Помазание елеем - на сердце и меж плечами, в форме креста: ответом становится беспощадно подавленный стон.
Трижды - "Сredis…"
Трижды - "Сredo…" - пополам с кровью…
В следующий момент церемониал немного смешивается: Ян и без того по-прежнему держит юношу на руках, но Марта становится ближе и принимает в свои ладони лед чужих, которые немедленно стискивают пальцы до боли, до судороги…
Вода из купели стекает по сухим аристократическим пальцам священника вниз…
Уриэль наконец теряет сознание. Окончательно: не чувствуя последующие два омовения святой водой.
- Romanis, ego te baptizo in nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti… - троекратное крестное знамение, - Оmnipotens Deus, Pater Domini nostril… Да пребудет мир с тобою!
- И с духом твоим, - отвечает Ян не своим голосом.
Марта рядом просто тихо плачет. Белое полотно… освященные свечи…
- Vade in pace et Dominus sit tecum. Amen.
- Аминь!!!
Крещенный человек приобщается к освящающей благодати Божией, от которой весь человеческий род отпал в грехопадении, очищается от первородного греха и всех своих прежних грехов. Крещение возрождает человека и вводит его в Церковь - в семью детей Божиих. То есть, теоретически, Уриэль - или новокрещеный Роман (в честь Романа Сладкопевца, поминаемого 1 октября) - сейчас был перед Господом чист, как младенец, даже больше: умри он в этот миг на руках у Яна, святой Петр не смог бы захлопнуть перед ним райских врат. На деле же юноша все еще находился в глубоком обмороке, и в себя приходить не собирался.
Хоть ожогов не осталось - и на том спасибо! - Лют осторожно опустил его на узкую монастырскую койку. Как по нем, а обещание посмертного блаженства не самая утешающая вещь, особенно, когда земной жизни всего ничего.
- И что теперь? - хмуро поинтересовался он у монаха.
- Ничего. Ты можешь ехать, куда пожелаешь. Марте я уже говорил, что могу дать письмо в одно из ближних имений, что бы его хозяйка приняла ее компаньонкой.
- И?
- Она согласилась.
- Приживалкой… - он бы радоваться должен, что так хорошо и быстро все устроилось, за этим ведь и вез их сюда, но вместо того хотелось завыть, - А с ним что?
- Уриэль… Роман, - поправился отец Бенедикт, - остается в обители и даст обет послушания.
- Что?! - Яну показалось, что он ослышался, - Какой обет?! Ты же сам видел, что с ним в церкви делается!
- А ты думал, что путь в Царство Божие розами устлан?! - гнев пробился сквозь всегдашнее привычное бесстрастие, и стало видно, что обряд крещения и монаху дался нелегко, - Только тяжким каждодневным трудом душа спасается!
- Спасение душ не по моей части, - поморщился оборотень, - Я тварь земная! И такого не понимаю: что бы за рай на небе, себе ад на земле устраивать! Почему он должен за чужие грехи мучиться…
- Это его решение и его просьба. Я - в ней не откажу!
Подтверждением его слов раздался полувздох, полустон.
- Живой? - Ян наклонился над юношей.
Светлые глаза совсем прояснились от одури, и требовательно уперлись в монаха.
Тот кивнул.
- Надо же… Помоги мне, волк.
Лют даже не стал его осаживать в этот раз, просто поддержал, помогая подняться, и подставил плечо. Молча, медленно они дошли до часовни, и к тому времени Уриэль уже шел сам. Он застыл, слегка склонив голову к плечу, словно к чему-то прислушиваясь.
- Значит, остаешься… Уверен?
- Да, - Уриэль обернулся и неожиданно признался, - Дело не столько в спасении души… Спокойно здесь, тихо… Мне ведь и деваться больше некуда! А боль… можно перетерпеть.
Он неуверенно, слегка смущенно улыбнулся, почти так же неумело, как и плакал.
- Спасибо тебе.
- Бывай, крестник! - усмехнулся Ян.
