– Думается мне, ты угодила пальцем в небо, – покачал головой Анатоль, подумавши. – Нет, я согласен, что за тобой могла быть погоня… но каким таким образом они догадались, что ты была в том подвале? Не собак же ищеек по следу пускали – откуда ищейки в петербургском городском доме? И потом, такое зверство… Я согласен, что у камергера в прислужниках обретается изрядная сволочь… но это и для них чересчур. Расспрашивали бы, грозили, быть может, даже оружием… но вот так? Зачем, с какой стати? Нет, поверь моему опыту: это как раз похоже на ссору меж людишками пошиба Кудеяра. Вот эти мизерабли как раз и способны увечить врага самым невероятным образом. Я знаю парочку случаев, мог бы порассказать, но не хочу тебя нервировать…
"Это потому, что ты не знаешь, кого камергер способен послать в погоню ночной порой, – подумала Ольга. – А если я тебе расскажу, все равно не поверишь, решишь, что я от переживания и тягостных перипетий рассудком тронулась… Вот положение! Знать столько – и молчать, иначе рискуешь оказаться в желтом доме…"
– Ты прав, наверное. Оставим это, – сказала она решительно. – Едем к твоему антикварию?
– Да, я велел Трифону закладывать…
Они спускались по парадной лестнице, когда вдруг к Анатолю бросилась стоявшая дотоле у стены некая дергающаяся фигура. Ольга отступила на шаг, но Анатоль, нимало не смешавшись, обеими руками поднял трость и прижал ею горло незнакомца, вынудив того отшатнуться к стене.
– Тьфу ты, я подумал было… – досадливо поморщился он. – Грек, если будешь откалывать подобные фокусы, дело может кончиться плохо. А если бы я тебя, болвана, клинком почествовал под ребра?
Он опустил трость и отступил. Теперь и Ольга узнала субъекта по прозвищу Грек, доставившего ее в подвальный притон. Правда, сейчас он выглядел вовсе уж жалко: бледный, как смерть, волосы спутаны и перепачканы грязью, платье в беспорядке, грязное, словно он валялся на мусорной куче…
Грек дико глянул на нее и тут же отвернулся, словно и не узнав.
– Фельдмаршал… – прохрипел он. – На тебя вся надежда… Дай денег, рублей десять, у меня ни копеечки, а нужно бежать из Петербурга…
– Голубчик, – хладнокровнейше произнес Анатоль. – Если я тебе сколько-нибудь и дам, то не больше четвертака на опохмелку – и то исключительно за прошлые услуги. Для тебя и рубль сейчас будет чересчур, вот-вот начнешь чертиков с себя смахивать и от монстров по сточным канавам прятаться, я же вижу…
– Ничего ты не понимаешь, – сказал Грек, от которого водкой вроде бы и не пахло. – Фельдмаршал, милый, дорогой, я должен из города бежать, а то они до меня доберутся… Ты б знал, что ночью случилось у Фомы… царствие ему небесное, хоть и был он законченным негодяем… Мохнатые… клыки в три вершка… Кровью стены захлестаны… Чудом выбрался, если б не матушкин крест, мне б тоже карачун…
Достав двумя пальцами из жилетного кармана серебряную монету, Фельдмаршал сунул ее в ладонь Греку и убедительно сказал:
– Ступай похмелись. Только не увлекайся, а лучше всего, выпив пару стакашков, ложись в постель, авось заспишь, и на сей раз обойдется…
– Говорю тебе…
– Хватит, – решительно поднял ладонь Анатоль. – Кому другому ты и мог бы голову заморочить, но я-то, старина, прекрасно помню, как ты пару месяцев назад в бочке прятался от двух зловещих упырей, а я как раз и был среди тех, кто тебя полотенцами вязал. Да вдобавок участвовал в складчине для доктора Брюгена, каковой из тебя не в первый раз спиртуозного демона изгонял… Пойдемте, друг мой, – обернулся он к Ольге. – Молодой человек обойдется и полтиною…
Ольга, задержавшись все же, достала из кошелька золотой и, проходя мимо, сунула в руку Греку. Теперь она окончательно уверилась, что в подвал за ней нагрянула погоня… Грек, похоже, так и не узнавший ее, сграбастал монету, хрипло пробормотал:
– Храни вас бог, юноша, не дали пропасть душе христианской… Сейчас так пятки смажу, что остановлюсь где-нибудь под Новгородом, не найдут они меня…
Анатоль не заметил ее филантропического поступка. На улице он предупредительно распахнул перед Ольгой дверцу кареты с бесстрастным Трифоном на козлах.
