– Что же до этого… этого раздвоения, оно никому не причинило вреда. Не успело. Советник Баркальдо в этом уверен, иначе вся Равнина уже наполнилась бы слухами. Посмотри на меня, Эдди! Ты ни в чем не виноват. Что ты там навыдумывал?
– Командир…
Лицо доктора было искажено мукой, и я с ужасом понял, насколько оно похоже на распоротые страданиями лица грешников, насаженных в Аду на железные прутья.
Человек, стоявший передо мной, сам создал для себя преисподнюю, и раскаяние, которого не знали мучимые в геенне страдальцы, было тем штырем, который пронзал Эдди насквозь.
– Вы не понимаете… Драконья пыль. Им так и не удалось перехватить Дорроса Бланко, когда тот спускался с гор. Он отнес бочонок тем, кто ему заплатил. Знаете, что эти люди сделали с ядом? Знаете?
Эдди кричал, но ни он, ни я этого не замечали. Он словно стал выше ростом; я смотрел в его глаза и падал в них, как в огненную бездну.
– На краю бол от стояли деревни. Несколько деревень. Они никому не принадлежали, их жители хотели быть свободными. Помните, командир?
Его пальцы вцепились в отвороты моего камзола.
– Но в тех топях можно было добывать драгоценные камни… Чертовы холодные камни. И они развеяли яд над деревнями. Все, как говорил Бланко. Я был там несколько дней спустя. Они уже пригнали бульдозеры, чтобы рыть карьер…
– Эдди!
Я обнял его.
– Кто вам это сказал?
– Командование все скрыло. Ведь война уже кончилась. Никто не хотел портить торжества. Я узнал об этом совсем случайно… Двое офицеров, зашедших в мой лазарет. Лучше бы мне не слышать их разговора.
– Эдди! Но почему вы не рассказали всего мне? Отчего молчали все эти годы?
– Рассказать вам, командир? И взвалить вам на плечи ношу, которую пришлось нести мне? Нет, я даже не думал об этом.
– Боже, Эдди.
Слезы текли по его лицу. Наверное, по моему тоже.
– Нельзя было молчать об этом. Вы слышали только часть правды. Да, один из королей – наших союзников нанял Бланко и его головорезов. Да, он хотел завладеть драгоценными камнями. Но у него не хватило решимости самому пачкать руки. И тогда Высокий Совет сумел перехватить инициативу.
– Совет?
– Да, мы предложили королю, что сами сделаем всю грязную работу, если он вернет нам бочонок. В обмен на солидную долю в прибыли, разумеется. Он поверил. Все, что нам оставалось – это эвакуировать жителей и распылить над болотами совершенно безвредный порошок.
– Безвредный?
– Это была мука, Эдди. В полковых столовых еще оставались запасы – надо было же их куда-то деть, не везти же обратно. К тому же мы не могли просто не сдержать слова, данного королю, – следовало убедиться в том; что он не повторит попытку захватить прииски.
– А как же люди?
– Их переселили на другой конец болота. Но главное не это. Маги Черного Круга заранее извлекли из земли все драгоценные камни и передали их жителям деревни. Король так ничего и не получил, даже еще и остался должен Высокому Совету.
– Майкл, – насколько я помнил, врач впервые назвал меня по имени, – так вы говорите, люди не пострадали? Действительно удалось вывезти всех?
– Эдди, – ответил я, – я сам командовал этой операцией.
Силы оставили доктора; это произошло так внезапно, что я пошатнулся. Франсуаз и Тафар Дуэрбо подошли к нам. Они отвели врача в сторону, я знал, что теперь он в надежных руках.
Меня трясло, как после болотной лихорадки.
Я снова пережил те ужасные дни, и я не мог понять, как Эдди смог выдерживать такое напряжение – один, все это время.
Мне хотелось подойти к ручью и вымыть лицо чистой, прохладной водой.
Но я не мог сейчас заниматься своими переживаниями.