Свою судьбу человек определяет сам, если он конечно человек, а не шваль. Что ж, не стыдно будет вспомнить, что было в твоей жизни хоть одно бескорыстно доброе дело.
14
Марта, подобравшись на постели и обхватив себя руками, смотрела на нехотя вползающий в окно рассвет и думала свою невеселую думу. Ян спокойно спал рядом - пока рядом. На долго ли?
Все то время, что они торчали на постоялом дворе, она ждала, что однажды он просто исчезнет. Так же внезапно, как и вошел в ее жизнь, полностью ее изменив.
Оборотень привез ее сюда, на пол дороги к ее будущей хозяйке и ушел. Марта уже была готова к тому, что он не вернется больше… Но он вернулся. И вот уже третью неделю они торчали в гостинице, живя, как муж и жена. Купленный взамен желтому платью (Марта решила, что выбрасывать его не станет) привычный вдовий наряд был пока убран.
Они почти не выходили из комнаты, беря друг друга словно на всю оставшуюся жизнь, и Марте иногда казалось, что проживи она хоть до ста лет, все равно не сможет вытравить из себя эти дни. И ночи. И особенно того, кто придавал им смысл.
Ян Лют оставил след, который стереть будет трудно. Да и не хотелось ни капли, чем бы это не обернулось…
Уж загадывать на будущее она, в самом деле, отучилась!
Ян потянулся, подгреб под себя вдову, взглянул в лицо и отвернулся. Понятно, - усмехнулась Марта. Так и случилось.
- Прощаться нам время, сударыня ведьма, - спокойно сказал он за завтраком.
Марта кивнула.
- Я тут вчера с мужичками договорился - отвезут честь по чести…
- Что ж сам не проводишь?
- В другую сторону мне.
Марта опять кивнула:
- В другую.
Отвернувшись в разные стороны, они словно вели молчаливый диалог: "Свидимся еще?" - "Нет" - "Почему?" - "Зачем?" - "Надо…" - "Зачем?" - "Надо!".
Забираясь на козлы, рядом со старичком, согласившимся довезти ее до будущей хозяйки, Марта совсем уже было решилась сказать Яну то, что собиралась, но только плотнее поджала губы, расправила юбки и разрешила:
- Трогай, добрый человек.
Очень хотелось обернуться, но она не стала: знала, что Люта там уже нет.
В воротах неповоротливая повозка едва не сшибла въезжавшего монаха: запыленного, измученного - на такой же взмыленной лошади. Монах - на лошади?! Капюшон черного узкого скапулира полностью скрывал лицо припавшего к шее лошади человека…
Черная же ряса, льняной пояс, сандалии… В октябре! - мимоходом отметила Марта, - бенедиктинец…
Лют в это время прикладывавшийся к массивной и весьма объемной кружке, даже не обратил внимания на едва вползавшего монаха, пока тот скороговоркой не выдал его владельцу ряд весьма интересных примет. Как-то: искали двоих - лихого черноволосого зеленоглазого парня вместе с видной блондинистой девкой в желтом похабном платье.
Ян аккуратно развернулся, не отрывая кружки ото рта и по верх нее обозревая особо любопытного. О том, что б их с Мартой не признали, он позаботился сразу же, опустошив припасенную заблаговременно заначку: поправляя глухой ворот, кружевница прятала остриженные волосы под строгим чепцом и выглядела благочестиво и скромно, как монашка в соборе. Сам он от обычного городского жителя - плотника или каменщика средней руки, отличался не слишком - если на руки не смотреть. Да кто на них смотреть будет?
- Благослови святой отец…
Монах поднял на говорившего с каждой минутой тяжелеющую голову. Простоватая мордашка обычного деревенского парня, в обрамлении венчика, выражала только одно - усталость.
- Не досуг мне. Ступай с миром!
Лют убедился, что в лицо его не знают, да и он сам инока не узнавал, мало ли…
- Так может я, чем помочь смогу? Вроде видел таких тут поблизости…
Монашек встрепенулся.
- Преклони голову - отпущу тебе грехи, скажи только когда и где… Настоятель наш при смерти, найти велел… Вот уж истинно каждая минута дорога!
