– Мы хорошо подготовились, – возражает Волчонок. Вытирая саблю, что верой и правдой служила Скорпиону, он всячески старается говорить с уверенностью опытного бойца. – Это и есть везение.
– Угу, МЫ подготовились, – соглашаюсь я.
Паренек не то чтобы краснеет, но основное внимание уделяет своему клинку.
– Искра, вылезай, все в порядке.
Кудесница не отвечает.
Проклятье, проклятье, проклятье!..
Бросаюсь вперед.
Засады внутри засад, когда разведчики, бросая врагу приманку, сами на нее попадаются, – к сожалению, такое умение всегда было сильной стороной Измененных… не одному нашему это уже стоило жизни. Предвидеть такое – невозможно. Спасти может только опыт, интуиция, когда чувствуешь даже то, что враг только предполагает сделать…
Искра, как бы ни была умна, Измененных так хорошо не успела узнать… и уже не успеет.
Остается отплатить за нее.
Месть, смерть и преисподняя!..
Осколок восьмой. Волчонок
В глазах сплошной туман. Руки дрожат от слабости, мыслей – никаких. Ноги не слушаются вовсе.
Ни хрена не помню. Кто, как, откуда…
Помню, как Великанша, оставив обломок меча в трупе тринадцатого Дракона, схватывается еще с тремя врукопашную. Помню, как Людоед швыряет свой топор, разнося башку дикому-Дракону, скручивает шею его напарнику и, подхватив труп за ноги, принимается орудовать им как дубиной. Облако пыли и пламени скрывает все… обрушиваясь на меня, как кувалда, как рухнувшая стена…
Все.
Помню еще, как выползаю из невесть откуда взявшейся кучи гравия и щебенки, выкашливая из горла пыль. Меч Скорпиона до сих пор при мне, но поднять его я едва в состоянии. Отбиться сейчас не сумею даже от полудохлого Червя…
Прячась по углам, ползком… надо возвращаться. Точное направление и расстояние до Цитадели смог бы указать не то что с закрытыми глазами – во сне. И до Стены, прах его побери, не добраться раньше чем через день. Далеко… и как только нас сюда занесло? В упор не помню…
Ладно, хватит. "Нечего говорить, когда говорить нечего."
Смотри-ка, кое-что еще помню. Мать как-то учила…
Сумерки сменяются тьмой. Ночью боятся ходить даже Измененные. Наши так и вовсе стараются где-нибудь затаиться и не делать лишнего движения, даже опытным разведчикам не хочется проверять, чего так боятся твари… но если я остановлюсь, мне конец. Надо ползти. Хоть зубами цепляясь, а надо, надо… не знаю уже, почему, но – надо…
…Проходит вечность, и еще одна. Наконец, глаза начинают различать что-то знакомое.
Острие копья, уткнувшееся мне в лоб.
Голоса. Что-то говорят, но слов разобрать не могу.
Вот кто-то склоняется, чтобы разжать мою руку и вынуть меч. МОЙ МЕЧ! Не дам!
Свернутся клубком, кувырок-перекат под ноги, распрямиться пружиной… противник, согнувшись от боли, оседает наземь, уже напарываясь на подставленное острие…
Чанк!
Меч, выбитый коротким жестким ударом, вылетает из онемевшей ладони и падает неподалеку. Рвануться за ним… но на плечах повисли трое, а еще один, узколицый и длинноносый, не торопясь, отводит кулак назад…
Вспышка в районе подбородка.
Окровавленный мрак.
Тишина.
– …Ну, вроде как очнулся.
Пытаюсь пошевелиться. Почти что удается. Открываю глаза. Порядок, даже вижу кое-что. Пробую выговорить пару слов – и обнаруживаю, что челюсти крепко прибинтованы к голове. Язык распух и болит, говорить расхотелось совершенно.
– Лежи смирно и молчи. Я задаю вопросы, ты отвечаешь. Закрытые глаза – "да", открытые – "нет". Понял?
Закрываю глаза. Нетушки, увольте, с Чертополохом спорить – себе дороже.
