* * *
После церемонии в соборе Святой Варвары, пышной и невероятно утомительной, все действо переместилось в княжий дворец. В просторных двусветных сенях между мужской и женской половинами палат устроили пир, какого давно не было в Сеяжске. Одновременно гудел весь город. На улицы высыпало столько народа, что по дороге из собора десятку дружинников даже пришлось спешиться и расчищать путь процессии. Ведь в такой давке могли кого-нибудь ненароком сбить или затоптать.
- Матушка, рад видеть тебя в добром здравии! Я молился за тебя непрестанно, - сказал Яромир княгине, расположившейся рядом с ним за особым пиршественным столом в конце палаты.
- Сынок мой, за меня не волнуйся! Все со мной будет хорошо, пока у меня ты есть. Вместе - все напасти переживем. И знай, матушка гордится тобой…
Кулебяки, ватрушки и вареники в сметане, корчаги с вином, брагой, медами и разными узварами, молочные поросята с хреном, судак с брусникой, жареные перепела и лебеди, цветочный мед, пирамиды из сочных фруктов, медовая пастила и восточная пахлава. Словно сошедшая с гор лавина, все это съедобное изобилие погребло под собой бесконечные цепи столов, протянувшихся между двумя рядами узорчатых витых столбов. Серебряная и золотая посуда - тазы, кувшины, братины, кубки - громоздилась так, будто того и гляди проломит дубовые столешницы. Вдоль оштукатуренной стены, расписанной сказочными цветами, русалками и прочей "нечистью", под сдвоенными окнами с гирьками на лавках расположились музыканты. Вооруженные гуслями, бубнами и сопелями, они усердно тянули зычные звуки и слова песни.
Ах ты гой еси, Яромир Неверович!
Дольше века тебе жить да нами княжити…
Солнцем воссияй ты над землею нашею,
Будь щитом в руках ты Господа
От поганых орд схорони ты нас…
Точно колокольни над городом, княжеские стольники в серебристых свитках с золотым шнуром и белых сапожках неподвижно высились над пирующими. То и дело они попарно куда-то исчезали, но тут же снова появлялись, как по мановению волшебной палочки, с очередными подносами, блюдами, кувшинами и корчагами в руках.
На пиру собралось еще больше знатных гостей, чем на злосчастной свадьбе Ладимира и покойной Алены. Прибыл даже хан дружественной Пугандской Орды Урьюн со всеми своими пятью хатунями. Был здесь и вице-магистр Праденского Ордена, сир Райвель Ронстрен, и правители всех девяти княжеств, некогда объединенных под щитом Сеяжска, и десятки удельных князьков.
Лишь гривноградский князь Всеволод не приехал из-за "хвори во чреве". Вместо него присутствовал тысяцкий Борислав, и то, скорее, как глава "Загобинского Ста" - самой крупной купеческой гильдии славного города.
- Коназ Ярмр! Небу угоден союз наших народов. Два столетия пуганды и сеяжцы сражаются с общими врагами плечом к плечу, - начал хан Урьюн свой тост, подняв над головой громадный серебряный кубок.
С каждым словом его вислые седые усы, снизу перехваченные золотыми кольцами, лениво колыхались из стороны в сторону. Золотые узоры на малиновом шелке его халата резали глаз чрезмерной пестротой и яркостью.
- Немало славных побед одержали мы вместе с твоим покойным отцом - да прибудет он вечно в Солнечном шатре! - продолжил пожилой хан. - Даст Небо, и с тобой, Ярмр Неверович, будем бить врагов, приумножать нашу славу и собирать богатую дань с побежденных. А пока прями в знак любви и дружбы наш дар - прямиком из солнечной Горской Боравии!