Ехали недолго, не более четверти часа. Карета остановилась у ворот двухэтажного каменного дома неподалеку от Невского – судя по виду, принадлежавшего, конечно, не вельможе, но уж безусловно и не стесненному в средствах мещанину или средней руки чиновнику. От дома веяло барством, пусть и не титулованным.
За воротами ожесточенно забрехали псы. Анатоль постучал тростью, приоткрылась калитка, высунулась озабоченная физиономия, заверила, что "сей минут" все будет в порядке, – и исчезла. Судя по крикам и звяканью цепей, личность сия моментально занялась сторожевыми псами. Вскоре калитка распахнулась во всю ширь, и личность, оказавшаяся пожилым лакеем достаточно опрятного и трезвого облика, вежливо пригласила заходить, сообщив, что "барин дожидаются".
Пройдя анфиладой комнат, лишь подтвердивших первоначальное мнение о доме как принадлежащем человеку небедному, они оказались в кабинете, где за массивным, причудливо-старомодным резным столом восседал старичок в черном фраке фасона павловских времен, с Владимиром на шее. Лицо у него было подвижное, добродушное, лысую голову с младенчески розовой кожей обрамлял скудный венчик белоснежных волос.
– Рад вас видеть, господин Гауф! – воскликнул хозяин с неподдельным энтузиазмом, выскакивая из-за стола и энергично встряхивая обеими руками руку Фельдмаршала. – Судя по вашему визиту, вы согласны исполнить… работенку, хе-хе? А это, простите великодушно…
Фельдмаршал сказал небрежно:
– А это, господин Столбунов, мой юный помощник… и ученик некоторым образом. Полагаться на него можете, как на меня.
– Приятно слышать, приятно слышать… – старичок вернулся за стол, шумно выдвинул ящик и принялся что-то в нем перебирать. – Присаживайтесь, господа, без церемоний!
Фельдмаршал уселся, а Ольга помедлила, глядя вбок. Было на что залюбоваться: всю стену кабинета занимали стеклянные витрины, открытые и закрытые, и наподобие книжных полок, и застекленные ящики на ножках. Там стояли и лежали разнообразнейшие диковины: странные статуэтки, то ли черные изначально, то ли потемневшие от безжалостного к ним времени, коего с момента изготовления сих предметов пролетело, сразу видно, ох как немало; загадочные предметы, о назначении которых было решительно невозможно догадаться при беглом, поверхностном осмотре; проржавевшие чуть ли не насквозь кинжалы странного вида, явно происходившие из далеких заморских краев; фарфоровая посуда, расписанная диковинными узорами, ничуть не похожая на привычную кухонную утварь или чайные принадлежности; шары и яйца из разноцветного стекла, бесформенные куски металла, словно бы испытавшие действие невероятных температур, каменные сосудики и флаконы, еще что-то непонятное, нездешнее, неведомо для чего служившее…
Ее взор вдруг приковало зеркальце – обыкновенное вроде бы, круглое, размером с чайное блюдце, без ручки, в простой бронзовой оправе, в отличие от многих других предметов, самым тщательным образом очищенное от зеленой окиси и патины. Совсем простое зеркальце – но по краям ободка шел тот же самый узор, что на Ольгином медальоне, так и лежавшем сейчас в домике на Васильевском. Никаких сомнений, тот самый узор – сам по себе достаточно простой, но в то же время исполненный некоей необъяснимой словами оригинальности, так что спутать ни с чем нельзя…
Не рассуждая, она протянула руку и подняла из лишенного верхней крышки ящика зеркальце, оказавшееся довольно тяжелым. Стекло и бронзовый ободок, никаких особенных украшательств… и вдруг ей показалось, что в зеркальце, если повернуть его особенным образом, мелькнуло не ее отражение, а словно бы видимый с высоты птичьего полета зелено-кудрявый густой лес, среди которого темнели красные черепичные крыши нескольких домов…