– Остальные мертвы?
Закрываю левый глаз.
– Не знаешь, что ли? – Оба закрыты. – Тварей было много? – Снова закрыты оба глаза. – Дикие? – Закрываю оба глаза, затем открываю правый. – А, провались оно на дно Разлома! Ты хоть помнишь, где это случилось?
Сморщившись, я неуверенно моргаю.
Чертополох снова выдает порцию ругани.
– Ладно. Поправляйся, малыш. Ты нам нужен, и не просто живой, а целый и здоровый. Втроем с Беркутом и Костоломом мы долго не продержимся…
– Скоро поправится, – в поле зрения возникает светловолосая кудесница, не старше меня самого, почему-то сейчас я не могу вспомнить ее имя, хотя наверняка знаю… – Если ты под ногами путаться не будешь. Спи, Волчонок: сейчас это важнее.
Спать я не собираюсь, но она смотрит на меня так, что я отключаюсь раньше, чем понимаю это.
…Когда мир вокруг прекращает вращаться, я прихожу в себя. Голова уже не болит, могу даже двигаться.
Встаю. Чуть покачнувшись, делаю несколько шагов. Ну, если я еще и не совсем в норме, так скоро буду. Не впервой. Кудеснице спасибо – как же, Светик-Светлячок, теперь-то я тебя помню.
Осматриваюсь. Из одежды рядом валяются только набедренная повязка и постолы из шкуры Измененных. И сабля, специально положили на видном месте. Без ножен, лезвие недавно наточено и смазано жиром.
Штаны и куртка в шкафу. Не мои, но размер подходящий.
Одеваюсь. В голове еще легкий туман; задуматься о том, что было или будет, нет никакого желания.
– Готов? – в дверях появляется Чертополох.
– Жрать только охота, – отвечаю я.
Усмехнувшись, он бросает мне жестянку. Консервы! Да ведь их только… ну да, только разведчики и едят.
– Считай, экзамен сдал, – сообщает Чертополох. – Умойся и через три минуты на тренировку. Потом сменишь Беркута у Золотых Ворот и жди новых приказов. С сегодняшнего дня начинается служба, Волк. И забудь о тех играх, которые были раньше.
Трещина. Не считая, что это сон
Настороженно следя друг за другом, Измененные пробираются к цели. Стена уже отделяет их от Болота, странный дом уже в пределах досягаемости – но что-то тревожит их. Что-то, необъяснимое ни с одной разумной точки зрения. Многомудрые ученые прошлого, пожав плечами, сказали бы "инстинкт" – скрывая за этим словом собственное непонимание.
Измененные не задаются такими вопросом. Они просто продвигаются вперед. К лестнице, карабкаясь на баррикаду. Ржавые решетки, дырявые листы не менее ржавой жести…
Вспышка! Невероятно, непереносимо яркая, она отбрасывает их прочь – на полсотни шагов самое меньшее. Они вновь на краю Болота, у невидимой Стены – спиной к ней. А перед ними…
А перед ними стоят Гиганты. Двое против двенадцати – да только один Гигант с легкостью одолевает десяток простых Измененных. Вдобавок, это не просто Гиганты, это Железная Дева и Палач…
Рассеяться? Отступить? Сдаться?
Но позади них – Стена, которая (каким-то образом они это знали) больше не способна сдерживать натиска. А за Стеной…
Думать, даже если Измененные (которые изменились еще раз) на это способны, времени не оставалось. И они встают живым барьером, заслоняя Стену собой.
Полуразрушенный дом, который исторг их из себя всего секунду назад, отзывается очередным пассажем из прошлого…
Белый снег, серый лед
На растрескавшейся земле
Одеялом лоскутным вдали
Город в дорожной петле.
А над городом плывут облака,
Закрывая небесный свет;
А над городом желтый дым,
Городу две тысячи лет -
Прожитых под светом звезды
По имени Солнце.
