– Там – заявление мое, – заявил Кикимора. – Которое заявление я писал вам, гражданин начальник, когда меня сюда приволокли ни за что ни про что и по почкам били. А больше я ничего не знаю. Только знаю, что время ваше все вышло – а значит, предъявляйте мне обвинение, или выпускайте на волю к чертовой матери! Не имеете права меня здесь без причины гноить! Я закон знаю!
– Врешь ты, Шагаров! – рука опера Крынкина метнулась к ручке сейфа. – Не знаю, что ты такое там с материалами сделал, сейчас разберемся. А порошочек-то твой, тут он!
– Какой порошочек? – Кикимора отвратно скривился. – Который унитазы нюхают?
Ключ почему-то торчал в скважине сейфа. Крынкин не помнил, сам ли он оставил его там, или… Сердце его подпрыгнуло и уперлось в горло. Он повернул ручку и распахнул металлический ящик.
На полке лежал раскрытый пакет с серым порошком, воняющим хлоркой. "Санитарный-2" – было написано на нем.
– Порошок можете мне не возвращать, – сказал Кикимора. – Оставьте себе, для хозяйственных нужд. И почисти им себе мозги, Крынкин. Может, просвежеет…
Крынкин передвигал ноги медленно, как чугунные чушки. Весь он стал сейчас каким-то тяжелым, даже заржавелым. Он доковылял до Кикиморы и с размаху въехал в безобразную физиономию чугунным кулаком.
Кикимора рухнул на пол – пролетел бы, наверное, через всю комнату, юзом по доскам, да наручники не пустили.
– Все? – сказал он, хлюпая кровью. – Претензию удовлетворил, лейтенант? Прощаю. А сейчас выпускай меня, лейтенант. У меня тут братишка объявился на свободе. Повидаться с ним мне надо, значится. Некогда мне тута в киче сидеть.
***
Они стояли на улице, в квартале от злополучного дома, где находился игорный клуб "Элита". Небо уже начало светлеть, и где-нибудь в поле солнце уже высунуло бы свою рыжую макушку из-за горизонта. Но в городе не было горизонта, дома заслонили его. Только зябкий предутренний туман полосами стелился по улицам и заглядывал в окна.
– Все, мне пора, – сказал Демид. – Я пойду.
– Погодь, братишка! – Кикимора схватил его за плечо. – Ты ведь в бегах, братишка. Я помочь тебе хочу. Я с кичи смылил, чтоб тебя найти. Тебя в два счета мусора заметут, нельзя одному…
– Иди, возвращайся на свою мессу, – Дема высвободился из костлявого зажима Кикиморы. – Там твои братишки. Идите, ловите человеков, тащите их карху на развлечение. У меня своя дорога.
– Да ты что?.. Да чтоб я… С этими? Я тебя искал только. Мы с тобой всю эту малину пожгем. Они ж чего делают!..
Дема повернулся и пошел. Не верил он Кикиморе. Никому он сейчас не верил. Не тот был человек Кикимора, чтоб в друзья ему годиться. У него был только один друг сейчас, и друг этот был в беде. Лека, милая девочка Лека.
– Свидимся еще, братишка! – донеслось ему вслед.
Демид не обернулся.
ГЛАВА 21
Демид не успел дойти до дома. Вернее, до того медвежьего логова, которое он теперь называл своим домом. Его посетило видение.
Шарахнуло его, словно током – так, что в глазах потемнело. Еле успел к стене прислониться, чтобы не упасть. И появилось в темноте, перед его глазами, знакомое лицо. Только вот бледнее, чем обычно – ни кровинки. И глаза странные, желто-зеленые, с вертикальными зрачками. Глаза рыси.
Но все равно это была она.
– Демид, – шевельнулись губы Леки. – Где ты, Демид? Жив ли ты?
– Жив, – сказал Демид.
Но Лека явно не услышала его. Связь была односторонней.
– Дема, милый, я не знаю, где ты, жив ли ты… Здесь все так плохо… Совсем плохо. Наверное, ты умер, если не приходишь ко мне. И карх… Ты ведь собирался убить его. А теперь он пришел сюда. Он жив, он убил Лесных, он осквернил Круг. И я не знаю, как остановить его. Я ничего не вижу, Дема. Я ослепла. Я в черном колодце, Дема. Я не знаю…
– Лека! – заорал Демид, без особой надежды на то, что будет услышан. – Я найду тебя, Лека!..
– Знающий, – изображение лица девушки таяло, превращалось в призрачную дымку. – Найти Знающего…
И пропало.