И тут же все пропало – но убеждение, что она действительно все это видела, было невероятно сильным. Ольга повернула зеркальце, пытаясь отыскать эту точку, этот поворот…
– Молодой человек! – самым трагическим тоном охнул старикашка, оказавшийся уже рядом с ней. – Я вас умоляю не трогать ничего руками…
Горестно закатив глаза, он выхватил у Ольги зеркало, бережно уложил его на черный бархат, держа самыми кончиками пальцев, и пояснил, глядя на ее руки так, словно опасался, что она начнет бесцеремонно ворошить сокровища:
– Тут столько хрупких предметов… Простите старику эту блажь, но для истинного собирателя невыносима и мысль, что кто-то посторонний прикоснется…
– В самом деле, друг мой, – сказал Фельдмаршал рассудительно, из-за спины старичка делая ей яростную гримасу. – Модест Петрович может подумать, что вы из провинции и никогда прежде не видали раритетов… Извините моего друга, он по юному своему возрасту ужасно непосредствен…
– Пустяки, право же, – отмахнулся старичок, моментально успокоившийся, едва только Ольга отошла от витрин и уселась в кресло. – Молодость… Итак, господин Гауф? Вас устраивает тот самый задаток, о коем я говорил… известному вам человеку?
Он показал рукой на полированную поверхность стола, где лежали, маслянисто поблескивая, шеренги золотых десятирублевиков с профилем нынешнего государя императора в увенчанной двуглавым орлом кавалергардской каске. Ольга мысленно пересчитала монеты и ряды: десять рядов, по десять золотых в каждом…
– Разумеется, – кивнул Фельдмаршал с видом чуть ли не величественным. – Тысяча рублей и еще девять по предоставлении искомого… С вашего позволения…
– О, разумеется! – Модест Петрович сделал широкий жест рукой. – Можете забирать.
– Вы не поняли, – вежливо сказал Фельдмаршал. – С вашего позволения, я хотел бы предварительно уточнить некоторые детали… Не то чтобы я вам не доверял, дражайший Модест Петрович… я, уж не посетуйте, навел о вас предварительно кое-какие справки… но все же, согласитесь, в данной ситуации я имею право задать парочку вопросов…
– О, разумеется!
– Я всегда чувствую себя чуточку неловко, когда вторгаюсь в область, где являюсь совершеннейшим новичком и профаном, – продолжал Фельдмаршал со светской непринужденностью. – Сейчас как раз тот случай, сдается мне…
– Уж не хотите ли вы сказать, что вам впервые придется… гм, совершать определенные действия? – в глазах старика мелькнуло некоторое беспокойство. – Но мне вас отрекомендовали как человека ловкого…
– Смею думать, так оно и есть. Я о другом. Простите за откровенность, но плата чересчур высока, а предмет, о коем мы договариваемся, весьма, судя по описанию, ничтожен…
– Ах, вот что вас беспокоит! – без малейшего промедления воскликнул Модест Петрович. – Некоторая диковинность ситуации… Это доказывает, простите, что вы впервые сталкиваетесь с племенем, именуемым коллекционерами… Да-с, этот вывод лежит на поверхности… Знай вы нас лучше, вы бы понимали, что все мы, что греха таить, немножечко стукнутые, как изящно изволит выражаться мой дворник Порфирий… Есть в этом некая правда, мой друг. Вам попросту не понять иных побуждений и страстей. Вы не можете себе представить, что это за мука мученическая – обладая девятью вещичками, знать, что совсем рядом находится десятая, именно для тебя представляющая исключительную ценность… Жизнь без нее неполна, неполно собрание… И горше всего осознавать, что этот предмет пылится в подвале у тупого невежи, не согласного с ним расстаться исключительно из упрямств и спеси… Вот, смотрите!