Хан несколько раз звонко хлопнул в ладоши, и где-то под каменными сводами отозвалось многократное эхо, словно по воздуху хлестнула невидимая плеть. Высокие тяжелые двери распахнулись, и в сени неспешно зашла пара пугандских евнухов, служителей ханского гарема. Их гладко выбритые головы сверкали, как начищенные медные кувшины, а раскосые глаза были щедро обведены углем. Вслед за ними в палату на цыпочках вбежали десять юных прелестниц и выстроились в ряд, приняв изящные танцевальные позы. Вся их "одежда" ограничивалась коротенькими обрывками шелковой ткани на бедрах, под массивными поясами из золотых медальонов, и едва заметными накидками прозрачной бирюзовой материи. Смуглую нежную кожу красавиц драгоценной паутиной заволокли цепочки, браслеты и монисты.
Зазвучала восточная музыка, и они принялись танцевать, извиваясь и звеня украшениями. Внушительные бюсты танцовщиц, видные всему честному народу, то резко вздымались, то плавно ныряли из стороны в сторону, то зазывно потряхивались, буквально гипнотизируя всех присутствующих мужчин.
"И этот туда же, хрен козлоногий!" - подумала Марфа Тимофеевна, глядя на своего супруга, воеводу Дмитрия, сидевшего за противоположным столом вместе со знатными дружинниками. Наверное, так внимательно воевода не наблюдал даже за перемещениями вражеской конницы с верхушки какого-нибудь холма. Облокотившись на стол и положив подбородок на кулаки, взглядом истинного полководца он провожал каждый маневр, каждый бросок девичьих прелестей под бирюзовой дымкой их "одеяний".
"Ну, погоди у меня! Вот я тебе устрою, пес плешивый!" - продолжала безмолвно негодовать Марфа Тимофеевна.
- Эти прекрасные газели - из гарема самого боравского хана, - продолжил Урьюн, когда затихла музыка. - Трусливый шакал заплатил щедрые поминки, узнав о том, что мы готовимся идти на него в поход. Прислал кречетов, скакунов, семь сундуков золота и каменьев. Но эти жемчужины - все меркнет рядом с ними! Теперь они твои, коназ. Пусть они усладят твой взор и скрасят твои дни и …. ночи, - старый развратник жеманно улыбнулся.
- Благодарю тебя, благородный хан! - ответил Яромир, слегка смутившись. - Они прекрасны, о таком подарке можно лишь мечтать. В моем дворце они будут обласканы и ни в чем не будут знать нужды. Но ведь ты знаешь, что у нас не принято иметь наложниц и гаремы. У нас это грех.
- Разве твой прославленный предок, великий князь Белогор, который и привел твой народ к вашей нынешней вере, не имел семь жен и триста наложниц по городам и весям? Разве это помешало ему прослыть благородным и справедливым правителем? - все с той же ехидной улыбкой парировал Урьюн.
- Семь жен Белогор Святой взял еще до того, как впустил в свое сердце Бога! - вдруг резко вмешалась в разговор княгиня Белослава. - А наложницы - это вздор. То были холопки на продажу в Вирею.
Хан едва заметно склонил голову и ничего не ответил.
- В любом случае, как я сказал, такие красавицы займут достойное место при моем дворе и станут его украшением, - перебил Яромир, кинув недовольный взгляд на мать. - Благодарю тебя, славный хан. Ешь, пей, мой дом - твой дом!
Пир тянулся до самой ночи; крепкие напитки и приторный мед поздравительных речей текли рекой. Многие распоясались и зарумянились, а некоторые и вовсе давно сползли без чувств под столы или растянулись на лавках, поверженные хмелем наповал.
Гости продолжали преподносить новому великому князю дары - один пышнее и дороже другого. Пожалуй, больше остальных Яромиру угодил Сир Райвель Ронстрен, подаривший меч удивительной работы.
- Княжество твое на протяжении веков служит для всего цивилизованного мира щитом от темных орд, - проговорил он на южном сеяжском наречии лишь с легким акцентом. - Орден благодарен Сеяжску за это и готов при необходимости оказать помощь в борьбе со степным злом.
Райвель якобы невзначай взглянул на Урьюна - старый хан был спокоен, лицо его покрывала все та же хитро-насмешливая маска.