Я повернулся и встретился взглядом с Джоэлом Лин-деном.
28
Новый правитель Золотого леса посмотрел на людей, собравшихся вокруг – и не нашел там друзей.
– Пойдем, Джоэл. – Я положил ему руку на плечо, как только что поддерживал потерявшего силы Эдди. – Мы должны решить это вдвоем.
Я подтолкнул его в спину.
Мне не хотелось ждать, пока горожане и гвардейцы Вестпека придут в себя и перейдут к действиям.
Джоэл обернулся, чтобы обвести площадь прощальным взглядом. И я понял – он смотрит не на людей, а на постамент, где простоял так недолго.
Коридоры Форта собраний давно опустели. Казалось, что здание было заброшено людьми много веков назад.
Здесь пахло смертью и плесенью.
Я открыл дверь какого-то помещения, и Джоэл вошел внутрь. Здесь, наверно, трудился один из городских советников. Несколько толстых папок лежало на рабочем столе.
Линден отошел к окну. Его правая рука лежала на эфесе клинка.
– Здесь мы и расстанемся, Майкл, – произнес он. – Я уйду так, что никто этого не заметит.
Рядом со мной стоял шкаф, набитый разными бумагами.
Мне пришло в голову, что для обладателя этого кабинета каждый листок, каждый документ на этих полках имеет особенное значение.
Этот человек знает, где что лежит, о чем говорится в каждом из разделов. Некоторые бумаги наверняка связаны для него с яркими историями – порой смешными, порой трагическими.
Ая видел лишь книжный шкаф, набитый макулатурой.
Мне стало стыдно перед владельцем этого кабинета, словно своим незнанием я как бы подчеркивал, сколь пуста и бессмысленна его жизнь, навсегда утопленная в ворохе мелких документов.
Но Дархм был прав – страны процветают именно благодаря усердным работникам, а не героям, каким считал себя Джоэл Линден.
– Ты уйдешь, – сказал я. – А потом?
Он вынул из ножен шпагу; я тоже потянулся к поясу, но все, что я мог достать, – это наградной пистолет.
Комендант усмехнулся.
Он знал, что здесь, на колдовских землях, мое оружие – всего лишь безвредный кусок металла.
– Потом я вернусь.
– Ты сумасшедший, Джоэл. У тебя больше нет твоего оружия – ручного монстра. Армии свободных городов раздавят твой мятежный отряд. Впрочем, я сомневаюсь, что многие гвардейцы пойдут сейчас за тобой.
– Мне и не нужно.
Его голос звучал негромко, но с прежней уверенностью.
– Я люблю эту страну, Майкл. Что бы ты обо мне ни думал. Я вижу, как страдают здесь люди. Тяжелая работа, слепая вера в традиции. Ни у одного из них нет шанса оторваться от проклятой рутины, поднять голову и увидеть мир, как видим его мы, эльфы. Они – такие же рабы, как и несчастные броненосцы, которых разводят на мясо.
– И война их освободит?
– Нет. Но для того, чтобы помочь им, мне нужно объединить страну. Как ты не понимаешь? Да, не обойдется без жертв. Но все это временно. В конце концов, лучше погибнуть на войне, чем всю жизнь прожить, как тягловый вол.
Его голос не повышался, в глазах не загоралось огня. Он не был фанатиком, этот Джоэл Линден.
Скорее подвижником.
– Когда я стану правителем, все изменится. Я введу новые законы. Займусь просвещением. Культурой. Мы посжигаем к троллям древние уродливые здания и построим новые, современные и прекрасные. Так и будет, Майкл – просто не стой у меня на пути.
– Ты забываешь главное – у тебя нет армии.
– У меня она есть. Я вернусь в столицу. Подам доклад в Высокий Совет. Со времен Лернея прошло только два года, Майкл. Эльфы еще помнят, что такое храбрость и честь. Они не разучились помогать другим народам.
