
Предположение неприятное, но в свете событий в Харе весьма правдоподобное.
Спокойно, Салом. Дряхлый старикашка, который никак не соблаговолит помереть и очистить тебе место, еще не кончил.
Бел-Сидек с беспокойством заметил, что Эджит Салом с трудом сдерживает себя: его бешеный нрав был широко известен. Наверное, Салом, как и сам бел-Сидек, заподозрил, что старик специально хочет довести его до белого каления.
Генерал тем временем продолжал:
– Что хотел сообщить нам Фа'тад, казнив этих людей? Что еще у него на уме? Орел парит в небесах, высоко над землей, но он также подобен морю. Много тайн хранит он в неведомых глубинах. Кто знает, чем он удивит нас, с чем доведется столкнуться завтра.
Он замолчал, молчали и другие. Тишина становилась невыносимой, ледяная рука сжимала сердце каждого, словно холодным ветром повеяло в комнату.
– Карза. Готовы ли вы сдаться, готовы ли потерять Кушмаррах? Не пробил ли час разойтись?
– Нет, сэр.
– Бел-Сидек?
– Нет, пока у меня остались еще нога и две руки, сэр.
– Зенобел?
– Мы не побеждены, Генерал.
– Король?
– Я среди Живых.
– Я тоже, как бы кое-кто ни мечтал об обратном. Но мне осталось недолго. Впрочем, много времени и не потребуется. Мы стоим на пороге событий, которые сделают этот год годом освобождения Кушмарраха. Нам нужно лишь выиграть время.
Впервые с начала встречи горло Генерала сжала спазма, настолько сильная, что он не сразу мог совладать с собой. Бел-Сидек насторожился, готовый броситься на помощь.
Припадок прошел. Но когда-нибудь это убьет старика.
– Слушайте мои распоряжения. Никто из членов нашей организации отныне не смеет вымогать что-либо у граждан Кушмарраха – ни деньги, ни продукты, ничего. Никто из Живых не принимает участие в разбое, хулиганских нападениях и стычках. Любой, кто посмеет ослушаться, на своей шкуре почувствует, что старый лев еще не разучился кусаться, еще не все зубы у него выпали. На сегодня все. Завтра вечером мы соберемся снова, атаман Хара почтит нас своим присутствием.
Салом Эджит безуспешно пытался скрыть свое изумление. Бел-Сидек заметил, что оскорбительные слова готовы слететь с его языка. Но Салом не посмел возразить.
Генералу удалось показать, кто тут главный. Во всяком случае, пока.
Эджит направился к двери. Генерал окликнул его:
– Салом, завтра вечером я жду вашего ответа.
– Ответа, сэр?
– Ответа на вопрос: "Салом Эджит, кто вы – солдат или вор?"
* * *
Старик едва видел копошившегося у двери бел-Сидека.
– Ну, каков я, атаман?
– Вы были великолепны, сэр. Но меня беспокоит, не слишком ли это большое напряжение. Сейчас вам лучше лечь. В усталом теле Генерала не осталось других желаний, но…
– Осталось еще одно дело. Принеси письменные принадлежности.
Бел-Сидек повиновался и приготовился писать под диктовку.
– Нет, я сам напишу. Подай мне бумагу и перо. Бел-Сидек снова послушался и покорно отошел в угол. Старик писал, тщательно выводя каждую букву, без помарок. Он сам удивлялся, как хорошо получается, несмотря на трясущиеся руки, на боль во всем теле. Он промокнул чернила, сложил бумагу, снаружи написал коротенькое имя адресата.
– Теперь отведи меня в постель. Потом отнесешь это Муме на постоялый двор. Только ему, в собственные руки, никому больше. Не забудь. А затем ступай развлекайся со своей вдовушкой.
Бел-Сидек доставит письмо в целости и сохранности, нераспечатанным, его не надо специально предупреждать об этом.
– Стоит ли рисковать, оставляя вас в одиночестве после такого трудного вечера?
– Рискнем, атаман. Я не долго буду один. Больше бел-Сидеку знать не требуется.
Глава 3
Аарон сидел и молча смотрел на Насифа, не слушая, о чем говорят. На другом конце комнаты Рейха в объятиях Лейлы изливала подруге свою скорбь. Бледное лицо Насифа точно окаменело. Поздоровался он с гостями чисто машинально; Аарон сомневался, что Насиф вообще узнал их.
Аарона обуревали противоречивые чувства. С одной стороны, он твердил себе, что Насиф заслужил несчастье, которое наслал на него Арам Огненный. Но Аарон любил Арифа, любил Стафу – и потому не мог совсем не сочувствовать горю отца, потерявшего сына. Зуки был единственным сыном Насифа. Они с Рейхой больше не могли иметь детей, а по законам Герода он не мог ни развестись с ней, ни взять вторую жену.