Демид стоял у стены дома и ощупывал руками грудь. Какой-нибудь прохожий, появись он в этот момент на улице, решил бы, что у него плохо с сердцем. И был бы отчасти прав. Но Дема забыл о своем сердце. Он искал нечто во внутреннем кармане своей куртки.
Фотография – вот что там было. Черно-белая фотография китайца, которую Дема извлек из дипломата майора Антонова. А теперь к этой фотографии добавилась открытка, которую Демид нашел в ящике стола Фоминых. Адресована она была именно Деме, но не дошла до своего адресата. Она была подписана теми же китайскими иероглифами, что и фотоснимок.
Открытка была написана по-английски, и, значит, он мог прочитать ее. Наверное, когда-то Дема знал китайский, но сейчас самое большее, что он мог пробормотать по-китайски, это "ни хао". Иероглифов он не помнил вообще.
Дема повертел открытку в руках. Адресат из Лондона. Любопытно… Кто бы это мог быть?
"Дорогой Дема, – значилось в открытке. – Прими знак from One Way. Помнишь Глаз Шайтана? Наверное, нет. Плохое умирает в нашей памяти, но не в мире. Плохое вернулось и разбудило тебя. Дао – вот единственное, что дает нам надежду. Дао открыл мне: ты в беде. Прошлое зовет тебя снова, и зов этот страшен. Найди Последнего, и он расскажет тебе. Он живет там, где ели думают, как люди".
– One Way, – слова эти слетели с губ Демида, как дуновение горного ветерка. – "Один Путь"? Путь – это Дао. Что это за Путь, с которого мне дают знак? Кто дает этот знак?
ван вэй это имя человека хранителя ты называл его шифу. он спас твою жизнь однажды и пытается сделать это снова
"Кто это – "Последний"? Кто это – "Знающий"?
не знаю это новое для меня ищи леку спаси ее
– Хорошо, – сказал Демид. – В любом случае, пора смываться из города. Я стал слишком желанной добычей для многих.
***
Демид ехал в машине – уже в третьей попутке на своем пути. Это было небезопасно – конечно, его уже искали на выездах из Нижнего. Поэтому он не сел в автобус. Не так уж трудно найти человека по ориентировке, когда рейсовый автобус останавливается на автостанции и разморенные пассажиры вываливаются толпой – сходить в сортир и сжевать пару черствых пирожков. Дема загримировался. На этот раз он не поленился: надел темный парик и вставил темные, почти черные контактные линзы. Обзавелся усами и горбинкой на носу. Демид не был похож на себя.
Его искали, он чувствовал это. Искала милиция, искали и прислужники карха. Он ловил на себе прощупывающие взгляды. Но его не узнавали. Время его еще не пришло.
Через двенадцать часов после того, как Демид покинул город, он выскочил из кабины последнего грузовика, пожал руку шоферу и пошел в деревню. Деревню, где жила Лека.
***
В окошко тихонько постучали. Любка, которая уже полчаса ворочалась, пытаясь заснуть на своей скрипучей деревенской кровати с панцирной сеткой, толстым тюфяком и тремя подушками, вскочила и побежала к окну.
Она ждала этого стука. Она знала, что рано или поздно он должен появиться.
Луна была кровавой. Была ярко-красной уже третью ночь, и деревенские бабы говорили, что это не к добру. В отраженном свете луны все в саду казалось зловещим. Красноватого оттенка было и лицо человека, стоящего под окном.
Он не был знаком Любке. Он был похож на кавказца.
– Вы кто? – спросила она, едва отворив створку. Сердце ее билось испуганно. – Чего по ночам бродите? Счас папку позову. С ружьем.
– Это я. – Человек стащил с головы черный парик, отодрал с верхней губы усы. – Где Лека?
– Дема! – Любка едва не бросилась Демиду на шею, чуть из окна не вывалилась. – Дема, где ты пропадал? Лека исчезла!
– Тише! – Демид приложил палец к губам. – Куда она исчезла?
– Откуда я знаю, куда? Два дня уж ее дома нету. Пропала ночью, и все. И одежда ее вся дома осталась.
– А роща? Искали там ее?
– Конечно! Там и искали. Ни слуху, ни духу. Родителям уж ее позвонили сегодня. Завтра должны приехать.
– Понятно, – сказал Демид. – Ладно, Люба. Спасибо, что сказала. Пойду я. Про меня не говори никому, что видела.
– Демид! Ты ведь Леку искать пойдешь? Возьми меня с собой!