- Этот меч символизирует доблесть сеяжских воинов, твердо стоящих за правду, за Бога и людей. Уверен, в твоих сильных руках он станет самым грозным оружием в мире. Он выкован специально для тебя, князь, лучшими праденскими оружейниками из иррозейской стали.
Ронстрен говорил в своей обычной манере, спокойной и завораживающей. Что-то в его улыбке и обволакивающем голосе действовало, словно флейта заклинателя. Наверное, именно это и делало его самым лучшим дипломатом Праденского Ордена. Трудно было сказать, каким оружием он пользовался с бóльшим мастерством: мечом или своим необъяснимым обаянием.
Под конец пиршества Яромир устал настолько, будто в одиночку вспахал огромное поле. Резной высокий престол красного дерева уже казался каким-то пыточным креслом. От духоты, бесчисленных голосов и звуков, громких и резких, нестерпимо давило в затылке и висках. Он уже почти не различал слова тостов, которые сыпались один за другим, и даже несколько раз ответил что-то странное невпопад. Хмель лишь на время придал ему сил и уверенности, но давно выветрился, оставив одну головную боль, так что больше на вино и глядеть не хотелось.
Когда все наконец закончилось, по крайней мере на сегодня, Яромир поспешил в свои покои и даже не дал постельничим отрокам помочь себе раздеться - приказал оставить его одного. Зайдя в обширную ложницу, где раньше почивал Невер, он глубоко вздохнул, и плечи его беспомощно опустились. Яромир подошел к огромному медному зеркалу, похожему на сверкающий блин или светило, и начал лениво расстёгивать пуговицы своего аксамитного круглого оплечья, усаженного жемчугом и яхонтами. Одна пуговица никак не поддавалась, руки не хотели слушаться, а голова хоть и немного успокоилась в тишине, но все же продолжала гудеть.
Вдруг кто-то настойчиво постучался в дверь.
"Ну что еще, смерти моей хотите? Пошли все вон!" - раздраженно подумал Яромир, закатив глаза. Оставив в покое нерадивую пуговицу, он повернулся к двери лицом и твердо спросил:
- Кто и зачем?
- Князь, к тебе княгиня матушка. Хочет тебя повидать, - ответил стражник через дверь.
- Зови, пусть войдет!
Белослава зашла нерешительно и даже с опаской, словно здесь ее ждал не собственный сын, а кто-то абсолютно неизвестный. Княгиня как-то странно обвела взглядом ложницу, хорошо знакомую, но давно ставшую ей чужой. Она украдкой посмотрела на вздутое пуховое ложе, покоившееся в темном углу под аксамитной зеленой сенью. Взор ее на секунду притупился и обернулся внутрь себя.
Яромир это приметил и сразу понял, в чем дело. От усталости и хмеля он и позабыл, что не так давно именно здесь, на этом самом одре, умирал его отец. "Ну, спасибо! На сон грядущий о грустном напомнила, матушка", - с досадой подумал он.
- Сынок мой, ничего, что я тебя побеспокоила? Хотела тебе просто доброго сна пожелать, поцеловать и благословить, - тихо и ласково сказала она.
- Матушка, да как же ты можешь побеспокоить? Я всегда тебе рад, - ответил Яромир.
- Знаешь, сынок! - она медленно подошла ближе и посмотрела прямо ему в глаза. В своем вытянутом бархатном венце Белослава казалась выше сына, немного сгорбившегося, будто бы в руках у него были тяжелые ведра с водой.
- Я ведь виновата кругом перед тобой … Да, да, Яромир, не нужно меня разубеждать! Княгиня-регент…, - она зло усмехнулась. - Хороша регент, ничего не скажешь! Затворились от народа своего, от княжества, просто сбежала, скрылась. Трусиха я, а не регент.
- Ну ты ведь не на чужбину сбежала, а в святую обитель. Всем нам иногда не помешает наедине с Богом побыть, - возразил Яромир.