В следующий момент крепкая рука сгребла его за шиворот и ощутимо тряхнула:
- Что значит при смерти?!
Монашек полузадушено вспискнул, тщетно пытаясь отодрать от себя чужие руки и кося глазами в поисках возможной помощи. Увы, лица трактирщика и двоих его сыновей выражали лишь легкую заинтересованность, так что становилось ясно: покуда совсем убивать не начнут, никто не вступится.
- Неделю назад здоров был, дай Бог каждому! - цедил сквозь зубы Ян.
Монах смотрел на него круглыми глазами и не мог произнести ничего мало мальски вразумительного. Лют с досадой ткнул его обратно на лавку.
- Ты кого искал, - уже нашел. Я и есть тот самый Янош. Не трясись и говори как есть.
Монашек с некоторым сомнением оглядел через чур настойчивого распросчика и, икая и запинаясь поведал следующее. Пять дней тому в монастырь явилась женщина с двумя сопровождающими. Сам он ее не видел, конечно, но по словам брата-привратника женщина не только знатная, но и очень богатая: она и ее спутники были одеты с предосудительной роскошью. Отец-настоятель имел с ними долгую беседу в приемной, после которой они поспешно отбыли. Тревогу никто и не подумал поднять, кроме одного послушника, которому не иначе знак свыше был, но задержать убийц не успели.
- Настоятель-то что? - мрачно напомнил Ян.
Воля ваша, но история получалась совсем сумасшедшая: монахов и грабили, случалось и убивали, - а что, тоже ведь люди, мало ли какой случай, - случалось и монастыри жгли. Всякое бывало. Но вот что б так, в наглую явиться и напасть на аббата в его же приемной…
- Плох. Единственное, что сказать успел, что бы вас с э…
Ян кивнул, что понял. - …нашли и где. Это уж я потом приметы у отца Ансельма спросил, - гордо закончил монашек.
Лют невольно усмехнулся: видно отец Бенедикт и впрямь знал своего крестника лучше некуда, знал, что тот задержится с Мартой. Больше никто пронюхать про них не мог: ну приезжали такие в монастырь, переночевали и уехали, что такого-то…
И оборотень сильно сомневался, что святой отец звал его попрощаться, благословить там, или посовестить перед смертью.
Ян обернулся уже на пороге:
- Я твою лошадь забираю!
Колотя в массивные двери, Ян напряженно прислушивался к тишине, убеждая себя, что просто не время, и молчание это не возвещает о том, что преставился один из смиренных братьев.
Ян назвался, но брат-привратник медлил, не торопясь пускать его внутрь стен.
Оборотень свирепел все больше, он и так загнал бедную кобылу, и остаток пути продирался уже на своих четырех лапах. Настроение и видок у него были соответствующие: его бы сейчас и волчья стая испугалась. Больше всего он боялся услышать слаженное пение Символа Веры, как полагается над умирающим, и увидеть власяницу с пеплом. Титаническим усилием Лют, смирил себя, и снова начал стучать, что бы объясниться, но последнего не потребовалось: его все-таки впустили.
Первый кого он увидел, был белый, как ангел Апокалипсиса, Уриэль, смотревший на Люта так напряженно, как будто пытался сказать что-то жизненно важное. Ян уже открыл было рот, что бы задать единственный волновавший его вопрос, и с лязгом его захлопнул, отступая: рядом с ним возник тот, кого оборотень видеть очень хотел, но немного при иных обстоятельствах, не говоря уж о том, что бы встретиться вот так и здесь.
Высокий, немного грузноватый мужчина, еще вполне крепкий не смотря на свои годы, неторопливо вышел вслед за послушником, опустив тяжелую широкую ладонь на плечо юноши.
- Вот и свиделись, Янош Лют!
Оборотень подался назад, прикидывая в каком обличье у него будет больше шансов: он любил играть по своим правилам и вовсе не жаждал сдохнуть на трупе врага, пусть и впившись ему в горло. Прочитав по губам Уриэля одно слово: "стрелки", он даже не стал оглядываться, что бы убедиться в прочности ловушки, и не отводил взгляда от того, кто должен был отдать команду.