– Нет. – Демид покачал головой. – Нельзя. Не хватало только, чтоб еще и ты пропала. Не дело это – девчонкам ночью по лесу шастать.
И исчез – словно растворился в ночной темноте.
***
Фермер Степан Елкин тоже не спал. Он пытался заняться какой-нибудь работой, стоял в сарае у верстака и строгал ножку для табуретки. Только ничего у него не получалось. Не помогала работа, не отвлекала от мрачных мыслей.
Лека пропала. Пропала его милая белая девушка. Степан давно уже не надеялся найти ключ к ее сердцу, но все равно не мог жить без ее улыбки, без ее зеленых глаз, без мимолетных фраз, оброненных ею при встрече на улице. Она нужна была ему как глоток свежего воздуха. И теперь он задыхался.
Залаял в огороде пес – степина овчарка, матерая зверюга по имени Курган. Залаял на непрошеного гостя и тут же замолк. Странно это было. Курган никого не признавал за своего, кроме хозяина. Степан держал пса на толстой цепи – уж очень задиристый был у того характер. Только Леку Курган миролюбиво обнюхивал и даже давал потрепать себя по холке.
Может быть… Степан вздрогнул и выронил рубанок из рук. Может быть, Лека вернулась?!
Степа опрометью выскочил из мастерской и побежал к калитке.
Какой-то человек сидел на корточках около конуры. Курган развалился на спине и вилял хвостом от удовольствия, человек почесывал ему брюхо. Идиллическая картина.
– Встать! Руки вверх! – прошипел Степан. – У меня ружье! Стрелять буду.
– Спокойно, спокойно. – Человек медленно поднялся на ноги. – Твоим ружьем, Степа, только зайца убить можно. И то, если прикладом по башке попасть. Помнишь, мы прицел с тобой смотрели? Там брак заводской. Ты не пугай, Степа. Лучше в дом пригласи. Холодно что-то на улице.
– Ага, маньяк объявился. – Степан упер руки в боки. – Милиция тебя уже раз пять здесь искала, полдеревни перевернула. Надо же, из тюрьмы сбежал! Ты знаешь, что тебя с автоматами ищут?
– Слыхал.
– Я же чувствовал, что ты уголовник. Чувствовал! Господи, с кем Лена связалась! Такая чистая, светлая девушка, и ты… Это ты ее выкрал?
– Не я. – Демид пошел к дому насупившись, засунув руки в карманы. – Зря ты меня, Степан, последними словами кроешь. Сам ведь знаешь – никакой я не уголовник. Ревность тебе глаза застилает, вот что. Я за Лекой пришел. Выручать ее нужно. И помощь мне твоя нужна, одному не справиться.
– За что тебя в тюрьму посадили-то?
– За то, что вопросов много лишних задавал. – Демид вошел в дом, и Степа поплелся за ним.
– Чаю попьешь?
– Некогда. – Демид снял со стены длинную толстую веревку и сматывал ее в плотный клубок. – Двигать надо, Степан. Успеть надо.
– Слушай, ты! – Степан взорвался. – Ты хоть что-то мне объяснишь? Какими ты темными делами занимаешься, что милиция за тобой охотится? И Леку во что втравил?
– Я занимался только одним делом – жил себе спокойно, и никого не трогал. – Демид опустил руки и посмотрел на Степана спокойным, ясным взглядом. – Это судьба моя, Степан. Судьба такая. Необычный я человек – думаю, это ты и сам видишь. Да только не хочу я объяснять тебе, в чем необычность моя состоит. Потому что ты – ортодоксальный христианин, Степан. И для таких, как ты, все, что не от Бога, то – от Дьявола. Видишь ли, нет у меня сейчас никаких доказательств, что я – от Бога. Нет у меня ни сияния над головой, ни бороды длинной, ни смирения во взгляде, ни желания врага своего возлюбить. Я даже как "Отче Наш" прочитать, сейчас вряд ли вспомню. Но расскажи я тебе, с какими силами мне сейчас бороться приходится, ты точно отнес бы их к силам темным, диавольским. И тебе остается поверить мне на слово: если поможешь мне сейчас, греха на тебе не будет.
– Мало ли сил темных, – пробормотал Степан. – Может, и они – темные, и ты – из демонова племени. Разбирайтесь между собой сами, меня-то что втягивать?
– Я бы и не стал тебя просить помочь мне, – в глазах Демида появился ледяной отблеск. – Но ты Леке помочь должен, понимаешь, дубина стоеросовая, славянофил хренов!