- Бог не в обителях и не в церквях - там мы просто ему честь и хвалу возносим. В сердцах он, всегда с нами. А затворничество - для монахов, но не для княгинь. Одно спасло: воевода наш верный Дмитрий, чтоб сто лет ему здоровье крепкое было, порядок в державе сохранил. Ты теперь князь, и нет тебя никого на нашей земле выше. Но ты прислушивайся к нему. Он твоего батюшку столько раз выручал, что и не сосчитать. Но что это я? Пес с ним со всем - с регентством… Я ведь прежде всего как мать перед тобой повинна. Сама раскисла, даже слова доброго тебе не сказала. А ведь тебе-то самому каково было: одним махом сестру и отца потерять, - на глазах ее выступили слезы. - Ради Бога, прости матушку свою! Ты не подумай, я никогда Аленушку больше тебя не любила, я вас всегда одинаково… сильно-сильно обоих, ты не сомневайся.
- Матушка, - сказал Яромир, взяв мать за руку. - Ей богу, ни в чем передо мной ты неповинна. Ежели кто и виноват, то лишь я сам…
Он осекся и уставился себе под ноги, на темно-красный вирейский ковер с пестрыми узорами, поняв, что сказал лишнее. Пытаясь задушить на корню только нарождающийся у княгини вопрос, Яромир поцеловал руку матери и тихо сказал:
- Не грызи себя, забудем о прошлом! Все это неважно. Давай о грядущем думать!
- Сынок, ежели хочешь сказать мне что, ежели наболело на душе….
- Нет, матушка, хватит. Отскорбили, отрыдали - помнить и любить их всегда будем, но пора и дальше жить, не то в конец раскиснем.
Белослава снова опасливо осмотрелась по сторонам, будто почувствовала чье-то тревожное незримое присутствие. Встрепенувшись, она мягко, едва касаясь, положила кончики пальцев сыну на виски, поцеловала его в лоб и прошептала слова благословения.
- Я вижу, как тебе тяжело, сын. Не бойся, отцу твоему тоже поначалу нелегко было, ой как нелегко. Все у тебя получится… А пока отдохни как следует. Ты ведь помнишь: завтра челобитчиков и старост чуть свет принимать, потом - послов заморских, потом - службы две. Тот еще денек.
Княгиня вышла и оставила его одного. В раскрытой двери мельком блеснул круглый стальной наплечник стражника, одетый прямо на синюю рубаху. Дверь захлопнулась, подняв с ковра небольшое облачко пыльной взвеси, бликующей в мягком свете свечей.
- А ведь она правду говорит, все у тебя получится, - раздался задорный девичий голос.
- Что? Как…как ты сюда попала? Тебя же… Я ведь велел тебе оставаться в людской вместе с челядью! Ты почему ослушалась? Как стражу проскочила? - промямлил Яромир.
На секунду он изрядно перепугался. Далемира лишь наполовину показалась из-за кохунской створчатой ширмы, украшенной темными лаками, за которой пряталась все это время. Дрожащий приглушенный свет судорожно скакал по ее лицу, каждое мгновение выхватывая из мрака все новые его части. Глаза ведуньи словно мерцали, а улыбка казалась зловещей. Нет, от этого она не стала менее привлекательной, но сколько смертельно опасной нечисти сокрыто под личинами ослепительных дев!
"Ну хватит, хорош князь! Трус! Никаких русалок и самодив не существует. Сказки это все!" - пристыдил он мысленно сам себя.
- Ну что ты молчишь? Кажется, я задал тебе вопрос. Или хочешь, чтобы я пожалел о своем решении? - снова обратился он к Далемире так твердо, каким только мог.
Выйдя наконец из-за ширмы, она беззвучно, будто не касаясь пола, подбежала к Яромиру и обняла его за шею. Князь сразу обмяк, как подтопленное масло, и вся его твердость моментально испарилась.
- Не серчай, мой князь. Я просто соскучилась по тебе, вот и все, - начала она шепотом. - И потом, разве должен князь от кого-то прятаться, кого-то бояться? Ты волен быть с тем, с кем пожелаешь. И никто тебе не указ. Или же ты меня стыдишься, потому что я язычница и дикарка?