- Погоди, волк! - усмехнулся Хессер, - Поверь нам есть что обсудить! Именно поэтому ты еще стоишь здесь живым. Да, тебя вызвал я: вы втроем по округе накуролесили порядком, а память у меня хорошая. И два и два я складывать умею: трудно не догадаться какой такой оборотень здесь появляется… И отсюда тебе уже не уйти.
Ян криво усмехнулся: сам виноват, купиться на такое…
- Но шанс у тебя есть. Так и быть, гуляйте пока до поры со своей ведьмой. Как ты понимаешь, мне прекрасно известно, где она, - пояснил инквизитор, - Что написано на бумаге одним, может быть легко прочитано другим… Но так уж вышло, волк, что мне нужна твоя помощь.
Лют от изумления лишился дара речи, а когда обрел, - выразился кратко, но емко:
- Видно, на старости лет ты совсем ума лишился! Что б я - тебе помогал?! Давай сразу вяжи меня - и к кату! А то - стреляйте: так надежнее будет! - он глумливо оскалился.
- Почему-то мне кажется, что ты меня выслушаешь!
Янош выразительно вздернул смоляную бровь.
- Хотя бы потому, что от этого не только твоя жизнь зависит, - невозмутимо закончил Хессер.
- С настоятелем что? - сдержанно рыкнул оборотень.
- Отец Бенедикт ранен - тут тебе не врали. Выживет ли: бог весть - два болта в упор не шутки. А когда выживет, мы с ним другой разговор поведем… - пообещал инквизитор.
Ян соглашаясь кивнул: ему объяснять ничего не надо было - полный набор: разбойничающий оборотень, беглая ведьма, и укрываемый дьяволенок до кучи…
Костра не будет, - монахи своих не жгут, - но лучше б был!
- Так вот, - продолжил Иоганн Хессер, - Мне нужен ковен. А ковену нужен он!
Пальцы впились в плечо Уриэля, выталкивая его вперед.
- Про вас в городе они тоже наслышаны. Так что если ты им его привезешь - не удивятся!
- Он тут при чем?
- А при том, волк, что стрелявшая в твоего покровителя женщина - графиня Элеонора. Мать вот этого маленького ублюдочного паршивца.
Ян наклоняет голову, пытаясь найти хоть какой-нибудь выход… Для всех!
- Ты отдаешь его им, а потом открываешь ворота…
Пауза. От оцепеневшего юноши остался только слух. И еще - страх. И еще - боль, обида. И все же - понимание, узнавание…
- Хорошо, - соглашается Ян, и попросил, - к аббату проводите…
Хессер кивает дозволяюще, а рядом с ним по-прежнему стоит Уриэль. И даже слез нет в его удивительно-светлых глазах…
15
Входя в келью Ян огляделся, и едва удержался от вздоха: сколько лет прошло, а ничего не меняется…
Это даже лучше, когда ничего не меняется - лучше, чем так!
Не обращая внимания на монаха, читавшего Страсти Господни, Ян опустился на колени у узкого монастырского ложа. Не хотелось верить, но сам видел: то, что отец Бенедикт еще жив - уже чудо Божие. Бессилие, беспомощность - страшное чувство. Отдал бы за этого человека всю кровь до капли, а изменить, помочь не в силах… страшно.
Вроде уже и не дите малое, понимаешь, что есть дороги, с которых не возвращаются, сам сколько раз смерти в лицо глядел, но оказывается до сего момента даже мысли не допускал, что с тем, кто тебе отца и мать заменил, что-то может случиться, может не стать вовсе… Вольно же было тебе гулять, волколак, зная, что есть человек, который тебя в своих молитвах поминает!
Пусто, тошно, горько… Все кажется, что чего-то не сделал, не сказал…
Ощутив едва заметное движение пальцев, Ян вскинул голову:
- Отец…
Сколько всего с губ рвалось, да так и не прозвучало.