– Скорее они научились убивать…
– Это все слова. А дети, которые с пяти лет работают на полях, – это реальность, Майкл. Ты ее не видишь, тебе приятней вести прекраснодушные разговоры. А эти люди чуть не развязали гражданскую войну из одной только мелкой крестьянской жадности.
– И новая война их отучит от этого?
– Ты все переворачиваешь с ног на голову. Но это не важно. В столице много бывших офицеров, которые думают так же, как я. Если нас не поддержит Высокий Совет – мы соберем деньги и наймем армию. Люди, которые живут здесь, достойны лучшего.
Я повертел в руках свой наградной пистолет.
– Знаешь, Джоэл, ты прав, – произнес я. – Многие в столице тебя поддержат. Поэтому я не могу выпустить тебя.
Линден посмотрел на меня, потом на клинок, который держал в руках. Взмахнул им – не угрожая, а просто для того, чтобы послушать свист.
– Это лишено смысла, – сказал он. – Эльф не может убить эльфа. Разве ты не помнишь, за что мы сражались?
– Не понял.
– Никто не погибнет, все вернутся домой. Никто не верил, что это возможно, – ведь шла война. Но мы смогли, мы не потеряли ни одного солдата. Неужели ты сейчас…
– Джоэл… – прошептал я. – Бедный, несчастный Джоэл.
Он вскинул голову, в его глазах впервые появилось живое человеческое выражение, а не отрешенность подвижника.
– О чем ты говоришь, Майкл? – спросил он.
– А мне казалось, что Эдди немного странный… Да он полностью нормален по сравнению с тобой.
Я не мог больше стоять. Рядом со мной стоял стул, обитый потертой кожей, и я опустился на него.
– Думаешь, почему мою команду выбрали, чтобы маршировать через всю столицу? И почему после этого я не смею показать туда носа? Мой отряд был один из немногих, который вернулся весь. Другим повезло меньше.
– Что ты такое несешь, Майкл? Или ты тоже свихнулся, как твой друг Фокусник?
В голосе Джоэла появилась резкость, которой не было в нем, даже когда комендант отдавал приказы солдатам.
– Тысячи, тысячи эльфов погибли во время Лерней-ской кампании. Они дохли, как мухи, в этих проклятых топях. Шла война, Джоэл, как могло быть иначе?
– Ты сошел с ума, – сказал Линден. – Ты болен. Болота ли так на тебя подействовали или твое одиночество, к которому сам ты себя приговорил в Пустыне, – не знаю. Откуда ты взял всю эту ерунду?
– Я хоронил их, Джоэл. Собственными руками я зарывал их в землю. Я даже не знал их имен…
– Хватит повторять вздор! Я тоже был там. Через меня проходили все документы.
– Документы? – спросил я. – Значит, ты видел документы…
– Мне жаль тебя. Ты был хорошим офицером. А теперь прочь с дороги, мне нужно в столицу.
– Совсем недавно, – сказал я, – я слышал слова про заговор. Так оно бывает – все все знают, но делают вид, будто ничего не произошло.
Линден покачал головой.
– Тебе нужна помощь, Майкл, – сказал он. – Здесь, сейчас ты предаешь самое ценное, что было у нас во время войны. Нашу веру. Нашу надежду. Но я вернусь. Я и другие. И мы поможем тебе.
Я поднял пистолет.
– Я бы хотел дать тебе шанс, Джоэл, – произнес я, – но не знаю как.
– Ты безумен. Это же просто игрушка. Спущенный курок щелкнул.
Линден прислонился к стене. Из его правого глаза вытекала струя крови.
– Ты не мог сделать это, – прошептал он.
– Мог. Это арбалет.
Я повертел оружие в руках:
– Маленький, но с мощной пружиной. Встроен в пистолетный корпус.
– Ты не мог сделать это, – повторил Линден. – Ты не мог убить эльфа.