Он проворно выскочил из-за стола, подбежал к одному из стеклянных ящиков и указал на него рукой. Ольга тоже присмотрелась: там стояли даже не девять, а дюжины две, не меньше, пузатых узкогорлых кувшинчиков – из камня, из потемневшего серебра, из мутного стекла. И все они были покрыты однообразным геометрическим узором, напоминавшим пучки травы и пятилепестковые цветы, перемежавшиеся с овалами, заполненными изящными завитушками. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что все сосуды исполнены в одной манере. Иные пусты, иные закрыты притертыми пробками, иные даже залиты сургучом.
Ольге пришла на память бутылочка с ее "турком" – нет, ничего похожего, даже отдаленно…
Вернувшись за стол, старичок сказал воодушевленно:
– Сосуды эти использовались для хранения благовоний во времена парфянского властителя Азгабарда за двести лет до рождества Христова. Пусть для вас это звучит ужасно прозаически, но для меня еще один этакий кувшинчик – мечта и предмет вожделения… Однако этот болван…
– Мы, кажется, переходим к деталям? – небрежно поинтересовался Фельдмаршал, как видно, принявший решение.
– Да-да, с величайшим удовольствием! Так вот… Искомый кувшинчик находится… где бы вы думали? В подвале! – со всем возможным сарказмом воскликнул Модест Петрович. – В пыльном, заросшем паутиной подвале дома на Фонтанке, который принадлежит князю Бероеву, ротмистру в отставке. Князь, ха-ха-ха! Злые языки давненько уж утверждают, что в кавказских горах, откуда князь родом, этим почетным титулом принято именовать всякого, чей дом выше одного этажа, а количество овец в личном владении превышает сотню…
– Бероев? – поднял бровь Анатоль. – Ах, да, Бероев… Дом на Фонтанке, неподалеку от Поварского переулка, с двумя львами по сторонам крыльца…
– Вы в нем бывали?
– Единожды, и довольно давно. Накоротке с хозяином я не знаком, если вы это имеете в виду… Но, как бы там ни было, он крайне богат и спесив…
– Именно! Именно что спесив, а точнее, упрям, как осел! Вы полагаете, я не пытался приобресть раритет законным путем? Красная цена ему рублей сто… но я дал бы не менее, чем предлагаю сейчас вам, а то и поболее. Я предложил князю хорошую цену – через доверенных людей, заходя издали, действуя так, чтобы он не догадался, о каком именно предмете идет речь – мало ли что он мог бы выкинуть… Да помилуйте, я готов был при надобности купить весь его дом, со всем хламом и помянутыми львами! Но Бероев отказался и говорить. Он, изволите ли видеть, категорически не намерен ни продать, ни отдать даром что бы то ни было из находящегося у него в доме – пусть даже речь идет о пылящихся в подвале грудах совершеннейшего хлама! "Не княжеское это дело!" – гортанным тоном, с кавказским акцентом передразнил Модест Петрович неведомого Ольге Бероева. – Не княжеское это дело, господа мои – продавать или отдавать что бы то ни было находящееся во владении его тифлисского сиятельства… Осел при лихих усах! Скопидом, урод! Бревно, лишенное чувства прекрасного, всяких понятий о возвышенном…
Его монолог на столь животрепещущую тему, несомненно, продолжался бы долго, но Анатоль, деликатно подняв ладонь, прервал разошедшегося антиквария:
– Следовательно, вы хотите…
– Вот именно! А что мне остается делать? Оставить столь ценную для меня вещь покрываться паутиной рядом с пустыми бутылками и потрепанными вениками? Или прикажете дожидаться, когда этот мизерабль отойдет в мир иной и наследники, не столь чванные, за смешные деньги продадут мне все содержимое подвала? Увы, я, как видите, в преклонных годах, а Бероев тридцатью годами меня моложе, здоров, как бык, так что на эту возможность полагаться было бы чересчур оптимистично… Нет уж! – самым решительным, даже зловещим тоном возвестил Модест Петрович, грозно воздевая палец. – Коли вы, сударь, так, то мы – уж этак! Вы мне достанете эту вещь. Сам Бероев вместе с семейством давно пребывает в имении, дома остались лишь слуги-бездельники, которые в отсутствие барина, сами понимаете, пьют водку да большей частью не являются домой ночевать, так что никаких зоркоглазых стражей вы там не встретите. Никому и в голову не придет охранять подвал – это же не денежный ящик в кабинете хозяина. Впрочем, не сомневаюсь, что они и на денежный ящик наплевали бы, поглощенные своими примитивными развлечениями в отсутствие барина… – Он достал из стола листок бумаги. – Вот здесь я для пущей надежности изобразил карандашом сосуд. Вот здесь – план подвала, добытый через строившего дом архитектора… да возьмите, пожалуй, и план всего здания, вам будет легче. Вот лестница в подвал, вот, я пометил, тот закуток, где валяется искомое… Ну, а уж как вы туда проникнете – это, простите, ваше дело и ваше ремесло. Согласитесь, коли уж я плачу такие деньги, следует и вам проявить оборотистость…
– Разумеется, – кивнул Анатоль, пряча бумаги в карман фрака. – Не думаю, чтобы дело затянулось, не вижу пока что ничего сложного…
– Значит, мы договорились?