Невероятно, но Гиганты стоят как статуи. А когда Железная Дева преодолевает оцепенение и делает шаг вперед, дружный контрудар наносят Измененные-изменники. Двое погибают, но третий… третья выдирает из рук Девы тяжелый клинок и широко улыбается, так, как это умеют лишь Люди.
Люди, которые хотя и находятся перед лицом смерти, но совершенно не расположены таковой уступать.
И две тысячи лет – война,
Война без особых причин,
Война – дело молодых,
Лекарство против морщин.
Красная, красная кровь
Через час уже просто земля,
Через два – на ней цветы и трава,
Через три – она снова жива
И согрета лучами звезды
По имени Солнце.
Плечом к плечу, Гиганты усиливают натиск. Двое против десятерых… нет, уже восьмерых. Они куда сильнее, и все же – это кажется невозможным, но так и есть, вот только заметить это некому, – Гиганты словно исполняют постылую обязанность. Тогда как их противники… нехватку физической мощи они восполняют тем, что у людей назвали бы стойкостью и силой духа.
Вооруженные этой силой, Люди-Измененные не сдают позиций.
Люди – ибо все больше и больше Человеческих черт проступает в бывших Измененных. В Измененных, бывших некогда Людьми…
И мы знаем, что так было всегда,
Что судьбою больше любим,
Кто живет по законам иным
И кому умирать молодым.
Он не знает слова "да" и слова "нет",
Он не помнит ни чинов, ни имен,
И способен дотянуться до звезд,
Не считая, что это – сон;
И упасть, опаленным звездой
По имени Солнце.
Двое еще стоят на ногах.
Двое – Людей.
Остальных больше нет. Гиганты уничтожены, Измененные мертвы.
Некоторые из них успевают-таки перед смертью вспомнить, кем были когда-то, и на их лицах (уже – лицах) даже грязь и кровь не могут скрыть дикой, первобытной радости.
Радости возвращения. Радости пробуждения.
Укрепленная кровью героев и жертв Стена вновь нерушима. Но не для Людей, что вернулись из небытия…
Осколок девятый. Трехглазый
Резервы…
Жую кончик карандаша. Знакомый деревянный вкус успокаивает.
Третий расчет подряд. Черт бы побрал мой талант математика.
Да, конечно, сам талант тут ни при чем. Цифры, они такие послушные, такие замечательные, куда как надежнее людей, где нарисуешь, там и стоят. Но вот итог нынешних цифр…
И ведь не напишешь новых. Не тот случай.
Даже если свершится чудо и Измененные сгинут куда-нибудь подальше, – нет, даже если случится два чуда и над Городом больше не прольется ни одного дождя, не выпадет ни одной капли этой кислотной отравы, – жить всем нам недели две от силы. Потом начнут умирать от голода сперва дети, потом взрослые – и это уже будет не жизнь, а существование, сколько бы оно ни продлилось. Впрочем, такое непотребство займет лишь еще одну неделю.
Резервы закончились – вот ответ на все вопросы "почему".
Остервенело тру левый глаз.
Извлекаю из правого линзу и промываю веки. Ополаскиваю монокль – сквозь жирную пленку слез видно паршиво, а без линзы правым глазом не видно вообще ничего. Без этого устройства ходил бы я с черной повязкой и звался Пиратом… Плевать. Не я самый первый, не я самый невезучий. Другим после той "неприятности" не то что видеть, думать нечем.
Ненавижу все это. Права Молния; если есть куда уходить – я горло перегрызу тому, кто встанет у меня на пути! Будь это хоть Измененный-амбал, хоть дикий, хоть сам Утес.
Пожимаю плечами. Мда, как раз Утес сам кому хочешь шею скрутит, а уж на мою и напрягаться особо не нужно…
Ладно, к делу. Итог вычислений – крайне хреновый, тем скорее о нем должен узнать Ворон. Пусть сам разбирается с остальными.
Сосредотачиваюсь…
Дз-зынь!
Зар-раза, опять металлом обложился, не дозовешься. Монокль в футляр, футляр в карман, свернуть листок с вычислениями и аллюр три креста сквозь всю Обитель.