– Да ты…
– Что-нибудь странное происходило в вашей деревне в последние два дня?
– Лека пропала.
– Знаю.
– Луна кровавая…
– Знаю. Еще?
– Трех коров задрали, – поспешно сказал Степан. – Волки. Откуда они только взялись, не пойму? Всего лишь на десять минут пастух и отлучился. Приходит, а три телки разорваны в клочья так, словно над ними десяток волков поработал. И ведь не съедено ни кусочка – только так, для потехи кровавой. И ни следа волчьего… Странно все это. Пастух чуть не сбрендил. В доме сейчас заперся, в лес – ни ногой.
– Ясно. – Дема угрюмо сдвинул брови. – Вот оно, началось. Вот он тебе, Дьявол-то. Тот зверь, что коров ваших разорвал, он ведь то же самое и с людьми проделывает! Я на него и охочусь, Степан! А он, думаю, на Леку сейчас охотится.
– Господи святый! – Степан побледнел, перекрестился. – Что ж это за зверь-то такой, Дема?
– Вурдалак, – сказал Демид. – И не говори мне, что не веришь. Если ты в Бога веришь, то и в созданий, супротивных Богу, должен поверить. Времени у меня нет убеждать тебя.
– Оружие… – Степан засуетился, заметался по клетенке. – Оружие хоть какое взять. Ружье-то у меня и вправду неисправно…
– Сабли у тебя нет какой-нибудь? Может, от деда осталась?
– Нет, откуда у меня такое? – Степа смотрел на Демида, как на ненормального. – Я, чай, не казак, с шашкой ходить.
– Топор есть? Большой?
– Есть! – Степа длинными скачками понесся во двор и вернулся с огромным топором, с невиданно изогнутой длинной ручкой. Топор был раскрашен зеленой и синей краской на западный манер, и даже буковки иностранные на топорище были. – Вот! Канадский топор для лесорубов. На выставке купил два месяца назад. Не устоял – красивый уж больно. Не пользовался ни разу. Ты лезвие попробуй – острое до невозможности! Бриться можно!
– Круто! – Демид усмехнулся. – Подойдет топорик. Выходим, Степа. И Кургана возьми. Понадобится он нам сегодня.
***
– Степан с Демидом двигались по ночному лесу. Не шли – бежали. Неслись за Курганом. Сунули в нос Кургану футболку Леки, "случайно" нашедшуюся в доме Степана (Степа порозовел, когда принес ее, но Дема смолчал, даже бровью не повел). Не должен был Курган взять след – все-таки два дня прошло, да и погода не очень-то теплая была, роса по ночам выпадала. Однако гавкнул пес одобрительно, глянул на парней понимающе: "Не подведу, мол, мужики!" и ломанул в лес. Сильное было подозрение у Степана, что не по запаху их ведет Курган, а знает что-то свое, звериное, недоступное людям. Ведь и сама Лека была сродни природным созданиям – неспроста зверей без слов понимала. Ну да что теперь думать? Некогда было думать. Давно Степан так не бегал – в последний раз, наверное, в армии, лет десять назад. И ведь не курил Степан Елкин, и спиртное не потреблял. А вот надо ж – дышал со свистом, в груди ломило, и кровь стучала в голове железными молотками.
Демид – что ему? Бежит как на картинке. По кочкам несется не промахиваясь, через деревья поваленные прыгает, не останавливаясь. Только топор блестит в свете луны. И глаза демидовы в темноте светятся, как у кошки. Степан никогда не видел такого у людей.
Ладно, что уж теперь-то размышлять, человек Демид, или нет? Лека, поди, тоже не совсем человек. Не хотел Степан влезать во все эти тайны. Живу бы остаться.
Страшно было Степану. Бог один только знает, как страшно – до колик, до еле сдерживаемого плача. Только верил он в то, что защитит его Бог. И, пожалуй, больше, чем в Бога, верил он сейчас в Демида. Демид (или то существо, что называло себя Демидом) не выглядел испуганным, он был похож на человека, который знает свое дело. Они сродни были в чем-то с Курганом – хищные звери, дорвавшиеся до охоты.
– Дема! – не крикнул – прохрипел, проклокотал Степан. – Погодь! Передышки дай… Сил нету!
– Пять минут. – Демид остановился, Степа с размаху упал на траву, прижался к ней щекой, впитывая холодную силу земли. – Молодец ты, Степан. Жилистый ты человек, есть в тебе воля. Извини, что так приходится… Будь время другое, может, и друзьями бы с тобой стали?
Степа лежал молча.