Он произнес еще что-то, но его слышали только боги, перед которыми он предстал.
Я встал перед ним на колени и закрыл ему глаза.
– Тысячи эльфов погибли во время Лернейской кампании, – пробормотал я. – И один – два года спустя.
29
Я поднял глаза.
Только сейчас я понял, что никогда не слышал, как поют птицы Золотого леса.
Раньше их пение было не для меня.
– Мы будем скучать по вам, – сказал шериф Уотертаун.
На его голове красовалась высокая шапка Председателя собрания лендлордов.
– Я тоже, – ответил я.
Он говорил искренне; я лгал.
Люди собрались на площади, чтобы проводить нас. Были здесь и сворки, и коронеты, пришли даже трое гоблинов, в нарядных беретах, с алыми бархатными бабочками.
Мне почему-то казалось – они пришли удостовериться, действительно ли мы покинули их город.
Впрочем, я был несправедлив к ним. Я знал, что оставляю здесь друзей. Как бы мне хотелось вот так же оставить здесь и воспоминания – о том, что не должно было произойти ни с кем, но произошло.
Немного в стороне стоял с опущенными глазами Тафар Дуэрбо. На его правой руке темнела черная повязка.
Теперь, когда трагедия отошла в прошлое и занавес пал, скрывая мертвых от взоров живых, отец, лишившийся двоих сыновей, мог носить траур.
– Вот что, мы тут решили внести кое-какие изменения, – говорит Уотертаун.
Он бросает взгляд на Старейшину сворков и Великого Масконосца.
– Будем приглашать их на наши собрания. Оно, знаете ли, и к лучшему, что они мысли читают. Пусть все знают – мы люди мирные и ни против кого зла не замышляем.
А ведь это и в самом деле его идея…
– Приезжайте к нам в Каменную пустыню. Кстати… Уотертаун немного понижает голос.
– Почему они называют ее равниной Драконов? Никак не могу понять.
Отец Игнасио смотрит на меня мудрым, понимающим взглядом священника. Он хочет напомнить, что скоро в ратушу привезут драгоценные камни, а мой параплан уже готов.
Франсуаз трогает меня за рукав.
Наконец-то я слышу пение птиц.
Часть II
СЕРДЦЕ МШАРЫ
1
– Кто – лучшие друзья девушки? – спросила демонесса Франсуаз.
Вопрос заслуживал обдумывания.
Я стоял на одном колене, и обитая золотом дверь топорщила передо мной вензеля украшений. Дверь была не очень высокой – примерно в половину человеческого роста. А средних размеров дворф с легкостью мог бы войти в нее, даже не потеряв шляпы.
Для того чтобы добраться до двери, мне понадобилось отодвинуть в сторону две расписные вазы династии Лунь. Одна из них изображала зеленого дракона, погруженного во вспененные волны океана. Другую украшал орнамент.
– Ставить рядом две вазы, – пробормотал я, – одну идеографическую, другую орнаментальную – значит оскорбить искусство.
– Чего? – переспросила девушка. Я терпеливо пояснил:
– Вот здесь, Френки, погляди – картинка. Тут – полосочки. Так тебе понятнее?
– Я не дура, – отрезала Франсуаз, хотя мгновение назад выглядела именно ею.
Отодвинуть две вазы от дверцы сейфа было сложно. Я не люблю, когда прекрасные произведения старины приходится таскать по полу, словно это мебель.
– Майкл, что ты там возишься, – нетерпеливо окликнула меня Франсуаз, – с этими горшками.
– Это не горшки, – с достоинством отвечал я.
Я не стал говорить дальше, ибо не хотел отвлекаться. Мне становилось страшно при одной мысли о том, что я могу повредить лаковое покрытие.
– Дай лучше мне, – потребовала девушка.
– Чтобы ты расколотила эти, как ты называешь, горшки своим мечом? – спросил я. – Нет, Френки. Лучше отойди-ка подальше.