Молния опять сидит у Ворона. Обсуждают. Пусть. Я молча вхожу, молча кладу записку перед носом у главы Братства (знатный такой нос, один к одному клюв той птички со старой цветной картинки, что уж сколько лет висит у Ворона на стене) и так же молча выхожу. Точнее, собираюсь выйти.
– Результат? – спрашивает Молния.
– Двадцать дней.
– Садись, – приказывает Ворон, – тебя это тоже касается.
Пожимаю плечами и опускаюсь на табуретку.
– Проверить нужно, – продолжает он, обращаясь уже к кудеснице, – времени, сама видишь, в обрез.
– И кем рискнем?
– Одним из младших, больше некем. А сопровождать его будет кудесник. Кстати, как за Гранью обстоит дело с Зернами?
– Почем я знаю? Моя личная сила была в порядке.
– Тогда ты или Скала.
– А Змея?
– Оставь ее в покое, – возникаю я неожиданно для себя самого, – ей жить пару дней от силы.
– Зато, может, тот мир ее спасет, – вступается Ворон, – это идея неплохая. Молния, свяжись с ней, передай что надо, пускай придет – или пусть ее принесут, если дела совсем уж плохи… Трехглазый, чтоб мне не тащиться к Утесу за справочником: где находится вот это место?
Передо мной ложится дощечка с нацарапанными острием ножа ориентирами. Вставляю линзу в правый глаз. Чертеж далек от совершенства, но символы распознать можно. Так, это Лестница, здесь глиссада полей Стены, сделать поправку на время и погоду…
Дергаю себя за правое ухо и едва успеваю поймать выпавший монокль.
Ага.
– Это рядом с разбитым Золотым Кристаллом. Напротив третьего пролета Лестницы, позади двух сросшихся каштанов… ну, там еще такая скрученная решетка болталась, если не проржавела вконец…
– Точно, – подтверждает Молния, – мы ж там буквально на днях были, но… правда, как раз в том месте ничего не искали. Может, и правда стоит взглянуть. Кабы раньше знать…
– Раньше, позже – неважно! – Ладонь Ворона гулко шлепает по столу. – Бери в проводники Костолома, пусть покараулит. А сама внимательно наблюдай за Гранью со своей стороны. Если Змея не пробьется, идти тебе. Она опытнее, но в бою ты лучшая.
– Можно использовать Кристалл? Скала говорила, он еще годен.
Волхв трет кулаком переносицу, затем качает головой.
– Нет. Оставь как резерв. Если дело выгорит, он нам еще ой как понадобится… для общего Прохода.
Молния кивает, поднимается и ускользает. Ворон поворачивается ко мне, задумчиво, скорбно.
– А теперь делай то, о чем мы договаривались раньше.
Шуткам глава Братства не обучен, это знают все.
А вот мне как раз хотелось бы, чтобы эти слова были шуткой. Самой дурацкой, самой глупой… Расчеты расчетами, цифрам я доверяю больше, чем любым людям, – но ведь и я могу ошибиться!
Осколок десятый. Змея
Мир вокруг плывет туманом, гибельным, как поле брани, как гноящаяся рана…
Два шага вперед.
Мир плюется едким паром, рдея заревом пожара; прах в лицо смеется чарам…
Шаг – и Переход.
Мир, как пашня под сохою, как съедаемые ржою меч, доспех и дух героя…
Дальше, дальше, прочь!
Мир кровавым полон морем, затопившим даже горы: гордость, горе тебе, горе!..
Вниз, скорее в ночь!
Мир скользит комочком сала вдоль по лезвию кинжала; смрад горячего металла…
Круг и поворот.
Мир вращается над бездной мертвой, расчлененной песней о земле, что всех чудесней…
Вверх, под небосвод!
Мир манит хрустальным оком, истины пенистым соком – не печалься, мол, до срока…
Это ложь, обман!
Мир, распятый на утесе, самому себе вопросы задает уж сотню весен…
Застывает Грань.