– Конечно, – сказал Анатоль хладнокровно.
Он подставил ладонь ковшиком, другой рукой смахнул в нее пять рядков золотых, повернулся к Ольге:
– Друг мой, можете забрать свою часть. Дело решено.
Уложив деньги в значительно потолстевший кошелек, ставший теперь размером в кулак, Ольга не удержалась:
– Скажите, Модест Петрович… А что это за зеркало?
Казалось, на нее остро и цепко глянул совершенно другой человек.
– Какое? Это? Это, изволите знать, образец мастерства ремесленников из итальянской Венеции пятнадцатого века. Интересы у меня разносторонние, да-с…
Она не могла бы объяснить, что ей не понравилось в ответе, но знала одно: старик вдруг переменился, и то, что он говорил, очень может быть, не имело с правдой ничего общего…
…На улице Анатоль спросил с искренним недоумением:
– Что ты привязалась к этому зеркалу? Безделушка…
– Просто так, – ответила Ольга самым непринужденным тоном. – Женский каприз. Ну, что ты обо всем этом думаешь?
– А что тут можно думать? – пожал он плечами. – Я слыхивал о чудаках и забавнее. В конце концов, нам предстоит не особенно и сложное дело.
– А если он что-то скрывает?
– Что он может скрывать? – распахнув перед ней дверцу кареты, Анатоль глянул на Ольгу весело, иронично. – Снова французские романы? Голову дам на отсечение, этот горшочек и в самом деле стоит не более ста рублев. Если нашему приятелю угодно заплатить в сто раз дороже – дай ему бог, мы, как-никак, ничего у него не выманивали, он сам меня нашел, сам назвал цену… Ну хорошо, хорошо, мне тоже случалось иногда от скуки пробежать полдюжины романов, повествующих о невероятных приключениях. Я допускаю, что в этой крынке может оказаться закупоренным бесценный алмаз размером с кулак или какое-нибудь старинное завещание, считающееся утраченным… Ну что же, если он запечатан, мы его предварительно вскроем и посмотрим… Кстати, алмаз величиной с кулак не пройдет через узкое горлышко… Что тебя беспокоит?
– Да ничего меня не беспокоит, – сказала Ольга. – Просто все это чуть странно…
– Чудаки всегда странные… Куда ты смотришь?
– Вон тот человек… – сказала Ольга, опуская занавеску. – Он стоял напротив крыльца и так смотрел на нас, будто… Что-то мне в нем не нравится… Не похож он на праздного гуляку…
– Камергеровы шпионы мерещатся?
– А что, так уж невероятно? Нас могли все же выследить…
– Вздор, – сказал Анатоль. – Пройдет много времени, прежде чем они нападут на след. Мы к тому времени будем далеко. Возле Киева, если уже не за границей. А из-за границы ему тебя ни за что не достать, пусть и не пытается… Ну, а в дом Бероева, думается мне, следует нагрянуть нынче же ночью, к чему откладывать? Работа нетрудная, а плата… Сейчас же отыщу кое-кого из надежных помощников…
Ольга обернулась к заднему окошечку кареты – тот человек, ничем не примечательный, все еще стоял и смотрел им вслед. Но она не стала вновь поднимать эту тему, видя, что Анатоль ее тревог не разделяет…