– Но здесь достаточно места.
– Для обычного человека и горшка – да. Для тебя и орнаментальной вазы династии Лунь – не будет достаточно и взлетно-посадочной полосы.
Я убедился, что вазы находятся в такой безопасности, насколько это вообще возможно рядом с Франсуаз. Опустив руку во внутренний карман камзола, я вынул связку ключей, а из другого отделения достал светящийся кристалл.
Франсуаз дышала так громко, словно играла в паровозик.
Голубые тени проникали в комнату из ночного сада. Три луны воспаряли над грешной землей в еще более грешном небе. Холодный ветер, проскальзывавший сюда из долины, шевелил ветви кипарисов, и маленькие певчие птеродактили жались к чешуйчатым стволам акаций.
Караульные проходили по террасе через каждые восемь с половиной униарных минут.
Один шел по правой террасе, с запада на восток. Его товарищ на левой двигался в обратном направлении. Разрыв между обходами составлял четыре минуты, поэтому мне приходилось часто гасить светящийся кристалл.
Франсуаз смотрела на меня так, словно лучше меня знает, как взламывать сейфы.
– Итак, – произнес я, – кто же лучшие друзья девушки?
Я начал с того, что попробовал изогнутую сайдерн-скую отмычку. Она открывает сейфовые замки так же безотказно, как лесть – человеческие сердца.
Но украшенный золотыми вензелями сейф не имел сердца, и изогнутая сайдернская отмычка не смогла войти в его замок даже наполовину.
– Что до моего мнения, – вымолвил я, выбирая из связки прямой ключ с шестью смещающимися бороздками, – то я бы назвал книги. Стихотворения Водсворта, Шелли, лорда Гордона Байрона.
Я повернул ключ; что-то щелкнуло, и мне оставалось надеяться, что я не сломал только что прямую отмычку.
– Но раз вопрос исходит от тебя…
Я вынул ключ и придирчиво осмотрел его.
– Тоже не подходит… Я думаю, Френки, ты имела в виду что-то вроде вибратора.
Франсуаз зашипела, и гнев ее был вызван вовсе не тем, как я обращаюсь с отмычками.
– Быстрее, – сказала она.
Я переменил положение бороздок и вернул отмычку в полость замка.
– Что в этой стране делают с ворами? – осведомился я.
– Тебя это очень интересует?
– Да нет, просто хочу поддержать разговор.
– Им отрубают руки. Я согласно кивнул:
– Так делают во многих странах…
– Но не так, как здесь.
Девушка произнесла это с мрачным удовлетворением.
– Здесь руки ворам отпиливают. Это делают медленно. Казнь начинается на закате и заканчивается с восходом.
Удостоверившись, что я проникся нарисованной картиной, Франсуаз как бы невзначай добавила:
– И это только для одной руки. Потом все повторяют с другой.
– Плохо для тех, у кого рук много, – согласился я. – Скажем, для осьминогов. Ага!
Замок заскрежетал, и его механизм начал поворачиваться.
– Но ты не волнуйся, Майкл, – продолжала Франсуаз. – Нам это не грозит. Кража из королевского дворца карается особо.
– Как?
Я стал открывать дверцу; делать это необходимо с осторожностью, надо проверять, не установлена ли сигнализация.
– Не знаю, – Франсуаз пожала плечами. – В казнь входит отрезание языка. Поэтому никто не может рассказать о ней.
Сейф отворился, я вернул за пояс связку отмычек и вынул из сокровищницы темный футляр в форме снежинки. Пять лучей сходились к центру, и между двумя из них висел миниатюрный замочек.
Я не стал церемониться и сбил его кинжалом.
– Так кто же – лучшие друзья девушки? – спросил я.
– Бриллианты, – ответила Франсуаз. – Кто же еще. Я раскрыл футляр и задумчиво уставился внутрь.
– В таком случае, – проговорил я, – здесь у тебя нет друзей.