Я стихов вовек не знала. Слова силу – понимала, но не так, не в этих жалах хлада и огня. Почему, зачем, – ответьте, боги, коль вы есть на свете!
Но молчанья черный ветер прочь унес меня…
Мир, подобный вешней туче, юный, дерзкий и могучий – здесь ты, здесь, я знаю лучше, нежели ты сам!
И тропа легла под ноги.
Нет, открыта ты не богом, не пробита звуком Рога!
Просто – чудеса.
Трещина. Не счесть потерь во вселенной этой
С Холма, со стороны Золотых Ворот, к Разлому спускается Стена. Некогда она служила основным укреплением, теперь почти не отличается от окружающих развалин – и на Холме, так и вне его; однако преодолеть черты, где на картах Города проходит зубчатая синяя линия, не может ни один из Измененных.
Не может физически.
Просто останавливается, уткнувшись в невидимое препятствие.
И это касается не только Измененных, но и их союзника-ветра.
Не доходя до Разлома примерно трехсот метров, Стена поворачивает под углом и проходит по северному краю Болота. Захватывает ряд полуразрушенных домов, разделяет территории Измененных и Людей надежнее любого крепостного вала.
И это – последнее, что защищает Город от окончательного разрушения…
Край Болота. Стена. Та ее сторона, что вне досягаемости Измененных.
Неудобное, неуютное ложе из каменного крошева.
Два неподвижных тела.
Смерть не раз смотрела им в лица, но покуда не может забрать законной добычи. Бесчисленные раны кровоточат, а тепло капля за каплей уходит из сердец, и все-таки люди еще живы. Вопреки всему.
Однако они знают – конец близок.
Знают, и ничего не могут поделать. Они и так уже перешли все мыслимые пороги отпущенных человеку сил.
Они лежат и чувствуют, как подступает смертное безразличие, то самое, о котором постоянно предупреждали в Обители Мудрости уходящих разведчиков.
Безразличие, которое уничтожает в человеке – человеческое, которое делает из него – чужого. Нет, не чужого, ибо это слово звучит теперь не так, как должно бы; делает из человека – Измененного. Разведчики не знают этого отнюдь не потому, что им не хватает знаний. Они просто не могут, не хотят поверить в очевидное… а кто все-таки поверил, больше никогда не выходит за Стену. Или напротив, выходит – и уже не возвращается…
Щелчок. Шорох перематываемой ленты.
Гудение.
Музыка.
Женский голос и вечная для Вселенной и Человека история…
Всегда жить рядом не могут люди,
Всегда жить вместе не могут люди,
Нельзя любви,
земной любви
пылать без конца;
Скажи – зачем же тогда мы любим,
Скажи – зачем мы друг друга любим,
Считая дни,
сжигая сердца?
Женщина приподнимается на локте. Обломок меча слишком тяжел для усталых мышц и она выпускает оружие. В глазах проявляются искры родства, узнавания, обретения того, что давно потеряно и вдруг оказалось найдено.
Ее спутник по-прежнему неподвижен, однако его дыхание выравнивается. Сердце, напротив, бьется чаще и увереннее, в ритме энергичной мелодии тех дней, которые уже никогда не вернутся.
Любви все время мы ждем как чуда,
Одной, единственной ждем как чуда,
Хотя должна,
она должна
сгореть без следа -
Скажи, узнать мы смогли откуда,
Узнать при встрече смогли откуда,
Что ты – моя,
а я – твоя
любовь и судьба?
Превозмогая боль и слабость, они поднимаются – сперва на колени, потом во весь рост. Руки их сплетаются, сердца бьются в едином, указанном музыкой ритме, дыхание глубокое и сильное. Глаза, еще две минуты назад затянутые смертельной поволокой безразличия, пылают живым огнем надежды.
Скажи, что ж столько пришлось скитаться,
Среди туманных миров скитаться,
Чтоб снова мы,
с тобою мы
друг друга нашли;
А вдруг прикажет судьба расстаться,
Опять прикажет судьба расстаться
При свете звезд
на крае земли…