По законам Герода – кушмарраханам не пришлось бы им подчиняться, продержись Семь Башен еще несколько дней.
– Такими путями свершается возмездие Судьбы, – пробормотал Аарон.
Глаза Насифа на минуту прояснились, но то было лишь недоумение человека, который вдруг услышал какой-то непонятный звук. Потом он вновь погрузился в безмолвное отчаяние.
Лейла метнула на мужа взгляд, словно моливший: сделай что-нибудь! Скажи что-нибудь!
Что он мог сказать? Ведь, в сущности, он рад, что пострадал именно Насиф. Рейха ее подруга. Он проводил ее сюда – и баста. Большего Лейла не имеет права требовать.
Несмотря на предательство и подхалимство Насифа, Аарон допускал, что он искренне любит жену и сына, заботится о них. Может, именно в этих чувствах кроется корень его предательства. Аарон вспомнил, как все сильнее и сильнее волновался Насиф с приближением срока родов Рейхи. Кто знает, не убедил ли он себя, что геродиане отпустят его к разлюбезной супруге, если он откроет для них ворота башни.
Люди способны и на худшие деяния – и по куда менее возвышенным причинам.
Аарон судорожно сглотнул, в горле пересохло.
– Двух украденных детей уже нашли, – выдавил он. – На прошлой неделе, в Харе. У болота, из которого вытекает Козлиный ручей, его все собираются осушить…
Насиф начал проявлять признаки жизни, глаза его блеснули. Лейла с благодарностью взглянула на мужа.
Аарон продолжал:
– Ребятишки были в полном порядке. Здоровы, сыты, одеты. Только ничего не помнили.
– Где ты это слышал, Аарон? Когда? – Теперь Насиф был весь внимание. – Если б такое в самом деле случилось, слухи дошли бы и до меня.
– Вчера на работе. От одного типа по прозвищу Билли-козел. Он конопатит днища судов, а живет как раз за болотом, у которого нашли детей.
Внезапный интерес Насифа смутил Аарона. Он-то сказал просто так, не потому, что считал свое сообщение особенно важным, так, просто тень надежды. Вчера его мысли были всецело заняты Арифом, он и не слушал как следует. Кушмаррах – огромный город, в нем всякое случается, бывает и похищенных детей находят.
– Как же так, Аарон? Столь важные новости должны были быть известны всем в городе.
– Опомнись. Это не новости. У нас с тобой есть причина беспокоиться. Но у большинства ее нет. Билли-козел рассказал мне об этом только потому, что видел, как я извожусь из-за Арифа. Он просто хотел подбодрить меня.
– Нашли двоих, могут найти и еще, возможно, многих. А никто ничего не говорит.
– Хорошие новости разносятся не так быстро, как худые. Аарон заметил, что Рейха тоже перестала рыдать и жадно прислушивается. Лицо ее просветлело от безумной надежды.
– Надо разузнать поподробнее, – заявил Насиф. – Я порасспрашиваю, может, выяснится еще что-нибудь.
"Зачем я только начал", – промелькнуло у Аарона в голове. Он ведь хотел лишь немного утешить их.
– Кстати, дартары, которые пытались спасти Зуки, – заговорила Лейла, – похоже, они считают, что похищение – дело рук Живых.
Аарон вздохнул. Он не сомневался, рано или поздно Лейла заведет об этом речь. Если уж ей что втемяшится в голову… точная копия своей матушки.
– Чушь, – отрезал Насиф.
– Откуда ты знаешь?
Аарон не стал повторять жене уверения бел-Сидека, хотя она, как и все соседи, подозревала, что калека связан с Союзом Живых и, возможно, занимает в нем не последнее место. Не стоит его супруге подливать масла в огонь, считал Аарон, сплетен и так предостаточно.
– Знаю, и все, – ответил Насиф с уверенностью, которая заставила Аарона содрогнуться.
Насиф – член Союза Живых? Но он ведь служил Городу…
Аарона точно озарило, сразу тысячи вопросов зароились в голове. Ему явно предстоит долгая бессонная ночь.
Насиф не обратил внимания на неожиданную рассеянность Аарона: он был слишком занят своими мыслями.
Лейла, однако, подозрительно покосилась на мужа. Обязательно начнет задавать вопросы. Отвечать ли на них – первое решение, которое ему предстоит принять, и если отвечать – сколько он может открыть ей…
* * *
Зуки наконец забылся тревожным сном, прерываемым всхлипами и вскриками других ребятишек в клетке.