- Разве ты не поняла, царица моя? Я ведь все объяснил…
- Да, да, помню, - перебила она. - Обычаи, дворцовые порядки… Не переживай, пока сам не захочешь, чтобы обо мне все узнали, никто не проведает. Обещаю. Но об этом позже. Я чувствую, как ты устал. Здесь давит? - она медленно и осторожно положила руку ему на затылок.
- Еще как, - простонал он.
- Еще бы. Столько глаз на тебя глядело, столько лжи тебе говорили медоточивыми голосами. Бойся чужих глаз - дурных и добрых. Дурные - сам понимаешь, но добрые страшней. Зло частично, а то и полностью назад отлетает, а вот добро - нет. Все оно тебе достается, а добром задушить человека - дело не хитрое.
- Что?
- Тссссссссссс, не мешай! - шептала она. - С гор вода, с тебя худоба, глаз дурной и добрый глаз ….
Не убирая ладонь с затылка Яромира, она дотронулась второй рукой до его лба и продолжила бормотать свое странное заклинание. Сквозь голубоватую конопляную ткань ее скромного платья челядинки, лишь по вороту и кайме обрамленного орнаментом, на груди пробилось красное свечение оберега. Но Яромир этого не увидел: глаза его были закрыты, а мысли унеслись куда-то далеко.
Вдруг князя встряхнуло так, словно его окатили ледяной водой, по телу пробежала дрожь, а зрачки на мгновенье стали больше серебряника. В голове резко прояснилось, сдавленность в затылке и висках ушла, будто с него сняли невидимые вериги. Как тепло от доброго хмельного растекается по утробе, так по всему его телу, от груди до кончиков пальцев, засочилась какая-то неведомая, слегка обжигающая, но приятная энергия.
- Ну как? Легче тебе, сокол мой?
Яромир не нашел слов и лишь кивнул.
- Ты еще меня не знаешь, - сказала она с улыбкой. - Со мной ты не то что Сеяжском, всем миром править будешь. А пока не будем терять время.
Неприметное платье с шелестом упало на пол к ее ногам.
Примечания
1
Свитка - верхняя накладная свободная одежда (разновидность кафтана), популярная на Руси в X–XIV веках. Свитки были длиной либо до середины бедра, либо в пол. Как правило, подпоясывались кушаком или поясом. Представители княжеских и боярских родов носили свитки из дорогих тканей, богато украшенные золотыми или серебряными нитями, жемчугом и т. д.
2
Корзно - плащ или мантия князей м знати Киевской Руси.
3
Харатья - др. рус. пергамент.
4
Колымага - повозка на летнем (колесном) ходу.
5
Устав - старинный шрифт. Древнейшая форма кириллицы.
6
Шатер - крыша в виде многогранной пирамиды или конуса. Шатры венчали храмы, башни, крыльца, терема.
7
Бармица - элемент кольчужной или пластинчатой брони, прикрепленный к шлему и защищающий шею воина.
8
Подклет - нижний нежилой этаж дома, хором или палат, имеющий хозяйственное назначение.
9
Полотенце - резная деревянная доска, которую прикрепляют вертикально под вершиной треугольного фронтона.
10
Городня - часть бревенчатой крепостной стены. Отдельный высокий сруб, поверх которого шел боевой ход, крытый кровлей и защищенный стеной заборолом с бойницами для стрелков. Городни ставились вплотную друг к другу, образовывая сплошную мощную стену, изнутри частично заполнялись грунтом, глиной и камнями, частично - использовались как складские помещения. Чаще всего располагались на земляных валах.
11
Курай - восточный музыкальный инструмент, разновидность флейты.
12
Батырь - тюрк. храбрый молодец, удалец.
13
Найон - князь у татаро-монгол.
14
Таргаут - телохранитель хана.
15
Поприще - около десяти верст.
16
Окольный город - то же, что и посад.
17
Прясло - у церкви, часть фасада между двумя выступами лопатками.
18
Налучье - чехол для лука.
19
Кибить - изогнутая основа лука.
20
Порок - камнемет.
21
Тура - осадная башня.