- Всякий верующий в Него не погибнет, но имеет жизнь вечную… (От Иоанна 3, 16) - голос был на столько тих, что слова можно было разобрать с трудом.
Не бредит ли, - Ян наклонился ближе, вглядываясь в раненого.
Взгляд темных глаз был ясен и тверд, и на мгновение в нем промелькнула усмешка, как будто знал, о чем Янош подумал.
- Помни: "сберегший душу свою потеряет ее; а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее" (От Иоанна 10, 39), - голос окреп, набирая силу.
Лют нахмурился, не понимая, почему эти слова Писания так важны для монаха, что он пытается донести до своего непутевого крестника.
- Не надо, отче. Нельзя тебе… Потом поговорим. Я от тебя хоть десяток проповедей подряд выслушаю, - бледно улыбнулся Ян, - Ты выздоравливай, а я вернусь за тобой… Я тебя суду не отдам!
Отец Бенедикт решительно качнул головой:
- Нет. Никуда я с тобой не побегу… Мне ни перед Богом, ни перед братьями каяться не в чем, - строго взглянул на Яна, - такова моя воля, и другой не будет!
Лют смолчал: знал, что спорить бесполезно, да и в таком состоянии нельзя раненного ни беспокоить, ни тем более тащить куда-либо. Веки монаха удовлетворенно опустились.
Тишина, - бормотание чтеца не в счет. Мгновение за мгновением медленно и неотвратимо складывается в ночь. Только сиплое дыхание человека на грани жизни и смерти, и колокол, превращающий безмолвие - во время. Ян сидит откинувшись головой к стене: так хочется обмануть хотя бы себя, обмануться… Но жизнь во лжи бремя немыслимое, тем более, когда осознаешь это. Если ты уйдешь - то с чем?
С проклятием, с благословлением своему приемному сыну?
Оба они шли со своего пути не сворачивая, однажды решенное - не переделывая. И вроде к одному шли, а дороги получились разные, ой какие разные-то! Один, хоть и тверд, как хороший клинок, а никогда чужой крови не пролил ни прямо, ни косвенно, просто ходячая скрижаль с заповедями, иногда бесился Ян… Второй - даже помочь толком никому не получается! Видно на одно только и годен, - сам бы себя не помиловал.
Вот и вышло так, что лучше б им и не встречаться никогда… Графиня ведь за дублетер взялась, потому что аббат не только отказался выдать им будущего послушника, но потому что понял кто они, и дело бы это не оставил уже. Хорошо еще, что оружие оказалось не усиленное: так, бабская безделушка… Все равно, как сам на спуск нажал!
Был ли другой выход, и есть ли он сейчас? Думай, волк! Думай пока время еще есть…
На то ты и по образу и подобию Божьему создан, на то тебе и ум дан, благодать великая и великая печаль.
16
Тревога раздалась под утро. Ян выскочил во двор под зычные крики приора, который вдруг, несмотря на необъятное пузичко, обрел чудесную резвость:
- К книгам, братья! К книгам!
Лют проводил взглядом последние две или три горящих стрелы.
- Какого…?!
По счастью, все строения монастыря были покрыты первоклассной черепицей собственного изготовления, однако огонь все-таки занялся, охватывая хлев, конюшни, и переходя на важнейшее - хлебный амбар, продовольственные склады.
Монахи действовали так слаженно, как-будто все время только к такой напасти и готовились, скромной помощи в виде еще одной пары рук им не требовалось особо.
- Как видишь, волк, дело не в моей прихоти! - рядом встал Хессер.
- Тогда чего ждешь?
- К меня нет столько людей, что бы взять замок штурмом. Да и не замок мне нужен, - без тени недовольства или волнения объяснил инквизитор, как будто беседовал о погоде с соседом, - К тому же, не крестьянскую девку в овине ловим - графиня…
И не одна. Брать их надо так, что бы никто не ушел, а мы многих можем не знать.
Поэтому единственный возможный момент: месса, на которой соберутся они все. У тебя будет прекрасный шанс в это время открыть ворота для Божьих войнов.